№ 9 (152), декабрь 2015

Последний месяц осени в Москве начался с долгожданного события – 2 ноября состоялось торжественное открытие после реконструкции исторического здания Геликон-оперы. А 14 ноября театр представил первую премьеру – оперу-былину «Садко» Н. А. Римского-Корсакова в режиссерской версии художественного руководителя театра Дмитрия Бертмана. Музыкальное решение оперы осуществил дирижер-постановщик Владимир Понькин, визуальное (декорации и костюмы) – художники-постановщики Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева, сочное хоровое звучание многочисленным массовым сценам придал хормейстер-постановщик Евгений Ильин.

«Садко» поставлен в новом большом зале Геликона, названном в честь композитора Игоря Фёдоровича Стравинского, с произведения которого – оперы «Мавра» – в далеком 1990 году начиналась история театра. Залом невозможно не восхититься – строители сохранили концепцию внутреннего двора усадьбы Шаховской, на месте которого он возведен, и провели реставрацию исторического фасада здания, а также удивительно красивого крыльца, превратив его в «царскую ложу». Потолок нового зала сделан в виде звездного неба с лампами-светодиодами. Таким образом, сохраняется ощущение открытого пространства: будто находишься в греческом амфитеатре, но на русский лад.

Вполне естественно, что в спектакле используются все технические возможности зала: подвижная сцена, медиапанели и фальшь-окна как часть декораций. С их помощью эпизод погружения Садко в морскую пучину выглядит потрясающе – становится не по себе, когда видишь, что за окнами появляется вода! Демонстрируются и замечательные акустические возможности помещения: и голос Николая Чудотворца (Михаил Давыдов) за спиной у зрителей, и реплики хора, стоящего на боковых лестницах сцены, прекрасно слышны с любой точки. И, наконец, в создании этого спектакля использованы и фрагменты фасада самого зала – декорация крыльца присутствует в новгородских сценах, а в эпизоде со старцем на окна проецируется икона Георгия Победоносца, которая есть на фасаде.

Никто не расскажет об идее нового «Садко» лучше, чем сам автор постановки Д. Бертман: «Для меня в этой опере Римский-Корсаков раскрывается как философ. Подобно Вагнеру, он создает три мира: мир реальный, мир подводный – в значении секретного мира подсознания – и мир небесный, который находится над всеми этими мирами. Именно он возвращает Садко к самому ценному, что у него есть – семье. Эта ценность важнее политики и всех идей, даже самых прогрессивных. Подвиги должны свершаться во имя самых близких людей, а не во имя лозунгов и амбиций». В связи с концепцией, видимо, сделаны купюры некоторых массовых сцен: первое действие начинается с обращения к Садко, второе – с погружения Садко в морскую пучину. До трех сокращены и места действия: городская площадь в Новгороде, берег озера (в сценах как с Волховой, так и с Любавой), подводное царство. Но есть и нововведения – например, помимо жены главный герой имеет троих детей, которые сопровождают Любаву, – так еще более подчеркивается заявленная ценность семьи.

«Реальный мир» в опере представлен неоднозначно. Новгородцы в париках, в похожих на ватники ярких стеганых кафтанах и сарафанах, скорее, напоминают скоморохов. Садко на их фоне единственный, кто выглядит естественно. Зато гости показаны на предельном контрасте, как бы из другого мира: они одеты во фраки, да и вся сцена с ними напоминает современный международный торговый саммит.

Вообще двойственность – отличительная черта этой постановки, многие сцены в ней многомерны. Двоякое ощущение возникает от образов главных героев. В сольной арии Любава (Юлия Горностаева) предстает, скорее, в негативном свете – настолько издевательски и со злобой она таскает нетрезвого мужа по земле, что становится жаль Садко (Игорь Морозов) – от такой жены, конечно, захочется уехать куда-нибудь за море! Однако в конце картины полюс симпатий меняется – уходя на спор с новгородцами, Садко с силой ударяет Любаву. Таким образом, мы видим на сцене уже не былинных героев, а современную семейную пару с реальными, порой весьма жесткими отношениями.

Неоднозначен и образ Океан-моря (Дмитрий Овчинников). Его фигура – чисто сказочная, фантастическая, но при этом выглядит он как завсегдатай ночного клуба, одетый в блестящий пиджак и ботинки из змеиной кожи. Во втором действии (спор и сцена с заморскими гостями) он появляется как молчаливый наблюдатель, держась при этом всегда на виду. А в конце этой сцены, на фоне общего ликования и пляски в венецианских масках Морской царь становится просто контрастом к действию – сидит, схватившись за голову, выражая неодобрение происходящему.

Двойной смысл действию придается не только через поступки героев, но и с помощью предметов. Так, гусли Садко имеют важное значение: в начале оперы, после песни Садко, их ломают новгородские старейшины. В сцене с Волховой (Лидия Светозарова) сломанные гусли лежат на переднем плане как символ непонятого поэта-мечтателя, а в конце картины их забирает с собой Океан-море. Вновь к Садко они, уже целые, возвращаются в финале оперы – их выносит одна из его дочерей. Таким образом, инструмент в этой постановке звучит только на родной земле, не покидая ее. Да и невольно задаешься вопросом – а уезжал ли Садко из Новгорода? Может быть, ему все это приснилось там, в старой лодке у озера?

Несмотря на всю серьезность идеи постановки, сюда были внесены и дополнительные нотки юмора. Иронично трактован образ Индийского гостя (Александр Клевич): когда он поет свою песню («Не счесть алмазов в каменных пещерах»), два других гостя алчно следят за большими перстнями на его руках.

В целом спектакль получился интересным, динамичным, и в то же время глубокомысленным и остросоциальным. После него у публики остается ощущение недосказанности, над ним хочется размышлять за пределами театра. Во время общего поклона артистов на сцену была вынесена маленькая ладья, видимо, означающая начало путешествия и нового спектакля, и самого театра «Геликон-опера». Так пожелаем же им попутного ветра и счастливого плавания!

Екатерина Резникова,
студентка IV курса ИТФ
Фото А. Дубровского

Поделиться ссылкой: