№ 8 (124), ноябрь 2012

Легендарный мюзикл «Notre Dame de Paris» по одноименному роману Виктора Гюго совершил триумфальное возвращение на московскую сцену. С 31 октября по 4 ноября зрители бесконечным потоком стремились в Крокус Сити Холл, некоторые не могли удержаться от посещения нескольких спектаклей подряд! А самые горячие поклонники уже «готовят сани летом» – резервируют места на концертное исполнение весной 2013 года. Недаром мюзикл вошел в Книгу рекордов Гиннеса по продаже билетов в премьерный год. Сегодня «Нотр-Дам» крепко держит марку и расширяет географию.

История музыкального «Notre Dame de Paris» началась 1993 году, когда либреттист Люк Пламондон предложил идею будущему автору знаменитых песен-арий «Belle», «Le Temps Des Cathédrales», «Vivre» Риккардо Коччианте. Благодаря совместной работе двух супермастеров мюзикл завоевал поистине мировое признание. Премьера состоялась во Франции в 1998 году. Мировое турне оригинальной постановки охватило лучшие концертные залы Бельгии, Канады, Швеции. С некоторыми изменениями поставили мюзикл в Италии, Испании, США, Великобритании. Российская премьера на русском языке состоялась в мае 2002 года (продюсеры Катерина Гечмен-Вальдек, Александр Вайнштейн и Владимир Тартаковский; автор текста Юлий Ким). А этой осенью, спустя десятилетие, уже другая московская сцена снова превратилась во Францию XV века, но звуки Парижа зазвучали теперь… по-английски.

Создание английской версии мюзикла принадлежит Уиллу Дженнингсу, автору знаменитого саундртрека к «Титанику» «My heart will go on». Либреттист-переводчик хотел сделать спектакль доступным для всего мира, воспользовавшись сегодняшней lingua franca. Однако такое преподнесение творения великого Гюго нашло отклик далеко не у всех. Уже после первых московских спектаклей страницы социальных сетей пестрели негодованием и убеждением, что «Notre Dame» – произведение чисто французское, с неповторимым обаянием французской фонетики и антуража. Более всего была не по душе ревнителям français «Аve Maria» с невыговариваемой по-английски «р». Другие же требовали исполнения на понятном (то есть русском!) языке. Увы, мы живем не в билингвальные наполеоновские времена, и потому идея универсальной версии мюзикла на английском вполне актуальна. К слову, французское Belle (красавица) весьма удачно превратилось в английское bell (колокол), когда своими красавицами-колоколами восторгается Квазимодо в арии «The Bells». А частое обращение к Эсмеральде «gipsy girl» (цыганка, англ.) сильно упростило возвышенное и страстное французское «Bohémienne» и явно проигрывало.

Новая версия мюзикла осчастливила российскую публику приездом талантливейших певцов со всего мира: Алессандра Феррари (Эсмеральда), Мэтт Лоран (Квазимодо), Маттео Сетти (Гренгуар), Айван Педнолт (Феб), Роберт Марье (Фролло), Элисия МакКензи (Флер де Лис), Йэн Карлайл (Клопен). Особенное внимание, разумеется, привлекли исполнители главных ролей.

Хотя в зале часто слышались упреки в адрес Мэтта Лорана и сравнения с легендарным Пьером Гару (в пользу, естественно, француза), исполнителю все же удалось добиться почти натуральной «хрипотцы». Исключением можно считать разве что сомнительную финальную ноту, что, в общем, можно списать и на момент трагической развязки (ария «Dance, my Esmeralda», где Квазимодо оплакивает мертвую возлюбленную). Ансамблевые же сцены с участием Квазимодо явились, пожалуй, самыми яркими и своим драматизмом буквально пробирали до глубины души: издевательства шутов («The king of fools»), знаменитая мольба горбуна «Воды!» и абсолютный хит этого мюзикла – трио «Belle».

Одержимый страстью священник Фролло, благодаря актерскому таланту Роберта Марье и душераздирающим ариям-признаниям, явно располагал зрителя к сочувствию. Несмотря на то что у Гюго это отрицательный персонаж, постановщики самим костюмом откровенно подчеркнули, что и духовенству не чуждо ничто человеческое: Фролло-судья появлялся в длинной черной сутане с капюшоном, но как только он обращался к Эсмеральде с признанием и роковым предложением, он оказывался в черном брючном костюме с непокрытой головой, как бы показывая свою открытость и неуемную страсть.

Феб де Шатопер не сразу был идентифицирован как капитан парижских стрелков: уж больно его одежды напоминали и по цвету, и по ткани костюмы бродяг. Выручали разве что блестящий оттенок кольчуги и надетая во втором акте белая сорочка. Романтические перипетии с участием героя-любовника были дословно переданы сценической ситуацией: женский дуэт-согласие Эсмеральды и Флер де Лис «Солнце жизни – Феб», где Феб своим появлением на сцене образовал недостающий угол любовного треугольника. Взволновала публику и его известная ария-смятение «Как мне быть?».

Гренгуар – певец Парижа, участник и одновременно комментатор событий (еще и официальный муж Эсмеральды!) – компенсировал положение героя второго плана необыкновенным голосом и лирическими ариями «Соборы», «Флоренция», «Луна». Маттео Сетти в этой роли был явным фаворитом публики наряду с исполнителями партий Квазимодо и Эсмеральды. «Репризное» (в завершение мюзикла) исполнение им арии «Соборы» («The Age Of The Cathedrals») стало результатом многочисленных и предсказуемых бисов, которые в некоторых постановках даже закрепились в либретто.

Если Эсмеральда, виновница всех событий, у Гюго покоряла Париж уличными танцами, то певица Алессандра Феррари – вокальными данными. Копируя оригинальную постановку, режиссер и хореограф не посчитали нужным дополнить эту роль замысловатыми па. Напротив, руководствовались принципом: «минимум движений» – больше грации и нежности. Потому образ музыкальной героини получился не столько страстным андалуссийским, сколько покладистым и мягким.

Великолепная танцевальная труппа, будучи по сюжету группой бродяг и шутов, в известном номере «Праздник шутов» исполняла отнюдь не шуточные акробатические трюки. Атлетически сложенные танцоры, сопровождавшие динамичными па упомянутую арию Феба о любви к двум девушкам, будто передавали метания души молодого любовника, что было подчеркнуто и световыми эффектами: свет то включался, то выключался и всполохами освещал одного из танцоров на заднем плане сцены.

Вообще свето-цветовое решение было вполне привычным: моменты смерти героев отмечены традиционным кроваво-красным светом (надо признаться, только это и «помогло раскрыть» убийства: покушение на Феба в момент рандеву, клетка-тюрьма Эсмеральды, падение с башни священника, виселица…). Французский антураж с типичными горгульями, колесом пыток Квазимодо, «испанским сапожком», очертаниями собора на заднике сцены – дополнял ощущение пребывания в средневековом Париже. Аскетично, но в духе эпохи. И зрителю было не так уж важно, на каком языке идет спектакль. Вечный сюжет драмы Гюго понятен на любом, тем более когда на помощь приходит язык поистине универсальный – музыка!

Анна Филиппова,
студентка IV курса ИТФ

Поделиться ссылкой: