№7 (195), октябрь 2020 года

Французы не были бы французами, если бы не рассуждали о любви во всех ее проявлениях. Премьера произведения, о котором пойдет речь, прошла в 2018 году в рамках знаменитого Экс-ан-Прованского фестиваля, а всемирный карантин позволил в режиме онлайн посмотреть спектакль, выложенный в свободный доступ.  

Опера «Маджнун и Орфей» – это по-настоящему новое преломление кочующей из поколения в поколение истории об Орфее. В опере, у которой целых четыре автора (три композитора и либреттист), есть четыре главных героя, а поют они на четырех языках (французский, голландский, арабский и английский). Все это вместе с театром теней, театром марионеток, видеорядом и световой драматургией образует одно гармоничное целое.

В авторскую группу проекта вошли франко-палестинский певец и композитор МониэмЭдван, английский композитор и дирижер Говард Муди, их нидерландский коллега Дик Ван дер Харст и либреттист Мартина Винкель. Непросто представить себе оперу с несколькими создателями, но, по всей видимости, идея, объединившая их, была сильней. Она состояла в том, чтобы совместить культурные взгляды, показать единство всего человечества. Да, идея не нова; но и сейчас мысль о том, что мы все едины и у нас много общего, буквально витает в воздухе.

Классический сюжет любви Орфея (Ян Дюбрю) и Эвридики (Юдит Фа) был сопоставлен с похожей бедуинской историей Кайса (позднее – Маджнуна; Лоай Срузей) и Лэйлы (Наи Тамиш Баргаути). В восточном сюжете возлюбленным препятствует отец Лэйлы. Он выдает дочь замуж за другого, после чего Кайс теряет рассудок, и его все называют уже Маджнуном, т.е. безумцем. Молодой человек впадает в отчаяние, но продолжает любить, поэтизировать свои чувства и надеяться. Их история заканчивается смертью Лейлы, а вслед за ней умирает на могиле любимой и Маджнун.

Здесь как раз и начинается история Орфея и Эвридики. Авторской команде очень здорово удалось переплести эти линии и чередовать их. Единое целое в данном случае формируется по принципу пазла, а слушатель просто собирает и составляет в своем сознании все, что увидел. Метафорическая ткань оформлена очень прозрачно и доступно, поражает грамотность и ясность высказывания.

Удивительно, как быстро европейские приключения сирийских беженцев 2015 года вышли на оперную сцену! Уже в 2016 году появляется опера Мониэма Эдванса «Халила из Димна» – возможно, первый современный пример, когда на европейской сцене представлен восточный, а не классический академический вокал. Обилие мелизматики, quasi импровизирование, свежее и необычное звучание привычных для нас тембров – все это освежает восприятие и заставляет слух особенно потрудиться.

В оперу «Маджнун и Орфей» переходит из предыдущего опыта и символика. Например, животные-марионетки. Для арабской культуры весьма характерно явление отождествления героев с тем или иным представителем фауны, причем реально существующим. Так, Маджнун, будучи уже в затмении сознания, при виде горной лани думает, что перед ним Лейла. Позже мимо него пролетает орел, с которым себя сравнивает уже сам герой.

Европейские персонажи не обделены символизмом, хотя уже с мифическим оттенком. Например, в царство Аида преграждает путь Орфею трехглавый Цербер. Создателю всевозможных существ Роджеру Тайтлу удалось мастерски передать образность каждого из этих действующих лиц: кто-то производит поистине жуткое впечатление, а кто-то изображен покорным и смиренным. Помимо привязанных к героям животных-образов, периодически на сцене появляются люди с масками животных на головах, отдавая дань египетской культуре и ее богам. Венцом творений Тайтла можно считать Пегаса, который появляется в конце как символ мира, единства и братства.

На уровне музыкальном даже неподготовленный слушатель заметит различия восточных и европейских характеристик. Это не только вокальные полиязычные партии, но и два разных оркестра. Один – воссоздает арабский колорит благодаря дважды уменьшенному ладу, унисонам и нетеперированному инструментарию арабского оркестра. Европейское звучание достигается за счет другого, более привычного состава оркестра, интонационной палитры и форм. Примером может служить ария da capo Орфея «Я – УЗИ, я отголосок того, что чувствую».

Тексты также наделены символическим смыслом и входят в общую метафорическую ткань. Чего стоят реплики детского хора: «Кто я? Кто мы по крови? Так ли это важно? Какое у меня настоящее имя? Где мой дом? Как я могу летать?». Именно они – вопросы нашей современности. Хор является либо комментатором происходящего, либо выразителем общего настроения: такова своеобразная дань древнегреческой традиции.

Самое интересное в этой сцене – хореография (Марта Коронадо). Во время произнесения фраз солисты и певцы хора поочередно проверяют пульсацию крови на руках и шее. Это очень яркий символ, оказывающий сильное воздействие на зрителя. Еще к хореографическим изюминкам можно добавить сольные номера, наполненные элементами йоги и очерчиванием всевозможных сферических фигур.

Что касается декораций и костюмов (Мартина Винкель), то здесь преобладает минимализм и демократизм. Джинсы, футболки, простые греческие одеяния, кеды – все это возможность лишний раз отождествить себя с героями.

Отдельного внимания заслуживает режиссер и координатор проекта Айран Берг, так как соединить всевозможные метафорические, музыкальные и культурные линии – задача не из легких. Он является своеобразным божеством этого «вавилонского» замысла, умело координирующим все происходящее.

Не осталось без внимания еще одна тема: феминизм. Одна из героинь (Сахли Голамализад) – рассказчица, она же судьба, она же рок, она же воплощение божественного и смертельного, а кто же она на самом деле – остается загадкой. Однако из ее уст звучит большая часть философских изречений, в том числе следующее: «Когда я вижу, как молодые девушки смеются, а потом вдруг погружаются в свои мысли, когда я вижу, как они бегут внезапно и останавливаются, когда я вижу, как они поднимают лица, чтобы почувствовать солнце, ветер или будущее, сидя задумчиво, бледно, под воздействием сна, краснея от работы, я боюсь думать о том, что можно помешать им, насилием или любовью, стать тем, кем они могли быть свободно». Учитывая, что сейчас подобная проблема стоит очень остро, в особенности для женщин Востока, равнодушным эти слова не оставят никого.

Александра Собецкая, V курс ИТФ

Фото: H. Segers – La Monnaie de Munt

Эссе в форме фантазии

№6 (194), сентябрь 2020

Герой сегодняшнего интервью, может быть, уже знаком читателю. Он, конечно, немолод. Ему как минимум около двухсот лет. Повидал он много на своем веку, услышал еще больше. Ранее вы могли уже сталкиваться с ним. Некогда редактор «Новой музыкальной газеты», а сейчас критик на пенсии, господин Эвзебий – а именно он герой сегодняшней беседы, – чудом оказался в несвойственной ему местности, в необычных для него условиях. Ввиду сложившихся обстоятельств он был вынужден отправиться в Крым для поправки здоровья – годы берут свое, да и душа просит покоя…

– Маэстро, как можно было оставить цивилизованный мир и податься в такую глушь?

– Мой добрый друг, любимейший композитор Роберт Шуман считал, что нет ничего опаснее для художника, чем изоляция от жизни. Он часто цитировал Гёте. Говорил: «Кто предался одиночеству, тот, увы, вскоре станет одинок». Что ж, я на таком этапе жизни, когда всякие пандемии только на руку. Знаете, устаешь все время по премьерам да по музеям. А здесь так спокойно, тихо и совсем никакой музыкальной жизни.

– И Вы вот так, совсем без звуков, без новостей, без новых течений и струй?

– Почему же? В природе их так много, что порой и от нее хочется спрятаться. Хотя знаете, я открыл для себя птиц. Ранее знал о них лишь из опусов Мессиана. Кстати, совсем недавно вышел диск с исполнением его редко звучащих ранних и поздних произведений. Причем это интереснейшая коллаборация эстонско-американского дирижера Пааво Ярви и швейцарского оркестра Тонхалле. Могу сказать, что получилась смелая, крепко сбитая – концептуально и музыкально – работа. Это своего рода исследование мелодического мира Мессиана, подчеркивающее принадлежность композитора к модернистским традициям.

– А вы говорили, что совсем отказались от мира музыки!

– По мне, так это совершенно невозможно. Хотя, признаться честно, я пытался. Но поднимаясь вместе с первыми звуками Земли, а это, как правило, воробьи, скворцы, горлицы и прочая здешняя живность, невозможно оставаться безучастным. Я могу подолгу просто лежать и прислушиваться к си-бемолям свободного ритма сойки, любовным трелям соловья и бесконечной ругани сорок. Это ли не музыка! Кажется, мы вообще стали забывать о природе, истоках и т.д. Это, наверное, во мне моя старость говорит. Однако сейчас модно преподнести ситуацию как время все переосмыслить.

– Как Вы вообще относитесь ко всему происходящему?

– Весьма положительно. Я годами вынашивал мысль о том, что смогу вот так совершенно законно бесполезно тратить свои дни. В стиле древнегреческого философа лежать под фруктовым деревом и размышлять. Первое время я и вовсе отказался от общения и информации. Просто наблюдал, когда же ко мне вновь вернется тяга к былому. Время проходило, и возникли первые позывы. Сначала это был сборник сочинений Равеля с «Печальными птицами», далее в ход пошли «Арабески» Дебюсси, позже и до сонат Бетховена добрался. Именно так хотелось в тот момент. Позже опять наступило затишье. Буря была потом.

– Когда же прогремел гром?

– Вы это верно подметили. Как писал Тютчев, как раз «в начале мая», когда столичные дела привели в действие свой механизм годовых отчетов и итогов. Тогда-то я и погрузился в океан предложений от различных театров и музеев. Во многом мне помог ресурс «Театрал», на котором были опубликованы все онлайн-трансляции и новые проекты. Особо потряс «Войцек» Серебренникова в Гоголь-центре. Давно на него мечтал попасть. Впечатлило «Кольцо Нибелунгов» Нидерландской национальной оперы. И декорации, да и минимализм во всем пришелся кстати. Любимый музей современного искусства также поддержал дух рекомендациями и онлайн-выставками. Мне хватило недели поплавать в этом водовороте событий. На этом буря закончилась. Однако бетховенского финала за этим не последовало.

– Куда же выбросил Вас океан?

– Обратно, в мой райский беззаботный уголок. Теперь я относился очень бережно к информации и старался думать о ней как об очень сильнодействующем лекарстве. Единственное, что я себе позволял – недолго поплавать на пространствах YouTube.

– Как обстояло дело с Вашими коллегами? Они Вас поддержали, разделили взгляды на подобное времяпрепровождение?

– Они оказались опытными серфингистами, т.к. умело справлялись и лавировали в потоках информации. Право, иногда даже брала зависть и восхищение их неуемным интересом. Один знакомый поделился статьей ресурса «Медуза», в которой таких, как я, очень грамотно оправдывали и предлагали просто расслабиться в это «непростое для всех время». Я не стал особо вступать в прения с автором и поддался убедительности его аргументов.

– И как же Вы проводите время сейчас?

– Знаете, решил уйти от метафор, вторых смыслов и действительно уехал к морю. Именно здесь и сейчас для меня происходит все самое главное и важное. В данный момент я существую, мыслю, живу… Я отрезан от внешнего мира и одновременно, я – целый мир. У меня нет необходимости в чем-то новом. Надо переосмыслить старое, переосмыслить себя и окружение. И в этом мне как раз помогает море. Оно мой собеседник, мой слушатель, мой рассказчик и моя музыка. Как говорил Иосиф Бродский: «…если выпало в империи родиться – лучше жить в глухой провинции у моря». Поэтому прошу меня извинить, у меня встреча.

…Мой собеседник бесследно исчез, как будто его и вовсе не было. Это оказалось не так уж и сложно, ведь в сложившейся ситуации отключения интернета или нажатия одной кнопки будет достаточно, чтобы навсегда прекратить диалоги…

Александра Собецкая, V курс ИТФ

№2 (189), февраль 2020

И это оказалось большой ошибкой, так как вместо музыкального откровения прозвучала симфония кашля, чихов и звуков телефонов известного американского бренда. С публикой того вечера стоит начать знакомство со входа в Консерваторию. Туфельки Prada выныривают из Mercedes-Benz S-класса и быстренько бегут ко входу. Норковой шубке открывает дверь костюм Valentino, а шлейф от Chanel No. 5 надолго остается воспоминанием о только что прибывшей роскоши. Далее – гардероб, где тут и там сумочки Chanel, Hermes и Gucci то и дело сверяют время на последних айфонах, чтобы «успеть опоздать» на великосветское мероприятие в партер. А в этот момент студенты с пустыми кошельками и горящими глазами пытаются в быстром темпе после третьего звонка занять долгожданное бесплатное местечко в амфитеатре.

Итак, все на местах. Можно начинать по древней европейской традиции – вовремя. Что и сделал пианист, выйдя на сцену и скромно поклонившись. Однако партер не привык к классическим обычаям и решил опоздать, действуя в современных традициях большого города с 10-балльными пробками. Ария, на тему которой написано произведение, прозвучала как увертюра, во время которой можно было с комфортом расположиться всем, кто не ожидал пунктуально точного начала. А дальше, как ни старалась публика – не под силу ей оказалась музыкальная мысль длиною в час. Мягкий, по-французски легкий и полетный Бах практически остался беззвучным и лишь издалека разносился эхом посреди этого торжества невежества. Каждый кашель между вариациями ранил тишину, хруст оберток от шоколада звоном разносился по огромному пространству Большого зала. Не хватало попкорна и кока-колы для полного счастья. Под эту музыку хотелось думать о вечном, а приходилось о земном.

Но в любой рецензии должна присутствовать часть, посвященная собственно музыке. Что ж – иногда находилось место и для нее. Когда всеобщее tutti сменялось долгожданным solo фортепиано, можно было услышать изящную французскую технику, напоминающую клавесинную. Фрэ очень бережно относился к динамике, не давая forteзаглушить голоса из зала. Когда ария прозвучала в конце произведения, публика, оживившись и предвидя конец, засуетилась и стала поспешно собираться. Формальные аплодисменты завершили концерт, и слушатели быстро разбежались. Как пела Алиса Фрейндлих: «Спектакль окончен, по домам…».

И ведь подобные случаи не редкость, а скорее уже давно неискоренимая реальность. Как воспитать слушателя? Как усмирить физические позывы кашля во имя искусства? Из чего состоит современная культура? Все эти вопросы звучат словно темы для дипломных работ музыковедов. Теодор Курентзис на одном из последних концертов в Москве очень радикально подошел к решению подобных ситуаций со слушателями, отобрав телефоны у всего зала. Но дело не в них, а, видимо, в проблеме куда более глубокой: попытки окультурить, образовать, обучить, образумить предпринимаются постоянно. А воз и ныне там.

Александра Собецкая, IV курс ИТФ

Фото: А. Гийом. «В театре». 1900

№1 (189), январь 2020

Недавно мне посчастливилось познакомиться с восходящей звездой — оперной дивой, чье имя в ближайшие годы наверняка будет на слуху у всего мира. Речь идет о победительнице недавно завершившегося XVI Международного конкурса имени П.И. Чайковского в номинации «Сольное пение» Марии Бараковой. Обладательница очень мягкого и глубокого меццо-сопрано на данный момент является артисткой Молодежной программы Большого театра под руководством Д.Ю. Вдовина, а также студенткой РАМ имени Гнесиных класса профессора В.А. Мальченко. В интервью с ней мне захотелось раскрыть другую, более неформальную сторону певицы.

– Мария, характер играет большую роль в становлении любого человека. А ты, можно сказать, идешь семимильными шагами, покоряя вершину за вершиной. Как бы ты могла описать, что помогает тебе в этом процессе?

– В моем понимании у певца должен быть характер. Чтобы выдержать огромную конкуренцию на престижном конкурсе и на оперном рынке в целом. Чтобы не сломаться в тяжелый период, когда ты заболел, например, а голова забита репетициями, которых всегда, как мы знаем, недостаточно.

– А какова роль педагогов в твоей творческий жизни?

– Педагог – важная часть жизни певца, фактически второй родитель, только вокальный. Мне очень повезло, ведь всю жизнь, начиная с детства, меня окружали самые лучшие педагоги, которые давали и дают мне все и даже больше. Певцы учатся бóльшую часть жизни, поэтому занятия с педагогом важны. Они обретают особый смысл, когда ты находишь «того самого» учителя. Я училась в Новосибирском музыкальном колледже у Светланы Ивановны Балашовой, она развивала мой голос. Затем я поступила в Молодежную оперную программу Большого театра к Дмитрию Юрьевичу Вдовину и параллельно – в Российскую академию музыки имени Гнесиных к Владимиру Афанасьевичу Мальченко. Каждый из них по-своему вносит правки в мою вокальную технику, чему я очень рада.

– Могла бы ты назвать своих «учителей из прошлого» – кто для тебя ориентир среди мировых звезд?

Ирина Константиновна Архипова, Елена Васильевна Образцова и Мэрилин Хорн. Три такие разные и любимые мною меццо. Архипова и Образцова – одни из лучших исполнителей русской оперы, их манера, трактовка не оставили меня равнодушными в свое время. Особенно меня впечатлила ария Иоанны из «Орлеанской девы» в исполнении Ирины Константиновны и ария Ульрики из «Дона Карлоса» в исполнении Елены Васильевны. С Хорн же другая история: я впервые услышала ее, когда пришла в Молодежную программу Большого. Я никогда до этого не пела колоратурный репертуар, а Дмитрий Юрьевич решил, что нужно пробовать и, дав ноты, показал запись Мэрилин. Я была поражена силой и при этом легкостью и гибкостью ее голоса.

– Как бы ты могла себя описать? Кратко: какая ты?

– Кратко – целеустремленная. Именно это помогает мне бороться за место под солнцем. Также – жизнелюбивая. Не жизнерадостная, а именно жизнелюбивая. Я люблю жизнь и ценю каждый прожитый мною день. Стараюсь наполнять его полезными вещами. А с другой стороны – очень чувствительная и ранимая. Я очень восприимчива к словам и к жизни.

– Интересно, как твой темперамент уживается с такой тонкой чувствительностью. Это из детства? Вообще, как родители прививали любовь к музыке?

– Моя семья связана с музыкой лишь на любительском уровне. Мама и бабушка хорошо пели, отец же мечтал о музыкальном образовании, но, не получив его, воплотил свои мечты во мне. Сам он играл на гармони по слуху. Думаю, абсолютный слух достался мне от него. Не знаю, откуда во мне была уверенность, но я точно знала с детства, что буду певицей. Хотя представляла себя и архитектором, и в других ипостасях.

– Наверное, сцена помогает тебе проживать другие профессии, жизни и характеры?

– Конечно. Если бы я имела возможность жить вечно, то мне бы хотелось исследовать жизнь через профессии. Попробовать все. Многое пережить. А опера – это моя мечта в миниатюре.

– А на данный момент, кто из оперных героинь — воплощение тебя?

– Определенно,ч это Кармен. Я бы очень хотела «прожить» эту героиню, по-своему, конечно. Более чувственно, трогательно, что ли.

– Как ты оцениваешь репертуар для меццо? Достаточно ли он развит?

– Если говорить о классически устоявшемся репертуаре, то достаточно. Вполне. И он порой сложен для воплощения, так что развиваться есть куда. А вот современного воплощения, музыки композиторов нашего дня маловато.

– Какой композитор на данный момент кажется тебе самым близким?

– Наверное, Чайковский. Композитор внутренних страстей. Мне очень нравится находить для себя что-то новое в его музыке, разбирать на составляющие характеры персонажей его опер.

– Спасибо за этот разговор. Есть ли у тебя жизненный девиз, которым можно было бы завершить нашу беседу?

– Жить на полную – вот мой главный девиз!

Беседовала Александра Собецкая, IV курс ИТФ