№4 (228), апрель 2024 года

Ансамбль «Студия новой музыки», солистка Екатерина Кичигина (сопрано) и дирижер Игорь Дронов, а также Ярослав Тимофеев, ведущий и автор филармонического цикла «Вещь в себе», 3 февраля познакомили слушателей с оперой «Индекс металлов» Фаусто Ромителли, ее историей и содержанием. Вещь в себе – философский термин, введенный Иммануилом Кантом, который утверждал, что мир непознаваем и подлинное значение всякого объекта останется для нас тайной. «В этом проекте, – заявил Я. Тимофеев, – мы пытаемся дискутировать с Кантом и разобраться в том, как устроена та или иная вещь на самом деле».

Опера «Индекс металлов» – предсмертное сочинение Ромителли. Он написал его в последние недели своей жизни, работая по 15 часов в сутки. Сам автор в предисловии к опере писал, что его цель – «превращение светского жанра оперы в опыт тотального восприятия, погружающего зрителя в раскаленную материю, которая ни о чем не повествует, но гипнотизирует, овладевает и вводит в транс».

Опера написана для 19 инструментов, голоса и электроники. При этом участвуют в исполнении всего 10 человек. В ней нет сценического действия, четкого сюжета и персонажей. Зато есть номера, пять интермеццо, живое пение и даже самые настоящие арии. Кроме того, важным компонентом является видеоряд. Объединение этих разных составляющих напоминало своеобразное алхимическое действо: появляется звук, звук превращается в материю, материя плавится, переходит в энергию, в звук и затем бесследно исчезает… 

«Тотальное восприятие» не прошло мимо слушателя. Отвлечься или уснуть, как иногда бывает на концертах привычной оперной классики, было невозможно. Все вокруг было заполнено светом и звуком. В некоторые моменты чувствовалась даже дезориентация в пространстве, и, несмотря на четкую номерную структуру, пытаться предугадать дальнейшее развитее было бесполезно. Некоторые звучности выдерживались без изменений длительное время, из-за чего терялось его ощущение, и зритель тонул в остановившемся мгновении. 14 раз звучит начальный аккорд песни Shine On You Crazy Diamond группы Pink Floyd. Ромителли цитирует не мелодию, а лишь тип звучания. Так начинается опера. Аккорд постепенно завоевывает пространство, время и в своем спрессованном состоянии уподобляется точке сингулярности, которая в конце концов взрывается. Появляется раскаленная материя, которая очень долго еще будет остывать…

Необычным получилось и окончание оперы. Последний номер Ромителли обозначает как каденцию – место, где музыканты импровизируют. Композитор, который продумывал все до мельчайших деталей, отдал финал на откуп исполнителям. На экране в этот момент изображается мусор – консервные банки, пластик и другие отходы, ожидающие очередной переработки. Получается, что смерть, как полное уничтожение, невозможна: атомы, из которых мы состояли, будут продолжать жить уже в составе других объектов. Должно ли это нас утешить или повергнуть в ужас? Похоже, ответ мы так и не получили…

В оперной партитуре оказались переработаны многие стили: авангард, постмодерн, спектрализм, поп-арт, рок-музыка и минимализм. Текст оперы полон свободных интерпретаций и аллюзий, которые, к сожалению, зрители не оценили. Партер и первый амфитеатр были практически пусты. В социальных сетях появлялись комментарии: «Очень сложное произведение и для восприятия, и для исполнения». 

Невозможно не оценить мастерство ведущего и музыкантов, которые сделали для презентации сочинения все, что было в их силах. Но, скорее всего, опера «Индекс металлов» так и осталась для большинства публики «вещью в себе», несмотря на предварительную 40-минутную лекцию. Почему так произошло? Из-за сложности языка музыки или несовершенства слова? Вряд ли кто-то из слушателей, оставшихся в зале к финалу произведения, смог бы ответить на этот вопрос…

Антон Иванов, IV курс НКФ, музыковедение

№2 (226), февраль 2024 года

В Государственном историческом музее прошла выставка «Записки ювелира. Бриллиантовая история» (30.09.2023–15.01.2024). Автором звукового и инсталяционного оформления стал композитор, студент V курса МГК Егор Савельянов – лауреат третьего сезона программы «Русская музыка 2.0» AksenovFamily Foundation (2022); участник программы «ГЭС-2: Музыка» (2023); номинант премии МХАТ в номинации «Современная академическая музыка» (2023); Лауреат международных конкурсов: «Открытый космос», Гран-при (2021); New Music Generation 1-е место (2020); SAMAL 1-е место (2019) и др. С композитором побеседовал наш корреспондент.

– Егор, какие у Вас впечатления от выставки?

– Впечатления хорошие и, судя по отзывам, она действительно работает на зрителя как целое: посетитель, проходя по ней, погружается в сказку. Но я как человек, который принимал участие в проекте, могу это лишь предполагать.

– Что лучше всего удалось?

– Удалось, как мне кажется, избежать пафоса, и это главное, потому что предметы, которые экспонируются, – бриллианты из коллекции «Алроса», корона российской империи из Гохрана, предметы из Эрмитажа, объекты из Исторического музея, – удалось представить с неожиданной стороны, вплести в единую историю. 

– Почему пафос был нежелателен?

– Он держит предмет на расстоянии, тут важен бэкграунд. Например, определенные районы и здания города диктуют нам не только визуальный, но и смысловой контекст. В его разных местах меняется и наше поведение, и наше восприятие. Такая же ситуация и с любым предметом: его можно поставить в рамку или с ним можно попытаться работать и сделать что-то интересное, чтобы зритель открыл его для себя благодаря созданному контексту.

– Вы работаете чаще в синтетических жанрах. Какую роль в них, на Ваш взгляд, играет музыка? Она прикладная или автономная?

– Я не очень знаю, что такое синтетические жанры. Если вы имеете в виду такие работы, как «Гидры», «Щепки», «Звезды сделаны из огня», то для меня это не синтетический жанр. Это работы, которые я так вижу и слышу, и они существуют сразу в неделимом целом.

– А если говорить о музыке к выставке?

– Здесь для меня важна собственная свобода. Свобода и доверие – самое главное на таких проектах. Я отказываюсь от предложений, если люди знают, что от меня хотят. Мне интересно найти чудо, проделать путь; в общем, быть свободным в маневрах и не быть поставленным в тесные рамки. Не быть просто реализатором чьих-либо идей.

– Можно ли участвовать в неинтересных проектах, но за большой гонорар?

– В неинтересных проектах лучше не участвовать никогда. Какой бы гонорар там не был. Это имеет огромное влияние на психологию, на руки, на уши, глаза и так далее. И от этого влияния крайне тяжело избавиться.

– Как выйти на публику начинающему композитору?

– Сейчас довольно большая система, которая позволяет композитору начать исполняться хорошими музыкантами. Порог входа в нее невысокий.

– А найти работу?

– Начать работать — это немного другое. Есть налаженный путь для старта, который никуда не ведет, в принципе, движение по кругу. Чтобы открыть новое, нужно заблудиться: попасть в место, в котором еще никто не был. Ходить проторенными путями, с моей точки зрения, – очень плохая стратегия для творчества. Конечно, на первом этапе исполняться важно. Человек начинает понимать коммуникацию, бэкграунды ансамблей, репетиционные процессы, детали оформления партитуры, партий, смотрит сцену из зала. Но как только нащупана какая-то дорожка, я бы советовал блуждать, искать. У одного из племен в Африке был миф, что в темноте дорога становится короче. С закрытыми глазами можно попасть в места совершенно необычные.

– Можно ли научить сочинять музыку?

– Хочется ответить, что научить сочинять, скорее, нельзя. Хотя, возможно, во мне говорит желание выделить композиторов в тайный круг, до которого не добраться.

– Нужно ли композитору знать музыку прошлых веков? Или это вредит собственному композиторскому стилю?

– Про себя могу сказать, что я не слушаю много музыки. Особенно, когда активно работаю над чем-то –она и правда оказывает влияние. Но сказать, что вообще знать музыку вредно для композитора, я не могу. Для меня важны логические структуры, способы работы, взгляд в контексте, как композитор ищет и что он нашел. Тут скорее важен анализ знаний.

– Многие даже профессиональные музыканты-исполнители недостаточно разбираются в современной академической музыке и не всегда готовы ее исполнять. В чем здесь, на Ваш взгляд, состоит проблема?

– Не вижу здесь никакой проблемы. Мне кажется, это зависит от доверия. Готов ли исполнитель довериться композитору и пуститься с ним в путь, который довольно сложен. Если в корабль верят, есть вероятность, что он поплывет.

– Вы сочиняете по вдохновению или в определенное время?

– Лично у меня процесс сочинения – это не только процесс написания. Поиск, создание с нуля интерфейса инструмента, контекста, психологических состояний и многое другое. Возможно, вдохновение – это, когда все грани процесса сходятся в одной точке, а, возможно, и просто чудо. Когда инструмент открывается после многих часов игры на нем и доверяет тебе. Когда форма, отношение инструментов, драматургия раскрывается и тоже начинает доверять и говорить, когда с исполнителем, казалось бы, случайно обнаруживаются особенности и моменты коммуникации – это все чудо.

– Есть ли у Вас любимая музыка?

– Конечно, есть большой пласт, медиаландшафт. Есть некие комнаты, контексты, как пространство связи между разными медиа, не обязательно только музыка: фильмы, фотографии, живопись, графика, анимация, инсталляции. Я бы не складывал «любимую музыку» в одну кучу, по ощущениям, скорее, это много объектов, исчезающих и появляющихся вновь. Они находятся в разных пространствах, куда в определенные времена хочется погрузиться вновь.

– Над какими проектами работаете сейчас?

– Над «Снегурочкой». Это моя рекомпозиция оперы Римского-Корсакова и «Весны Священной» Стравинского, объединение их в историю одной жертвы. Все это будет происходить в бункере. Также мы сейчас работаем над проектом вместе с институтом, который занимается изучением мозговой активности. Это будет танцевальный перформанс, связанный с болезнью Паркинсона. Ну еще пару-тройку идей, возможно, в феврале я буду режиссировать. Работа ведется сейчас очень активно, ее много, и она интересная. Надеюсь, я «заблужусь».

Беседовал Антон Иванов, IV курс НКФ, музыковедение