Российский музыкант  |  Трибуна молодого журналиста

ПОРТРЕТ С ВАРИАЦИЯМИ

Авторы :

№1 (234), январь 2025

Николай Каретников (1930 – 1994) – один из самых последовательных и бескомпромиссных представителей отечественного послевоенного авангарда. Основой стиля Каретникова послужила «классическая» додекафония, верность которой он хранил долгие десятилетия. Композитор Сергей Слонимский вспоминал: «Вы заметили у наших критиков пристрастие к «тройкам»? Раньше были Хренников-Кабалевский-Хачатурян, сейчас – Шнитке-Губайдулина-Денисов. Но вот уже Каретников в этот ряд не попал лишь потому, что он «четвертый». Ужасно обидно за этого композитора, любимого, насколько я знаю, и Губайдулиной, и Шнитке…».

Николай появился на свет в 1930 году в Москве в музыкальной семье. «Я родился под вокальные упражнения», – вспоминал композитор, ведь его мать актриса Московского Художественного театра Мария Сухова – обладала красивым голосом, а отец – певец-баритон Николай Георгиевич Каретников выступал на сцене Московского театра оперетты. Родители мечтали о том, чтобы их сын стал музыкантом. В военном 1942-м году, когда Николаю исполнилось 12 лет, его приняли в Центральную музыкальную школу в класс виолончели. Впрочем, гораздо больше мальчику нравилось импровизировать на фортепиано.

Заметив особый талант Каретникова, выдающийся композитор и педагог Виссарион Яковлевич Шебалин предложил Николаю заниматься у него в классе композиции. В этом же классе у Шебалина училась и юная Александра Пахмутова. Свое обучение у профессора Шебалина Николай Каретников продолжил в стенах Московской консерватории. Его педагогом по классу инструментовки стал Юрий Шапорин, наследник традиций великого симфониста Римского-Корсакова.

Ранние сочинения композитора были тепло приняты как широкой публикой, так и критиками. Первую известность Каретникову принесла его дипломная работа – оратория «Юлиус Фучик». С успехом прошли премьеры двух его симфоний, получивших высокую оценку Шостаковича. Но молодому автору было тесно в канонических рамках классической музыки, его увлекало все новое, экспериментальное, революционное.

Педагоги и соученики всегда отмечали оригинальность музыкального мышления Каретникова и его независимый характер. Он был поклонником самой авангардной музыки, даже подпольно брал уроки у композитора Филиппа Гершковича – ученика Берга и Веберна. Большое впечатление на молодого музыканта произвели концерты канадского пианиста Гленна Гульда, посетившего Москву в 1957 году. Интерпретации сочинений Веберна и Баха в исполнении Гульда настолько покорили Каретникова, что он решил стать последователем Новой венской школы.

Тяга к авангардной музыке не помешала музыканту прийти к Богу. В возрасте 27-ми лет он крестился, а позднее примкнул к пастве протоиерея Александра Меня, служившего в маленьком храме в поселке Новая Деревня под Москвой. Отец Александр Мень благословил Николая Николаевича творить церковные песнопения в естественной для него манере.

Н.Каретников и А.Пахмутова с В.Я.Шебалиным в ЦМШ, 1946

Под влиянием духовного пастыря Каретников начал сочинять оперную дилогию, на создание которой ушло долгих десять лет. Роман Шарля де Костера «Тиль Уленшпигель» Николай прочел еще в детстве. На его сюжет он написал первую часть дилогии – одноименную аллегорическую оперу. Второе сочинение – опера «Мистерия апостола Павла» – посвящена миссионерской деятельности апостола и его вымышленной встрече с римским императором Нероном. Сюжет был предложен Александром Менем, которому композитор и посвятил свое сочинение. Литературный текст дилогии Каретников создавал в сотворчестве с отцом и сыном Лунгиными.

Опера «Тиль Уленшпигель» впервые была поставлена в Германии в 1993-м году. Телеспектакль режиссера Анатолия Эфроса так и не вышел в эфир Каретникову удалось сделать лишь аудиозапись несостоявшейся премьеры. Первое концертное исполнение второй части дилогии – «Мистерии апостола Павла» – состоялось под управлением Валерия Гергиева в Ганновере в 1995 году, спустя год после смерти автора.

Николай Каретников был уверен, что «вся великая музыка написана в диалоге с Богом», а смысл существования человечества в обретении божьего царства. Одним из первых в Советском Союзе он начал писать духовную музыку. «Восемь духовных песнопений памяти Бориса Пастернака» были созданы в 1969 году для кинофильма «Бег». Режиссеры Алов и Наумов включили в киноленту фрагменты четырех хоров композитора. На этом сотрудничество композитора с ними не закончилось: произведения Каретникова звучат в шести картинах Алова и Наумова.

В 1962 году по заказу своих друзей – молодых хореографов Наталии Касаткиной и Владимира Василёва Каретников сочинил музыку к балету «Ванина Ванини» по мотивам новеллы Стендаля. Спектакль готовили к постановке в Большом театре. Артисты и оркестранты жаловались на «немузыкальность» и «нетанцевальность» партитуры, отказывались приходить на репетиции. Был назначен худсовет во главе с Шостаковичем, который поддержал молодых создателей балета. Авангардный спектакль прошел с успехом, но вскоре ситуация повторилась. Не приняли и не поняли музыку и второго балета Каретникова под названием «Геологи».

Николай Каретников с сыном Антоном

Политика властей в отношении авангардного искусства ужесточилась после визита Н.С. Хрущева на выставку молодых художников «Новая реальность», проходившую в Манеже в декабре 1962 года. На следующий день в газете «Правда» был опубликован разгромный доклад, который послужил началом кампании против формализма и абстракционизма в СССР. Каретникову настоятельно порекомендовали убрать из партитуры нового балета всю авангардную музыку и включить в нее его ранние произведения. Балет «Геологи» на сюжет из советской жизни понравился и зрителям, и лично министру культуры Фурцевой, но достоинства музыки рецензенты не обсуждали.

Все следующие новаторские произведения Каретникова подвергались жесткой критике. В 60-е и 70-е годы он, как и многие его коллеги-авангардисты, сочиняет музыку «в стол». Средства к существованию в этот период приносили заказы для кино и драматического театра: «Нет такого композитора – есть только кинокомпозитор», – сетовал Николай Николаевич. Сочиняя музыку для кино, Каретников сотрудничал с Аловым и Наумовым, Хуциевым, Авербахом и многими другими знаменитыми режиссерами. Написал музыку к более чем 30-ти драматическим спектаклям. Это были исключительно симфонические произведения без использования электроники. В 1965 году он создал музыку для одного из самых знаменитых спектаклей Юрия Любимова в Театре на Таганке – «Десять дней, которые потрясли мир» по Джону Риду.

Верность своему новаторскому стилю композитор сохранил и в своих последних сочинениях – Квинтете для струнных и фортепиано, Концерте для струнных и втором хоровом цикле – «Шесть духовных песнопений». Вторую камерную симфонию он не успел завершить…

Николай Николаевич скоропостижно скончался в 1994 году. За четыре года до смерти он опубликовал книгу воспоминаний «Темы с вариациями». В ней он рассказал о встречах с великими музыкантами – Генрихом Нейгаузом, Марией Юдиной, Дмитрием Шостаковичем. «Я уже не такой, как мои учителя, – с горечью констатировал он. – Уже не такой. Я хотел бы, чтобы мои дети стали такими, как они. И для этого я обязан быть хотя бы промежуточным звеном между культурой ушедшей и той, что может родиться».

Анна Коломоец
IV курс НКФ, музыковедение

«Когда ты в студии – мира за пределами рояля не существует…»

Авторы :

№1 (234), январь 2025

Пианист Элси Варандо один из ярких современных исполнителей. Выпускник фортепианного факультета и ассистентуры-стажировки Московской консерватории (класс профессора А.Г. Севидова) он в ушедшем, 2024 году, выпустил сольный альбом с музыкой С.В. Рахманинова, К. Дебюсси и Ф. Листа, а также два релиза в дуэте с пианисткой Полиной Желибой. В беседе с нашим корреспондентом он размышляет о себе и своем призвании.

Элси, как и когда Вы поняли, что хотите заниматься музыкой?

В детстве на меня сильное впечатление произвел фильм Романа Полански «Пианист» с Эдриеном Броуди в главной роли. Многое, конечно, прошло тогда мимо моих глаз и ушей, но образ творца за роялем меня по-настоящему увлек. Поделюсь личной историей. В свое время мой дедушка запрещал моему отцу заниматься музыкой. Он считал, что это недостойно мужчины. И, заметив у меня влечение к музыке, мой отец приложил все усилия, чтобы я стал артистом.

Почему фортепиано? Знаете, я сразу понял, что хочу играть именно на рояле, и теперь счастлив, что выбрал именно этот инструмент. Хотя и выбора как такового не было, иные инструменты меня абсолютно не интересовали. Никогда не мог представить себя со смычком в руках или тростью в зубах!

Ваши родные края славятся бойцами ММА, мастерами других видов единоборств. А вот академических музыкантов среди них немного. В чем Ваша особенность?

Да, действительно, наши края славятся храбрыми молодцами, любящими борьбу, бокс и прочие единоборства. Я их тоже люблю – например, являюсь большим поклонником бокса и неистово поддерживаю своего земляка Артура Бетербиева. Но, честно сказать, заниматься подобным никогда не хотелось. В детстве меня отдавали в спортивные секции: кикбоксинг, тхэквондо, тот же бокс. Но когда у тебя появляется выбор между выступлением на сцене в красивом костюме и ежедневными ударами по лицу, кровью, потом и прочим… то выбирать тут не из чего.

А касательно вашего вопроса, то я хочу, чтобы меня оценивали вне всяких категорий, и уж тем более не по месту моего рождения. Я музыкант, и, когда публика воспринимает мою игру, я не хочу, чтобы она это как-то соотносила с моим происхождением.

Как Вы считаете, сказывается ли Ваш темперамент на интерпретациях?

В данном вопросе чувствуются некоторые предрассудки. Я всегда был весьма впечатлительным, меланхоличным и даже сентиментальным, но и горский темперамент у меня однозначно есть, и, как говорится, кровь – «не вода». Но все-таки я стараюсь применять свой темперамент только там, где это действительно необходимо, и я не считаю это какой-то проблемой. Музыкант – это же настоящий хамелеон! Он понимает, какие эмоции нужно продемонстрировать в каждом конкретном случае.

У Вас уже имеются студийные записи: одна сольная, а также две в дуэте с пианисткой Полиной Желибой. Вам предпочтительнее играть одному или в ансамбле?

Мир музыки необъятен! Есть еще столько произведений, которые мне бы хотелось исполнить, – и сольные, и с оркестром, и в ансамбле. Мне важно играть то, что мне нравится. И пока что это удается. И как солист, и в дуэте с Полиной я счастлив. Для меня не существует каких-то градаций: я одинаково люблю свои разные роли – и солиста, и участника самых разных составов.

Что бы Вы выбрали: много сольных концертов или много студийных записей?

Скорее всего, я выберу много студийных записей. Мне очень важно донести свои идеи до публики, а не вся музыка предназначена для громких криков «браво», аплодисментов, цветов и поздравлений. Работая в студии, я всегда стараюсь отдать дань уважения композитору. Мне важно транслировать его идеи и свое ви́дение как можно более детально. И это легче всего делать в студии. Там музыкант находится наедине с собой, есть только ты и звукорежиссер. Когда ты в студии – мира за пределами рояля просто не существует. Ты играешь, как хочешь, и не думаешь о том, получится или нет.

В студии музыканты буквально готовят шедевры, а потом на блюдечке преподносят их слушателям. Это очень важно, потому что на сцене такое удается не всегда. Я посещаю множество концертов, но среди них могу назвать лишь единицы, когда я был искренне тронут и воодушевлен.

Волнуетесь ли Вы перед выходом на сцену?

Пусть это прозвучит дерзко, но я бы сказал, что в последние годы не испытываю волнения перед сценой. Сценическое волнение на самом деле – это очень важная и серьезная тема. Есть музыканты, которые по-настоящему волнуются перед выступлением, но при этом играют гениально.

Беседовала Анна Коломоец,
студентка IV курса, НКФ