№7 (204) октябрь 2021 года

Пока мир захватывает несметное разнообразие естественных языков в виде межъязыковых контактов, расширения представлений о них среди широких масс, как и неуклонно возрастающая роль их изучения, где-то в тени прячутся сотни искусственных языков – конлангов. Белые пятна в этой области для любознательных немного восполняет научно-популярная книга Александра Пиперски «Конструирование языков: от эсперанто до дотракийского».

В названной книге известный лингвист рассказывает и показывает на практических задачах, как устроены избранные им 30 языков, в разной степени искусственных: наряду с такими конлангами, как ро и паленео, здесь очутились немецкий, нюнорск и иврит. Однако при попытке охватить чрезмерное количество языков, о которых автор имеет весьма поверхностное представление (что свойственно, вероятно, всем лингвистам, а уж в научно-популярной литературе встречается особенно часто!), вдохновляющая на языковые открытия книга не лишена ложечки дегтя в виде ряда неточностей и ошибок.

Речь идет отнюдь не о мелких недочетах корректуры (хотя они тоже имеются), а о промахах. Так, в главе о самом музыкальном языке сольресоль автор берется утверждать, что в «естественных… языках минимальной единицей является звук», тогда как в рукотворном сольресоль – слоговая структура. И сразу же два момента вызывают вопросы. Первый из них: какая именно минимальная единица подразумевается? Лексическая? Фонетическая? Фонологическая? Единица письменного языка? Неглупый читатель должен, наверное, догадаться, что имеется в виду фонетика, и действительно – к середине большого абзаца Пиперски переходит к разговору о гласных и согласных звуках в различных языках.

Однако тотчас же назревает другой вопрос: слышал ли что-нибудь уважаемый автор, например, о японских катакане и хирагане? Или о том, как устроена фонетика китайского языка? Прежде, чем бросать неосторожные слова вроде «нигде больше такого нет», стоит убедиться в верности своих идей, проверив все ныне существующие и вымершие языки.

Многие искусственные причуды можно найти в естественных языках. Знаменитая фантастическая мистификация Борхеса, якобы приводящего фрагмент классификации животных из некой китайской энциклопедии, может выглядеть абсурдно. До тех пор, пока вы не узнаете о системе счетных слов в китайском, согласно которой в одну группу попадают жесты и парные предметы, в другой оказываются мелодии и воинские части, в третьей – облака и цветы… Логика здесь, безусловно, есть, и на ее основе можно было бы составить классификацию, не уступающую Борхесу. Выглядел бы фрагмент (реально существующей) китайской классификации существительных примерно таким образом: а) люди, б) продолговатые предметы, в) плоские предметы, г) предметы с ручкой, д) верблюды, е) домашний скот, ж) растения.

Более скромная, но не менее удивительная система скрывается в малоизвестном австралийском языке дьирбал, в котором существительные делятся на 4 рода. В самом обобщенном виде к первому относятся мужчины и животные, ко второму – женщины, вода, огонь и опасные предметы, к третьему – растительная пища, наконец, к четвертому — все прочие.

Кое-что в книге было явно написано в угоду попсовой яркости и простоте контрастов между естественным и искусственным. И несколько в ущерб истине, которой, думается, настоящий ученый не должен поступаться даже в научно-популярных работах. Так, преувеличен контраст в рассуждениях о причастиях в русском языке и эсперанто.

Отталкиваясь от кочующего по учебникам и справочным изданиям утверждения, что в русском нет причастий будущего времени, Пиперски ловко сравнивает его с эсперанто, где таковые имеются. Выходит, этот искусственный язык в чем-то побогаче русского, ведь в нем шесть причастий, а в русском только четыре. Чтобы выявить истинное положение вещей, можно обратиться к литературному языку XIX века. Или к интернету, на просторах которого, несмотря на официальные схоластические запреты, форма причастия будущего времени по-прежнему существует. В устной речи, бывает, они тоже всплывают. Акцент, таким образом, смещается: не то, что в русском по определению отсутствуют такие формы, они есть, однако в настоящее время находятся в немилости у ученых.

Впрочем, во многом Пиперски вполне справедливо подмечает и достоинства конлангов, и их значительные недостатки. Так ли необходимы 96 падежей в ифкуиле? Или слова длиной в сотни букв в птидепе? Или же исключительный лексический минимализм токипоны, насчитывающей менее полутора сотен слов? Рациональный подход к организации языка, в частности, скажем, в выстраивании частей речи на основе алфавита, также можно отнести к минусам. В строгой структурированности философских языков и аукслангов почти не осталось места для «души», которой обладает каждый сформировавшийся естественным образом язык. Вероятно, в том числе и по этой причине, ни один из них не получил действительно широкого распространения. Значительно ближе к естественным языкам в этом отношении располагаются артланги, что Пиперски наглядно демонстрирует на примере языков Толкина, «Игр престолов» и некоторых других. Правда, большинство из них недостаточно разработаны для того, чтобы ими можно было полноценно пользоваться за пределами художественных произведений.

В конечном счете, секрета идеального языка, каким бы критериям он ни соответствовал, не существует. Подобно тому, как нет никакого философского камня, над открытием которого веками трудились алхимики. Но в поисках недостижимого идеала, которые разворачиваются перед читателем на страницах этой книги, по-новому раскрывается нечто более важное – красота наших естественных языков, эстетика алогичности, порой не осознаваемая их носителями. Природная красота – в несовершенстве!

София Петрунина, V курс НКФ, музыковедение

№4 (205), апрель 2021 года

В середине марта в США состоялась 63-я церемония вручения престижной музыкальной премии «Грэмми». Необычная, немного грустная, но по-своему атмосферная: современная ситуация вынудила Академию перенести мероприятие в онлайн-формат…

Прежде чем указывать на какие-либо недостатки, следует признать, что выйти из «зоны комфорта» и попытаться сохранить дух и планку «Грэмми» в нынешних условиях оказалось определенно непросто. Некоторые трудности были и вовсе неизбежны: кому-то из многочисленных номинантов, разбросанных по разным часовым поясам, пришлось пожертвовать своим сном ради онлайн-присутствия на долгой церемонии. Но многое все же было в руках организаторов. И рейтинги просмотров (к слову, падающие не первый год), и число лауреатов, не присутствующих по «личным причинам», – все эти показатели недвусмысленно «кричат» о том, что было что-то не так.

Казалось бы, технически качественно провести «Грэмми» онлайн не является чем-то запредельным. В теории. А на практике организаторы решили зажать всех лауреатов в видеочате в жесткие тридцатисекундные рамки на победную речь для каждого. Очевидно, они надеялись, что это спасет от перебоев со связью. Не спасло.

Впрочем, куда важнее и досаднее не столько возникавшие технические неполадки, сколько то, как они решались. В сущности – никак! И если улавливаемые сквозь помехи обрывки фраз можно счесть «удовлетворительными», то грубое – без комментариев – переключение пытающегося произнести речь лауреата, у которого нет звука, причем задолго до истечения положенных 30 секунд – это явный «неуд».

И без того мелко нарезанный «винегрет» из 88 разношерстных номинаций еще и подан был без разряжающей обстановку «заправки» – реакции публики. В ужасающе холодной тишине за речью ведущих можно было почти расслышать дыхание операторов. Обыкновенно оживляющих «кликов толпы» катастрофически не хватало, а между тем выход был очевиден – добавить фоном звуковые эффекты, создающие иллюзию заполненности зала, или же просто задействовать в роли массовки работников на съемочной площадке. Осталось смешать этот «салат» с такими же сухими предзаписанными выступлениями, чтобы стало совсем ясно: от традиционной атмосферы «Грэмми» не сохранилось ничего.

В происходившем «сумбуре вместо музыки», присыпанном сомнительными шутками ведущих, нелегко пришлось и номинантам. С одной стороны, это весьма грустно – не иметь возможности в такой знаменательный день быть там, в зале, не подняться с трепетом на легендарную сцену. Но, с другой стороны, кому прежде удавалось встречать свое награждение в кругу семьи, сидя на любимом диване с тортиком и бокалом шампанского?!

И все же несмотря ни на что, многие номинанты и лауреаты смогли извлечь нечто ценное из нового формата. И получить в награду «букет» в виде успокаивающего домашнего уюта, улыбок родных и особого ощущения виртуального единства с публикой, будь то верные фанаты или просто любопытные зрители. Хочется верить, что при необходимости повторить онлайн-опыт настоящего года все причастные к «Грэмми» лица предстанут перед нами более подготовленными – и технически, и психологически, и этически.

София Петрунина, IV курс НКФ, музыковедение

№1 (198), январь 2021 года

Говорят, есть вечные идеи. Вечные сюжеты, не теряющие актуальности. Золотой музыкальный фонд, который можно прокручивать веками, как заезженную пластинку. Скучающая и стонущая публика слышит в свой адрес упреки, что она еще не доросла до понимания. Но разве вечное не подразумевает, что это должно быть одинаково интересно и понятно всем?

Многочисленные нелепые, жалкие, забавные попытки эпатировать публику в лучшем случае пиджаками и автомобилями в классических операх, а в худшем – откровенной порнографией, стали уже не менее обыденными, чем консервативные, «аутентичные» постановки. И снова – скучно. Мертвые обломки шедевров, в которые нужно долго вглядываться, чтобы найти что-то для себя.

Впрочем, лучик надежды все же есть. Недавно оперному театру в германском Ганновере удалось вдохнуть жизнь в одну из самых «заезженных» на мировой сцене опер – «Кармен» Бизе. Премьера новой версии в постановке Барборы Хораковой под управлением дирижера Штефана Цилиаса состоялась 10 ноября.

Кармен в мини-юбке и кроссовках, Эскамильо на мотоцикле, разбросанные по сцене стаканчики из-под пепси… Детали, которыми на современной сцене мало кого удивишь, в постановке Хораковой становятся чем-то более значительным, чем банальный эпатаж. Это скорее полноценный ремейк оперы Бизе, чем очередная попытка придать пикантности традиционной «Кармен». Хотя идея перенести вечный сюжет в современные реалии тоже не нова, но воплощение ее как никогда удачно.

Заменить хор подтанцовкой в масках, а речитативы – разговорными репликами? Ввести дополнительный визуальный ряд на больших экранах и закадровый голос на немецком, как рассказчик и как внутреннее «я» героев? Использовать местами не вполне классическую оркестровку и слегка изменить сюжет? Режиссер не допускает никаких компромиссов и решается менять все, если того требует концепция. Эта смелость окупается сполна: «Кармен» обретает новую жизнь. Словно потрепанная черно-белая фотография вдруг расцвечивается всеми красками цифровой эпохи.

Некоторыми деталями новая «Кармен» обязана коронавирусу и новым санитарным нормам – артисты стараются соблюдать дистанцию на сцене, а хор убрали вовсе. Избавившись от хора, постановщик выводит на сцену не толпящуюся безликую массу, а ярко индивидуальных персонажей, от Кармен и Хосе до последнего танцора.

«Кармен» в постановке Хораковой вышла органичной и интересной. И наглядно демонстрирующей, что великое творение Бизе не пострадает от крамольного шага в сторону эстрады, а глаза впечатлительных зрителей – от обнаженки. Вечная драма может быть понята молодым поколением и остаться собой, будучи перенесенной в условия XXI века.

Цельный мир оперы, разворачивающийся перед слушателями, кинематографически увлекателен и продуман до мелочей. Вероятно, поэтому не возникает желания негодовать по поводу порнографии, мотоциклов и современной одежды: они не выглядят насмешкой над классикой, прихотью режиссера или недоразумением. Все детали складываются в по-своему убедительную картину, не являющуюся тем, что мы ожидали, но имеющую право на самостоятельную жизнь.

София Петрунина, IV курс НКФ, музыковедение

№9 (197), декабрь 2020 года

Бетховен, удивительно созвучный многим поколениям и эпохам, с завидным упорством который год возглавляющий топ десяти самых исполняемых композиторов классической музыки, едва ли может пожаловаться на недостаток славы и признания. И едва ли представляется возможным восполнить однажды все пробелы в бетховеноведении, увидеть и услышать Бетховена глазами его современников. Но, думается, всматриваясь в тени прошлого и культ, царящий в настоящем, каждый ищет – сознательно или нет – свои ответы на вопросы: «Кто для меня Бетховен? Какое место он занимает в моем мире, в моей жизни?».

2020 год прошел под знаком неустанных, грандиозных торжеств в честь 250-летнего юбилея, которые начались еще в конце 2019 года и продлятся до осени 2021-го. Охватывая взглядом афиши тысяч мероприятий – концертов, инсталляций, выставок, конференций – невольно задаешься вопросом: помимо дани уважения и почтения памяти бессмертного гения, в чем главный смысл этого пестрого карнавала событий? Пропаганда его творчества? Стимул для науки?

В попытках осмыслить творчество композитора и его самого в контексте современной культуры, вписать в нее Бетховена возникают самые разнообразные яркие проекты, особенно в условиях пандемии. Помимо посещения виртуальных музеев и онлайн-концертов, можно сходить на виртуальную прогулку по Бонну с молодым Бетховеном, оформленную в духе компьютерной игры; можно пообщаться с «живым» Бетховеном в твиттере (спасибо Литературному дому в Бонне, создавшему Бетховена-бота на основе его писем и разговорных тетрадей); можно, представив собственную интерпретацию Шестой симфонии Бетховена, присоединиться к масштабному проекту Beethoven Pastoral project, объединившему Гардинера и Гергиева, Тань Дуня и Саариахо, а также многих других знаменитостей в мире академической музыки. Более того, инициаторы проекта не стали ограничивать полет фантазии участников музыкой и позволили им творить в любом виде искусства.

Суть последнего проекта – креативная пропаганда защиты окружающей среды на бетховенской почве в виде, прежде всего, его «Пасторальной» симфонии. Непонятно, правда, чего здесь больше – экологии или искусства (музыкального). Возможно, экологии, при том, что искусство вообще и бетховенское творчество в частности, а также муссируемая в рамках проекта любовь Бетховена к природе, вылившаяся в написание Шестой симфонии, выглядят явно притянутыми к экологии за уши. Единственная декларируемая цель – привлечь внимание мира к теме «человечество и природа» – уже ясно дает понять, что искусство здесь служит лишь красивой оберткой экологической идеи.

Какое отношение к Бетховену имеет экология? А движение Black Lives Matter, в которое несчастный композитор оказался втянут самым нелепым образом? Кажется, есть немало людей, чересчур далеко зашедших в своих внутренних поисках и чересчур мало знающих настоящего Бетховена.

Безусловно, отрадно видеть имя великого классика, использующееся в благих целях – будь то Beethoven Pastoral project или Фонд для глухих детей, носящий его имя. И все же от проектов, далеких от музыки, но использующих имя Бетховена или откровенно спекулирующих на нем, во многом зависит будущая репутация его личного бренда.

Кличка собаки в небезызвестном комедийном американском фильме «Бетховен» в 1992 году еще казалась шуткой. А сегодня, когда при запросе «Бетховен»Google первым выдает зоомагазин – это смешно?! От добрых дел и безобидных (или не очень) шуток, рождающихся сейчас, зависит то, кем будет Бетховен для будущих поколений – собакой, темнокожим активистом, экосексуалом… Что ж, в конце концов благими намерениями устлана дорога… в ад.

Возвращаясь к вопросам «кто для меня Бетховен?» и «в чем смысл ныне происходящего?», осознаешь, какую ответственность мы несем за свое культурное наследие. Сохранить его, донести не изуродованным до своих современников и потомков – наверное, в этом и есть смысл.

София Петрунина, IV курс НКФ, музыковедение

№8 (196), ноябрь 2020 года

Лариса Шиберт – композитор, певица, пианистка, член молодежного отделения Союза композиторов. Она уже побывала стипендиатом Ecoles d’Art Américaines de Fontainebleau и VIII Международной академии молодых композиторов в г. Чайковский, является автором нескольких десятков произведений для голоса, камерных ансамблей, хора, электроники. В настоящее время Лариса учится в Московской консерватории на II курсе НКФ (класс проф. Ю.С. Каспарова). В предлагаемом вниманию интервью она рассказывает о себе и своей музыке.

– Лариса, ты много чем занимаешься: пишешь музыку, выступаешь как пианистка и вокалистка, преподаешь, участвуешь в конкурсах и конференциях. Если бы у тебя была возможность заниматься только чем-то одним, чтобы ты выбрала?

– Мне нравится заниматься разными вещами, и все они так или иначе связаны со звуком, потому что наша Вселенная – звуковая. Из всех моих дел больше всего мне нравится петь. Но в целом, думаю, я просто живу и наслаждаюсь жизнью, занимаясь тем, что мне нравится.

– В твоих произведениях есть какие-то повторяющиеся мотивы, образы, что отражается и в названиях – это свет, природа… Думаю, это связано с определенными идеями, пронизывающими твои произведения. А как бы ты сама сформулировала главную идею своего творчества?

– Мое творчество отражает мою жизнь, мое мировоззрение. Я думаю, что здоровье человека прямо пропорционально уровню его вибраций, которые исходят от каждой клеточки человеческого организма и напрямую зависят от наших мыслей. Если мысли негативного характера, то в организме появляются какие-то блоки, начинаются болезни, и потом эти блоки тоже влияют на наши мысли. Я хотела бы надеяться, что моя музыка исцеляет людей. Свет, позитив, безусловная любовь к миру – все это повышает вибрации людей и исцеляет их.

– Можешь рассказать о своих первых композиторских опытах? Когда и как это было?

– Я занимаюсь музыкой с шести лет. Однажды моя старшая сестра решила выучить со мной песенку про мамонтенка, я спела ее маминой подруге, которая работала в музыкальной школе. И она сказала: «Будешь солисткой у нас в фольклорном ансамбле». Так я поступила в шесть лет в музыкальную школу, меня взяли без экзаменов. Училась в школе на двух отделениях – вокальном и фортепианном. Тогда я начала импровизировать свои первые сочинения на фортепиано. Правда, заниматься на фортепиано мне не нравилось, потому что надо было трудиться, а я любила просто петь. Но мама мне наняла репетитора, она говорила: «Нет, нет, тебе нужно фортепиано, это надо для твоего развития, чтобы ты была образованным человеком».

– Когда к тебе пришло понимание того, что ты действительно хочешь писать музыку и посвятить этому значительную часть своей жизни?

– У меня всегда была эта мысль. Окончательно я решила стать композитором, когда переиграла руку от занятий на фортепиано по 12 часов в день, и у меня появилось время записывать свои импровизации. Тогда я написала романс «Музыка» о моей любви к музыке, о том, что это моя жизнь, мое предназначение. И вот так постепенно начала сочинять, а затем поступила на теоретическое отделение, чтобы научиться сочинять грамотно. Если до этого я была обычным ребенком, который больше живет в социуме, то когда меня погрузили в атмосферу теоретического отделения, я начала чувствовать каждый звук. Я очень благодарна моим педагогам И.М. Молчановой и С.А. Борисову, потому что они передали мне душу музыки, и я начала ее тонко чувствовать.

– Скажи, пожалуйста, над чем ты работаешь сейчас?

– Я занимаюсь исследованием того, как музыка исцеляет людей, и провожу лекции «Исцеление звуком». На них люди погружаются в медитации под мою музыку, начинают чувствовать и энергию мира, и свою энергетику. Также и академическую музыку продолжаю писать. Сейчас пишу произведение для флейты и фортепиано в двенадцатитоновой технике. Помимо этого, мне в последнее время очень нравится песни писать. Они пробуждают души людей – для света, для любви, для счастья. Потому что счастье – это самое нормальное человеческое состояние, именно в этом состоянии человек оздоравливается.

– Есть что-то, что ты хочешь попробовать в будущем – например, другие составы исполнителей? Ты часто пишешь камерные ансамбли, а как насчет большого состава – что-нибудь для оркестра?

– Я для хора много пишу, мне очень нравится. Для оркестра пока что не думаю, но хочу для древнеславянских инструментов написать, имевших для наших предков сакральное значение.

– Ты чувствуешь на себе влияние каких-то композиторов?

– Я чувствую на себе влияние всего, что я слышала.

– Я знаю, ты очень любишь Дебюсси. А есть кто-то из современных композиторов, кем ты больше всего интересуешься, кого ты можешь выделить?

– Мне очень нравится новая простота, Арво Пярт. Когда я слушала «Зеркало в зеркале», то почувствовала, что не иду, а лечу. Еще мне очень нравится медитативная музыка – она приводит в равновесие ритмы полушарий головного мозга.

Беседовала София Петрунина, IV курс НКФ, музыковедение