№ 4 (6), апрель 1999

От редакции: в последнем номере «Трибуны» был опубликован материал Елены Доленко «Времен связующая нить…», посвященный трагической судьбе репрессированного профессора МГК Н. С. Жиляева. В нем не без горечи звучат слова автора о том, что большая часть наследия – ценнейший архив Николая Сергеевича, по-видимому, не сохранился. Но недавно автору все же удалось «напасть на след» Жиляева в фонде Государственной Академии Художественных Наук (РГАЛИ, ф. 941, оп. 2, ед. хр. 3) – обнаружен текст его доклада (от 28.10.1925) под названием «Глебов о Скрябине». И поскольку доклад представляет не только исторический, но и научно-практический интерес, редакция сочла возможным вернуться к этой теме, а также сообщить, что портретный рисунок Н. С. Жиляева, опубликованный в предыдущем номере газеты, выполнен художником И. Фейнбергом.

В 1921 году увидела свет книга Игоря Глебова (Бориса Асафьева) под названием «Опыт характеристики музыки А. Н. Скрябина». Эта работа широко известна и до сих пор «пользуется спросом» у скрябинистов. Однако мало кто знает, что спустя четыре года после публикации, книга подверглась уничтожающей (и, надо признать, небезосновательной) критике со стороны Жиляева – замечательно тонкого музыканта, который к тому же был лично знаком со Скрябиным. Не в этом ли последнем – причины столь ожесточенной полемики Жиляева с Асафьевым? Не ревность ли руководила Николаем Сергеевичем в работе над текстом доклада?

Трудно найти однозначный ответ. Вероятно, и да, и нет. Кажется, ревнивые чувства нельзя полностью сбрасывать со счетов, поскольку иногда замечания Жиляева носят откровенно издевательский, нарочито «придирающийся» характер. И все-таки по большей части эти замечания справедливы. Кроме того, они позволяют нам выстроить ценностную шкалу Жиляева в отношении музыковедческих текстов. Но какова это шкала? Или, другими словами, – «что такое хорошо и что такое плохо», по Жиляеву?

Прочитав доклад, становится ясно, что «плохо» – это туманность и неясность; «плохо» – это кричащая пустота, облеченная в слово; «плохо» – это громкие фразы, «которые с одинаковым успехом, или, вернее, с одинаковым неуспехом можно наговорить о музыке решительно всякого композитора, а слегка видоизменив в них менее неопределенные выражения применить и вообще к чему угодно, вплоть до рассуждений об эстетическом восприятии органом вкуса зубных капель или о значении динамита в истории развития древнеэскимосской мысли».

Что же, по мнению Жиляева, «хорошо»? Во-первых, – согласие с логикой, грамматикой и историей; а во-вторых – наличие реальных знаний о предмете своего исследования и серьезное проникновение в его глубинный смысл. Все это необходимое, считает Николай Сергеевич, пребывает в «опыте» Глебова где-то за тридевять земель, тогда как «минорные ритмы», «мягко уступчивые образы» и «хрустально-звенящие фонарики светляков» правят бал.

Пересказывать поэзию, как известно, дело неблагодарное. Жиляевский же доклад – своего рода поэзия критики, образец искрящегося остроумия, блестящей эрудиции и неподражаемой, легкой иронии. Это лишний раз доказывает, что не только критика может быть равной предмету своего рассуждения, но и «критика критики» иногда достойна внимания, а в исключительных случаях даже художественно превосходит тот объект, на который она направлена.

Основную часть доклада составляет остроумная критика Жиляевым «словоизвержений» Игоря Глебова, этих «банальнейших, громких фраз». Трудно удержаться, чтобы не привести некоторые из глебовских «перлов». «На стр. 14, – отмечает Жиляев, – Глебов говорит о преобладании “минорных ладов в порывистых ритмах музыки Скрябина” – <…> если из этих слов выжать лимон поэзии и преломить их с черным хлебом прозы, то в итоге этой операции получаются некие минорные ритмы (?!)». Или – вот как, например, Николай Сергеевич отзывается по поводу реплики Глебова о первой части Третьей симфонии Скрябина: «Эта часть, – пишет Глебов, – вся – трепет, вся – волнение, вся – грозовая, вся – буйная. Она завершается нервным, судорожным, стремительно-безотчетным бегом» (стр. 36). «…Последняя фраза, – саркастически замечает Жиляев, – дает самобытный поворот фантазии у Глебова – бегом чего, куда и для какой цели – бегом времен, светил, или же просто сверкающих пяток дезертирских ног?» И, как бы в продолжение «дезертирской» темы, Жиляев приходит к глубокомысленному выводу: «…экскурсы Глебова в область науки и ссылки на художественные или исторические данные при самом легком, сколько-нибудь критическом натиске должны обратиться в бегство не менее стремительно-безотчетное, чем загадочные персонажи коды первой части третьей симфонии Скрябина».

В заключение Николай Сергеевич пишет, что для исчерпания всей глубины мысли и красот стиля Игоря Глебова необходимо процитировать его книжку сплошь, от начала до конца. Но так же верно и то, что постигнуть всю красоту критической мысли Жиляева можно лишь, прочитав доклад целиком. Кажется, это действительно можно будет сделать в самое ближайшее время, поскольку автор этих строк готовит к публикации целую подборку неизданных материалов Жиляева, среди которых и текст доклада «Глебов о Скрябине». Но пока доклад еще не опубликован в полном объеме, позволю себе в заключение процитировать его эпилог.

Жиляев собрал в заключительном предложении самые яркие двусмысленности Глебова и, как бы подыгрывая автору «опыта», высказался на его языке: «Апломб, ярко, из глубочайших недр поверхности осиянный светом недомыслия и тщетно подающий знаки минорными ритмами и хрустально-звенящими фонариками светляков неразделенной любви Игоря Глебова к огнедышащей горе поэзии – так можно в мягко уступчивых поэтических образах определить основные черты его сочинения».

Елена Доленко,
студентка III курса

Поделиться ссылкой: