№ 5 (27), май 2001

10 апреля 2001 года оперный театр «Амадей» представил российскую премьеру оперы-балета Ж.Ф. Рамо «Галантные Индии».

Оперы барокко — отнюдь не частые гости российской театральной сцены. С одной стороны, к ним прочно приклеился ярлык музейных экспонатов, полных непонятных условностей и явно не актуальных нам, детям XXI века. Сюжеты во многом умозрительны, визуальный ряд слишком обобщен, чувства тоже, — в общем, вещицы в репертуаре совершенно ненужные. Пусть Запад переживает бум возрождения Возрождения, пусть до нас доходят редкие отблески его — кому надо, тот узнает.

А с другой стороны, барочная опера становится для российских смельчаков, рискнувших ее поставить, своего рода проверкой на прочность. Чаще всего, к сожалению, от этих постановок либо веет анахронизмом, либо несет непрофессионализмом (второе чаще). Поэтому вполне понятно, что после очередного провала смельчаков становится все меньше.

4 апреля театр «Амадей» отважился вынести на суд почтенной публики российскую премьеру оперы-балета Рамо «Галантные Индии». С премьерой мы, как всегда, несколько запоздали: Жан Филипп Рамо (1683–1764) — выдающийся представитель французского искусства XVIII столетия — создал «Галантные Индии» в Париже аж в 1735 году. Либретто написал Л. Фюзелье.

В постановке принимали участие французы Жан-Франсуа Сандр (сценография) и Моник Монтегюс (хореография). Они-то знали наверняка, как нужно ставить Рамо, и справились со своей задачей блестяще. Не последнее место в изящной опере Рамо занимают балетные сцены, и выполнены они были, подстать музыке, галантно и оригинально. Тоже самое можно сказать и о режиссуре и художественном оформлении. Немного непонятными моему неподготовленному сознанию оказались некоторые мизансцены (появление человека с пистолетом, к примеру), наверняка имевшие, по задумке режиссера (Н. Крыгин), глубокий смысл — но они лишь вносили излишнюю запутанность в и без того запутанный сюжет.

Что касается музыкального воплощения, или собственно исполнения, тут я хотела бы обойтись без перечисления имен и реплик вроде: «на фоне остальных солист/ка N выглядел/а весьма достойно». Некоторые фальшивили меньше, однако исполнители, достойные Рамо, в этом спектакле, к сожалению, задействованы не были.

Анастасия Серебренник,
студентка III курса

№ 2 (24), февраль 2001

Ударные инструменты… Да не обидятся на меня господа ударники, но это словосочетание вызывает в памяти большинства соотечественников довольно скудные ассоциации. Сразу вспоминается что-то из школьной программы. Симфония «С тремоло литавр», «Болеро» Равеля, «Кармен» Бизе-Щедрина, надоевшие до слез многочисленные скрипичные произведения в обработке для ксилофона. Бессмертный «Полет шмеля»: первое прослушивание всегда вызывает восхищение — удивительно, как это исполнителю удается так быстро перебирать палочками! Ощущения сродни тем, что возникают у публики в цирке. Дух захватывает: ой, сейчас упадет! — не упал; ой, сейчас ошибется! — не ошибся. Чего только не добьешься регулярной дрессировкой. Можно, в принципе, играть еще быстрее… и еще… и еще… Шмель вообще насекомое шустрое.

Конечно, если сильно напрячься, то вспоминаются эксперименты Кейджа и Штокхаузена, написанные «специально для ударных инструментов». Но подобное напряжение наверное под силу только специалистам.

Не мне вам рассказывать, что ударные — самая большая группа музыкальных инструментов, и, что немаловажно, группа «самодостаточная», с огромными ресурсами и возможностями — тембровыми, динамическими, акустическими и прочими. И что в столе практически каждого современного нам композитора обязательно найдется что-нибудь «по теме» — потому что композиторы, конечно, давно уже догадались о необъятных возможностях ударных инструментов. Очень давно. Но по какому-то странному стечению обстоятельств, мировая арена музыки для ударных занавешена с нашей стороны темным железным покрывалом. Оговорка: я не имею в виду оркестровых ударников. Я говорю о той группе, которая стоит в авангарде современного музыкального искусства, для которой создается новая музыка. И в этой связи упомянутые выше эксперименты Кейджа и Штокхаузена, не говоря уж о Римском-Корсакове и Равеле, кажутся немного устаревшими.

Может быть, параллель с занавесом немного пошловата, но как еще назвать ситуацию, в которой мы находимся? Нот нет, учебников нет, концертов почти нет, российских конкурсов нет, российских музыкантов, участвующих в зарубежных конкурсах, тоже нет. Однако, кое-что у нас все-таки есть: есть Марк Пекарский и его ученики, а также желание исправить эту ситуацию и надежда. Желание их, а надежда наша.

В конце ноября Pekarski Percussion Project проводил в Москве Дни музыки для ударных. Дням предшествовал год творческих встреч М. Пекарского с «барабанщиками» российских консерваторий, ставшими гостями фестиваля и слушателями семинаров, на которых с ними делились опытом зарубежные музыканты. Мастер-классы проводили Густаво Гимено и Лоренцо Феррандиза из Нидерландов, Томаш Ондружек (Чехия) и Джефф Бир (ФРГ). Все они — маститые профессионалы, давно (и не очень — как голландский дуэт) «сделавшие» себе имена на мировой ударной арене. Вот, наконец, и мы узнали об их существовании. Кроме этого мы также узнали, какую музыку сейчас играют ударники (на концертах, которые они давали по вечерам). Стив Рейх, Тео Ловенди, Кадзумихо Тзубонох, Рич О’ Мера, Филипп Мановри, Рафаэль Рейна, Дэвид Ланг, Янис Ксенакис, Карлхайнц Штокхаузен, Джефф Бир (помимо исполнительской и преподавательской деятельности, Бир занимается композицией, живописью и скульптурой). Как видите, шмель улетел и, кажется, очень и очень давно.

Ударная российская школа была представлена в авторском концерте Андрея Дойникова. Кстати, он является учеником профессора Пекарского. На этом концерте помимо музыки для ударных (в вечере принимали участие и другие ученики вышеупомянутого профессора), публике были представлены еще два опуса — для фортепиано соло и для скрипки соло.

Анастасия Серебренник,
студентка III курса

На снимках:
профессор Марк Пекарский,
студент Андрей Дойников