№ 2 (145), февраль 2015

О партитурах, которые называют шедеврами, сказано много. Но потому это и шедевры, что к ним хочется обращаться снова и снова. Как критикам, так и режиссерам. Яркий пример – опера Чайковского «Евгений Онегин» в театре им. Станиславского и Немировича-Данченко.

Опера Чайковского всегда была частью этого театра. Долгое время она жила в постановке самого Станиславского и считалась едва ли не его «визитной карточкой». Однако в 2007 году на смену академическому варианту пришел новый, режиссером которого выступил Александр Титель. Новый, если не сказать больше.

«Евгений Онегин» Тителя наделал много шума и продолжает вызывать противоречивые отзывы публики и прессы. Одни бросают в его адрес определения «недоделка», другие считают его «неброским, трогательным, красивым и живым».

Проблему переосмысления классики в последние годы по-своему решали многие режиссеры, что, в свою очередь, активно обсуждалось музыкальной общественностью. Страх перед академизмом толкал постановщиков на отчаянные поступки: любители оперы сразу вспомнят осовремененного «Евгения Онегина» Дмитрия Чернякова, в котором режиссером радикально переосмыслена ключевая сцена дуэли Ленского и Онегина, его же скандального «Руслана» в Большом. Да и «обнаженная» классика «Травиаты» того же Тителя не отстает. Однако, так сложно определить, где грань между «безобразием» и новым взглядом.

В случае с «Онегиным» к счастью, режиссер не стал переносить действие поближе к современности, однако решил «обновить» спектакль более радикально. Конечно, радостно осознавать, что художники, которые берутся за постановку классики, ищут новые пути с завидной смелостью и решимостью. Но при таком подходе есть опасность подмены, ведь нельзя отрицать, что шедевр должен оставаться шедевром.

Что сохранится от Чайковского, если смотреть на его «Онегина» глазами умудренного опытом скептика, который свел историю любви Татьяны к банальной юношеской влюбленности, такой же, как миллионы других – до и после нее? А здесь одно из центральных мест занимает нравоучительный монолог Онегина перед Татьяной на фоне сушащихся простыней и оголенной спины статуи!

В этом же духе построена циничная и в какой-то мере провокационная сцена убийства Ленского, которая вызвала пожалуй самую сильную волну негодования общественности. Когда тело юного поэта в прямом смысле сметают со сцены дворники, удивительно, как музыка расходится с тем, что мы видим. Тогда-то мы окончательно понимаем, что это все «не всерьез», это целенаправленная провокация в современном духе. Возможно, сегодня так и было бы с начинающим поэтом, но мы снова должны вспомнить, на какого «Онегина» мы пришли: Тителя или Чaйковского.

Не вызывают единодушного осуждения только декорации «Евгения Онегина». Они выполнены по макету Давида Боровского – одного из самых видных сценографов прошлого века. Лаконичные декорации устроили большинство консерваторов, так как подчеркнули преемственность со старым «Онегиным». Здесь также есть место роскошным колоннам. Но в ожидании дуэли Онегина и Ленского колонны из белых превращаются в черные, а с убийством поэта накреняются и теряют устойчивость. Как мы видим, сделать новое, не искажая старое, вполне возможно.

И, наконец, исполнительский состав смотрит в будущее так же, как и режиссер. Практически все партии отданы представителям молодого поколения театра: Наталье Петрожицкой (Татьяна), Веронике Вяткиной (Ольга), Дмитрию Зуеву (Онегин), Сергею Балашову (Ленский). Артисты также не боятся экспериментировать: композиции из поз героинь в квартете «Слыхали ль вы», спринтерский бег Татьяны в ночь написания письма… Но, как ни грустно, несмотря на то, что спектакль идет уже восьмой год, ни в вокальном, ни в драматическом отношении, к сожалению, не чувствуется зрелости и убедительности.

Анна Полулях,
студентка IV курса ИТФ

Поделиться ссылкой: