№ 5 (17), май 2000

На темном заднике ограниченного пространства камерного театра «Геликон» самоварным золотом горит египетская маска. Половина лица – Нефертити, другая – рваный глаз, покореженный рот, помятая щека. «Лицо, опаленное войной» (поясняют в буклете спектакля художники Татьяна Тулубьева и Игорь Нежный значение мрачной физиономии) сопровождает оперу на протяжении всего действия. «Война и любовь – главные действующие лица оперы Верди», – напутствует там же режиссер Дмитрий Бертман. И все бы хорошо, если бы не основополагающая режиссерская идея: Древний Египет – это обобщенный образ тоталитаризма.

Тоталитарный режим в Древнем Египте? Из этой натяжки и проистекает вся постановочная концепция «геликоновской» «Аиды». Бертман старается сделать актуальный, концептуальный и страшный спектакль. Так вырастают на сцене частоколом хористки в нацистских шинелях и черных беретах с орлами, гордо встают на заднем плане хористы в черных эсэсовских формах, в шлемах – звериных головах бога Тота. Мелькают задиристые курносые фуражки. Ноги в черных или защитного цвета штанах меряют миниатюрную сцену камерного театра широкими тоталитарными шагами.

Ход использован миллион раз и давно стал ширпотребом. За последнюю четверть века на западных сценах поставлена масса опер в фашистском антураже (в том числе и «Аида»). Однако Бертман, кажется, претендует на новое слово, стремясь зацепить возможностью играть в игру «Отгадай, что означает этот символ». Екатерина Мельникова (Амнерис) играет порочную вампирского вида эсэсовку, а ее садистский облик великолепно дополняют высокие ботфорты на каблуке и главная деталь спектакля – веревочка. Эта самая веревочка то представляется поводком с ошейником, на котором водят Аиду, то становится плетью, связывая героев в садомазохистские узлы. В финале Амнерис остается одна с этой веревочкой, ни с кем ею не повязанная, и трепетно протягивает ее залу.

Эффектно смотрятся в спектакле и маскировочная сетка, наполненная пленными эфиопами, и вставший на дыбы саркофаг, который возят по сцене, периодически открывая и вынимая из него живого фараона. Весело наблюдать за кукольным сражением, еще веселее – за детским хором, не справляющимся с приветственным нацистским жестом и вызывающим нежные чувства.

И самая увлекательная деталь – повязки на рукавах египетских фашистов – на сцене и у оркестрантов. С повязок на публику пялится иероглифический глаз. А если вспомнить, какие разные рисунки на таких аксессуарах рисовались, получается жуткая фантасмагория.

Режиссер строит эффектные мизансцены с толканием, пиханием, хлестаньем и перетягиванием веревочки, с концептуализмом фашистских жестов, забывая при этом, что камерный театр – совсем особое художественное пространство. Стремление Бертмана максимально отдалить спектакль от привычного монументально-декоративного зрелища с грандиозными декорациями и настоящими слонами и вывести на первый план повествование о любви, зародившейся вопреки государству и власти, вопреки войне и злому року не достигает заветной цели. Но одно дело слова – иное дело реальный спектакль. Бертмановская большая опера в маленьком театре – не более чем традиционная большая постановка в миниатюре. Было бы больше места – ничего можно было б не менять, добавить еще пару рядов хористок и выполнить опаленную чем-то маску в мегамасштабе. Единственная находка, реально играющая с камерными условиями в художественную игру – сражение, исполняемое хористками с куклами-воинами в руках.

Представление захватывающее. Пожалуй, так увлекает библейский сюжет в кукольном театре. Аида, противопоставленная тоталитарному Египту белым одеянием, темными кудрями, чем-то, похожими на терновый венец, напоминает Христа и Пьеро одновременно. Радамес – Буратино, Амнерис – Карабаса Барабаса.

К несчастью, в трагическом финале действие коченеет, выдумки пропадают, спектакль лишается веселости, а иного в нем как не было в начале, так и не появляется. Здесь только лучше слышен вокал – умирающие герои выдвинуты на авансцену, оркестр звучит деликатнее. Специфически красивый и мощный голос Аиды (Наталья Загоринская) становится, наконец, не столь форсированным, Радамеса (Вадима Заплечного) начинает быть слышно, и оказывается, что он хорошо справляется с партией.

То, что в спектакле известную фразу Верди «певцы должны сражаться с оркестром» режиссер и дирижер восприняли буквально, стоит медали за теплое отношение к авторскому тексту. И больших музыкальных потерь. Плоское, обрушивающееся в зрительный зал жестяное звучание оркестра приобретением назвать сложно. Приятно одно – то, что театр занимается оперой с большим удовольствием. С воодушевлением и в атмосфере домашнего семейного праздника.

ДЕПО
студ. III курса

Поделиться ссылкой: