Сказка – ложь, да в ней намек…
№ 9 (98), декабрь 2009
История жизни «Золотого Петушка» на сцене Большого театра была краткой и красочной. За сотню лет возникло всего пять постановок. Версия в стиле модерн 1909 года, с шикарными декорациями К. Коровина и с А. Неждановой в роли Шемаханской царицы. Послереволюционная, выполненная в тех же декорациях, с чертами политической сатиры. В 1924 году в постановке В. Лосского «Петушок» «передал привет» лондонской балетной премьере Дягилева (1914). Последнее представление перед полувековым забвением случилось в 1934 году, благодаря Н. Смоличу, и было пропитано жесточайшей социальной и политической сатирой. Однако боль и гримасу страдания, скрытую за кривой ухмылкой, в опере Большого театра не замечали никогда.
13 декабря уходящего года прошла возобновленная в 1988 году, пятая по счету и пока последняя, постановка Георгия Ансимова. Философский трагикомический «Золотой петушок» воспринят им в основном как детская сказка, но не без легкого символизма. Покажется странным, что так естественно трактовать оперу не додумались ранее.
Сказка получила в наследство много стилистических черт из своих прошлых воплощений. Это потрясающей красоты декорации и костюмы – чего стоит один только Петушок, выполненный в оранжево-красных и золотых тонах! Дополняет визуальную картину мастерское освещение, наводящее на мысли о цветомузыке. Не остались в стороне и балетная составляющая, а также актерская игра. Сатирический элемент в опере передан именно через них. Все массовые сцены – своего рода балетные дивертисменты, окрашенные тонким юмором, как то: сборы царевичей на войну, не понимающих, куда одевать доспехи и не могущих расстаться с подругами, скачущее вместо марша войско, Додон, заигрывающий с ключницей или семенящий за Шемаханской царицей в такт с музыкой. В постановке настолько много мелких деталей, жестов, мимики, вызывающих комический эффект и строго соотносимых с либретто и музыкой, что передать все это словами невозможно. Особого внимания заслуживает чисто актерская роль Петушка с его неповторимой пластикой движений.
Сатира политическая осталась за бортом. Додон не предстает особенно тупым и жестоким, даже в финале. Скорее мы видим недалекого добродушного старика, затянутого в непонятный водоворот событий, валящихся ему на голову. Он любит спать, а все вокруг – то война, то Петушок, все время кричащий, то Шемаханская царица – мешают это делать. Даже стукнув посохом в лоб Звездочета, царь пятится, пораженный содеянным. «Легкий символизм» выражен в постановке некоторым раздвоением личности Додона. В конце первого действия во сне царю является видение Шемаханской царицы, «роковой» женщины эпохи модерна, сгубившей его самого и все царство. Во втором – в сцене с зеркалом у шатра участвуют два царя и две царицы: один Додон, прежний, второй – в восточном наряде, уже полностью подчиненный ее воле. Именно второй участвует в постановке дальше, заменяя царя прежнего и привнося в свой мир разрушительную волю Шемаханской царицы, неминуемо уничтожающей его. Сама царица показана в облике своей самой первой роли 1914 года – это красивая и коварная, жестокая и страдающая, роковая женщина модерна.
Современная постановка «Золотого петушка» объединила множество черт из своих «прошлых жизней» в новом качестве красивой детской сказки. А сказка, как известно, – ложь. Да в ней намек…
Антон Клименков,
студент IV курса ИТФ