Русский «Неаполь»
№ 8 (97), ноябрь 2009
В Московском академическом музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко состоялась долгожданная премьера балета «Неаполь» датского хореографа позапрошлого столетия 
Августа Бурнонвиля. Мне посчастливилось посетить генеральную репетицию накануне спектакля. По сути, это было полноценное представление – собравшимся зрителям было предложено реагировать на сценическое действо, как на настоящий спектакль.
Из балетов Бурнонвиля в нашей стране время от времени исполняется лишь «Сильфида», остальные же публике практически неизвестны. «Неаполь», впервые увидевший свет в 1842 году на сцене Датского Королевского балета, в России ранее не ставился, хотя на родине он «живет» уже более полутора столетий. На русскую сцену спектакль перенесли хореограф Франк Андерсен, в прошлом ведущий солист Датского Королевского театра, впоследствии – его художественный руководитель, а также художник-сценограф Микаэль Мелби (Дания) и художник по костюмам Дейдре Кленси (Великобритания). Музыкальный руководитель постановки – главный дирижер театра Феликс Коробов. Зная балет по видеозаписям, можно сказать, что в Москве он поставлен почти в оригинальном виде.
По словам Ф. Андерсена, одной из главных проблем для российской балетной труппы явилась пантомима, коей в «Неаполе» достаточно много, особенно в первом и втором актах. В последние десятилетия «язык жестов» из балета тщательно изгонялся, как нечто отжившее, – в результате мы почти потеряли этот вид пластического искусства, бывший столь неотъемлемой частью романтического танца. Но оказалось, что восстанавливать тяжелее, чем сохранять: российским артистам балета ныне трудно «разговаривать» руками, и, хотя была проделана очень большая работа, в пантомимических эпизодах все же не было той естественности, которую мы наблюдаем у танцовщиков европейских трупп. Временами это напоминало «руки-мельницы» или однообразно-страстные утрированные жесты а la знойная Италия на русский лад.
Лучше всего удались чисто танцевальные номера. Безусловно, труппа театра имени Станиславского и Немировича-Данченко – одна из лучших в России. Самой впечатляющей оказалась, пожалуй, сцена свадьбы из третьего акта – яркая картина жизни Неаполя, полная характерных танцев. Для А. Бурнонвиля была важна именно реалистичность первого и третьего актов в противовес типично романтическому «подводному» волшебству второго. В них хореограф отразил свои впечатления от этого города, его пестрой и многообразной жизни, где глаз не может сразу охватить происходящее. Все это очень хорошо было передано на сцене.
К сожалению, впечатление временами портила некоторая немузыкальность танцовщиков. Создавалось ощущение, что для них нет большой разницы, как танцевать: просто под отбивание такта или под конкретные звуки, при том что музыка в «Неаполе», сочиненная композиторами Н. В. Гаде, Э. М. Э. Хельстедом, Х. С. Паулли, Х. К. Лумбю, достаточно высокого качества. Связано ли это с тем, что еще в балетных училищах не воспитывается привычка слушать музыку? Трудно утверждать, но характерный пример: на генеральной репетиции большинство публики составили ученики, студенты хореографических учебных заведений, а также артисты балета. Когда после антракта зазвучало вступление к третьему действию, на музыку почти никто не обращал внимания – шли разговоры, обсуждения. Но вот когда подняли занавес и начали танцевать – все стихло и взоры обратились на сцену. Однако с середины XIX века увертюра – уже не просто «призыв к вниманию»: это часть спектакля, несущая смысловую нагрузку! А уж интермедии между актами – тем более.
Но в целом, несмотря на разные недочеты, у меня остались хорошие воспоминания от этой постановки. При выходе из театра не было ощущения зря потраченного времени, ибо, к сожалению, именно время в наши дни нередко становится одним из главных критериев оценки.
Софья Пепельжи,
студентка IV курса ИТФ