Российский музыкант  |  Трибуна молодого журналиста

В тени великой сестры

№5 (229), май 2024 года

В прошлом столетии мощный общественный резонанс вызывало имя Нади Буланже. Многие считали ее самым выдающимся преподавателем композиции XX века. В эпоху выходившего из берегов новаторства Надя требовала от своих воспитанников безупречное знание музыки старых мастеров – Машо, Палестрины, Окегема, сочинения Баха должны были заменять студентам Священное Писание…

Надя была одним из апостолов неоклассицизма. Она любила говорить, что характерная для него дисциплинированность еще никому не помешала. Однако из-под ее крыла вышли минималист Филип Гласс и один из создателей конкретной музыки Пьер Анри. Со студентами она была строга, требовала полной самоотдачи (рассказывали, что наиболее одаренным ученикам она советовала не жениться, а заводить любовницу, считая, что семейная жизнь отвлекает от музыки). Что же касается собственно композиции, здесь Надя предоставляла полную свободу, с уважением относилась к стилевым предпочтениям своих воспитанников, заботясь в первую очередь о расширении творческих горизонтов. К концу жизни имя Нади стало столь громким, узнаваемым и авторитетным, что всякий раз, когда кто-то произносил фамилию Буланже, не было сомнений, что речь идет о Наде и только о ней.

Была, однако, и другая Буланже – Лили. Безвременная кончина в 24 года стерла ее имя из памяти современников и потомков. Достижения Лили никогда не вызывали фурора и парадоксальным образом шли в актив старшей сестры. Всю жизнь она «аккомпанировала» Наде, шла ей вслед, никогда не выходя на первый план.

С младенчества Лили отличалась слабым здоровьем, поэтому все уроки для нее проводились на дому. Габриэль Форе, друг семьи Буланже, заметил музыкальную одаренность Лили, когда ей было два года. В 1908 году 14-летняя Лили с замиранием сердца наблюдала, как сестра пыталась завоевать победу на Римской премии, однако – безуспешно. Годом позже Надя повторила свою попытку, но и в этот раз неудача. Заветная поездка на виллу Медичи досталась Лили – в 1913 году она подалась на конкурс с кантатой «Фауст и Елена» и стала первой женщиной, выигравшей Римскую премию.

Этот факт, однако, не приобрел широкого общественного резонанса. А вот за попытками Нади несколькими годами ранее следили пристально. Особенно долго говорили о ее победе в споре с председателем жюри 1908 года Камилем Сен-Сансом. Надя доказала, что данная им тема для инструментальной фуги гораздо более пригодна для фуги вокальной. О силе духа Нади говорили долго и восторженно. О таланте Лили предпочитали молчать. После победы Лили стала брать уроки композиции у старшей сестры. Это сыграло на руку не победительнице, а побежденной – статус Нади-педагога значительно повысился, ведь теперь она обучала композиции лауреатку Римской премии!

Главным поприщем Нади была педагогика. Для Лили же всю ее жизнь составляла композиция. Она была глубоко религиозной молодой девушкой, поэтому идиллические и пасторальные картины – хор La Source («Источник»), фортепианная пьеса Dun vieux jardin («Из старого сада»), кантата-идиллия «Soir sur la plaine» («Вечер на равнине»), пьеса «D’un matin de printemps» («Весеннее утро»), написанные Лили в возрасте семнадцати-восемнадцати лет, соседствуют в Псалмами, старой буддийской молитвой и мотетами на религиозные тексты, которые она сочиняла в последние пять лет жизни. Мотет Pie Jesu, написанный Лили накануне смерти, когда туберкулез кишечника полностью испепелил ее – это Реквием самой себе. В нем нет трагического пафоса, нет ада, нет рая – только робкая просьба умирающей о помиловании и даровании покоя. Через несколько дней, весенним утром 1918 года, она тихо ушла.

Лили трудно сравнивать с другими композиторами. Можно долго придумывать аналогии: где-то похоже на Дебюсси, где-то – на Стравинского. Однако сказать подобное о музыке Лили – значит не сказать о ней ничего. Ее светлые, «весенние» опусы во много раз трогательнее, чище и по-детски наивнее «фавнов» Дебюсси и «венер» Форе. Ее псалмы, мелодия Dans l’immense tristesse («В безмерной печали») и мотет Pie Jesu гораздо более надрывные, чем музыкальные карикатуры Стравинского. Лили не стремилась к стилевой оригинальности; она писала, потому что только так могла общаться с недоступным ей миром физически здоровых, полных энергии и сил людей, в котором блистала ее сестра.

Музыка сопровождала Лили от колыбели до могилы. Сочинения ее почти не исполняются, да и не предназначены для концертной эстрады. Ибо голос Лили – не хорошо поставленная ораторская речь, а тихий сокровенный разговор…

Полина Москвителёва, IV курс НКФ, музыковедение

ВАХТА ПАМЯТИ ­– 2023

Авторы :

№7 (222), октябрь 2023 года

С 26 по 28 мая студенты и педагоги Московской консерватории приняли участие в ежегодной «Вахте памяти» по местам боев 8-й Краснопресненской дивизии, в составе которой воевали (и многие погибли) консерваторские добровольцы. Поездка состоялась по городам и селам Смоленской области. Традиционно, в рамках гастрольной поездки музыканты стали участниками Всероссийского музыкального фестиваля имени М.И. Глинки, который на этот раз прошел в 63-й раз.

Уже второй сезон совместно с делегацией от Московской консерватории Смоленскую область посещают студенты РАМ им. Гнесиных. Дружественный союз двух учебных заведений воплотил замечательную концертную программу «Голоса России», с которой музыканты выступили на сцене Смоленской областной филармонии. Фестиваль открылся речью известного виолончелиста, музыкального педагога, критика, радио- и телеведущего Артёма Варгафтика. Он подробно рассказал о мероприятиях в рамках масштабного культурного события в Смоленске и представил концерт «Голоса России».

В сводном концерте, прошедшем в рамках гастрольной программы «Молодые звезды Московской консерватории», на сцену вышли два музыкальных студенческих коллектива: Камерный хор Московской консерватории (художественный руководитель профессор А.В. Соловьёв; дирижер – преподаватель кафедры хорового дирижирования Тарас Ясенков) и Фольклорный ансамбль РАМ им. Гнесиных (руководитель – преподаватель кафедры хорового и сольного народного пения Константин Некрасов). В концерте выступили также солисты, лауреаты международных конкурсов, студенты Даниил Чжан и Валерия Рублева. К студентам присоединились преподаватели МГК им. П.И. Чайковского и РАМ им. Гнесиных: Николай Агеев, Александра Котляревская, Полина Борисова, Святослав Голубенко, Дарья Каминская и Семён Шмельков.

Также в рамках поездки от проекта «Консерватория-детям» был организован благотворительный детский интерактивный концерт «Музыкальные приключения Лесовичка» в детском доме «Гнездышко» под управлением Александры Будо. А Фольклорный ансамбль РАМ им. Гнесиных представил яркое выступление на арт-фестивале «Маяковский».

Программа гастрольной поездки была необычайно насыщенна. Буквально за несколько дней делегация посетила экскурсии по музею-усадьбе А. Грибоедова в Хмелите, по усадьбе Тенишевых в Талашкино (Флёново), по музею-усадьбе Твардовского в д. Сельцо. Студенты и педагоги вузов возложили венки к памятникам погибшим героям Великой отечественной войны в д. Уварово, с. Коробец, городе воинской славы Ельня.

Педагоги Московской консерватории традиционно провели мастер-классы в Смоленской музыкальной школе № 1 им. М.И. Глинки. Практика проведения мастер-классов совместно с концертными выступлениями сохраняется в гастрольной программе «Молодые звезды Московской консерватории» и по другим регионам России.

Вот уже на протяжении 20 лет руководят «Вахтой памяти» помощник ректора МГК, доцент Я.А. Кабалевская и проректор по учебной и воспитательной работе РАМ им. Гнесиных, доцент С.С. Голубенко, которые отмечают важность проекта для современных студентов, необходимость приобщения молодого поколения к трагическим страницам истории нашей страны.

Анжела Клевич, координатор «Вахты памяти», председатель студенческого Профкома МГК

Фото: Эмиль Матвеев

ВАХТА ПАМЯТИ

Авторы :

№6 (212), сентябрь 2022 года

«По капле дождь,
а дождь реки поит,
а реками море стоит…»
Среди посвященных празднованию годовщины победы в Великой Отечественной войне мероприятий особенно выделяется одно – «Вахта памяти» по местам боев Восьмой Краснопресненской дивизии в Смоленской области. Как и в предшествующие годы, «Вахта памяти» проводится в рамках ежегодного Международного открытого фестиваля искусств «Дню победы посвящается…».

В 2022 году «Вахта памяти» впервые объединила коллективы Московской консерватории им. П.И. Чайковского и Российской академии музыки им. Гнесиных. Это и символично, и закономерно, так как основателем «Вахты памяти» в 2003 году стал выпускник и педагог Московской консерватории, ныне проректор по учебной работе РАМ имени Гнесиных Святослав Голубенко, а исполнительным директором – доцент кафедры истории русской музыки Консерватории Ярослава Кабалевская.

В течение трех дней с 27 по 29 мая проходили концерты, в которых приняли участие солисты и творческие коллективы двух ведущих музыкальных учебных заведений России: Камерный хор Московской консерватории (художественный руководитель – Александр Соловьёв, дирижер – Тарас Ясенков), Фольклорный ансамбль РАМ имени Гнесиных (руководитель – Константин Некрасов), композитор и певец Максим ПавловАлександра Котляревская (фортепиано), Николай Агеев (кларнет).

Концерты прошли в Музее-усадьбе М. И. Глинки в деревне Новоспасское в день 40-летия музея, в Смоленской областной филармонии в рамках 64-го Музыкального фестиваля имени М. И. Глинки в городе Смоленске, и в Музее-заповеднике А. С. Грибоедова в селе Хмелита для военнослужащих Смоленской области. «Мастерское исполнение хоровых произведений в лучших традициях Российской хоровой школы и песенного фольклора села Завгороднее Харьковской области продемонстрировали гости фестиваля для смолян и гостей города – по словам пресс-службы Департамента Смоленской области по культуре. – Высочайший уровень подготовки и талант артистов уже который раз поражает воображение взыскательного музыкального сообщества Смоленщины».

Также состоялась серия мастер-классов педагогов Консерватории и РАМ имени Гнесиных для учащихся музыкальных школ Смоленской области по специальностям «фортепиано» (преп. А.И. Котляревская), «кларнет, саксофон» (доц. Н.Л. Агеев), «флейта» (преп. С.С. Голубенко), «слушание музыки» (доц. Я.А. Кабалевская), «фольклорный ансамбль» (преп. К.А. Некрасов), «хоровое дирижирование» (преп. Т.Ю. Ясенков).

Камерный хор Московской консерватории

Ставшая уже доброй и славной традицией «Вахта памяти» направлена главным образом на сердца и умы молодых слушателей. Ведь сегодня в повестке дня как никогда остро стоит вопрос о сохранении исторической памяти, то есть тех основ, без которых невозможно суверенное существование этноса. Вступая во взрослую жизнь, каждый волен выбрать самостоятельно необходимый для осознанного существования в современном мире спектр морально-этических качеств и нравственных ориентиров. Однако вряд ли представляется возможным вычеркнуть из своей жизни слова и деяния своих предшественников: родителей, бабушек, дедушек, прабабушек и прадедушек. Противное означало бы отречение от своей исконной сущности, ведущее к потере глубинного пласта личности. Это, другими словами, явилось бы утратой одной из основ личности как таковой – утратой национального самосознания.

В этом смысле «Вахта памяти» – мероприятие знаковое. Оно позволяет еще раз вспомнить не только словом, но и делом совершенный нашим народом подвиг – героическую победу над угрожавшей человечеству коричневой чумой. Пусть это мероприятие и может показаться всего лишь каплей в море, но «по капле дождь, а дождь реки поит, а реками море стоит…» В годы Великой Отечественной на фронтах войны воевали студенты, сотрудники и педагоги как Московской консерватории, так и Гнесинского училища. Достаточно вспомнить имена К. Д. Макарова-Ракитина, А.Л. Локшина, А.Я. Эшпая, А.Б. Дьякова, Е.П. Макарова, А.Г. Семёнова, Г.В. Крауклиса, А.И. Кандинского и многих-многих других, доблестно прошедших всю войну или же павших смертью храбрых на поле брани.

В свои молодые годы эти ребята ковали основы нашего будущего существования. Забвение их подвига недопустимо и немыслимо. Оно равносильно потере чувства собственного достоинства, чувства собственного «я»… И в наших силах сохранить и передать память о героях той войны на многие-многие годы и десятилетия вперед.

Иван Поршнев, V курс НКФ, музыковедение

Фото Эмиля Матвеева

Мы сделали это!

Авторы :

№3 (200), март 2021 года

1-й ряд (слева направо): Ю. Москвина, А. Попова, К. Старкова, М. Валитова;
2-й ряд: Е. Гершунская, М. Тихомирова, проф. Т.А. Курышева, А. Торгова, М. Богданова;
3-й ряд: В. Тарнопольский, А. Смирнова, М. Вялова, О. Ординарцева, Н. Травина, А. Шляхов.
Фото Дениса Рылова

Дорогой читатель, Вы держите в руках особый номер консерваторской «Трибуны молодого журналиста» – 200-й! И это не просто 200 месяцев студенческого творчества, не только более сотни печатных листов разноликого текста – это запечатленное в словах мироощущение целого поколения, охватывающее 23 года!

Конечно, появившаяся в 1998 году «Трибуна» стала важной творческой составляющей музыковедческого образовательного процесса. И это было главной целью. Но куда более важно, что она дала публичный выход пульсирующей, живой, молодой мысли наступившего нового времени. Более того, своим примером она помогла через пару лет возродить к жизни и практически умиравший тогда «Российский музыкант».

Для участников – тех, кто стоял у истоков, – появление студенческой газеты было событием огромным. Ведь мы тогда с ребятами начинали новое дело не просто «с нуля» – с минуса! Особенно я это поняла, когда спустя 10 лет мы выпустили юбилейный номер (2008, №9 /89/) и я прочла посвященные событию строки Елены Доленко и других, ощутив тот энтузиазм, с которым ребята схватились за новое дело.

Не скрою, сегодня, отбирая для юбилейного выпуска студенческие материалы из прошлых публикаций, я испытала большое волнение. Просматривая номер за номером, я словно вновь повидалась с давними, дорогими мне друзьями, которых тогда понимала, знала о них что-то очень важное. И не только потому, что в процессе работы я все тексты читала (и неоднократно!), а многие приходилось вместе дорабатывать. Но и потому, что для этого, двухсотого, выпуска была возможность взять очень мало из богатой кладовой тем, идей, мыслей и чувств юных профессионалов, многие из которых давно «остепенились», получили известность и серьезно влияют на современный музыкально-культурный процесс.

Первые пять лет каждый выпуск начинался с колонки художественного руководителя. Целью этих небольших этюдов, которые я писала в каждый номер вплоть до мая 2003 года, было внести в печатное высказывание ощущение легкости и естественности, свободы от «штампованных» мыслей и слов. Они были направлены и на читателя, который должен доверять новому изданию, сопереживать высказыванию, и на молодых «писателей», которые такому «общению» должны научиться. Последний этюд (2003, №4 /42/) был моим прощанием с внезапно ушедшим Ю.Н. Холоповым, и это меня как бы остановило. Место на полосе было слишком ценным, его стало не хватать, а идея этюдов худрука свою задачу уже выполнила.

Тем не менее, в юбилейной «Трибуне» захотелось напомнить два из них. Они связаны с Консерваторией и наполнены большим волнением, отражая важные события двадцатилетней давности:

Сопричастность (2001, №4 /26/)

Нашему обожаемому, нашему единственному и неповторимому Большому залу – 100 лет! Он – полный ровесник ушедшего века, переживший с ним много блестящего и трагического. Потребностью осмыслить все то, что в этом закончившемся веке произошло, острым чувством сопричастности очередному повороту колеса истории пронизаны сегодня размышления многих. И в столетии Большого зала, совпадающем с этим рубежом, сокрыта магия невольных параллелей. Абсолютное совершенство его облика и звука, с одной стороны, утверждает нетленность вечных ценностей, с другой – будит тревогу, напоминая о хрупкости красоты и взывая к ее защите.

С 1 по 20 апреля, как известно, проходит музыкальный фестиваль «100 лет БЗК», организуемый, увы, не нами. Он открылся гала-концертом, впечатления от которого невероятны. Со слов очевидцев, к коим, к сожалению (или к счастью!), не принадлежу, это было нечто «позорное» (проф. С.Л. Доренский), «оскорбительное», вызвавшее «тяжелое недоумение» и «горечь» (проф. Т.А. Гайдамович). Публика, чуждая божественным стенам, пила, жевала, посвистывала, звонили телефоны, ведущий С. Бэлза с «соведущей» куклой (!) вводил в историю Большого зала… А параллельно шел безразмерный концерт (кончился после часа ночи), начавшийся с более чем часовым опозданием. На следующий день уже в Большом театре Мариинка давала «Дон Жуана» Моцарта, и маэстро В. Гергиев начал спектакль также с 40-минутным опозданием. «Опять, как вчера в Консерватории», – заметила сидящая со мной рядом студентка из Германии (не музыкант). «Как Вам вчерашний концерт?» – обрадовалась я стороннему впечатлению. «Ужасно! Это не Московская консерватория, а какое-то кино. Через час после начала я ушла». Как грустно…

20 апреля – состоится заключительный, а для нас – важнейший концерт юбилейных торжеств. И потому, что это и есть тот самый «момент икс» – день 7 апреля по старому стилю, когда отрылся «Храм искусству дорогому» (из Гимна на открытие Большого зала). И потому, что это будет собственно консерваторский день с сегодняшними консерваторскими музыкантами, студентами и профессорами, с нашим симфоническим оркестром. И мы все придем, нарядные и праздничные. Ведь в этот день нашему обожаемому, нашему единственному и неповторимому Большому залу – 100 лет!

Пожар (2003, №1 /39/)

Тот погожий морозный зимний вечер 17 декабря 2002 года останется в памяти надолго. Не только очевидцев, невольных участников печальных событий обычного рабочего предсессионного вторника, но и всех, кто оказался рядом, кто услышал по радио или телевидению сенсационную новость: Московская консерватория, гордость и национальное достояние страны – в беде. И хотя большая беда миновала – вода, низвергнутая в огромных объемах на тлеющий пол и дым, валивший из окон 9 и 23 классов, предотвратила самое страшное, – чувство тревоги осталось. И после того, как покинув класс (спасибо «хозяйке» профессорского буфета – она первая подняла тревогу, крикнув на весь коридор – мы бы еще долго сидели каждый в своем классе) и всё убыстряя ход, постепенно понимая суть происходящего, мы оказались на улице. И после того, как пожарные машины с трудом подползали к зданию, не имея возможности взлететь над скопищем автомобилей, запрудивших все вокруг, а пожарники, таща на себе технику, бежали нам на помощь пешком. И даже после того, как профессионалы приступили к активной работе и появилась надежда что обойдется, а к полуночи стало известно, что обошлось, не перестает мучить вопрос – Почему?! Почему среди сверкающей сегодня новыми зданиями (не всегда бесспорных архитектурных достоинств) и яркой нарядной подсветкой Москвы так трудно решается жизнь Московской консерватории? Почему на нас валятся все новые беды?

Уже начался ремонт пострадавших классов. И помощь, надо полагать, поступает. Даже Президент страны говорил о Московской консерватории в новогоднюю ночь! Может быть случившийся пожар – это был знак? И теперь все пойдет по-другому? И мы, сегодня живущие, еще увидим и «небо в алмазах», и Московскую консерваторию во всем своем блеске – и творческом, и архитектурном? Так хочется надеяться.

***

…Материалы 3–4-курсников, которые прочтет читатель, намеренно охватывают разные жанры. Здесь и «актерские» по духу и форме от первого лица зарисовки Н. Орловского о постановке «Истории солдата» Стравинского в Рахманиновском зале, осуществленной молодыми единомышленниками во главе с его сокурсником Н. Толоконниковым в качестве дирижера; и шутливый этюд Е. Изотовой в новогоднем выпуске; и рецензии И. Никульниковой (Голубенко), К. Бодрова, В. Тарнопольского; и парадоксальное размышление Я. Тимофеева (ответ на «проблемное» задание!); и философское по смыслу интервью М. Переверзевой с Ю.Н. Холоповым.

Привычных нынешнему читателю иллюстраций не будет, поскольку нет места – хочется остановить внимание именно на текстах. Хотя в «Трибуне» первого года (1999, №7 /9/) можно увидеть любительский снимок тех, с кем мы начинали новое дело, сделанный в мае 1999-го на моем личном фотоаппарате. Спустя 15 лет в «Российском музыканте» перед читателями предстали уже другие авторы – студенты 2013 года («РМ», 2013, №8), на которых сегодня смотрим в «Трибуне». А на слуху уже новые имена юных авторов… Творческий путь консерваторской «Трибуны молодого журналиста» продолжается.

Профессор Т.А. Курышеваглавный редактор «Трибуны» с ее основания в 1998 году

Мы разыгрались

Авторы :

№3 (200), март 2021 года

Маэстро Николай Толоконников возник передо мной как всегда неожиданно, в одном из консерваторских коридоров. Приветливо блеснув своим горящим взглядом, он достал из портфеля кипу бумаги: «Возьми, почитай». Я спросил: «Зачем?»

Он: Просто так. Я: Ничего не понимаю. Он: Дома, в спокойной обстановке, ознакомься, а денька через два расскажешь, на какие мысли тебя это навело. Я: Ты что-то задумал! Он: Позже поговорим. Я: Я заинтригован, объясни. Он: Пока рано. Я: Но теперь мне трудно будет заснуть. Он: Потерпи чуть-чуть. Я: Сейчас или никогда. Он: Я хочу это поставить. Солдатом будешь? Я: Да. Он: Хорошо. Тогда скажи, что ты делаешь в пятницу вечером?..

В пятницу вечером из-за закрытой двери комнаты № ***, что находится в общежитии Московской консерватории, чей-то голос авторитетно заявил: «Эта книга стоит миллионы! Ее достаточно только открыть, и оттуда посыплются биржевые акции, банковские билеты, дорогие ассигнации, золотые монеты, золото!». «Я хочу быть Чертом, – извиваясь, шептал Артемий Милков (студент МФТИ), – я прирожденный Черт». Сказав это, он прогнулся назад и снизу вверх выразительно посмотрел на маэстро Николая Толоконникова. «И что же ты теперь будешь делать», – с расстановкой произнес Александр Цыплихин (студент МФТИ), стоящий в позе «торговца скотом» перед входной дверью. «Да, приятель, ты пропал».

С этого дня то там, то здесь москвичи и жители ближайших пригородов столицы стали натыкаться на отголоски весьма странных явлений. В один из солнечных сентябрьских дней, например, в самом центре Кутузовского проспекта все отчетливо услышали: «Я умер, умер. Я – вне жизни. Я – мертвый среди живых». А двумя сутками позже, на платформе Болшево (близ Мытищ) группой очевидцев был замечен молодой человек, который, подбоченившись, прохаживался взад-вперед и рассуждал: «Вот я и говорю. А почему бы не я? Почему бы мне и впрямь не взять, да и не обзавестись подружкой для себя одного?!»

Надежда Зиновская (аспирантка РГГУ, театровед) уже собрала огромное множество материалов, касающихся истории постановок «История солдата». Борис Мукосей (студент МГК, музыковед) уже практически обдумал вступительное слово, которое он произнесет на спектакле. Анастасия Демьяшкина (выпускница МГУК, художник по росписи ткани) уже была близка к завершению работы над декорациями, когда, наконец, появились – балерина Ярославна Крюкова (студентка МОКИ), исполнившая роль Царевны, и ее подруга Елена Мещерякова (студентка РГГУ), поставившая и срежиссировавшая танцевальную сцену из второй части спектакля. Как заметила дежурная: «Здесь балет? У нас в Консерватории ничего подобного никогда не было».

…И вот долгожданный день. День премьеры. Рядом с костюмами в беспорядке разбросаны игральные карты, патроны, оружие, портреты милой (несколько вариантов, некоторые из которых не были допущены к спектаклю по цензурным соображениям), деньги бумажные, деньги металлические, смычки скрипичные, бутылки, стаканы и кое-что еще. Александр Комаров (студент МГК, музыковед) и Александр Праченко (солист театра им. Станиславского и Немировича-Данченко) – «бойцы невидимого фронта». Они водружают на место занавес, ширмы и, под руководством Анастасии Демьяшкиной, устанавливают декорации. Декорации выполнены на хлопке в технике батик. Одна из них представляет собой пейзаж на берегу ручья (для первой сцены), другая – изображение села с виднеющейся вдали колокольней. Для заключительной сцены уже приготовлен, но пока отложен в сторонку, пограничный столб.

Идет генеральная репетиция. После начального диалога Солдата и Черта на авансцене остается лежать рюкзак. В следующей картине Солдат ударяется головой о перекладину занавеса, а Черт падает со стула настолько натурально, что вся конструкция импровизированного театра еще долго и зловеще вздрагивает. Маэстро Николай Толоконников при этом не сохраняет спокойствие. Добрались до финала. Вот Черт уводит Солдата куда следует, но они оба не слышат криков, которые полагаются в этом месте за сценой. Маэстро Николай Толоконников прекращает дирижировать и медленно опускается на стул: «Вы еще здесь? А я думал, что вы уже ушли».

Две минуты до начала представления. Голос маэстро Николая Толоконникова из-за ширмы: «Как только Чтец выйдет на сцену, музыканты должны садиться и разыгрываться».

– Нам не надо разыгрываться, мы и так разыграны.

– Вы будете разыгрываться. Это входит в мой замысел. Спектакль должен начаться неожиданно.

Николай Орловский, III курс ИТФ, 1998, №1

Спиритический сеанс в Малом зале

№3 (200), март 2021 года

Фото Guido Harari

То, чему свидетелями стали я и публика, пришедшая в Малый зал консерватории вечером 10 декабря 1998 года, забудется не скоро, да и забудется ли когда-нибудь? Концерт из произведений Джона Кейджа, одного из апостолов музыки XX века, обещал быть интересным. Афиши и анонсы пестрели разного рода «завлекалочками». Здесь и сама программа, куда были включены легендарные «Музыка на воде» и 4’33”, и имена участников концерта, среди которых Александр Любимов, Иван Соколов, Назар Кожухарь, Марк Пекарский, Светлана Савенко, и еще театр пластической миниатюры под руководством Валерия Мартынова. То и дело в консерватории натыкаешься на загадочно-интригующий лозунг «Кругом, возможно, Кейдж…», предпосланный автором, Иваном Соколовым, тексту ознакомительного содержания и рекламного назначения, который только подогревал любопытство по поводу приближающегося события. В назначенный день и час зал был набит до отказа.

Все жаждали наконец «увидеть» и услышать Кейджа, дух которого, обитающий сейчас «где-то в неведомых мирах», собирались «вызвать» его же музыкой организаторы концерта. Восторг вызвало уже первое произведение, исполненное ансамблем ударных инструментов под управлением Марка Пекарского. Ворвавшийся шквал четко ритмизованных звуков задал тон происходящему на сцене: под натиском этого напора постепенно исчезали нервозность, напряжение, неизбежно возникающие в первые минуты выступлений; весь зрительный зал погружается в состояние легкого транса, необходимого для «общения» с духом Кейджа (что, однако, не мешает встречать бурными аплодисментами каждый номер программы).

И вот мы уже чувствуем присутствие самого композитора! Словно голос автора за кадром звучат откуда-то со стороны придуманные им смешные истории. Зритель ни на секунду не выходит из этого состояния. Даже паузы между номерами, связанные с подготовкой сцены, размещением нехитрого «реквизита», заполняются остроумно и тонко сыгранными интермедиями в исполнении актеров театра пантомимы. Эти «вкрапления» вызывают в зале хохот и бурные аплодисменты. Разве можно остаться безразличным к милым выходкам актера, когда он входит в зал, сгибаясь под тяжестью огромной кадки с пальмой, и потом долго пытается пристроить ее на сцене, загораживая то половину, где расположился дирижер Любимов, то другую, где в позе ресторанной певички, в невероятно экстравагантном одеянии, дополненном боа из «мексиканского тушкана», готовится порадовать публику великолепным сопрано Светлана Савенко?! Да, такого зрелища портреты, молча взирающие со стен Малого зала, никогда не видели, и вряд ли увидят, потому что это невозможно повторить.

Уже после первых номеров стало ясно, что задуманное устроителями сбывается с невероятным успехом. Это не было концертом, это был настоящий перформанс – зрелище, которое синтезировало в себе различные виды искусства и происходило одновременно в разных плоскостях и на разных уровнях сознания. Грань между исполнением отдельных произведений настолько искусно нивелировалась, что все сливалось в единый, четко продуманный спектакль. Поражал и артистизм исполнителей. Зная всех их как серьезных, талантливых музыкантов, трудно было подумать, что за внешне респектабельным имиджем скрывается не исчезнувшая с годами детскость, желание играть, творить на сцене, шутить, не бояться выглядеть по-идиотски смешно, но при этом нигде не переходить грань между искусством и безвкусицей, оставаясь в рамках сотворенного ими же театра абсурда. Кейдж действительно был с нами – его дух общался с залом через музыку, через слово, делился своими мыслями и юмором… Конечно, роль музыки здесь была решающей, но не единственной. И в этом мы смогли убедиться, когда во втором отделении услышали 4’33”.

Зная, что представляет собой эта пьеса и то, как обычно преподносится публике ее исполнение, многие (если не сказать все) были заинтригованы предстоящей интерпретацией. Участники этого исполнения превзошли, наверное, самые смелые ожидания. Я так и не поняла, когда же все это началось. Ведущий А. Любимов придумал любопытную вещь: он просто не объявил композицию. «Музыка тишины» началась с не-нарушившего эту тишину не-названия.

На сцене происходит уже привычное перемещение предметов, людей, вещей, инструментов. «Пунктиром» пробегает Назар Кожухарь в полосатом халате и домашних тапочках. Вместе с Пекарским он садится пить чай. Зрители увлеченно наблюдают за происходящим. (Многие, наверное, с радостью согласились бы разделить их теплую компанию и отведать чаю с пирожными и бутербродами – ведь шел уже третий час концерта…) Но вот артисты заняли свои места, дирижер взмахнул палочкой и… наступила тишина, нарушаемая только позвякиванием чайных ложечек, прихлебыванием чая да активно двигающимися челюстями Пекарского, один за другим поглощавшего бутерброды (к чести исполнителя отметим, что он не забывал предлагать их менее занятым в тот момент дирижеру и исполнителям!). В зале растет гул голосов, чуть сдерживаемый смех. И вдруг ловишь себя на мысли – ведь воспринимаем мы не то, что нужно! В какой-то, наверное, одному Кейджу понятный момент, зал и сцена поменялись местами и те, кто находились там, освещенные огнями рампы, слушали другую музыку и смотрели другое, не менее интересное представление, которое разыгрывали все мы, зрители, истинные исполнители 4’33”!

Несомненно, исполнение 4’33” стало «гвоздем» программы, но и другие произведения ничуть не уступали ему. Это и Credo in US, и «Прекрасная вдова 18 весен» (в роли которой выступила Екатерина Кичигина, продемонстрировавшая необычную вокальную технику), и Концерт для фортепиано с оркестром.

Представление разыгрывалось участниками на одном дыхании и даже антракты не нарушали атмосферу некой ирреальности происходящего. Концерт, длившийся более чем три с половиной часа, не вызвал утомления от переизбытка увиденного и услышанного, хотя «45 минут для чтеца», помещенные в начале третьего отделения, заставили испытать меня ощущение бесцельно потраченного времени. Нужно отдать должное Марку Пекарскому, достойно вынесшему 45-минутный марафон чтения. Правда, текст производил впечатление «бреда сивой кобылы в лунную ночь» – настолько сумбурно, быстро и невыразительно он был прочитан. Может быть, не стоило помещать эту композицию «под занавес», после потрясшего всех своей новизной 4’33”? Мерный стрекот пишущей машинки, приводимой в движение дамой внушительных размеров, и монотонная проповедь, иногда оживляемая крещендо голоса чтеца, навевала зевоту, а содержание текста – главного составляющего элемента действа, осталось и для меня и, наверное, для многих «за кадром». Хотелось присоединиться к остальным участникам, которые несколько раз пытались остановить экзекуцию зала самым радикальным способом.

Наконец, Дмитрию Чеглакову это удалось. Зал с облегчением откликнулся бурными радостными аплодисментами! Под занавес зрители были вознаграждены за столь долгое терпение и увидели потрясающее зрелище под названием «Музыкальные скульптуры». Ощущение восторга от красоты – хрупкой и загадочной, сохранилось у автора этих строк до сих пор. Все, как завороженные, наблюдали за движениями актеров театра пластической миниатюры. В своем инопланетном облачении они словно рисовали музыку плавными волнистыми линиями, повинуясь невидимым импульсам, исходящим от музыкантов…

На этой красивой, трогательной ноте и закончился тот вечер. Мы покидали зал с ощущением странника, которому после долгого пути открылась необыкновенная красота причудливого мира, где обитает дух Джона Кейджа.

Ирина Никульникова, III курс ИТФ, 1999, №5 (7)

В интернете

Авторы :

№3 (200), март 2021 года

– Женщина в интернете – вздохнул Денис Винцентович, – что может быть ужаснее?

– Да нет же, это в порядке вещей, – поспешно возразила Людмила Михайловна. – Только как бедные дети умудряются вместить в себя столько информации? Я как представлю себе, что это все нужно осознать и переварить… Кроме того, с такой скоростью появляются новые программы – их же все нужно успеть освоить!

– Да-да, вот я себе уже 7-й Word инсталлировал, – робко вставил Вячеслав Вячеславович, – специальный для 95-го Windows’а.

– А в Ехсеll’е, кстати, Вы уже умеете таблицы делать? – поинтересовался Евгений Владимирович.

– К сожалению…

– Ой, а я в этом ничего не понимаю, – махнул рукой Виктор Павлович.

– И очень зря, – в разговор вступил Игорь Константинович. – Я вот уже за этот учебный год почти освоил азы работы в Finale. Очень, знаете ли, полезная штука. В конце концов, мы же все современные люди.

– Конечно, – поддержал Юрий Николаевич, – современный музыкант должен уметь разбираться в новых технологиях. А по компьютерной сети, кстати, можно удобно и быстро связаться с музыкантами из других стран! – Он радостно посмотрел на окружающих.

– Да, но до Америки (ведь она ушла в этом далеко вперед) нам еще очень и очень далеко, – Светлана Юрьевна улыбнулась, – Знаете…

– Ничего, догоним когда-нибудь, – вступилась за Родину Татьяна Суреновна, – Вы, кстати, Евгений Владимирович, на каком принтере таблицы печатаете – на матричном или струйном?

– Если себе, то на струйном, а студентам – на матричном.

– А зачем студентам вообще что-либо печатать? – Ирина Арнольдовна пожала плечами. – Я обычно все диктую – библиографию, списки, вопросы… А то еще совсем писать разучатся.

– Нет, ну нельзя же так отставать от жизни, – возмутился Михаил Александрович (умолчав, что дальше DOS он сам еще не ходил), – нужно использовать по возможности все технические возможности. Правда, Виктор Павлович?

– Правда, – ответил Виктор Павлович и опустил монетку в кофейный автомат.

Евгения Изотова, IV курс ИТФ, 1998, №2

No problem

Авторы :

№3 (200), март 2021 года

Характер музыкальной жизни – как общественной, так и частной – в последние годы меняется с бешеной скоростью. Предлагая ученикам по музыкальной литературе редкие записи, слышишь в ответ: «Зачем? Я и сам найду все это в интернете». Приходя на оперную премьеру, убеждаешься, что театр теперь начинается не с вешалки, а с металлодетектора; да и тех, кто пройдет через это препятствие, еще до гардероба ожидает реклама страховой компании, кофе с шоколадкой или зажигалка с портретом исполнителя. Постепенно пустеют библиотеки, потому что чуть ли не у каждого студента Консерватории в ноутбуке содержится множество энциклопедий, словарей и нот. Из читателей все превращаются в писателей: на музыкальных форумах во всемирной сети каждый теперь может рассказывать «о музыке, о времени и о себе». А диктофонные записи из Большого зала консерватории выкладываются в интернете еще до того, как закончится концерт.

Уже можно сказать прямо – все те проблемы, которые составляли будни, трудности и трагедии, а иногда и смысл жизни для предыдущих поколений – все они стремительно исчезают и теряются в прошлом. Пятьдесят лет назад тот, кто достал плохенькую запись сочинения Веберна, считался волшебником и возвышался в глазах других до небес. Охотясь за партитурами и пластинками, люди научались их по настоящему ценить, и влияние такой находки на какого-нибудь молодого композитора могло быть огромным. Теперь об этом даже смешно говорить: заполучить нужную запись – дело десяти минут. Смогут ли люди отдать свою жизнь или хотя бы часть своих сил ради какой-то музыки, если вся она в материальном отношении почти ничего не стоит?

В середине 90-х, когда компакт-диски окончательно взяли верх над пластинками, я попытался заглянуть в будущее: что еще могут придумать люди для удобства обращения с музыкой? И предположил, что вместо больших круглых плееров появятся маленькие устройства размером со спичечный коробок, в которые будут вставлять еще меньшие карточки. Все это, как известно, давно осуществилось. Гораздо острее, чем проблема обеспеченности музыкой, полвека назад стояла проблема творческой свободы. Ради того, чтобы честно выразить свои мысли, люди действительно жертвовали жизнью; а в сопротивлении тоталитаризму не просто выковывались отдельные творческие личности – рождались целые художественные направления.

Теперь каждый может открыто делать в искусстве все, что ему угодно. Некоторые творцы из поколения шестидесятников, дожившие до наших дней, прямо признают, что «бороться стало не с кем, а о чем же теперь писать?»

В схватках с Госконцертом, в отчаянных поисках пропитания, в борьбе с деревянными ящиками под названием «рояли» выковывались и укреплялись личности великих советских исполнителей. Победа на конкурсе могла стать кульминацией всей жизни, великой победой, а поражение обрекало на сильнейшие муки и серьезные проблемы с карьерой. Теперь с красочных афиш на нас глядят абсолютно счастливые лица музыкантов. Зачастую тональный крем и пудра не скрывают под собой вообще ничего, что стоило бы скрывать. Остаются маски, наложенные на пустоту. Появиться на обложке диска с проблемным выражением на лице могут себе позволить только пожилые признанные мастера. У молодого человека шансы пробиться на звукозаписывающую фирму часто зависят от способности хорошо улыбаться. Разъезды музыкантов по конкурсам больше всего напоминают торговые операции. Все как в бизнесе: тут повезло, там не повезло, тут вступительный взнос огромный, зато и премии соответствующие, тут сильная «крыша», а туда соваться опасно.

Искусство часто рождалось в противостоянии, в борьбе с видимыми или невидимыми препятствиями. Бетховен добивался признания своего человеческого и творческого достоинства, Мусоргский сражался с академистами за «музыкальную правду», Юдина – с чиновниками за право исполнять любимую музыку, Денисов – за право писать как Шёнберг, Лядов, быть может, хотя бы боролся с ленью. Современным музыкантам почти не за что бороться, и даже лениться способны не все. Истинная проблема музыки наших дней в том, что у нее нет проблем.

Ярослав Тимофеев, IV курс ИТФ, 2006, №8 (86)

Чечилия в зале Святой Цецилии

№3 (200), март 2021 года

«Я надеюсь приехать и передать мою страсть к музыке русской публике. Я должна приехать», – пообещала однажды Чечилия Бартоли (см.: Я. Тимофеев. Дышит ли Чечилия Бартоли? – «Трибуна», 2010, №1 /99/). И вот два года спустя обещание исполнено. Возможно, самая выдающаяся певица современности 24 марта выступила в Большом зале Московской консерватории. Она представила столичной публике свою знаменитую сольную программу Sacrificium.

Чечилия Бартоли – не просто великолепное меццо-сопрано, публику восхищает и ее по-настоящему итальянский артистизм. Причем это отнюдь не сценический образ, а искренняя азартность и открытость эмоциям присутствующих, что не может не подкупать. Поэтому в восторженной реакции зала можно было не сомневаться.

Недаром Бартоли родилась в семье профессиональных певцов и в стране, где в первых паспортах отдельной графой указывали тембр голоса. Там же она училась – в Римской консерватории имени святой Чечилии, покровительницы музыки, именем которой ее провидчески назвали музыканты-родители. И по совпадению (а красивые совпадения случайными не бывают) с новой сольной программой в Москву она приехала, когда в фойе Большого зала уже был восстановлен витраж Святой Цецилии.

В основу программы Sacrificium («Жертвоприношение») лег репертуар певцов-кастратов середины XVIII века: арии из опер и ораторий Николо Порпоры, Риккардо Броски, Франчески Арайя, знаменитая Ария Удовольствия из оратории Генделя «Триумф Времени и Разочарования». Все это – музыка одной эпохи, временной «разброс» в датах создания этих сочинений всего-то два десятка лет: с 1725 по 1746 годы.

Замечательные арии из редких опер в превосходном исполнении – так можно в двух словах описать впечатление от концерта Sacrificium. Не столь уж громкий для больших залов голос, безупречно точная интонация певицы на протяжении трех часов (с перерывами) удерживали внимание зала, и по окончании концерта любой мог сказать, что за вечер узнал целый пласт (по ошибке истории, малоизвестный) музыкальной культуры. Причем восхищала не только красота голоса, но и, едва ли не больше, безукоризненность техники: блестящее стаккато не только в гаммообразных пассажах, но и в полутораоктавных арпеджио, тончайшие трели, совершенное владение дыханием.

Сопровождал Бартоли цюрихский ансамбль с «зажигательным» названием La Scintilla («Искра»), с которым она сотрудничает уже далеко не первый год. Когда в афише стоит фамилия Бартоли, почти любой оркестр напишут менее крупным шрифтом и ему автоматически будет отводиться второстепенная роль. Однако на этом концерте можно смело поставить знак равенства между качеством вокального и инструментального исполнения. Ансамбль аутентичных инструментов, с «аутентичным отсутствием» дирижера, играл агогически необыкновенно отлаженно, не перекрывая голос даже на pianissimo, и при этом прослушан был каждый звук. Вероятно, многие иные профессиональные коллективы с современными инструментами и с дирижером звучали бы здесь хуже. Впрочем, это «плюс» не только коллективу, но и самой Бартоли, которая оказывается весьма разборчивой, что и с кем петь. Основная вокальная часть программы «прослаивалась» инструментальными «интермеццо» – увертюрами тех же композиторов. Каждый раз после 3–4 арий публике предлагалось отвлечься от исключительно вокального репертуара; достойный внимания La Scintilla оказывался на первом плане, а героиня вечера уходила за кулисы. Но не для того, чтобы дать голосу отдохнуть, а чтобы… переодеться! Всякий новый выход Бартоли на сцену был ознаменован новым костюмом той эпохи, неизменно эффектным и со вкусом. Причем самое эффектное платье с огромным театральным пером специально приберегли для бисов!

Имея на то все основания, Бартоли никогда не занимается «самолюбованием» в наиболее виртуозных моментах арий – там, где можно малость похвастаться техникой, у нее все – наиболее строго, четко, профессионально. Но вот когда публика не отпускает ее со сцены, она легко принимает условия игры и, кажется, радуется возможности спеть еще и еще для тех, кто благодарит ее своими овациями.

На концерте 24 марта было четыре (!) биса. Бурные аплодисменты и ощутимый восторг публики (которая, однако ж, продолжала сидеть) бросили Бартоли вызов – почувствовав отдачу зала, она явно поставила задачу не уходить со сцены, пока весь Большой зал Московской консерватории не будет аплодировать ей стоя. И ей это удалось. В течение всего концерта стремясь разрушить незримую границу между сценой и залом, к концу Бартоли смогла сделать и это, причем в буквальном смысле: несколько наиболее находчивых слушателей умудрились прямо на сцене получить ее автограф.

Чечилия Бартоли в России уже не впервые: дважды она выступала на благотворительных концертах (2004, 2009), да и приезд нынешний можно назвать «Жертвоприношением», учитывая ажиотаж российской публики. На этот раз она задержалась дольше обычного и дала целых три концерта (еще в Санкт-Петербурге и Казани).

Уже на заре карьеры Бартоли сотрудничала с такими дирижерами, как Герберт фон Караян, Даниэль Баренбойм, Николаус Арнонкур. Она уже успела на лучших сценах исполнить партии Армиды, Клеопатры, Керубино, Сюзанны, Розины, Церлины, Дездемоны, многих россиниевских персонажей. А выступления в Метрополитен-опера, Ковент-Гарден, Ла Скала, Баварской королевской опере идут в графике ее гастролей через запятую. Награды исполнительницы простираются в диапазоне от премии Генделя и до «Грэмми».

За ее плечами несколько сольных дисков, посвященных Вивальди, Глюку, Сальери, а также работа над дисками Opera Proebita («Запрещенная опера») и Sacrificium, с концертной версией которого она и выступала в Москве. Ее диски и профессионально безупречны, и экономически успешны (увы, столь нечастое сочетание!) – их продано уже более восьми миллионов.

С нынешнего года Чечилия Бартоли руководит Pfingfestspiele в Зальцбурге. Вероятно, певица представляет тот редкий случай, когда пик карьеры – это не две-три яркие точки в концертной биографии, а длинная прямая линия. Которая, будем надеяться, еще не раз пройдет через Москву.

Владислав Тарнопольский, III курс ИТФ, 2012, №4 (120)

Звучит орган

Авторы :

№3 (200), март 2021 года

Большая ответственность – выступление композитора перед публикой, особенно, если композитор является педагогом. Именно ему поставлена нелегкая задача дать молодому поколению основы композиторского мастерства, и личный пример здесь имеет первостепенное значение.

21 октября в Малом зале консерватории прозвучали органные сочинения композиторов-педагогов кафедры композиции. В концерте принимали участие не только мастера органной музыки – В. Кикта («Карпатские медитации» – шестая органная сюита), Д. Дианов (Четыре пьесы из органной книги, Токката, Тарантелла), В. Агафонников («Дуэт» для скрипки и органа), но и молодые педагоги – И. Дубкова (Три пьесы), А. Комиссаренко (Ave Maria для меццо-сопрано и органа), О. Ростовская (Canzon da sonar), А. Райхельсон (пьесы).

Мнения о концерте были весьма противоречивы, говорили об успехе сочинений и о высоком мастерстве композиторов, была и суровая критика. Для того чтобы получить достаточно объективную оценку, стоит обратиться к мнению человека с многолетним творческим опытом, коим, безусловно, является Юрий Маркович Буцко. На его глазах происходило становление и развитие русской органной школы. Юрий Маркович присутствовал на концерте и после поделился своими впечатлениями:

«Мы присутствуем при невероятном взрыве интереса к этому инструменту. Возьмите даже то, что пишут сейчас студенты, они владеют инструментом, чувствуют его глубину. Я был поражен этим органным концертом. Ни одной пустоты, незаполненного времени не было. Разная степень мастерства, разные задачи…» Два безусловно мастерских сочинения В.Кикты и Д.Дианова, где помимо явной видимой задачи есть сверхзадача – методичность, точная расчитанность, что свойственно мастеру.

Д. Дианов – призванный педагог. Методическая расчитанность фактуры – раз, она точно влита в инструмент – два, удобна – три, может быть сыграна любым средним студентом. Такое методическое «посвящение» свойственно очень немногим композиторам. Автор огромного количества сочинений для органа, В. Кикта, продемонстрировал виртуознейшее владение возможностями инструмента. Каждый номер «Карпатских медитаций» – это звуковая интрига. Он интриган в хорошем смысле этого слова. Его сила, отличающая его от других, этническая заземленность, знание этнических истоков. Несомненно, репертуарным станет мастерски выполненный «Дуэт» В.Г. Агафонникова.

Орган требует особой строгости в отношении выбора форм и владения временем. Это не каждый чувствует. Были сочинения, в которых было нарушено самое главное. Нельзя относиться к органу как к игральной машине. Особо нужно сказать об исполнителях. В настоящее время мы присутствуем на гребне развития русской органной школы, основанной сто лет назад А.Ф. Гедике. Уже есть лауреаты первых премий престижных международных конкурсов (среди них ученики А.А. Паршина – А. Шевченко и К. Волостнов, которые принимали участие в концерте). Кроме того, в Консерватории композиторам предоставлена уникальная возможность обучаться игре на органе. В общей сложности на органе занимается более 100 студентов с разных факультетов! У инструмента большое будущее. И у композиторов, которые пишут для органа, я уверен, тоже.

Кузьма Бодров, III курс КФ, 2003, №2 (40)