Каждый человек надеется на лучшее
№ 2, декабрь 1998
Новогодний разговор с ректором М. А. Овчинниковым
— Михаил Алексеевич! На подступах Новый год. Как Вы думаете, что ждет всех нас, Московскую консерваторию?
— Каждый человек надеется на лучшее. Я – не исключение. Я тоже надеюсь на лучшее, во всяком случае на лучшее будущее для консерватории. А вообще-то я считаю, что переход одного года к другому — это событие достаточно условное, потому что отсчет времени, как известно, у разных народов не совпадает. Скажем, у мусульман – один отсчет, у буддистов – другой, у христиан – третий. Поэтому мне, думается, если следующий этап времени, который у христиан связан с Новым годом, пройдет без потрясений, это уже большое счастье.
— С нами все ясно. А каким Вам видится будущее классической музыки?
— Здесь у меня никаких сомнений нет – классическая музыка будет жить столько, сколько будет существовать нынешняя цивилизация, которая, как известна, связана с идеями и идеалами христианства. Если эти идеи исчерпают себя, а предостережения, знамения такого рода уже есть – например, сейчас возникает грандиозная опасность для всего гуманистического развития человечества, скажем, связанная с технократическим изменением мира, с опытами по клонированию человека, с подменой человека механизмами, попыткой решить проблемы человечества без непосредственного участия человека, через его модули – в этом кроется колоссальная опасность для современной цивилизации… Так вот, если человечество сможет побороть искусы такого рода, тогда и классическая музыка будет существовать, как и вообще все искусство, связанное с гуманистической направленностью развития человечества.
— Но пока ведь в массовом сознании, к сожалению, царит поп-культура. Есть ли надежда, что изменится массовое сознание?
— Массовое сознание было всегда. Классическая же музыка всегда являлась духовной основой жизни для достаточно узкого круга лиц. Это всегда было элитарное искусство. Но это не значит, что оно существовало только для элиты, так как в конечном счете влияние элиты, аристократии,просвещенных людей на все общество пусть незаметно, но всегда осуществлялось. В обществе ведь очень часто животные инстинкты одерживают верх, но именно элита мешает обществу выплеснуть их, опуститься до варварства. Она как бы нейтрализует массовое сознание, о котором вы верно упомянули. Варварство, низменные инстинкты встречают невидимую преграду в лице настоящих пользователей и носителей искусства, в лице просвещенной части общества. Кстати все общество никогда не бывает полностью просвещенным, но круг таких людей в определенные моменты становится шире. И если в ХХ веке такое произойдет – это уже будет огромная победа. Но прирастает просвещенность, как верно подметил А. Солженицын , микроскопически. Во время разного рода социальных потрясений этот круг снова может сузиться. Это пульсирующий круг: он становится то уже, то шире, но никогда не сможет охватить всех.
— Сейчас расплодилось немало любителей, считающих себя профессионалами. Они заняли нишу и настоящим профессионалам трудно пробиться. Раньше хотя бы существовала система распределения после консерватории: с одной стороны, она, может быть, и ограничивала, но с другой — давала возможность устроиться по специальности. Что ждет выпускника в ХХI веке?
— За весь ХХI век ответить трудно (смеется). Но предположить, что ждет студентов в ближайшие пять-десять лет, могу. Ведь что такое, собственно говоря, распределение? Нужно ясно понимать, что и во всем мире, (я имею в виду, прежде всего, Западный мир, к которому мы так безоглядно стремимся) существует проблема работы. Это нормально. Причем наиболее остро она стоит именно для образованных людей, особенно в области гуманитарных профессий. И у нас, и на Западе в настоящее время возник спрос на молодых людей, которые в совершенстве владеют компъютерной техникой, новыми технологиями. В то же время совершенно явственно обозначился кризис в области музыкального образования, да и вообще музыкального образования. Я связываю это с тем, что весь мир сейчас переживает падение интереса к духовной жизни. В особенности оно проявляется в США и других англоязычных странах – таких как Австралия и та же Англия. Отчасти это объясняется тем, что человечество вступает в какую-то новую эру технической революции, поэтому все его интеллектуальные силы направлены на то, чтобы осваивать этот новый мир. Но мне хочется верить, что человечество сможет достигнуть какого-то нового уровня технического прогресса лишь тогда, когда снова появится потребность в духовном развитии человека. Ведь так было всегда. Вспомним историю – скажем ту же Англию периода бесконечных промышленных революций. Когда все это происходило, у них духовная жизнь общества буквально затухала. Потом, по достижении определенного уровня, часть общества, что двигала технический прогресс, как бы успокаивалась и выявлялась та часть общества, где царствоввал дух, например, в шекспировские времена. Так что я думаю, что в конечном счете в ХХ1 веке снова появится потребность в интенсивной духовной жизни, и студенты, которым сейчас двадцать, лет через тридцать, то есть в зрелом пятидесятилетнем возрасте, будут очень и очень востребованы. Этот расцвет, верю, обязательно состоится. А начнется он лет через пять-семь, когда страна немного оправится от кризиса.
— В предверии Нового года не хочется затрагивать грустные темы. Но все же не могу не спросить: консерватории грозит платное обучение?
— Ваш вопрос напрямую связан с тем, что грозит нашей стране. Ответить на него довольно сложно, потому что даже в странах с развитой рыночной экономикой, тем не менее, существуют разные подходы к образованию. Скажем, в Германии образование традиционно бесплатное, в Франции – символическая плата за образование, а в Англии – довольно высокая, как в Америке. Я думаю, это связано с традициями и, конечно, с возможностями государства и его граждан. У нас очень слабое государство, просто нищее, поэтому введение платного обучения могло бы стать определенным выходом из положения, зато нарушился бы социальный баланс – за порогом учебного заведения оказались бы многие талантливые люди, а общество перестало бы развиваться. В то же время государство не в состоянии обеспечить ту же консерваторию нормальными средствами. Вдумайтесь, мы уже семь лет не получаем никаких средств от государства, чтобы поддержать наше здание, наше общежитие. И если бы не деньги, заработанные на иностранных студентах, или, скажем, на аренде Большого зала, мы бы сейчас сидели с вами в темноте. Но государство это не заботит. И, тем не менее, ни по каким статьям вводить платное обучение в настоящее время нельзя. Думаю, и в будущем тоже. Так что, отвечая на Ваш вопрос, могу сказать совершенно определенно: тем, кто учится сейчас в консерватории, платное обучение не грозит. Я имею ввиду граждан России. А всем остальным это угрожает. И очень реально!
— Если бы Вы сейчас были студентом, хотелось бы Вам что-нибудь изменить? Что не устраивало бы Вас сегодня?
— Прежде всего не устраивала бы невостребованность моей профессии в обществе. И мне бы хотелось, чтобы руководство консерватории помогло мне с уверенностью смотреть в будущее. Может быть создало бы какой-то фонд, который поддерживал бы музыкантов на первых порах после окончания консерватории. Кстати, мы к этому стремимся, но пока не получается.
— Если бы Вы снова начинали свой путь, выбрали бы Вы вновь профессию музыканта?
— Если честно, не знаю. Когда я начинал заниматься музыкой, когда поступал в Мерзляковское училище, в обществе был такой подъем, было так захватывающе интересно заниматься музыкой, такой был пик концертной музыкальной жизни, такое было количество выдающихся музыкантов, что это создавало атмосферу, в которой было очень желанно находиться. Представьте, когда я в 1965 году поступил в училище, приехав из Твери в Москву, здесь преподавали и концертировали Рихтер, Гилельс, Юдина (я пианист, поэтому больше говорю о пианистах), еще шел отраженный свет от Нейгауза, недавно скончавшегося. Какие имена! Какие музыканты! Оборин. Зак, Флиер, Коган, Ойстрах… Присутствие этих людей создавало атмосферу, в которую невозможно было не влюбиться! Поэтому я прекрасно осознаю, насколько этот градус сегодня снизился – таких личностей в таком количестве в стенах консерватории сейчас нет. Поэтому мне сложно говорить, как бы я поступил, будь мне сейчас семнадцать. Но есть правда, одно обстоятельство – моя семья. Любовь, вкус к музыке мне привили дома. Поэтому и в этих условиях я все равно бы выбрал музыку.
— А какие недостатки и достоинства Вы находите в нынешних студентах?
Мне кажется недостатки и достоинства людей не связаны со временем Люди почти не меняются. Вспомните, к примеру, страсти, бушевавшие в произведениях Шекспира. Сегодня все то же. Меняется только антураж, все сопутствующее им. И я не вижу особого контраста между студенчеством нашего и Вашего времени, скорее, просто внешние различия. Но внутренне все одно и то же. Вы совершаете те же ошибки, что и мы, добиваетесь тех же результатов, что и мы.
— «Одной любви музыка уступает…» Вы согласны с классиком?
— «Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает…» А Вы продолжить не хотите? «Но и любовь – мелодия…» (смеется). Вот с этим согласен – только в полном объеме!
— Михаил Алексеевич! На прощанье – Ваши новогодние пожелания сплоченному консерваторскому братству?
— На Новый год не хочется быть оригинальным – слишком серьезный праздник! Поэтому говорю просто от сердца: всем желаю здоровья! Это то, что легко теряется, но трудно восстанавливается. А иногда и не восстанавливается совсем. Вместе со здоровьем приходит и любовь, и успех. Случаются, конечно, и срывы, и неудачи, но именно здоровье помогает преодолеть их. Так что прежде всего всем здоровья! И еще я хотел, чтобы все – наши профессора, студенты, сотрудники не отчаивались.Надо находить радости. Надо вырывать радость у жизни. Если поддаваться давлению обстоятельств, то можно погубить жизнеутверждающие силы. Которые есть в каждом из нас. А погубив эти силы, можно изменить свою психику или пойти на поводу тех генов (они также есть у каждого в той или иной пропорции), которые пожирают человека. Надо всегда стремиться к тому, чтобы побеждали только жизнестойкие и жизнеспособные гены! И тогда все будет хорошо!
Беседу провела Ксения Жарко,
студентка III курса