Настоящее искусство: Мариинка в Москве
№ 1 (3), январь 1999
Приезд Валерия Гергиева – всегда событие для музыкальной Москвы. И его появление, и необычные программы его концертов (вспомним шестую симфонию Малера или «Ромео и Юлию» Берлиоза). На этот раз Гергиев впервые привез «свой» театр, достигший, по единодушному признанию и российских, и зарубежных критиков, мирового уровня и не бывавший в Москве уже двадцать лет. Так что новые гастроли петербургского маэстро стали событием «втройне» и обеспечили предельный интерес публики и критики.
Как и следовало ожидать, гастроли всколыхнули будни московской музыкальной (особенно оперной) жизни. Я убежден – все, кому удалось побывать хотя бы на одном спектакле или концерте Марнинки, будут делить свои художественные впечатления уходящего сезона на «до Гергиева» и «после Гергиева».
Теперешнего положения театр достиг прежде всего благодаря неиссякаемой энергии и работоспособности своего руководителя. За девять дней гастролей – пять спектаклей, один из которых («Летучий Голландец» Вагнера) был показан дважды, один гала-концерт в Большом театре и два симфонических, в Университете и в консерватории. Как всегда; привлекала внимание программа, как оперная – все привезенные спектакли, за исключением «Хованщины», в Москве не ставились либо вовсе (как «Огненный ангел» Прокофьева), либо последние лет тридцать («Катерина Измайлова» Шостаковича и «Летучий Голландец»), так и концертная – «Чудесный мандарин» Бартока, его же вторую симфония, полную версию балета «Жар-птица» Стравинского и даже вторую симфонию Брамса не часто услышишь в Москве.
Но среди всех премьер этих гастролей было одно главное Событие и главная Премьера – «Парсифаль» Вагнера, впервые после 1917 года поставленный в России. «Парсифаль» – последний шедевр «титана XIX века», итог его творческих и религиозно-философских исканий. По завещанию автора, не дожившего до премьеры оперы, «Парсифаль» мог исполняться только в его собственном театре в Байрейте под управлением только одного дирижера – Германа Леви, чье дарование «байрейтский маэстро» оценивал наиболее высоко. Вагнер сознавал, насколько трудна его партитура для исполнения и насколько важна совершенная интерпретация для восприятия оперы. Гергиев – первый и пока единственный в нашей стране дирижер этого произведения, и сам этот факт уже ставит музыканта в совершенно особое положение.
Если гастролировавшую недавно балетную труппу Мариинского театра некоторые критики упрекали в излишней классичности, музейности постановок, то Мариинская опера находится в этом отношении на «передовом» уровне. Световое оформление «Летучего Голландца» (мастер по свету – американец Джеймс Ингэлс), великолепное пластическое «сопровождение» «Огненного ангела» – вот самые яркие примеры новаторских решений театра. Впрочем, спектакли не назовешь авангардными. Во-первых, всюду найден идеальный синтез традиционного и новаторского; во-вторых, постановка никогда не перегружает нашего восприятия и органично вписывается в спектакль. И самое главное, нигде режиссура как таковая не становится целью, но является лишь средством для выявления музыкального замысла. Нечего и говорить, что все исполнители до единого повинуются Гергиеву в безукоризненном ансамбле, а один из лучших театральных оркестров мира цементирует действие так, как это может сделать только он. Каждая опера воспринимается как единое целое, в котором невозможно выявить отдельные элементы. И всегда главное – музыка, гениально исполняемая под управлением маэстро Гергиева. Именно это рождает впечатление безукоризненного во всех отношениях спектакля.
Оперы Мариинки вызвали столь пристальное внимание, что невольно обойденными остались симфонические концерты театра. Для меня же наибольшим откровением гастролей стала исполненная в Большом зале Консерватории вторая симфония Брамса. В ней Гергиев в очередной раз показал свое мастерство симфонического дирижера, который может не только великолепно провести спектакль, но столь же великолепно сыграть музыку чисто симфоническую. Наверное, со времен Мравинского мы не слышали такого глубокого погружения в мир брамсовской музыки, такой благородной сдержанности, такого идеального, совершенно «венского» звучания медных духовых.
Именно на концертах был особенно заметен абсолютный контакт оркестра и дирижера, для которых нет, казалось, ничего невозможного. И каждое из исполненных в тот вечер в Большом зале очень разных по стилю произведений получило свое идеальное прочтение – открывшая концерт ярко экспрессивная сюита из балета «Чудесный мандарин» Бартока, исполненная в красочных «мирискуснических» тонах «Жар-птица» Стравинского и близкая ей по музыкальному колориту «музыкальная картинка» Лядова «Баба-яга», сыгранная на бис. Одно из отличительных качеств любого выдающегося исполнителя – умение ломать стереотипы, заново открывать давно известное, превращать обыкновенное в гениальное. Такими открытиями у Гергиева стали в опере – «Летучий Голландец», исполняемый в соответствии с идеей Вагнера без единого антракта, в концерте – «Жар-птица». Обычно звучащая, в отличие от других балетов Стравинского, в виде сюиты из «лучших» номеров, полная версия предстала захватывающей симфонической партитурой, вполне «жизнеспособной» и в купюрах не нуждающейся.
Сказать, что гастроли Мариинского театра стали одним из самых ярких событий уходящего года – значит ничего не сказать. Гергиев дал нам возможность соприкоснуться с настоящим Искусством.
Борис Мукосей,
студент IV курса ИТФ