№ 2 (136), февраль 2014

Экклитико — Алексей Сулимов, Буонафеде — Герман Юкавский

Можно ли отправить оперных героев на Луну? Как разыграть на сцене явь, чтобы она стала сказкой? И, наконец, как заставить современного зрителя с увлечением слушать, казалось бы, обычную классицистскую комическую оперу? Ответить на эти вопросы может только сам режиссер, который, как и его герои, смотрит на мир сквозь стекла розовых очков. И предлагает зрителю присоединиться к потусторонней реальности: 20 декабря 2013 года в Камерном музыкальном театре им. Б. А. Покровского состоялась российская премьера оперы Йозефа Гайдна «Лунный мир». Это большое событие не только для нашей сцены – в мире опера была поставлена всего 5 раз!

Сочинение великого мастера, переведенное на русский язык и адаптированное для нашей сцены, зажило вполне самостоятельной жизнью. Либретто оперы из 3-актного превратилось в 2-актное, во многом, за счет сокращения речитативов. Текст Гольдони также был переосмыслен для современного слушателя: поэт Ю. Димитрин превратил главного героя, скупца и скрягу, одураченного мнимым астрономом, в наивного романтика, стремящегося в Лунный мир. Изначальная «чистота» Буонафеде стала основополагающим моментом для режиссера-постановщика Ольги Ивановой. Для нее было важнее показать не то, как легкомысленные дочки подшутили над отцом, чтобы обманным путем обвенчаться с женихами. Главный акцент этой постановки был сделан на том, что мечты сбываются, и главный герой «Лунного мира» попадает в  мир своих грез, который для него становится реальностью.

Фламиния — Екатерина Ферзба, Буонафеде — Герман Юкавский

Постановка оказалась очень впечатляющей, в лучших традициях оперы-буфф: оригинальные решения, полные искрометного юмора вкупе с текстом Гольдони сложились в захватывающую композицию. Костюмы главных героев не имеют ничего общего с одеждой XVIII века, когда, собственно, и происходит действие оперы. Купец Буонафеде (Герман Юкавский) облеплен блестящими золотыми монетами. Парочки влюбленных одеты в костюмы одинакового цвета: мнимый астроном Экклитико (Алексей Сулимов) и Клариче (Татьяна Конинская) – в «инопланетных» комплектах зеленого цвета, а младшая дочь Фламиния (Екатерина Ферзба) и ее пылкий жених Эрнесто (Александр Полковников) – в нежных, романтических сиреневых одеяниях. Наряд служанки Лизетты (Вета Пилипенко), повелительницы кухни, возлюбленной Буонафеде, украшен чашечками от половников. События на сцене разворачиваются на фоне космических декораций: подзорная труба, капсула для полетов на Луну, и, наконец, огромный закрывающийся и открывающийся глаз со зрачком-луной.

Все, что связано с идеей лунного мира в опере, насквозь проникнуто благостным настроением, словами о добре, свете, радости. Причем, совершенно не имеет значения, мнимое ли это царство или настоящее. Буонафеде вдохновлен безумной идеей: он мечтает попасть на Луну. Лунная жизнь кажется ему прекраснее и добрее, лунные нравы – ценнее и справедливее. Слушателю кажется наивной такая восторженность главного героя, которого дурачит мнимый астроном. Он обещает ему показать «лунный мир», а на самом деле каждый раз, когда простодушный купец заглядывает в подзорную трубу, хитрый Экклитико поворачивает ее в сторону нарисованной Луны, на фоне которой его ученики разыгрывают сцены лунной жизни. В этот момент астроном обращается к зрителям: «Такое простодушие смешно и вам и мне». Но детская наивность Буонафеде уже не вызывает смеха, а умиляет искренностью.

Буонафеде — Герман Юкавский, Экклитико — Алексей Сулимов

Мнимый лунный мир Экклитико так же полон слов о красоте и гармонии (включая… мир, труд, май!). Но эти слова звучат тем смешнее, чем больше их пафос и показательная серьезность. Ученики Экклитико, провозглашая названные идеалы, выделывают всевозможные «па» из разряда «йоги для чайников». Но их молитвенно-медитативные позы и поднятые к небу руки смешны еще и потому, что все это направлено на одурачивание главного героя.

Характеры всех действующих персонажей подчеркнуто гиперболизированы. Страстно влюбленный романтик Эрнесто – нарочито эмоционален (по характеристике Буонафеде: «Петух, чуть что, вытаскивает шпагу»). От неудержимой любви к Фламинии у него все время трясутся руки, а, бывает, и случаются обмороки. Старшая дочь главного героя, Клариче – так же расчетлива, своенравна и капризна, подстать своему жениху Экклитико. Фламиния, «лунный цветок», – романтична и мечтательна, каждый раз, чуть увидев своего жениха, тут же бросается к нему в объятия. Служанка Лизетта все только и думает о том, как бы накормить своего господина, и даже когда он медитирует в капсуле, готовясь полететь на Луну, просовывает ему через стеклянную завесу кастрюлю.

Чекко — Леонид Казачков, Лизетта — Вета Пилипенко

«Лунный мир» – это театр представления. Никто не скрывает своей игры. Наоборот, персонажи подчеркнуто совершают, казалось бы, абсурдные поступки. Эрнесто, изливая свою душу Экклитико, все время держит его рядом, не давая уйти, а в самые волнительные моменты достает шпагу и чуть не убивает несчастного астронома. Как действие второго плана разворачивается очень смешная сцена: Фламиния, надев на голову огромный бант, никак не может пройти в дверь, и заботливый Эрнесто пытается всеми способами запихнуть ее в проход. Начиная второе действие оперы, герои демонстративно выстраиваются в ту же композиционную фигуру, на которой закончилось первое действие, как бы подчеркивая условность происходящих событий.

Чекко — Леонид Казачков, Эрнесто — Александр Полковников, Экклитико — Алексей Сулимов

Символическое значение имеет в опере Лунный глаз – постоянно сопровождающая действие декорация. В комнате Экклитико это мнимая Луна, в Лунном царстве – трон Лунного императора, в конце же оперы глаз превращается в тоннель, в котором скрываются все герои. По словам Ольги Ивановой, «лунный мир каждый должен открыть в себе». И глаз с луной-зрачком говорит нам о том же: Луна в нашей душе, нужно только найти ее…Оптимистичная, светлая и радостная музыка Гайдна, скорее, была дополнением к спектаклю, к чему, видимо, стремился и чего достиг дирижер Владимир Агронский со своим оркестром. Главное было сосредоточено на сцене – веселье, смех, неожиданные метаморфозы. Мир предстал перед слушателем по ту сторону розовых очков, и для каждого его собственные сокровенные желания стали ближе, ведь этот спектакль «о мечте и о том, что она сбудется, если в нее верить».

Ксения Старкова,
студентка IV курса ИТФ

№ 1 (135), январь 2014

29 ноября на Международном фестивале «Московская осень» в Доме композиторов состоялся не совсем обычный для него концерт. Заголовок гласил: «Дания – Россия. Классики, современники, фольклор» – и уже одним названием вызывал недоумение. Как известно, «Московская осень» создавалась, прежде всего, для исполнения новой музыки. Что же в этом концерте ожидало слушателей?

Эта программа появилась на фестивале не случайно, а благодаря творческой инициативе молодых музыкантов из Дании (Генриетта Йенсен, Симон Педерсон) и России (Мария Эшпай). Интересный, редко встречающийся инструментальный состав – саксофон, вибрафон и фортепиано – использовался в новой интерпретации сочинений, написанных для других ансамблей. Среди них – «In L’istesso tempo» грузинского композитора Гии Канчели и Трио Андрея Эшпая. В данном случае интерес представляло и то, что сами композиторы (кстати, присутствовавшие на концерте) не знали, что же сотворили с их сочинениями молодые музыканты: преобразили они «старую» музыку или, наоборот, обезличили ее.

Мария Эшпай, Симон Педерсон и Генриетта Йенсен

Фортепианный квартет Канчели «In L’istesso tempo» в переложении для фортепиано, саксофона-сопрано, вибрафона и маримбы прозвучал необычно: на место экспрессии струнных пришла «саксофоновая печаль» и волшебная холодноватость вибрафона. Произведение приобрело сказочный, несколько застывший характер звучания в медленных, минималистических эпизодах и словно кричащие экспрессивные фразы в кульминациях. При этом отпечаток на исполнение наложили не только тембры инструментов, но и их владельцы: в прочтении грузинской музыки чувствовалась некоторая скандинавская строгость и сдержанность. Но, тем не менее, такой интересный состав вдохнул новую жизнь в «In L’istesso tempo» и, возможно, открыл новые перспективы этому сочинению.

Трио – одно из ранних сочинений Андрея Эшпая. Полное юношеской увлеченности и богатое образами, оно испытало влияние ритмов джазовой эстрады. Представ, как и сочинение Канчели, в «экспериментальном» звучании, оно оставило приятное впечатление. Джазовым мотивам Трио очень подходил тембр тенор-саксофона, оживляли движение и фразы вибрафона. В исполнении молодых музыкантов произведение пролетело мгновенно. Хотя впечатление самого композитора было двойственным: с одной стороны, он заметил, что «In L’istesso tempo» Канчели прозвучало по-новому, с другой – добавил, что относительно его Трио этого сказать нельзя…

Помимо новых обработок «старых» сочинений в программу концерта вошли произведения классиков. Бесподобным было исполнение Генриеттой Йенсен Трех пьес Джанчито Шелси для сопраносаксофона: мягкий и нежный тембр инструмента погружал слушателей в мир светлой печали, бесконечной тоски по чему-то ушедшему, грез по неизведанным далям. Звучание саксофона завораживало, вводило в некий транс, что, конечно, создавало контраст с предыдущим номером – «оркестровыми» Вариациями для фортепиано Карла Нильсена, исполненными Марией Эшпай. Выразительную нотку человеческих переживаний внес в концерт тембр виолончели: в исполнении Сергея Судзиловского прозвучала Соната-фантазия Арама Хачатуряна.

Но все же самое большое удивление у слушателей вызвало то, что было прописано в самом конце программки маленькими буковками, – исполнение четырех марийских песен на марийском языке в обработке А. Эшпая. Конечно, авторские миниатюры вновь были трансформированы творческой фантазией молодых музыкантов. Народные мелодии в исполнении Марии Эшпай прозвучали в сопровождении фортепиано и саксофона, а некоторые из них полностью исключали человеческий голос, замененный холодноватым тембром духового инструмента.

Концерт прошел в уютной и камерной атмосфере, может быть, потому, что представлял собойскорее «посиделки» друзей, где все – родственные души. Любимая внучка играет на сцене произведения дедушки, сидящего в зале. Представляя публике, ее называют не по фамилии, а просто: Машенька. А что, по сути, стоит за этой идиллией? Возможно, это можно выразить лозунгом: «Дорогу молодым! Да здравствует творчество, фантазия, поиск!» Но можно сказать и по-другому: современная музыка – это не только изощренные эксперименты и никому не понятные перформансы, но и творчество молодых людей, которые могут вдохнуть новую жизнь в то, что казалось давно забытым и несовременным.

Ксения Старкова,
студентка IV курса ИТФ

№ 8 (133), ноябрь 2013

Выходя в зал, она завораживает взгляды. В каждом жесте, в каждом движении – загадка, в каждом звуке – новое завоевание. Она увлекает все глубже и глубже в музыкальный лабиринт, где кроме нее для тебя уже нет никого. Потому что она – Королева.

21 сентября в Большом зале консерватории состоялся триумфальный концерт Чечилии Бартоли. И этот ее триумф – не первый: весной прошлого года она привозила программу «Sacrificium» с музыкой, которую исполняли кастраты. В этот раз слушателей ждали героини Генделя: арии из опер «Ринальдо», «Альцина», «Юлий Цезарь в Египте», «Лотарио», «Тесей», «Родриго».

Одаренность Чечилии Бартоли не вызывает однозначных мнений. Кто-то считает ее просто хорошо «раскрученной» певицей. Для других же она эталон вокального мастерства и умения держать себя на сцене. Но какими бы жаркими ни были споры на музыкальных форумах, одно неоспоримо: Чечилия Бартоли действительно Королева сцены. Она мастерски «держит» зал, увлекает слушателей за собой, заставляя забыть обо всем, кроме нее и музыки, которая звучит.

В одном из интервью певица сказала, что ее единственными учителями вокального мастерства были родители, и прежде всего мать. Она день за днем позволяла «раскрываться» ее голосу, бережно взращивая его, как цветок. Но помимо голоса она раскрывала и ее душу. Открытость залу, контакт со слушателем – одно из неоспоримых достоинств Бартоли – на концерте проявилось с особым блеском. Чего стоил только один ее выход под громкие аплодисменты публики – стремительный, в ярком красном платье и с необычайным исходящим от нее энергетическим посылом.

На концерте перед Бартоли стояла непростая задача: исполнение Генделя. Барочная опера и барочный театр вообще – это совершенно иной мир, в котором все немного чересчур, немного напоказ, все — натуралистично (если гром – то гром, дождь – то дождь). Это театр аффектов, где герой может часами изливать одно и то же чувство, купаясь во множестве его граней и при этом умудряясь не выходить за его рамки. Барочный театр – это театр, в котором чувство нераздельно связано с игрой, где нельзя просто выйти и спеть. Нужно выйти – и сыграть.

Выступление Бартоли было насквозь пронизано духом барочного театра. Каждая ария была сыграна не только эмоционально, но и ситуационно. В этом плане стоит отдать должное сопровождавшему певицу оркестру «La Scintilla», который отвечал за все звуковые «спецэффекты»: при первом выходе певицы раздались раскаты грома; следующая ария пелась под завывание ветра, а в начале второго отделения в партии оркестра (помимо самого оркестра) появилось пение птиц.

Виртуозное вокальное мастерство позволило певице исполнить все тяжелейшие фиоритуры в партиях генделевских героинь. Но помимо умения исполнить свою партию барочный певец должен импровизировать, ведь импровизация, по сути, так же, как и игра, – дух барочной оперы. С этой задачей певица справилась блестяще, с легкостью соревнуясь в одном из номеров с трубой, передразнивая ее и в итоге выиграв пальму первенства в этой незамысловатой «дуэли».

Среди дарований Бартоли не только виртуозное пение, но и тяга к первооткрывательству. Певица любит выводить на сцену никому не известные имена старинных композиторов, чьи произведения она разыскивает в архивах и старинных рукописях. Одно из последних открытий Бартоли – композитор Агостино Стеффани. Его музыка стала ярким контрастом к ариям Генделя – тихая, нежная и камерная (вместо оркестра – виола да гамба и теорба), полная грусти и печали.

Казалось бы, много есть певцов и замечательных исполнителей барочной музыки, но особое достоинство Чечилии не только в мастерстве, но и в том, что она не пытается усложнить то, что написано, лишними украшениями, фиоритурами, а поет просто и легко, как, наверное, и нужно исполнять такую музыку. На сцене она действительно – Королева! Что и доказали пять бисов, спетых по окончании программы под восхищенные аплодисменты публики.

Ксения Старкова,
студентка IV курса ИТФ

№ 5 (130), май 2013

Нам часто кажется, что нас разделяют сотни невидимых барьеров – языковых и культурных, национальных и политических – и нет одного ключа, который бы открывал все замки. Но за этими иллюзорными стенами скрываются таинственные миры чужих сомнений, радостей и печалей. И каждая новая встреча – это шаг в многогранность чужой души, едва коснувшись которой понимаешь, что границ нет…

Увидев на афише в Московской консерватории портрет одного из участников конференции «Неизвестный Ренессанс», я отметила (цитируя великого разведчика): характер северный, нордический и (от себя) человек серьезный, строгий и, наверное, деспотичный… Уж очень суровым показалось мне это лицо. Но удивительно, насколько ошибочными могут быть первые впечатления! Личное знакомство с этим человеком полностью опровергло мои «тонкие» психологические наблюдения.

Нидерландский органист Тео Йеллема один из тех творческих людей, чье сердце открыто каждому, чье радушие безмерно, а гениальность проста. Через несколько минут после встречи наша компания завела беседу «на равных» по многоохватной тематике – все обо всем. А через несколько часов мы стали друзьями.

Он, как и все иностранцы, приезжающие в Россию, удивлялся холодной погоде в самый разгар весны, огромному и шумному метро со снующими туда и обратно толпами людей. В небольшом голландском городке, откуда он родом, миниатюрное метро появилось лишь недавно, а жизнь там тихая и неспешная. На подходе к метро наш гость указывает на светящуюся прямо по курсу красную букву «M», которая ему напоминает путеводную звезду для всех проголодавшихся туристов – Макдональдс (правда, другого цвета, но все же). В сознании гостя причудливо смешиваются два противоположных символа: Макдональдс и Метро…

В рамках фестиваля «Неизвестный Ренессанс» Тео Йеллема в течение нескольких дней проводил органные мастер-классы, на которых все желающие (и умеющие играть на органе) смогли постичь тайны исполнения музыки Яна Петерсона Свелинка и его современников. Свое пребывание в Москве музыкант завершил грандиозным концертом органной музыки известных и неизвестных мастеров XVII века: Шейдта, Преториуса, Шайдемана, Букстехуде и Свелинка.

Большой исполнительский талант органиста органично сочетается в нем с чутким отношением к музыке, знанием ее стилей и жанров. Это не удивительно, так как Тео Йеллема является не только органистом-исполнителем, но и музыковедом – в консерваториях Гронингена и Арнхема он преподает анализ форм и музыкальную теорию….

В небольшом и довольно уютном кафе, где мы с ним расположились, как по заказу звучит классическая музыка разных эпох. Только услышав первые звуки, Тео Йеллема безошибочно определяет композитора – Генри Перселл. Над «романтическим» эпизодом призадумывается: может быть, Григ или Чайковский? Затем вновь прямое попадание – Моцарт (тут уже и мы догадались). Проходит еще немного времени, и наш гость возмущенно вздыхает, потягивая морковный сок: как же можно вот так «лепить» музыку подряд – без переходов, без модуляций, просто нон-стоп?!

Художественные интересы Тео Йеллемы огромны. «Люблю музыку всех эпох и всех жанров», – говорит он улыбаясь. Но предпочтения у него все же есть: это XVII век и современное искусство. Именно поэтому наш путь лежит в Третьяковскую галерею на Крымском валу… Гость восхищается игрой красок на абстрактных композициях, незамысловатыми узорами «новой простоты» и огромными полотнами художников эпохи соцреализма. «Это Ленин!.. А это Сталин!!» – указывает он на экран монитора, где в это время «вождь» произносит очень важную речь, сопровождаемую «залпами» аплодисментов ликующей публики. И нас приятно радует такое знание советской истории… С неменьшим восторгом Йеллема отзывается и о русской музыке. Среди его любимых сочинений струнный квартет Бородина, симфонии Чайковского и, конечно, «Картинки с выставки» Мусоргского.

Интерес к русской культуре подкрепляется и определенными «знаниями» русского языка. В очередной раз благодаря нас, музыкант произносит непривычно-знакомое слово «спасибо!». А после наших (не без гордости будет сказано) некоторых усилий его словарный запас пополняется еще одной непереводимой игрой слов – «елки-палки!»…

Общение с Тео Йеллемой произвело большое впечатление. И теперь с той самой афиши в одном из консерваторских коридоров на меня смотрит совсем другой человек – простой, открытый, добродушный, веселый и… очень интересный!

…Отправляясь в новое плавание к глубинам человеческой души, пройдя шторм сопротивления и тихий благодатный штиль, закрепив якорь у самого сердца, вдруг осознаешь, насколько прекрасен этот новый мир, границы которого открываются как на ладони. И, собирая осколки впечатлений в единый образ, боишься потерять неуловимые штрихи и тончайшие нити, без которых портрет не будет жить.

Ксения Старкова,
студентка III курса ИТФ