№4 (183), апрель 2019

23 марта на сцене Рахманиновского зала состоялся концерт памяти профессора кафедры хорового дирижирования, ректора Московской консерватории (1974–1990) Б.И. Куликова (1932–2018). Участников вечера объединило желание выразить слова глубокой благодарности недавно ушедшему Учителю – человеку невероятной эрудиции, изумительному и искреннему музыканту, который щедро, не жалея сил, раскрывал секреты искусства и прививал своим ученикам тончайшее понимание музыки.

Первый концерт памяти профессора Куликова прошел в сентябре 2018 года на сцене БЗК. В мероприятии были задействованы музыканты разных творческих возрастов и поколений – детский хор хоровой школы московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой лавры, женский хор музыкального училища имени Гнесиных, хор студентов кафедры хорового дирижирования Московской консерватории, филармоническая хоровая капелла «Ярославия» и государственная академическая симфоническая капелла России под управлением маэстро Полянского. Эта творческая встреча положила начало серии концертов не только в залах консерватории, но и в других концертных залах столицы.

В этот раз на сцене Рахманиновского зала выступил известный фортепианный дуэт – заслуженная артистка России, профессор Нина Куликова и дипломант международного конкурса Елена Бородовская. В репертуаре дуэта есть сочинения, которые за многие годы концертной деятельности полюбились публике, она всегда встречает их особенно тепло. В первом отделении прозвучали фортепианные сочинения Моцарта – Соната до мажор и Фантазия фа минор (все – в 4 руки).

Второе отделение вечера открылось музыкой Сен-Санса. Тонкое понимание стиля и эпохи – отличительная черта фортепианного дуэта Куликовой и Бородовской, и это им удалось отразить в «Интродукции и рондо-каприччиозо». Затем в программе нашла свое отражение и вокальная музыка: Евгений Бородовский (бас) в сопровождении Е. Бородовской исполнил арии из опер «Ксеркс» Генделя и «Симон Бокканегра» Верди, а также романс Чайковского на слова Ратгауза «Ночь».

Концерт завершился «Блестящими вариациями» на тему из оперы Беллини «Капулетти и Монтекки» для фортепиано в 6 рук (Нина Куликова, Елена Бородовская и Александр Невзоров). Публика рукоплескала и не отпускала артистов с эстрады: на бис последовала одна из вариаций Черни.

Как ученица профессора Б.И. Куликова, могу сказать абсолютно точно, что выбор сочинений именно этих композиторов для концерта не явился волей случая: нельзя забывать с каким трепетом и как упорно профессор работал в классе над музыкой этих авторов. Для меня абсолютным счастьем и большой удачей были уроки, на которых мы занимались фрагментами опер Верди и хоровыми миниатюрами Чайковского.

В классе Бориса Ивановича была замечательная традиция: 10 июня, в день его рождения, мы собирались в Большом зале, чтобы поздравить именинника и сфотографироваться с ним на память. Профессор объединял своих учеников, направляя музыку в наши сердца. И пока мы имеем возможность говорить об этом со сцены, память о Б.И. Куликове будет жить.

Марта Глазкова,
IVкурс ДФ
Фото Александра Цалюка

№3 (182), март 2019

24 февраля в консерваторском Музее Н.Г. Рубинштейна состоялся концерт, посвященный памяти профессоров Дмитрия Николаевича Сахарова и Вениамина Андреевича Коробова. Памятный вечер был организован их коллегами – педагогами межфакультетской кафедры фортепиано.

Когда мне предложили вести этот концерт, я с готовностью откликнулась. Первые три года своей консерваторской жизни я занималась в классе Вениамина Андреевича, и память об Учителе мне очень дорога. С Дмитрием Николаевичем я не была знакома, поэтому заинтересовалась воспоминаниями о нем других.

Как оказалось, у этого концерта долгая история. Изначально он задумывался самим В.А. Коробовым в память о Д.Н. Сахарове, которого не стало в 2003 году. Было назначено место проведения (директор Музея В.М. Стадниченко, охотно согласился помочь), уже обсуждалась программа. Но во время активной подготовки к концерту скоропостижно скончался сам Вениамин Андреевич (декабрь 2017-го), и дело временно приостановилось. Однако спустя год кафедра, при деятельном участии заведующей, профессора Е.С. Карпинской – организовала запланированный концерт, изменив лишь посвящение: теперь вспоминали не одного, а двух ушедших коллег…

Вечер открылся воспоминаниями людей, кто был особенно близок ушедшим  музыкантам. В.М. Стадниченко рассказал о своей учебе у Д.Н. Сахарова и об истории концерта, начиная с первых дней подготовки. А В.Л. Гинзбург дал замечательный портрет своего не просто коллеги, но и друга: ведь с В.А. Коробовым он был знаком еще со времен музыкальной школы.

Педагоги кафедры выбирали для себя программу свободно. Я бы даже сказала, что избранные произведения отражали «характер» каждого артиста, а не только его музыкальные предпочтения. Так, в игре Э.А. Карпуховой, представившей Вальс и Скерцо Шопена, чувствовалась утонченность и элегантность. В.Л. Гинзбург, всегда держащий себя с достоинством, по-баховски сдержанно исполнил две прелюдии и фуги из ХТК. А В.В. Парамонов, в чьем исполнении ощущался живой темперамент, завершал свое выступление полным контрастов циклом      М. Трыкова «Иллюзия и фуга». Подумалось: интересно, что бы выбрал сам Вениамин Андреевич? Вспомнилось вдруг, как он любил Прокофьева и часто на уроке показывал его музыку… Маленький зал музея, небольшой круг слушателей, звучание сольной и ансамблевой музыки, – все способствовало созданию теплой обстановки. Этот камерный вечер оставил самое приятное впечатление.

Анна Теплова,
IV курс ИТФ

№ 4 (156), апрель 2016

14 марта 2016 года в своем доме на Оркнейских островах (Шотландия) на 81 году жизни ушел из жизни выдающийся британский композитор, пианист и дирижер сэр Питер Максвелл Дейвис.

В 1987 году он был возведен английской королевой Елизаветой II в рыцарское достоинство. В течение 10 лет (2004–2014) Дейвис занимал почетную придворную должность Мастера королевской музыки, а незадолго до смерти был награжден Золотой медалью Королевского филармонического общества.

Творческое наследие композитора значительно и разнообразно: симфоническая и камерная музыка, сонаты, оперы, балет, духовные сочинения, музыка для театра и кино. Наибольшую известность получили опера «Тавернер» и цикл «Восемь песен безумного короля». На протяжении всей жизни он писал много музыки для детей и юношества, последней стала детская опера «Хогбон» (2016).

Программную Десятую симфонию «Alla ricerca di Borromini» («В поисках Борромини»), своеобразное творческое завещание, он написал всего за шесть недель, находясь на лечении от лейкемии в больнице Университетского колледжа в Лондоне. «Я поставил себе цель выздороветь», – вспоминал Дейвис. Так и получилось – работа над этим сочинением подняла композитора на ноги. Симфония была исполнена 2 февраля 2014 года Лондонским филармоническим оркестром и хором в Барбикан-холле. А спустя два года его не стало…

Весь музыкальный мир скорбит о потере выдающегося британского мастера. Близкая подруга композитора, бывший креативный директор издательства Schott Music Салли Гроувс вспоминает: «Макс был поистине уникальным музыкантом. Удивительный композитор, создавший невероятные по силе воздействия театральные произведения, великолепные симфонии, впечатляющую камерную музыку, сочинения по-настоящему универсальной популярности… Он был человеком мира, хотя жил далеко, на Оркнейских островах. Он приводил свои убеждения в действие. Он любил жизнь – и особенно кухню и культуру Италии. Последние годы, проведенные в борьбе с лейкемией, которая постигла его так внезапно, стали своего рода «бабьим летом» – периодом создания замечательных, полных изобретательности сочинений».

Будем помнить один из заветов сэра Питера Максвелла Дейвиса: «Для процветания классической музыки в наше время нужны три «питательных вещества». Первое – музыкальное образование, второе – материальные ресурсы, третье – появление новой музыки».

Елизавета Чернова,
IV курс КФ

№ 6 (131), сентябрь 2013

«Я вот думаю, что сила – в правде! У кого правда – тот и сильней…» – эти строки хорошо знакомы нам по ставшему уже культовым фильму «Брат 2» режиссера Алексея Балабанова, скончавшегося 18 мая 2013 года на 55-м году жизни. Хотя эта цитата принадлежит главному герою фильма в гениальном исполнении Сергея Бодрова, можно с уверенностью сказать, что этим «девизом» руководствовался в своем творчестве и сам режиссер.

Умение Балабанова доносить до зрителей свою правду и подмечать в обыденном важное, талантливо перенося это в сценарии собственных фильмов, быть глубоким и в то же время понятным сделали его любимцем широкой публики в начале 90-х годов. Однако не сделали «баловнем». Стремительно вознеся нового кумира на пьедестал после выхода фильма «Брат», толпа так же стремительно и без сожалений сбросила его оттуда после фильма «Про уродов и людей», не простив Балабанову «такой правды». Но через два года режиссера опять возведут в ранг небожителя после премьеры «Брата 2». И снова успех, и снова самый честный и непредвзятый из ныне живущих, и снова национальный герой…

Сам Балабанов удивительно спокойно реагировал на перемены в настроениях публики. Он полностью отдавал себе отчет в том, что его искусство не может нравиться всем и всегда. И даже после самых опальных своих картин, таких как «Про уродов и людей», «Груз 200» и «Кочегар», он не пускался в споры, не доказывал, что прав – а его в чем только не упрекали: в расизме, в смаковании насилия, в предельной жестокости! В интервью Алексей Октябринович все больше молчал, не поддаваясь на провокации. Поэтому беседы с ним были немногословными, а в его молчании было подчас не меньше стóящего (а может, даже и больше), чем в ответах. И был удивительно скромен – ничего умозрительно-философского или эпатажного. А если и получалось скандально, то пенять надо было на себя, потому как Балабанов все брал из жизни (вплоть до реплик своих героев!), причем жизни русской.

Судьбы других народов его не волновали. Он был тем самым патриотом, который переживал народные драмы как свои собственные, который знал, что где-то живут сытнее и комфортнее, да только Родина здесь. А Родину он знал! Участник войны в Афганистане, Балабанов видел многое и знал цену человеческой жизни. И он рассказывал о ней, рассказывал свои истории, которые видел сам и которым верил, а на вопросы типа «какова главная идея Вашего нового фильма» любил повторять: «Фильм, который можно рассказать словами, и снимать не стоит. Я не люблю длинно рассказывать – я люблю кино снимать. Хотя вовсе не считаю, что кинематограф – это такое великое искусство, которое как воздух необходимо народу».

Каждый новый фильм становился для него сгустком судеб, которые он проживал вместе со своими героями. Их линии жизни режиссер чертил сам, когда писал сценарии. И таких жизней он прожил девятнадцать. Каждая далась ему нелегко, Балабанов говорил: «Кто-то умеет снимать кино из воздуха. А я не умею. Я снимаю кино из себя». Судьбы его героев всегда «нарисованы» свинцово-серыми цветами, возможно потому, что он всю жизнь прожил в сумрачном Петербурге, который многое ему подсказал. И прежде всего музыку, типично питерскую. Режиссер любил русский рок, насквозь пропитанный атмосферой северной столицы, ее дождями и туманом. Сыграло роль и то, что многие авторы текстов, давно уже ставшие культовыми фигурами в отечественной рок-музыке, – давние друзья Балабанова.

Окрасила жизнь в темные тона и большая личная трагедия режиссера: 20 сентября 2002 года в Кармадонском ущелье при сходе ледника погиб Сергей Бодров. Лучший друг, соавтор многих творческих идей, уникальный актер, который сыграл главную роль в экранизации «Брата» абсолютно бесплатно, когда все киностудии отказались продюсировать фильм. Но это еще не все: в тот день у Балабанова погиб не один близкий человек, а почти половина съемочной группы, с которой он снимал все свои фильмы, погибли преданные ему единомышленники, готовые работать в любых условиях, погибла его «вторая семья». Вот так один день разделил его жизнь на до и после. И это «после» нравилось ему меньше. Гораздо меньше. Он чувствовал, что его жизнь тоже закончилась в том ущелье, и не раз винил себя за то, что не погиб вместе со своими друзьями.

Но даже после этого Алексей Балабанов продолжил снимать кино, хотя все чаще говорил о необходимости ухода из кинематографа: возраст уже не тот, да и запала маловато стало. Окончательно подкосило здоровье стремительно развивающееся онкологическое заболевание. Балабанов всю жизнь отдал кинематографу, сыграв в этом искусстве удивительно цельную роль, не меняя своих убеждений и не гонясь за наградами и призами кинофестивалей. «Если честно, то <снимаю кино> для себя. Иногда для людей. Но мне очень приятно, когда мои картины нравятся, потому что, значит, я – часть того народа, в котором я живу».

Уход Балабанова из жизни был таким же правдивым, как и его жизнь. Режиссер просил не проводить гражданскую панихиду, в очередной раз упустив возможность услышать аплодисменты, которыми публика традиционно награждает актеров, певцов и режиссеров, провожая их в последний путь. Но если бы панихида состоялась, то на ней, скорее всего, могла бы звучать песня «Одинокая птица» из репертуара «Наутилус Помпилиус» – любимой группы Алексея Балабанова…

Одинокая птица, ты летишь высоко
В антрацитовом небе безлунных ночей,
Повергая в смятенье бродяг и собак
Красотой и размахом крылатых плечей.

У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда,
Тебя манит незримая миру звезда.
А в глазах у тебя неземная печаль…
Ты сильная птица!.. но мне тебя жаль.

Анастасия Смирнова,
студентка IV курса ИТФ

№ 7 (123), октябрь 2012

Минуло уже больше года, с тех пор как нас покинул выдающийся музыкант современности – пианист Николай Петров. Он ушел на 69-м году жизни и еще был полон сил и творческой энергии, чтобы дарить музыку людям, учить студентов, а также защищать интересы музыкантов. Он был не просто великий пианист, а еще и человек, которому было не все равно.

Выходец из музыкальной семьи, Николай Арнольдович учился в ЦМШ (класс Т. Кестнер), затем в Московской консерватории (класс Я. И. Зака) и уже в годы учения громко заявил о себе, завоевав вторую премию на Конкурсе пианистов Вэна Клайберна, а позже – Королевы Елизаветы в Брюсселе. Его концертной деятельности, которая длилась годы, сопутствует сотрудничество со многими знаменитыми оркестрами и дирижерами, такими как Е. Светланов, К. Кондрашин, Ю. Темирканов, Г. Рождественский, М. Янсонс. «От могучего русского пианиста исходит настоящий мефистофельский гипноз», – писала итальянская газета «Иль Джорнале». А «Гардиан» добавляла: «Если закрыть глаза, то кажется, что фортепианный концерт исполняют шесть рук, а отнюдь не две».

О том или ином социальном, политическом или культурном явлении журналисты норовили узнать мнение Николая Арнольдовича, которое, как правило, всегда отличалось исключительной прямотой. Он выступал на телевидении в защиту «военнообязанных» музыкантов, против отечественной системы музыкального образования и воспитания, против «мерзкой» попсы. Сам считал, что его неумение льстить и лицемерить часто оборачивалось против него: в конце 70-х Петров стал «невыездным». О конкурсах он говорил: «К музыкальным конкурсам – то, как они сейчас реализуются, – я отношусь с ужасом, сейчас международная система творческих соревнований представляет собой цвет коррупции, тенденциозность и “протаскивание” своих… Именно поэтому я основал свой фестиваль “Кремль музыкальный”. Я стараюсь разыскать людей, которые были незаслуженно задвинуты в арьергард, и найти-вернуть им дорогу на сцену, которую они заслуживают…»

Ежегодный фестиваль «Кремль музыкальный» – не единственный результат работы Николая Арнольдовича. Благотворительный фонд Николая Петрова был еще одной стороной его жизни. Фонд обеспечивал пенсии ветеранам искусства и культуры, стипендии для талантливых и перспективных школьников, целевую помощь в закупке инструментов для творческих коллективов, организаций и музыкантов.

Насыщенная общественная деятельность никогда не мешала исполнительской карьере. В последние годы своей жизни Петров давал до 40 концертов в год, удивляя публику новыми программами, божественным звуком и музыкальной чуткостью. И даже через несколько дней после случившегося в Минске инсульта он строил творческие планы на будущее, беспокоился о конкурсе Чайковского, где участвовал Сенг Чжин Чо – 17-летний пианист, которого он сам когда-то привез в Россию. Но этим планам уже не суждено было сбыться…

Человек огромной души, выдающийся деятель, Н. А. Петров много сделал для отечественной музыкальной культуры и фортепианной школы. И нам остается только бережно хранить это наследие…

Ольга Ан,
студентка IV курса ИТФ

№ 8 (115), ноябрь 2011

Полгода назад не стало Ирины Авериевны Писаревской, одного из самых замечательных педагогов Колледжа имени Гнесиных.

Ирина Авериевна родилась в Ленинграде в 1947 году. В 1968 году закончила ГМУ им. Гнесиных как пианистка и теоретик. Свое обучение она продолжила в Московской консерватории, которую окончила в 1973 году по специальности «музыковед-теоретик», где ее педагогами были Ю. Н. Холопов, В. Н. Холопова, В. П. Бобровский и др.

Ирина Авериевна преподавала в училище музыкальную литературу, а именно двадцатый век в зарубежной и русской музыке. Ее лекции всегда были очень увлекательными, интересными, в рассказе о том или ином произведении чувствовались личные симпатии, личное отношение к музыке. Ирина Авериевна учила мыслить самостоятельно, свободно, выражать свои собственные идеи, а не говорить заученными школьными фразами. Для нас, еще совсем юных ребят, это было особенно ценно. Устные зачеты по музыке обычно начинались с того, что она ставила перед студентом ноты на пюпитр рояля и сразу, не давая как-либо подготовиться и что-то подсмотреть, с улыбкой говорила: «Ну, рассказывай!»

Во многом благодаря Ирине Авериевне я открыла для себя музыку А. Н. Скрябина, С. В. Рахманинова, Н. Я. Мясковского, С. С. Прокофьева. До сих пор помню, с каким восторгом и увлечением она рассказывала об опере «Война и мир»! Я уверена, что любовь к этой музыке сохранится в моей душе на всю жизнь.

(далее…)

№ 8 (115), ноябрь 2011

Уходят люди… Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.

Е. Евтушенко

Стихотворением «Людей неинтересных в мире нет» завершился в концертном зале Колледжа при консерватории вечер памяти Валентина Борисовича Шаркова. Именно в этот день – 28 сентября – минуло 40 дней со дня смерти замечательного ученого, историка, Учителя, необыкновенного человека.

Трудно говорить и писать о том, кто еще вчера при каждой новой встрече приветливо улыбался и с интересом спрашивал, как идут дела, как складывается жизнь выпускника за пределами стен училища. О том, кто в твоих мыслях жив. Невозможно поверить и писать, понимая, что этого человека ты больше никогда не увидишь.

Практически весь училищный путь студента любого отделения в «Мерзляковке» проходил под крылом Валентина Борисовича. «Мировая художественная культура», «История Отечества», «Музыкальная география», «Основы экономики, социологии, политологии» – предметы не первой необходимости для будущего музыканта, однако В. Б. Шарков как никто понимал всю ошибочность этой точки зрения. В юношах и девушках, поставивших себе цель нести людям музыку, Валентин Борисович пытался воспитать не профессионалов своего дела – это была не его специализация. Он делал больше – воспитывал человека, личность в каждом из нас. И сам был Личностью, интеллигентом во всех смыслах этого слова. Он любил то, чем занимался, любил горячо и самоотверженно – и стремился поделиться своей любовью. Так, готовя вместе с Валентином Борисовичем своими силами концерт, студенты колледжа узнавали малоизвестную музыку Латвии, так зародилась традиция ежегодных мерзляковских рождественских и пасхальных чтений – вечеров со стихами, рассказами и, конечно, музыкой…

В училище В. Б. Шарков пришел в непростые годы и проработал там 11 лет. До этого он долгое время трудился в Историческом музее (отзвуки его музейной деятельности частенько проникали в лекции, придавая им неповторимый живой колорит). Не раз Валентин Борисович устраивал и настоящие «практические занятия» – экскурсии по различным местам Москвы для студентов. А как интересно было на четвертом курсе – дорасти до возможности самостоятельно подискутировать с любимым педагогом на лекциях по основам социологии!

(далее…)

№ 6 (77), сентябрь 2007

В наши дни слово «профессионал» фактически девальвировалось. Написав достаточное количество страниц, далеко не всегда наполненных чем-то смыслонесущим, человек из студента превращается в musicus’а. Но сможет ли он, начав преподавать, заслужить звание Учителя? Ведь недаром в старину профессионал всегда был мастером и имел учеников.

Мы успели поучиться у Виктора Павловича совсем немного времени. Однако это очень много значило для нашего профессионального и человеческого роста. Первое, к чему нас «железно» приучил Виктор Павлович, это пунктуальность. Обычно он несколько минут перед началом урока ходил туда-сюда около двери, потом характерным жестом вскидывал руку и смотрел на часы, после чего направлялся в класс и закрывал дверь. Трепетные барышни, опоздавшие на 5–7–12 минут, безжалостно выставлялись вон.

Следующее, что было удивительно в его натуре, и чем он заразил нас – это его отношение к музыке. Фраенов никогда не боялся с юмором взглянуть на композитора и его создания. Так, после анализа Экспромта Шуберта он сказал: «Вы только посмотрите: еще немного, и начнет биться головой об стенку!». После однообразно восторженных речей на лекциях по музыкальной литературе такое отношение нас восхищало. А после фразы «Ламентозные интонации оставьте для музлитературы» мы приходили в полный восторг. Также неподражаемо Виктор Павлович изображал старого Шостаковича, который, по его словам, был очень строгим педагогом и краснел от злости, когда композитор на уроке не мог сыграть модуляцию.

Виктор Павлович не терпел нечеткости в терминологии: «Горе тому, – говорил он, – кто назовет середину средней частью! Называйте ее серединой, в отдельных случаях даже серединочкой». Чувствительные девушки, нашедшие в зоне хода побочной партии «третью побочную», бывали осмеяны. После этого, сидя на музлитературе, мы скептически относились к терминам «промежуточная тема» и «третья связующая».

Не готовым приходить на урок было опасно для жизни. Человек, который один раз был стерт в порошок за небрежно выполненное задание, в следующие разы старался приходить подготовленным. Видимо, поэтому многие боялись Виктора Павловича.

Точность, корой он требовал от нас, была присуща ему абсолютно во всем. Он никогда не тратил лишних слов, говорил всегда четко и ясно, как и писал. Его учебник по полифонии был «кораблем смысла» среди моря водянистой литературы. Выставление оценок он всегда комментировал. Мне он протянул зачетку и сказал: «Вам, Иван Сергеевич, я ставлю четыре с плюсом, но верю, что в будущем Вы достигнете высшего результата». Девушке, которая постоянно опаздывала на занятия, он говорил: «Как это ни парадоксально, но аттестовать я Вас не могу. Вы – воплощение неорганизованности».

При всей внешней строгости, требовательности и едкости, Виктор Павлович никогда не допускал неуважения к студенту. Он умел выучить и талантливого, и среднего ученика. В его манере общения не чувствовалось ни капли превосходства учителя над учеником.

Все это и составляет облик Учителя, профессионала, независимо мыслящего человека, каким был Виктор Павлович Фраенов.

Иван Старостин,
студент IV курса

№ 4 (50), май 2004

25 апреля 2003 года. С самого раннего утра по консерватории с молниеносной быстротой распространялась не поддающаяся осознанию весть. Это была пятница (Страстная Пятница!), «день гармонии» для студентов историко-теоретического факультета. И все пришедшие узнавали о том, что лекция не состоится, потому что Юрия Николаевича больше нет. Никто из тех, кто имел к нему хоть какое-нибудь отношение, не мог и не хотел верить в реальность происшедшего. Большинство теоретических занятий отменилось. При встрече в коридоре никто не спрашивал: «Вы знаете?» Все знали. И каждый читал в глазах собеседника: «Не может быть». Уже днем появилось объявление: «Московская консерватория понесла невосполнимую утрату…». Даже в такой момент подсознательно выявлялось отличие этой фразы от обычного начала траурных объявлений: на ней была печать избранности. Уход Юрия Николаевича Холопова осиротил не только историко-теоретический факультет и кафедру теории музыки, не только всю Московскую консерваторию, но и всю мировую музыкальную науку. Все яснее проступая, эта мысль пугала, также как и размышления о том, что же теперь будет. И, наверное, далеко не все понимали, что совершился очередной поворот Истории.

28 апреля 2003 года. Сначала гражданская панихида в Малом зале консерватории. Затем отпевание в Церкви Воскресения Словущего на Успенском Вражке. Наконец, похороны на Троекуровском кладбище. Все это при большом стечении народа. Погода в этот день никак не хотела соответствовать началу Светлой Седмицы. Лил бесконечный дождь и дул сильный ветер. Природа скорбела вместе со всеми и успокоилась только под вечер.

Жизнь пошла своим чередом. И прошел год…

Гордость любого учебного заведения – педагоги, которым студенты, поначалу негласно, а затем громогласно, присваивают звание «мирового учителя». Несомненно, Юрий Николаевич был из их числа. Еще при жизни он стал живой легендой, притчей во языцех. Гениально одаренный ученый; Учитель, создавший научную школу; обаятельный властитель умов. Во всех этих ипостасях он развивал традиции предшествующих «мировых учителей» консерватории, Игоря Владимировича Способина (чей дипломный класс он окончил) и Виктора Абрамовича Цуккермана. С последним, кстати, Юрия Николаевича роднило еще и поразительное внешнее сходство. Причем настолько сильное, что многие юные музыковеды, не знающие Цуккермана в лицо, глядя сейчас на его фотографические изображения, принимают его за Холопова.

Благодаря совместным усилиям учеников Юрия Николаевича, в консерватории по сей день ощутимо его незримое присутствие. Его ученики достойно ведут курсы гармонии и музыкально-теоретических систем – главные педагогические детища Учителя. Его ученики выпускают книги – переиздание Теоретического курса гармонии и долгожданное издание Практического курса гармонии, а также посвященный Учителю сборник статей по материалам юбилейной конференции. Его ученики защищают диссертации – и еще долго на подобных заседаниях будут звучать слова благодарности Учителю, не присутствующему на защите. Вся деятельность этих людей поддерживает чувство, казалось бы, утраченной с уходом Юрия Николаевича профессиональной музыковедческой уверенности, олицетворением которой был он сам. Также силами его учеников, многие из которых совмещают научную и исполнительскую деятельность, 29 апреля этого года состоялся концерт, посвященный памяти Учителя.

Когда труды ученого становятся для других объектом исследования, это говорит не только о высокой степени их значимости, но и о признании авторитета этого ученого. Юрий Николаевич – один из немногих музыковедов, удостоившихся такой чести: о его теориях и концепциях уже написано немало. Но это касается только опубликованных трудов. Между тем количество неопубликованных, но законченных и готовых к изданию материалов в его архиве исчисляется сотнями названий и тысячами страниц. Над этим предстоит потрудиться многим и многим исследователям, текстологам, редакторам и, дай Бог, издателям. Впереди также составление и описание полной творческой биографии Юрия Николаевича. И еще не одним поколением музыкантов будет постигаться эта уникальная в своей многогранности личность.

Андрей Рябуха,
студент III курса

№ 1, ноябрь 1998

Сочинение А. Г. Шнитке «Монолог» не может не затронуть глубины человеческой души. Любой живущий и мыслящий, хоть когда-ни­будь испытывавший и перенесший физическое или душевное мучение, не­пременно, отзовется на эту особую, странную и очень больную музыку, которой автору в самом совершенстве удалось найти музыкальное во­площение образа страдания, обреченности и одиночества. Будучи уже тяжело больным человеком, познав суетность жизни перед вечностью, он произносит свой Монолог, в котором, может быть, мгновениями еще вспыхивает надежда, но победу (нам-то теперь уже известно!) она не одержит…

Целостность состояния, единая линия, мысли, не перестающая пульсировать даже в паузах – этих страшных фрагментах оцепенения, вовлекает сознание в сферу сострадания, сопереживания. Но не всякий способен выдержать их: юная жизнерадостная душа отторг­нет чужую боль, не захочет страдать совместно с тем, кто уже обречен. Но тот, кто не отвернется, чем облегчит эти муки? Возьмет ли еще одну ношу дополнительно к своим? Ведь Боль кажется бесконечной, не давая жертве ни мига отдыха, хотя бы в виде награды за терпение…

(далее…)