№ 1 (72), январь 2007

Уже более четырех лет в театре «Новая опера» идет «Снегурочка» Н.А.Римского-Корсакова в постановке Валерия Раку. 24 декабря 2006 года состоялся очередной спектакль, и многие родители привели в театр своих детей-школьников. Что же увидели и услышали юные театралы?

Перед взорами зрителей предстали наклоненная сцена с лежащим в центре куском полупрозрачной материи и темный задник с прорезью в виде солнечного диска. В подобном оформлении нашла отражение основная режиссерская идея: красный цвет и солнце символизируют жизнь и любовь, а холодные цвета, пришедшие из царства Мороза, – безжизненность. Кроме того, в постановке появился некий «пришлый люд» из царства Мороза и из царства Солнца: в первом случае это объекты «космической» наружности в странных костюмах из блестящей материи, во втором – симпатичные девушки в разноцветных одеждах. И те и другие производили на сцене пластические телодвижения, в том числе с участием материи, а временами – в сцене и ариетте Купавы и даже в дуэте согласия Снегурочки с Мизгирем – выполняли функции массовки.

Вообще спектакль носил характер прадейства и одновременно был неисторичен. Это проявлялось и на пластическом уровне, и в сценографии, и в костюмах. Костюмы не были ориентированы на славянскую старину, да и на какую-либо старину вообще, о чем красноречиво свидетельствовали женщины-берендеи, одетые в подобие сарафанов, больше похожих на халаты (в костюмах мужчин это сходство прослеживалось только сильнее). А сама Масленица вызывала в памяти ритуальные фигурки ацтекских племен.

В сценографии определенная роль отводилась солнечному диску, то уменьшающемуся до месяца, то исчезающему вовсе, то покрывающемуся дымкой. По-видимому, культ Ярилы-Солнца напомнил режиссеру аналогичный культ египетского бога солнца Ра. Поэтому Бермята со спины был условным боярином, а спереди скорее египетским жрецом. Как ни странно, египетские мотивы только усилились в сцене таяния Снегурочки. С самого начала спектакля она все время держала в руках красный мячик, а в финале IV действия, окутанная клубами красного пара, встала с ним на фоне солнечного диска в позу египетской богини неба Хатхор. Ощущение жертвы от этого действительно усилилось, но исчезла психологическая линия оперы. Образы Берендея, Бермяты и ансамбля во II действии были словно «срисованы» с египетских папирусов.

Пластика других персонажей имела разные истоки, в частности «массовка» в сцене Купавы из I действия производила странные и страстные движения вокруг птиц на шестах, оставшихся с пролога. Как видно, это были условные символы масленицы. Так же условен был лес, спустившийся в виде узких полотен ткани в III действии. Все эти приемы сами по себе, может быть, очень интересны, однако словно свалившиеся с луны пластические персонажи, кочующие из действия в действие – утомляли восприятие музыки.

К сожалению, из-за режиссерской концепции, пострадала музыкальная сторона спектакля. Помещенных в оркестровую яму Мороза и Весну было просто не очень хорошо слышно. Из-за того, что хор был разделен на несколько групп – первая находилась на сцене, две другие располагались в осветительских ложах, – ансамбль временами оставлял желать лучшего; возникали также проблемы баланса хора и оркестра. Недоумение вызвало отсутствие в программке партии Лешего. А он все-таки был: в прологе его исполняло «коллективное “Я”» пластических персонажей.

Зал аплодировал… А удастся ли этому некрасочному «инопланетному» исполнению убедить зрителя в своей художественной ценности – покажет время.

Ольга Геро,
студентка IV курса

Поделиться ссылкой: