№ 8 (106), ноябрь 2010

12 октября в Конференц-зале Московской консерватории состоялась встреча с выдающимися американскими музыковедами. Патрик Мак-Крелес, один из создателей Американского общества теории музыки, поведал своим российским коллегам о развитии музыковедческой мысли в США. Ильдар Ханнанов – выпускник Московской консерватории, а ныне профессор Консерватории Пибоди (США), переводил доклад   П. Мак-Крелеса и сопровождал его рассказ комментариями, а также поделился своими взглядами на учение о музыке Х. Шенкера, пока еще малоосвоенное в России. «Я очень рад возможности посетить Московскую консерваторию, – признался Патрик Мак-Крелес. – Выступить здесь – большая честь для меня».

Как выяснилось, одним из самых важных факторов развития музыковедения в США второй половины ХХ века стало противостояние «теоретиков» и «историков». Доктор Мак-Крелес отметил, что до 1960-х годов в США было немного музыкально-теоретических исследований: занимаясь рукописями и фактами музыкальной истории, музыковеды «мало уделяли внимания музыке как таковой». Внутри Американского музыковедческого общества, существующего еще с 1934 года, постепенно назревала необходимость создания отдельного теоретического направления, ориентированного на изучение специфических проблем музыкальной структуры.

Американское общество теории музыки было создано в 1977 году и сыграло большую роль в развитии этой области музыковедения США. Сейчас в нем более 1000 участников, среди которых профессора консерваторий и университетов. Каждую осень Общество проводит масштабные конференции, регулярно выпускает собственные журналы – Music Theory Spectrum, а также электронный журнал Music Theory Online. Большая часть работы Общества связана с Интернетом: «У нас есть форум, где мы обсуждаем идеи до того, как они опубликованы, – подчеркнул П. Мак-Крелес. – Скорость распространения идей – огромная!»

По его словам, первоначально теория музыки в США активно развивалась не в консерваториях, а в университетах. В 1970–80-е годы наибольшую известность получили теория рядов М. Бэббита и А. Форта, учение о музыке Х. Шенкера, а также возник интерес к трудам теоретиков XIX века, в частности Г. Римана. В 1990-е годы родилось так называемое «Новое музыковедение» – направление, связанное с привлечением социальной тематики в историческое музыковедение. Маятник противостояния качнулся в другую сторону, и теперь уже историки обвиняли теоретиков в определенной узости мышления: углубляясь в структуру музыкального произведения, теоретики оставляли без внимания содержание музыки и ее эмоциональный аспект.

В последнее время стали разрабатываться параллели между теорией музыки и теорией литературы, музыкой и математикой, психологией. Появилась новая отрасль – когнитивное музыковедение, изучающее восприятие и познание музыки, процесс запоминания и обработки человеческим мозгом музыкальных звуков. «Теперь молодому музыковеду, чтобы получить работу в Америке, необходимо иметь публикации в области когнитивного музыковедения, – сообщил Патрик Мак-Крелес. – Это выводит нас на уровень большой науки, нейропсихологии, эволюционной теории и так далее. Одним словом, теперь теория музыки затрагивает весь окружающий мир. Кстати, меня самого интерес к социальной проблематике в музыке привел к работе над творчеством Шостаковича!»

Отмечая возросшую роль связи музыки с другими областями науки, доктор Мак-Крелес подчеркнул: «Сегодня интересы американских и российских теоретиков во многом пересекаются. Я уверен, что книга профессора В. Холоповой о музыкальных эмоциях вызовет ажиотаж на Западе – сейчас это одно из самых актуальных направлений в музыковедении. Уже были  проведены две международные конференции, посвященные эмоциям в музыке, и в них участвовали крупнейшие музыковеды. Все эти усилия направлены и на то, чтобы заинтересовать исполнителей, увлечь их теорией музыки. Ведь анализ, раскрывающий интеллектуальное и эмоциональное содержание музыки, становится очень актуальным для исполнителей».

После встречи нам удалось поговорить с профессором И. Ханнановым.

— Господин Ханнанов, какими Вам видятся параллели между российским и американским музыковедением?

— Конечно, такие параллели существуют. Я тщательно изучал Новое музыковедение и пришел к выводу, что оно очень похоже на наш целостный анализ – то, чем занимался Виктор Цуккерман. Большую роль здесь сыграл Ричард Тарускин, которого можно считать законодателем  американского исторического музыковедения. У него есть книга «Стравинский и русские традиции» – это же практически калька с названия книги Цуккермана «“Камаринская” Глинки и ее традиции в русской музыке». Он ярый пропагандист не только самой русской музыки, но и методов анализа, которые были выработаны в России. Тарускин является «тайным агентом» российского музыковедения в Америке (смеется).

Есть и другие параллели. Недавно американские музыковеды обратились к учению о классических музыкальных формах Адольфа Бернхардта Маркса, хорошо развитому в России. В 1998 году профессор Вилльям Каплин завершил исследование «Классическая форма. Теория функций формы в музыке Гайдна, Моцарта и Бетховена», а наш профессор Виктор Бобровский издал книгу «Функциональные основы музыкальной формы» еще в 1978 году! Я, кстати, опубликовал статью на эту тему в журнале «Теория», номер 16 за 2009 год. То есть в области музыкальной формы российская теория музыки опережает Америку на 20–30 лет.

Но могу отметить, что сейчас в Америке малопопулярна постмодернистская теория, а в России, насколько я знаю, это направление активно развивается. В 1980-е годы я сам написал диссертацию по Жилю Делёзу: я учился у Жака Деррида и относился к этому абсолютно восторженно. Но теперь мне кажется, что философия постмодернизма утратила свою привлекательность для музыковедения. Может быть, это связано и с тем, что последний яркий представитель постмодернизма Деррида умер…

— А насколько популярны в США русская музыка и ее изучение?

— Безусловно, музыка Чайковского, Рахманинова, Шостаковича, Прокофьева очень популярна в Америке. Музыканты впитывают ее с детства, ее играют все студенческие оркестры! Но исследований о русской музыке мало. Пожалуй, наибольший интерес вызывало творчество Стравинского. Музыковед Питер Ван Ден Турн в 1983 году издал книгу «Музыка Игоря Стравинского», около 2000-го года появились труды Тарускина о русской музыке… Что касается теоретического интереса – в 1983 году вышел сборник переводов и исследований «Русская теоретическая мысль о музыке», пока единственная книга подобного рода. Существуют еще переводы книг Асафьева «Музыкальная форма как процесс» и Яворского «Строение музыкальной речи». Ваш покорный слуга написал несколько статей о Рахманинове… Пока исследований не много, но, я думаю, все впереди!

— Вы окончили Московскую консерваторию и аспирантуру у Ю. Н. Холопова. Кем он был для Вас? Как Вам видится значимость его учения в мировом контексте?

— Я был во многих странах, выступал более чем на полсотне международных конференций, но другого такого музыковеда не встречал нигде – ни в России, ни за рубежом. К нему можно было обратиться с любым, самым сложным вопросом и всегда получить удивительно оригинальный, глубокий и точный ответ. Последний раз я говорил с Юрием Николаевичем по телефону буквально за неделю до его смерти… Когда он ушел, у меня было ощущение, как будто бы часть мира, геометрия мира поменялась – нет такого места, на которое можно было бы опереться или оглянуться…

Но что касается учения Холопова в общемировом контексте – это другой вопрос. Его идеи настолько оригинальны, что они не вписываются ни в одно из существующих западных направлений. Дело не в том, что его учение не соответствует современной действительности – скорее, современная  действительность не соответствует его учению… Сейчас я публикую большую книгу, около 300 страниц, посвященную советской теории музыки, анализу формы, целостному анализу. Это только самое начало, затем должны последовать переводы. Прежде чем представлять Юрия Николаевича, надо познакомить Запад с его предшественниками в советской теории музыки. Холопов – это вершина, к которой еще пока никто не готов.

— В чем, на Ваш взгляд, заключается отличие между российским и американским отношением к музыке?

— Вы знаете, я очень дипломатичный человек и не люблю рубить с плеча… Но очень часто в США мне хотелось встать и сказать все, что я думаю. Дело в том, что там существуют очень большие проблемы – не с мышлением, конечно (нельзя обвинять американцев в том, что они все глупые, как любят делать некоторые наши патриоты), проблемы есть с подготовкой специалистов. Анализ музыки – это очень сложный процесс, не менее трудный, чем исполнение, а может быть, и еще труднее. К анализу надо прийти подготовленным, как ниндзя приходит подготовленным на поле боя, надо тренироваться, учиться этому! А мои студенты очень часто поступают в консерваторию, не зная, что такое кварто-квинтовый круг…

Я бы сказал, что на Западе нет такого трепетного, практически религиозного отношения к музыке, как у нас. Музыка рассматривается как дополнительное занятие, как развлечение. Очень трудно требовать от ученика, который приходит на урок по фортепиано, особенно в младших классах, того, что требуют от детей в России. И когда дело доходит до профессиональной деятельности, когда нужно выразить свое мнение о музыке, очень часто суждения получаются… «недоиспеченными». Каждый раз приходится приспосабливаться к уровню студента – кто-то пишет докторскую диссертацию, а кто-то учится просто так, для себя. Такого разброса, конечно, в российских консерваториях нет.

— А с чем был связан Ваш отъезд в Америку?

— У меня закончился срок пребывания в общежитии (смеется). На самом деле в 1990-е годы я ощутил кризис и решил, что, поскольку Советский Союз так долго существовал в изоляции, было бы неплохо поехать на Запад и посмотреть, как развивается наука там. Я всегда был готов учиться и после аспирантуры Московской консерватории пять лет учился в Калифорнийском университете. И на работу, кстати, меня приняли не как выпускника Московской консерватории, а как выпускника Калифорнийского университета.

Но по прошествии времени я обнаружил, что могу здесь не только чему-то научиться, но и очень многих людей чему-то научить! Я преподаю в США уже 14 лет, был ассистентом профессора в Калифорнийском университете, в Санта-Барбаре, преподавал также в Городском Университете Оклахомы, пять лет преподавал в Йельском университете, а сейчас уже четвертый год работаю в Пибоди, преподаю семинар по русской теории музыки, в следующем году буду преподавать семинар по музыке Рахманинова. На всех конференциях я выступаю как пропагандист советской и российской теории музыки и чувствую огромное давление на себя – я там один и все вопросы по русской теории музыки обращены ко мне! В ближайшее время надо перевести несколько книг на английский язык – меня порой не хватает на всю эту работу… Но сейчас бесполезно приезжать на международную конференцию и рассказывать, например, про Рославца. Пока просто не достает контекста – люди часто не знают, где Россия находится! Поэтому очень тяжело и… весело!

— Вам знакомо чувство ностальгии?

— Я просыпаюсь утром с этим чувством и засыпаю с ним же. Конечно, мне очень хотелось бы преподавать в России. Но я понимаю, что могу быть посланником российской культуры, и вот эта благородная задача меня там удерживает. Мне кажется, что я делаю хорошее дело как для Америки, так и для России. Мне хотелось бы, чтобы существовала целая армия американских профессоров с российским происхождением, но пока этого нет, и поэтому я держусь, как Мальчиш-Кибальчиш, которому надо еще ночь простоять и день продержаться (смеется)!..

— Спасибо Вам за беседу! И напоследок, что Вы можете сказать по поводу создания Ассоциации выпускников Московской консерватории «Alma Mater»?

— О, это просто замечательно! Во всех американских университетах подобные объединения существуют, они организуют встречи выпускников, помогают своим учебным заведениям, в том числе и материально, привлекают средства. Это особенно важно именно потому, что Московская консерватория – исключительное, очень престижное учебное заведение.

Елена Мусаелян,
выпускница МГК

Поделиться ссылкой: