№ 9 (107), декабрь 2010

Слово «авангард» сегодня чаще всего употребляется именно в России – от бессмыленных и беспощадных дискуссий на интернет-форумах до нарочитых названий работ теоретиков («К проблеме авангарда…»). В мировой практике для обозначения множества явлений в истории музыки последних ста лет чаще используется термин «новая музыка», который перекликается со словосочетанием «новое искусство». Впрочем, термин «новое искусство» имеет глубокие исторические корни и появился, прежде всего, в музыкальном контексте (Ars Nova XIV века): уже в те далекие века остро стояла проблема обновления музыкального языка, как и неприятия ретроградами этого обновления. К сожалению, в нашей стране, где собственно нового не так уж много (в том числе и по-настоящему нового искусства), очень любят бросаться этим кричащим словом «авангард» (фр. avant-garde – передовой отряд). Яростные споры, которые это слово часто сопровождают, обычно обсасывают темы девяностолетней давности («тональность/атональность» etc.). Эти «обсуждения» не следует смешивать с реальными проблемами российского современного искусства.

В советские времена наблюдался острый недостаток культурной информации – почти все современное искусство находилось за «железным занавесом». Культурное пространство делилось на два противоречащих друг другу мира – окружающий нас соцреалистический официоз и далекий, недоступный мир «прогрессивного искусства». Поэтому тот, кто пробовал заниматься последним, уже считался достойным уважения. То есть сам факт создания «современного» произведения был своего рода социальной позицией.

Сейчас, казалось бы, вся информация доступна. Но на деле это не так. Мир искусства сильно изменился за последние 70 лет, и нам теперь сложно его воспринимать таким, какой он есть сейчас. Кроме того, из острого дефицита информации мы внезапно попали в ситуацию ее переизбытка. Поэтому мы пока толком не научились ориентироваться в информационном потоке, сортировать информацию и адекватно ее интерпретировать. Этому должны способствовать образовательные, концертные и прочие институции современной музыки, которых у нас пока очень мало. Вот и получается, что источником материалов о новой музыке становятся в основном Интернет и библиотеки, собранные сотрудниками Центра современной музыки Московской консерватории и Института Про Арте (СПб). В результате культурная информация в нашей стране часто просто не доходит до слушателя-зрителя, а те ее обломки, которые достигают адресата, интерпретируются им вне какого-либо контекста. У такого адресата как бы отсутствует инструмент для ее восприятия. Подобную ситуацию можно назвать «вторичной нехваткой информации».

В условиях «вторичной нехватки» снижается качество художественной критики, качество критериев выбора и оценки. Так, подчас не разобравшись в современном искусстве, мы начинаем его или пропагандировать, или, наоборот, отрицать. Это рождает «черно-белое» восприятие мира, резкое разделение на защитников и сторонников современного искусства, на «наших» и «не-наших». Российское современное искусство из-за этого во многом все еще остается позицией, как в советское время, оно сильно идеологизировано. Любой, кто сделал «инсталляцию», у нас считается современным художником, независимо от качества работы.

Вот и получается, что наше современное искусство, включая музыку, нередко построено на одноходовой манифестации. Ему часто свойственны агрессивность, нарочитый жест. Одной из наиболее востребованных форм стал акционизм, позволяющий наиболее емко заявить социальную позицию. Символом нашего современного искусства остается Разводной член над Петербургом, воздвигнутый группой «Война». Отдавая должное изобретательности авторов, необходимо подчеркнуть, что в нем нет того, что является сутью любого искусства, в том числе и современного – эстетической составляющей.

Кроме того, «вторичный дефицит информации» распространяется не только на нынешнее состояние современного искусства, но и на его прошлое. Как известно, чтобы построить параболу, недостаточно лишь одной точки: необходимо как минимум три. Так же и, чтобы построить параболу современного искусства, недостаточно знать лишь его сегодня: надо понимать то, как оно развивалось раньше. Отсутствие прошлого порождает отсутствие будущего. Ведь категория «абсолютно» нового – не абсолютна, а эволюционна.

Обновление музыкального языка, подчас радикальное, заложено в европейской музыкальной культуре (Ars Nova, Prattica Seconda Монтеверди и т. д. и т. п.), и тот, кто отрицает это обновление, отрицает саму традицию. Например, лично я считаю себя и моих коллег по Пластике звука очень традиционными композиторами. Но традиция – это такая дамочка, которая не любит подкаблучников (восклицающих «Гли‑нка, Чай‑ков‑ский, Ри‑мский-Кор‑сá‑ков!..» – вспомним «Антиформалистический раек» Шостаковича). Больше шансов получить ее руку и сердце у тех, кто сможет предложить ей что-то свое. А вещать про конец «авангарда» или конец «времени композиторов» – то же самое, что в России говорить о конце «времени нефтяников». Авангарда отдельно не существует: есть просто музыка.

Композитор Николай Хруст

Поделиться ссылкой: