Шоковая терапия
№ 1 (99), январь 2010
Новый театральный сезон принес немало премьер, в том числе музыкальных. Одна из них – привлекшая общественное внимание «Трехгрошовая опера» Курта Вайля и Бертольда Брехта, которую на сцене МХТ им. Чехова поставил режиссер Кирилл Серебренников.
Еще никогда на основной сцене Художественного театра не ставили Брехта. Это объяснимо: театр Брехта, построенный на идее отчуждения, традиционно противопоставляется психологическому театру Станиславского, заветы которого во МХТе блюдут свято. И вот свершилось!
Пьесы Брехта актуальны до такой степени, что кажутся написанными сегодня. И все же Серебренникову этой актуальности не хватило. Ему потребовался новый перевод «Трехгрошовой оперы», переложение ее на «современный» сленг, чтобы встряхнуть текст, заставить зрителей воспринимать его с той же бурей эмоций, которую он вызывал 80 лет назад (в самом деле, эффект становится гораздо сильнее, если вместо «а ты уже на дне» пропеть «и ты вся в дерьме»…). Несмотря на осовременивание текста, поначалу кажется, что действие происходит вне определенного времени и места. Перелом возникает во втором антракте, когда сцену наполняют нищие. Нищие совсем не абстрактные, а наши, сегодняшние, легко узнаваемые и воспроизведенные с натуралистической точностью.
«Трехгрошовая опера» была написана в 1928 году и моментально снискала славу. Ее темы распевали на улицах, а спектакли пользовались неизменным успехом. И сегодня проблемы, затронутые в этой пьесы, не теряют своей актуальности: с первых минут спектакля мы наблюдаем за привычной действительностью – нищие, разврат, бездуховность, убийства… В опере нет ни одного положительного героя, никто не вызывает сочувствия. Каждый думает только о своей шкуре. Когда Пичем говорит о «жизни человеческого духа», кто-то из его подчиненных изумленно переспрашивает: «Какого?». Когда Мэкки-Нож (К. Хабенский) скажет о душе, ответом ему будет: «Какой-такой душе?». Во время финала второго акта парень, выскочивший из толпы с воплем «А как же человек?» – падает от меткого выстрела полисмена. А если люди просто не знают слов с этими корнями, ни о какой человечности не может быть и речи.
Что касается музыкального и литературного текста Вайля – Брехта, то он воспроизведен в том виде, в котором существовал изначально (наследники их авторских прав выдвинули требование о неприкосновенности пьесы). Несмотря на это, звучащее со сцены производит порой удручающее впечатление. Помимо нового перевода, изобилующего ненормативной лексикой, и музыкальное исполнение зонгов зачастую оставляет желать лучшего. Конечно, известно, что сам Брехт требовал от первых исполнителей не оперного пения, а уличного, «блатного», но этот же принцип у Серебренникова переходит в гротеск. Актеры поют подчеркнуто немелодично, хриплыми голосами, часто – фальшиво. Положение спасает оркестр – Московский ансамбль современной музыки, но зачастую и этого не хватает, чтобы изменить впечатление.
И все-таки «Трехгрошовая опера» – спектакль, привлекший к себе внимание и вызвавший полемику среди публики. Уже в этом, безусловно, – режиссерский успех. Но остается открытым вопрос: стоит ли отказываться от вечных ценностей, стоит ли обнажать и намеренно подчеркивать ту грязь, «изнанку» жизни, которые были и будут неизбежным злом? Стоит ли привлекать ко всему этому внимание, применяя такую «шоковую терапию»?
Антонина Ольшевская,
студентка IV курса ИТФ