Новогодняя сказка
№ 9 (98), декабрь 2009
Новый Год невозможно представить без «Щелкунчика». Этот балет можно назвать настоящей «симфонией детства», олицетворением упоительного и беззаботного праздника. Фантастические фокусы, яркие куклы, горящая праздничными огнями елка заставляют радоваться празднику не только малышей, но и взрослых, даря ощущение чуда и возвращая в далекое детство.
На сцене Большого театра «Щелкунчик» ставился многократно. Первая постановка балета-феерии осуществилась в 1919 году Мариусом Петипа (художник К. Коровин); далее, в 1939 году, к нему обратился Василий Вайонен (художник В. Дмитриев). Но эти спектакли продержались на сцене не долго: музыке Чайковского было тесно в рамках милой бытовой детской сказки, каковой она была у Петипа и Вайонена.
А ведь Чайковский «создал необычайно образную, симфоническую музыку, вырывающуюся далеко за пределы узкого балетно-феерического горизонта и тем самым подчеркивающую ограниченность спектакля», – пишет Ю. Слонимский в своем эссе о «Щелкунчике». И перед постановщиками не раз возникал вопрос о том, как избежать противоречий между глубокой музыкой и наивным сценическим решением. Гениальное воплощение «Щелкунчика» на сцене Большого театра произошло в 1966 году силами балетмейстера Юрия Григоровича и художника Симона Вирсаладзе.
Эта постановка, идущая и по сей день (уже на новой сцене), еще раз подчеркивает поразительные находки Григоровича как в прочтении либретто по сказке Э. Т. А. Гофмана, так и в хореографии. Из наивной балетной сказки «Щелкунчик» у него превратился в таинственный драматический спектакль, полностью созвучный философско-обобщенной музыке Чайковского. Здесь нет никакой умиленности. Страх и жалость юной Маши, героизм и отвага Щелкунчика – все по-настоящему.
Своим поразительным балетмейстерским мастерством Григорович уже в первом действии создает ощущение иллюзорности, обмана, когда по сюжету дети веселятся от забавных фокусов Дроссельмейера, способного оживлять кукол. Интересным решением стала и постепенно спускающаяся прозрачная пелена, разделяющая сцену на две части и создающая иллюзию падающего снега. Она как бы возвещает о том, что скоро начнется волшебный сон (во втором акте она опустится снова, но уже возвращая Машу из царства мечты)…
С режиссерской точки зрения возникает много вопросов, один из которых в том, как преодолеть явный разрыв между действенным первым актом и более статичным вторым. Григорович справляется с этой задачей весьма оригинально: на сцене во втором действии изображено несколько огромных веток праздничной елки, на фоне которых куклы визуально становятся совершенно крошечными. В самом центре, вдали, мы видим раскачивающихся на маленьком кораблике Машу и Щелкунчика. Они, так же как и все зрители, наблюдают за веселыми танцами кукол. Подобный режиссерский прием притягивает наше внимание к главным героям, невольно заставляя наблюдать за ними.
Но еще более неожиданное ощущение сказочности возникает чуть позже, когда Дроссельмейер приходит за своими куклами: он мгновенно вздымается вверх и по дуновению волшебной палочки уносит их за собой. Затухает последняя свеча, и Мари выходит в одной ночной рубашке. Вдалеке она видит Щелкунчика, медленно исчезающего во тьме. Мари стоит задумавшись, и это чувство ожидания обостряется с каждой секундой все больше, пока не появится пелена падающего снега и мгновенно перед нами не откроется детская комната все с теми же игрушками…
Анна Маклыгина,
студентка V курса ИТФ