Судьба «Иоланты»
№ 10 (22), декабрь 2000
Сочинения П. И. Чайковского занимают особое место в музыкально-театральной жизни Москвы. Нет, пожалуй, ни одного крупного театра, в репертуаре которого не значились бы «Пиковая дама» и «Евгений Онегин». А вот сценическая судьба «Иоланты» не принесла ей такой популярности. И проблема здесь не в количестве постановок, коих не мало, а в сложности самого сюжета: режиссеры далеко не всегда могли разглядеть и почувствовать глубокую религиозную символику оперы, облеченную в любовно-романтическую канву.
Не до конца это получилось и у режиссера театра им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко Алексея Чичинадзе. Но кое-что в раскрытии авторского замысла было сделано: соблюдены ремарки Чайковского (актеры в молитве опускались на колени), найдено верное световое решение – во время финального хора, главный смысл которого Осанна Богу, сцена и зрительный зал озарились сиянием. И, несмотря на то, что по сюжету опера заканчивается ночью, такой театральный прием представляется очень оригинальным и в хорошем смысле эффектным.
Само исполнение (как оркестра, так и актеров) было выдержано, скорее, в традиционном ключе. Таинственность, призрачность музыки вступления никак не выразились в игре оркестра. Звучание было несколько прямолинейным и даже плакатно-драматичным. Не на пользу основной идее оперы оказалось особое пристрастие дирижера (А. Карапетян) и солистов к быстрым темпам. Стилизованные хоры («Вот тебе лютики…», «Колыбельная»), так полюбившиеся публике еще со времен премьеры, оказались скомканными именно из-за темпа. Апогеем такого «превышения скорости» был монолог Эбн-Хакиа, философско-богословский текст которого («Два мира – плотский и духовный…») Д. Степанович сопровождал танцевальными движениями. Публика настолько была захвачена артистизмом исполнителя, который действительно очень оживил несколько статичную музыку монолога, что тут уж было не до смысла.
Что касается других героев, то они у Чайковского фигуры вполне традиционные, романтические, и потому исполнение Александра Баскина (король Рене) и Романа Муравицкого (Водемон) было почти безупречным. Образ Иоланты (Лидия Черных) – намного сложнее. Именно она должна раскрыть главный смысл оперы – идею божественного света. В донесении этой идеи до слушателей преградой артистке стала вечная проблема дикции. Если на piano слова еще можно было понять, то на forte солировал оркестр, и стремление певицы перекричать его было бессмысленным.
В целом, создалось впечатление чисто романтической трактовки последней оперы Чайковского. Но не будем забывать и о главной задаче режиссера – зрителю не должно быть скучно, и это А. Чичинадзе удалось. Правда, хорошо бы найти компромисс между верностью авторскому замыслу и желанием понравиться широкой публике.
Мария Бирюкова,
студентка III курса