Российский музыкант  |  Трибуна молодого журналиста

«Главное – максимально оставаться собой…»

Авторы :

№5 (229), май 2024 года

После восемнадцати лет совместной работы и десятков проектов рок-певица Дария Ставрович покидает группу «СЛОТ» и погружается в сольную карьеру. Мыслями о своем творческом пути и планами на будущее она поделилась с нашим корреспондентом.

 Дарья, в какой момент ты поняла, что твой путь  это не академическая музыка, а рок?

– Моя мама – целиком и полностью академический музыкант, и детство я провела в оперном театре. А у папы есть целая коллекция гармоней, и он сам играет. Так что они сильно из другого мира. А в рок-музыку я глубоко погрузилась, когда поступила в Арзамасское музыкальное училище. Появился новый круг общения, компания, все друг с другом чем-нибудь делятся. Я начала слушать все, что «плохо лежало».

– Что ты имеешь в виду?

– Тогда все слушали группу Nirvana, я это тоже любила. Но первое мощное впечатление на меня произвела группа Guano Apes. Мне один друг кассету подарил на день рождения. Я послушала и подумала: как же круто, мощно барышня извлекает, хочу так же. У меня всегда было желание петь громко. Я выбивалась из любого хора или ансамбля, хотя и понимала, что тут не место, чтобы выделяться. Но никак не получалось. Этому отдельно надо учиться. Желание петь громко у меня врожденное.

– Когда пришло осознание, что ты будешь рок-певицей?

– Когда я поступила на теоретическое отделение, где грызла серьезные вещи: музыкальную литературу, гармонию и прочее. И одновременно с этим я влюбилась в рок-музыку. Затем я перевелась на второй курс в Нижний Новгород на эстрадный вокал. Там были свои плюсы. У нас была очень сильная история стилей джаза и история стилей рока. Авторский курс вел профессор Сыров, мне очень нравилось. Преподавал он по своему учебнику «Стилевые метаморфозы рока или путь к «третьей» музыке». Через два года, когда закончилась история стилей рока, я перевелась в колледж в Химках. Там я познакомилась со своим преподавателем по вокалу  Екатериной Юрьевной Белобровой. Она в то время преподавала еще в Институте современного искусства и предложила мне поступать туда. Там я училась на заочном отделении, и уже в конце первого курса пошла петь в группу «СЛОТ». Все остальные четыре года обучения проходили так: гастрольный тур, сессия, опять тур, сессия и так далее.

– Помогает ли тебе академический бэкграунд? 

– Сейчас уже, конечно, сложно понять, где что. Но иногда, когда чувствуешь, например, что нужно красиво соединить один фрагмент с другим, пытаюсь вспомнить теорию и делаю это технически, а потом оформляю. Хотя, конечно, рок-музыка и вообще творчество – это больше про интуицию, на дне которой давно уже утонули и покрылись илом академические знания. Но, если надо, они там есть. Во всех необычных творческих работах по написанию саундтреков, мюзиклов и так далее, которые у меня были с моим сокомпозитором Сергеем Боголюбским, это очень помогает. Там этого больше, чем в рок-музыке. Рок – это более интуитивная штука, про эмоцию и про то, как поймать настроение.

– Постоянные концерты, гастроли, фанаты. Тяжело жить в таком режиме или наоборот в удовольствие?

– Увы, сейчас мы будем говорить в прошедшем времени. Я ухожу из группы «СЛОТ». Времена тяжелые, и не все коллективы их переживают. Но могу рассказать про опыт, который был. Было тяжело, потому что у меня два проекта. Кроме группы «СЛОТ» еще «Нуки» – соло проект, он остается. Ты между двумя коллективами немножечко раздваиваешься. Наверное, это меня и сломало в конечном итоге.

В 2019 году мы делали работу для Универсиады в Красноярске – большое двухчасовое шоу. Одновременно с этим вышел мюзикл «Завещание Чарльза Адамса, или Дом семи повешенных». Работа над ним шла легко и весело, но, тем не менее, это все же нагрузка. И у меня еще вышел альбом «Нуки» – «Волки смотрят в лес». И это все было приправлено турами со «СЛОТ», а еще параллельно шла перманентная работа – саундтреки к мультфильмам. Это было все одновременно, и я была настолько вымотана, что пошла к невропатологу и попросила выписать мне какие-нибудь таблеточки. Была опасность, что я скоро возненавижу свою профессию и пойду жарить курочку в KFC (смеется). Но потом началась пандемия, и я в каком-то плане переключилась и отдохнула. 

– У тебя очень много разнообразных проектов. Что особенно вдохновляет?

– Мне нравится процесс и ощущение переключения. Естественно, рок-музыка – это дело моей жизни, это я четко осознаю. Здесь нет эмоционального барьера. Ты и продукт твоего творчества – единое целое. С одной стороны, это выматывает, с другой – в этом столько настоящего! Мне нравился этот тумблер: вот ты едешь в рок-тур, а вот ты делаешь саундтрек к мультфильму. Благодаря этому ощущению качелей, переключению с проекта на проект мне нескучно. И это отличный способ отдохнуть от себя самой.

– Ты больше любишь командную работу или ты скорее индивидуалистка? Что тебя больше привлекает: «СЛОТ» (твоя группа) или «Нуки» (сольный проект)?

– «СЛОТ» – это всегда была командная работа. У нас была демократия по творческим вопросам. Когда нужно принять какое-то решение по аранжировке, по текстам, мы голосовали. Очень крутой опыт – когда мы писали альбом в доме, который мы сняли на месяц (был как раз конец пандемии). Результат был отличный – альбом «Инстинкт выживания». А в «Нуки» больший процент работы одного человека, но все равно каждый что-то свое вносит. 

– Значит, ты все же не индивидуалистка?

– Честно – для меня это страшный сон, вариться бесконечно в собственном бульоне, как, например, Земфира. Я понимаю, что не хочу быть такой. Мне нравится работать в команде, хотя это и бывает сложно, иногда даже невыносимо. Группа «СЛОТ» долго продержалась и достаточно успешно. Это было нервно. Последние фазы пересдачи альбома, когда дописываешь партии, тексты и окончательно форму собираешь – нервы искрят. И тут всегда возникал такой момент: можно пойти на компромисс собой, с кем-то, но я всегда дожимала до последнего, каждый раз, даже если момент того не стоил. Возможно, я потрачу свое время зря, но зато я потом не буду жалеть. В общем, я – командный игрок!

– Чувствуешь отдачу от слушателей? Для тебя важна их поддержка?

– Да, конечно. Особенно в последние два года я выходила на сцену и смотрела в лица людей. Мне была нужна их поддержка, а им нужна была моя. Я максимально старалась себя отдавать, насколько это возможно. Каждый из этих концертов бесценен.

– Ты участвовала в проекте «Голос» и дошла до полуфинала. Что запомнилось, какой опыт извлекла?

– Это был стресс. Я проверяла себя на прочность в тот момент. В шоу есть определенные правила, которые сделаны из другого материала. Рок-музыка особенно такая, как наша – отдельный субкультурный мир. Я понимала, идя на «Голос», что главное там – максимально оставаться собой, не прогибаться. Я слышала расхожий миф (ну, кроме того, что там все проплачено), что тебе дадут список из двадцати песен, вот и выбирай, как в караоке. По факту, по крайней мере со мной, все было не так. Я сама выбирала, отправляла на обсуждение, и мне, на мое удивление, все утверждали. Даже «Круги на воде», которые являются авторским произведением, а шоу под это не заточено.

– Есть ли у тебя увлечения, не связанные с музыкой?

– Какое-то время назад я начала кататься на скейтборде и обнаружила, что это потрясающе веселая штука. Иногда пытаюсь делать какие-то трюки, но у меня получается так себе. Но я не сдаюсь!

Пару-тройку раз я ходила в горы с друзьями. Я не скалолаз, не с «кошкой», не в каске. Мне нравится хайкинг. В горах красиво, хоть иногда и опасно, но красота, которая перед тобой распахивается в таких местах, того стоит. На машине туда не доедешь, на лошадях тоже не всегда. Нравится, что меняется все каждые пару-тройку часов: новый ландшафт, какой-то лес, гора, озеро, горная речка. И красиво, и полезно, и вдохновляет. Всем советую.

– У тебя, как мне известно, была встреча со студентами ИСИ. Расскажи о ней.

– У моей кафедры осенью был юбилей и меня позвали пообщаться со студентами. Они сидели в большом актовом зале, что-то у меня спрашивали. Меня удивила их осведомленность в сфере моей деятельности.

– Что хотелось бы пожелать творческой молодежи? 

– Я желаю вам учиться. Если вы, например, хотите писать песни или играть на инструменте, учитесь делать все сами, осваивайте минимально звукозапись, чтобы была возможность самому себе собрать аранжировку. Важно какие-то вещи уметь делать самим, чтобы доносить свои идеи. А после того, как вы научитесь делать все сами, научитесь делегировать ответственность. Что касается эмоционального плана – творите, сохраняйте огонь, веру в себя, любовь к музыке и к своей профессии несмотря ни на что!

– Поделись своими творческими планами.

– Есть планы записать пятый альбом «Нуки». Какой он будет – пока непонятно. Сейчас момент турбулентности, но план такой есть.

Беседовала Анна Курова, IV курс НКФ, музыковедение

Шарль Рейделле: «Меня поразила энергия вашей страны…»

Авторы :

№3 (227), март 2024 года

Этим летом французский валторнист Шарль Рейделле стал лауреатом XVII Международного конкурса им. П. И. Чайковского. О том, почему он считает эту награду самой красивой в своей карьере и почему мечтает снова приехать в Россию, музыкант рассказал нашему корреспонденту: 

– Шарль, прошло более полугода после конкурса, как изменилась Ваша жизнь?

– Для начала хочу поблагодарить за возможность ответить на ваши вопросы, я безумно этому рад! Хочу отметить, что в Конкурсе Чайковского я участвовал впервые. Когда в 2019 году в основные номинации были добавлены медные духовые инструменты, я об этом не знал, но с того момента мне очень захотелось принять в нем участие. Конкурс Чайковского – крупнейший международный, и возможность поехать туда была огромной радостью для меня. Сам по себе выход в финал уже был победой, потому что я смог сыграть великолепный концерт Глиэра с русским оркестром. Это мой любимый концерт, и возможность сыграть его в родной стране композитора была моей мечтой.

Получение премии значительно повлияло на мою карьеру, и стало подтверждением, что 22 года работы (а я начал играть на валторне с 6 лет) и ежедневные занятия – все это не зря. Мой результат – это моя личная гордость и уверенность в том, что я достиг определенного уровня. Несколько раз я был приглашен в Россию маэстро Гергиевым и был удостоен чести солировать с оркестром Мариинского театра.

– Что неожиданного было для Вас на российском конкурсе? Что больше всего запомнилось?

– Поразила тщательная и продуманная организация конкурса. Нигде я не чувствовал такой заботы и уважения по отношению к участникам. Организаторы оплачивали нам билеты в обе стороны, трансферы по Санкт-Петербургу и Москве, а также проживание в отеле на протяжении двух недель. Вся команда конкурса была чрезвычайно дружелюбной и никогда не отказывала в помощи. Мы были на связи 24 часа в сутки, и любой вопрос решался моментально. Для меня это нечто совершенно уникальное, и я искренне и от всей души благодарю оргкомитет Конкурса.

Помимо этого, я бы хотел выразить огромную благодарность моему концертмейстеру Полине Григорьевой. Для меня она стала настоящим партнером, на понимание которого я мог рассчитывать. Кстати говоря, концертмейстера также предоставил оргкомитет конкурса. А одно из самых ярких конкурсных воспоминаний – это контакты и знакомства. Со многими я общаюсь до сих пор, чему очень рад. 

– Лучшие площадки, концерт с оркестром Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева – о таких событиях мечтают все исполнители. Совпали ли Ваши ожидания и реальность? 

– Я был чрезвычайно удивлен атмосферой, царившей в Москве и Петербурге. Это было совсем не то, чего я ожидал, будучи во Франции и смотря телевидение. Во время конкурса в Петербурге проходил фестиваль «Алые паруса», и я был поражен количеством людей на улицах. Все были полны энергии, счастливы, веселились, наслаждались жизнью. Я этого совершенно не ожидал.

Меня также поразило качество концертных залов. Капелла – зал с исключительной акустикой, идеально подходящей для валторны. Концертный зал Мариинский-3, где состоялся финал конкурса, тоже уникальное место. Мариинка-2, где я играл соло с оркестром на концерте лауреатов – просто захватывает дух. Огромный, красивый зал с шикарной акустикой. Мне удавалось играть во многих залах мира: в Берлинской филармонии, в Шанхайской опере, в Мупе в Будапеште, но ни один из этих залов не оказал на меня такого эффекта, как Мариинский. Выйти на сцену в качестве солиста в этом зале было своеобразным «приливом энергии», и этот вечер я запомню, как очень важное событие в моей жизни. А играть под управлением Валерия Гергиева – это мечта. Его по праву считают одним из величайших дирижеров в истории. Его можно сравнить с такими фигурами, как Караян, Шолти, Баренбойм, Клайберн… 

– Не могу не спросить о том, как Вы решились в столь непростое для русской культуры время поехать к нам на конкурс? 

– Действительно, вопрос об участии в Конкурсе Чайковского в нынешнее время был вполне ожидаем. Реакция европейского общества и последствия поездки в Россию могут быть совершенно неожиданными. Но я всегда думал, что музыка вне политики, поэтому мое решение изначально было положительным: при любом раскладе – еду. Готовясь к конкурсу, я пытался узнать, что думает о моем решение окружение – семья, коллеги по консерватории Ниццы, а также мой профессор. Все они меня поддержали. Я даже поинтересовался мнением знакомых украинских музыкантов, и они признались, что сами однажды мечтают выиграть приз на конкурсе Чайковского. 

Без негативных комментариев, конечно, не обошлось. Но после моего успешного выступления многие знакомые музыканты поменяли свое отношение к моему решению, и искренне меня поздравили, чему я очень рад. С огромным сожалением отмечу, что в западной прессе конкурс почти не упоминался. Во Франции вышло всего две статьи с указанием победителей. Это большая печаль.

– Вы совмещаете учебу и работу в трех странах? Как Вам это удается? 

– В сентябре 2018 года я получил должность преподавателя валторны в консерватории Ниццы. В то же время у меня появилась возможность поступить в класс К. Даллмана в Берлинском университете. Обычно первую часть недели я проводил в Ницце, а вторую – заканчивал в Берлине. Это было непросто, признаюсь. Но 2022-й и 2023-й годы стали еще более насыщенными, потому что, помимо Ниццы и Берлина, я начал обучаться в Женеве, одновременно работая в Оркестре романской Швейцарии (Женева). Я летал на самолете почти каждый день, чтобы днем преподавать в Ницце, а вечером участвовать на концертах в Женеве… А несколько свободных дней, которые у меня были, я посвящал урокам в Берлине. Это было трудное время, безумное, в хорошем смысле, и уникальное. Я искренне убежден, что никогда не нужно переставать учиться, особенно в области искусства. 

– С чем связано Ваше упорство? Три высших учебных заведения – это внушительный список. 

– Абсолютный абсурд считать, что ты все знаешь и умеешь после окончания магистратуры. Только сейчас, а мне 28 лет, я начинаю понимать, что хочу донести слушателю через свою игру, но я все еще считаю, что мне многому нужно научиться. Это вдохновляет меня на продолжение обучения у разных мастеров. Считается, что для изучения игры на валторне Германия – самая подходящая страна. Поэтому в 18 лет, после окончания Лионской консерватории, я уехал учиться в Германию. Каждый из моих профессоров привносил в мою игру что-то новое, каждый уделял внимание разным вещам. Я считаю, что это дает мне возможность «услышать» себя с разных сторон, и помогает мне как педагогу. 

– Как проходит обучение по классу валторны в Германии и Франции, в чем разница этих двух систем? 

– В целом, у меня сложилось впечатление, что в Германии целью преподавания является подготовка музыкантов к реальной жизни. Студентов подталкивают к тому, чтобы они одновременно с учебой пытались реализоваться в оркестре с помощью различных стажировок, после которых многим предлагают работу. И в немецких консерваториях это поощряется.  

А вот во Франции совсем иначе – если студент Парижской консерватории начинает работать, ему запрещают продолжать обучение. Многих студентов исключают за прогулы, которые неизбежно возникают из-за концертов, репетиций, конкурсов и т.д. 

– А как проходят будни профессора в Ницце?

– Я был принят на работу в возрасте 22 лет, все вокруг принимали меня за студента. Мне кажется, я был один и самых молодых учителей во всей Франции. Уже пять лет я пытаюсь создать качественный класс валторны. Для меня это увлекательная, но требующая усилий работа. Часто слышу, что преподавание – это просто проведение определенного количества часов занятий. Но на самом деле, чтобы достичь значимого результата, нужно много вкладываться. Учитель постоянно должен держать связь со своими учениками, поддерживать их как в профессиональном, так и в психологическом плане. Помимо этого, многих нужно готовить к конкурсам в оркестры. Это большая ответственность, так как оркестр – их будущий заработок. 

Кстати, всех русских музыкантов мы очень ждем, и, если кто-то из них захочет приехать учиться в Ниццу, приглашаю в свой класс. 

– Играете ли Вы в оркестре или все же видите себя в качестве солиста? 

– Я был валторнистом в женевском оркестре в сезоне 2022/2023. Это был потрясающий опыт. Женевский оркестр можно назвать богатым, он приглашает именитых дирижеров – Даниэля Гатти, Даниэля Хардинга, Шарля Дютуа. Но, к сожалению, работа в оркестре оказалась несовместима с моей преподавательской деятельностью. Ежедневные авиаперелеты чрезвычайно утомительны. В итоге мои женевские коллеги поставили меня перед выбором: либо оркестр, либо преподавание. Я остался в Ницце, потому что профессия педагога для меня очень важна. Ницца – гораздо красивее Женевы. Лазурный берег – это что–то невероятное, и русские люди это знают не хуже, чем я. И да, мне гораздо больше нравится играть в качестве солиста, исполнять безумно красивые произведения валторнового репертуара. 

– Вы играете на валторне – инструменте, который известен своим сложным устройством. Как пришли к такому выбору?

– Выбор инструмента – очень интересная история. Мои родители – профессора консерватории Гренобля, моего родного города. Мама – пианистка, а папа преподавал игру на саксофоне. Они буквально разрешили мне попробовать все инструменты. Мама потом говорила мне, что при виде валторны я прямо засветился. 

– Что Вам нравится больше всего в Вашем инструменте? 

 Конечно, его тембр. Очень большое внимание обращаю именно на работу со звуком, и это ежедневная, тяжелая работа. До сих пор я занимаюсь 4-5 часов в день, что очень много для валторниста. Для многих моих знакомых трех часов вполне достаточно. Но в этом случае нужно заниматься очень сконцентрировано и эффективно, не отвлекаясь на телефоны и прочее.

– А что Вас больше всего поражает или удивляет в России? 

 У меня сложилось впечатление, что русские – очень позитивные и энергичные люди. При любом раскладе русский будет сохранять позитивный настрой. Несмотря на санкции, запреты и прочее, россияне справляются с ситуацией и сохраняют привычный ритм жизни. Меня поразила энергия вашей страны, абсолютно кипучая культурная активность, оптимистический настрой. Я бы очень хотел поделиться своим видением русских со своими соотечественниками, потому что нам рисуют совсем иную картину…

Мне посчастливилось приехать в Санкт-Петербург в октябре, я выступал в рамках ХI Международного органного фестиваля «Мариинский». Я сыграл французские произведения XIX–XX веков, написанные для валторны с органом. В Мариинке-3 есть совершенно потрясающий орган, и мне рассказали, что его проектировал француз. Выступать в качестве солиста в этом огромном зале довольно необычно, и для меня это было огромное удовольствие. Надеюсь когда-нибудь вернуться туда.

– Что Вы можете сказать о русском менталитете? 

– Знаете, на концерте в России я играл только французскую музыку – Дукас, Бозза, Сен-Санс, и был очень удивлен, увидев, с каким энтузиазмом публика отнеслась к этой программе. Мариинский театр на высшем уровне организовал мой приезд в Санкт-Петербург. Все проявили огромный профессионализм и искреннюю доброту, в том числе публика, и это совсем не тот образ России, который, к сожалению, создается на Западе. Все вокруг были очень доброжелательны, когда узнавали, что я француз. У меня только самые прекрасные воспоминания о России и ее народе, и я всегда счастлив посетить ваш дом.

– А русская музыка? 

 Что касается музыки, я большой поклонник Чайковского и Шостаковича. Это связано с тем, что у моего папы есть абсолютно все записи дирижера Евгения Мравинского. Пятая симфония Чайковского в записи 1962 года для меня эталон знаменитого соло валторны. А запись Десятой симфонии Шостаковича – метафора русской души. Я знаю все эти записи наизусть!

Впечатляет, что Россия борется за свою культуру и ценности. Я почувствовал, что ваша страна гордится и восхищается своей уникальной культурой. У меня сложилось впечатление, что культура занимает центральное место в российском обществе. Мечтаю, чтобы и во Франции к культуре относились также.

Полина Зорина, IV курс НКФ, музыковедение

«Чтобы открыть новое, нужно заблудиться…»

Авторы :

№2 (226), февраль 2024 года

В Государственном историческом музее прошла выставка «Записки ювелира. Бриллиантовая история» (30.09.2023–15.01.2024). Автором звукового и инсталяционного оформления стал композитор, студент V курса МГК Егор Савельянов  лауреат третьего сезона программы «Русская музыка 2.0» AksenovFamily Foundation (2022); участник программы «ГЭС-2: Музыка» (2023); номинант премии МХАТ в номинации «Современная академическая музыка» (2023); Лауреат международных конкурсов: «Открытый космос», Гран-при (2021); New Music Generation 1-е место (2020); SAMAL 1-е место (2019) и др. С композитором побеседовал наш корреспондент.

– Егор, какие у Вас впечатления от выставки?

– Впечатления хорошие и, судя по отзывам, она действительно работает на зрителя как целое: посетитель, проходя по ней, погружается в сказку. Но я как человек, который принимал участие в проекте, могу это лишь предполагать.

– Что лучше всего удалось?

– Удалось, как мне кажется, избежать пафоса, и это главное, потому что предметы, которые экспонируются,  бриллианты из коллекции «Алроса», корона российской империи из Гохрана, предметы из Эрмитажа, объекты из Исторического музея, – удалось представить с неожиданной стороны, вплести в единую историю. 

– Почему пафос был нежелателен?

– Он держит предмет на расстоянии, тут важен бэкграунд. Например, определенные районы и здания города диктуют нам не только визуальный, но и смысловой контекст. В его разных местах меняется и наше поведение, и наше восприятие. Такая же ситуация и с любым предметом: его можно поставить в рамку или с ним можно попытаться работать и сделать что-то интересное, чтобы зритель открыл его для себя благодаря созданному контексту.

– Вы работаете чаще в синтетических жанрах. Какую роль в них, на Ваш взгляд, играет музыка? Она прикладная или автономная?

– Я не очень знаю, что такое синтетические жанры. Если вы имеете в виду такие работы, как «Гидры», «Щепки», «Звезды сделаны из огня», то для меня это не синтетический жанр. Это работы, которые я так вижу и слышу, и они существуют сразу в неделимом целом.

– А если говорить о музыке к выставке?

– Здесь для меня важна собственная свобода. Свобода и доверие – самое главное на таких проектах. Я отказываюсь от предложений, если люди знают, что от меня хотят. Мне интересно найти чудо, проделать путь; в общем, быть свободным в маневрах и не быть поставленным в тесные рамки. Не быть просто реализатором чьих-либо идей.

– Можно ли участвовать в неинтересных проектах, но за большой гонорар?

– В неинтересных проектах лучше не участвовать никогда. Какой бы гонорар там не был. Это имеет огромное влияние на психологию, на руки, на уши, глаза и так далее. И от этого влияния крайне тяжело избавиться.

– Как выйти на публику начинающему композитору?

– Сейчас довольно большая система, которая позволяет композитору начать исполняться хорошими музыкантами. Порог входа в нее невысокий.

– А найти работу?

– Начать работать — это немного другое. Есть налаженный путь для старта, который никуда не ведет, в принципе, движение по кругу. Чтобы открыть новое, нужно заблудиться: попасть в место, в котором еще никто не был. Ходить проторенными путями, с моей точки зрения, – очень плохая стратегия для творчества. Конечно, на первом этапе исполняться важно. Человек начинает понимать коммуникацию, бэкграунды ансамблей, репетиционные процессы, детали оформления партитуры, партий, смотрит сцену из зала. Но как только нащупана какая-то дорожка, я бы советовал блуждать, искать. У одного из племен в Африке был миф, что в темноте дорога становится короче. С закрытыми глазами можно попасть в места совершенно необычные.

– Можно ли научить сочинять музыку?

– Хочется ответить, что научить сочинять, скорее, нельзя. Хотя, возможно, во мне говорит желание выделить композиторов в тайный круг, до которого не добраться.

– Нужно ли композитору знать музыку прошлых веков? Или это вредит собственному композиторскому стилю?

– Про себя могу сказать, что я не слушаю много музыки. Особенно, когда активно работаю над чем-то –она и правда оказывает влияние. Но сказать, что вообще знать музыку вредно для композитора, я не могу. Для меня важны логические структуры, способы работы, взгляд в контексте, как композитор ищет и что он нашел. Тут скорее важен анализ знаний.

– Многие даже профессиональные музыканты-исполнители недостаточно разбираются в современной академической музыке и не всегда готовы ее исполнять. В чем здесь, на Ваш взгляд, состоит проблема?

– Не вижу здесь никакой проблемы. Мне кажется, это зависит от доверия. Готов ли исполнитель довериться композитору и пуститься с ним в путь, который довольно сложен. Если в корабль верят, есть вероятность, что он поплывет.

– Вы сочиняете по вдохновению или в определенное время?

– Лично у меня процесс сочинения – это не только процесс написания. Поиск, создание с нуля интерфейса инструмента, контекста, психологических состояний и многое другое. Возможно, вдохновение – это, когда все грани процесса сходятся в одной точке, а, возможно, и просто чудо. Когда инструмент открывается после многих часов игры на нем и доверяет тебе. Когда форма, отношение инструментов, драматургия раскрывается и тоже начинает доверять и говорить, когда с исполнителем, казалось бы, случайно обнаруживаются особенности и моменты коммуникации – это все чудо.

– Есть ли у Вас любимая музыка?

– Конечно, есть большой пласт, медиаландшафт. Есть некие комнаты, контексты, как пространство связи между разными медиа, не обязательно только музыка: фильмы, фотографии, живопись, графика, анимация, инсталляции. Я бы не складывал «любимую музыку» в одну кучу, по ощущениям, скорее, это много объектов, исчезающих и появляющихся вновь. Они находятся в разных пространствах, куда в определенные времена хочется погрузиться вновь.

– Над какими проектами работаете сейчас?

– Над «Снегурочкой». Это моя рекомпозиция оперы Римского-Корсакова и «Весны Священной» Стравинского, объединение их в историю одной жертвы. Все это будет происходить в бункере. Также мы сейчас работаем над проектом вместе с институтом, который занимается изучением мозговой активности. Это будет танцевальный перформанс, связанный с болезнью Паркинсона. Ну еще пару-тройку идей, возможно, в феврале я буду режиссировать. Работа ведется сейчас очень активно, ее много, и она интересная. Надеюсь, я «заблужусь».

Беседовал Антон Иванов, IV курс НКФ, музыковедение

«Через профессию я познаю Бога, мир и себя…»

Авторы :

№2 (226), февраль 2024 года

 «Просто любить и очищать свое сердце, чтобы туда попадал свет любви Христовой»  такова жизненная позиция Екатерины Табаковой, талантливой органистки, студентки IVкурса Московской консерватории. Она училась в хоровой школе «Полет», затем  в колледже имени Ф. Шопена, где начала факультативно заниматься игрой на органе и поняла, в чем ее настоящее призвание. Обо всем этом и многом другом она рассказала нашему корреспонденту:

– Катя, почему ты решила направить свое внимание именно на орган?

– Мне довольно трудно давалась игра на рояле, хотя я и поступила с первого раза на бюджет в училище Шопена, несмотря на большой конкурс. Я понимала, что у меня довольно неопределенные профессиональные перспективы. По счастливому стечению обстоятельств я в конце второго курса поехала на органный конкурс в Питер, где получила вторую премию. Меня пригласили на органный мастер-класс в Грац, в Австрию. В связи с этими событиями я начала переходить в русло органа.

– Почему ты решила учиться именно в Московской консерватории? 

– Других вариантов не было. Я думала о поступлении в Петербург, но Московская консерватория – это преемственность. Мой педагог Марина Андреевна Лисовиченко на тот момент еще была ассистентом-стажером в классе моего нынешнего педагога Алексея Михайловича Шмидтова. Мне кажется, в нашей русской музыкальной школе, и, в частности, в Московской консерватории это так и происходит, студент передается из музыкальной школы в училище, из училища в консерваторию. Поэтому для меня это был следующий очень желанный этап.

– Какие напутствия своих учителей ты считаешь самыми важными?

– Дарья Михайловна Каменева меня учила прежде всего не бояться высказываться в музыке, она меня учила свободе и смелости, помимо каких-то ремесленных вещей, касающихся непосредственно исполнительства. Она меня растила как музыканта, как человека, который не боится говорить то, что он думает и чувствует. 

– Можешь еще кого-то выделить, кто оказал наиболее сильное влияние как на твое творческое, так и на твою личностное становление?

– Это, конечно, мои родители. Мама – человек, которому я обязана главными художественными впечатлениями в своей жизни. Это и мои педагоги в училище: жесткая, прямолинейная, но невероятно добрая Дарья Михайловна, и более мягкая Мария Андреевна. Училище было важным этапом в жизни, когда мы становились самими собой. Я считаю, что эти четыре года — настоящее переливание крови, трудное время взросления, когда начинается очень серьезная профессиональная и внутренняя духовная работа. 

В Консерватории это все тоже есть, но на другом уровне. Я безумно рада тому, что я учусь у своего педагога – Алексея Михайловича Шмидтова, выдающегося музыканта и человека. С годами я начала это ценить. На первом курсе мне казалось, что это какая-то очевидная данность. Теперь же я понимаю, занятия с нашими педагогами, наставниками — какие-то мистические встречи, которые мы не в праве игнорировать. 

Если еще говорить про какое-то личностное влияние, то, безусловно, это мой Духовный Отец, иерей Андрей Щенников, в прошлом актер театра мастерская Петра Фоменко, настоятель Храма Священномученика Антипа Пергамского, прихожанкой и свечницей которого я являюсь. Батюшке я обязана обретением живой веры и ощущения живого Бога в своей жизни. Это оказало большое влияние и на мою профессиональную музыкантскую историю. Я всегда чувствовала сближение полюсов профессионального, ремесленного и духовного – это вещи в искусстве нераздельные. Мы играем то, что мы поняли, что мы прочувствовали, и мы выходим на сцену такими, какие мы есть. Это абсолютная обнаженность сердца. Выход на сцену просто – это момент некой истины, твоего итога. Ты говоришь ровно то, что ты собрал в настоящий момент. Это сродни смерти и Страшному Суду. На сцене ты всегда остаешься самим собой. 

– А как ты себя готовишь к выходу на сцену?

– Это всегда довольно непростой момент, и обстоятельства подготовки к выходу на сцену тоже разнятся. Это может быть что-то очень поспешное, а может быть томительное ожидание. Я стараюсь в день концерта заниматься чем-то приятным, отдыхать и набираться добрых впечатлений, то есть максимально собрать любовь в своем сердце. Это то, ради чего мы выходим на сцену — чтобы отдать эту любовь: ровно столько, сколько мы можем отдать.

– Что тебя вдохновляет из музыки?

– Странная, парадоксальная вещь: я почти не слушаю академическую музыку в свободное время. Я очень люблю некоторых исполнителей русского рока. Недавно я была на концерте выдающегося Константина Евгеньевича Кинчева (лидер группы «Алиса»). Меня не столько музыка привлекает в его творчестве, сколько текст, потому что он говорит о глубокой духовной христианской жизни и подвижничестве. Многие наши русские рокеры в какой-то момент своей жизни пришли к ортодоксальному христианству, и вектор их творчества изменился. Меня такая сердечная правда в музыке и в творчестве очень привлекает. Это то, что я сама ищу в своем исполнительстве – настоящая исповедальность. 

– Какие органные авторы тебя интересуют?

– Будет банальностью говорить про Баха, но, тем не менее, это так. Я думаю, что это композитор, который ретранслировал какие-то божественные откровения. Когда ты слушаешь эту музыку, то понимаешь, что в ней сконцентрирована вся суть всего сущего. Бах, Таривердиев – вот эти два композитора, в музыке которых для меня формулируются моменты моего внутреннего, духовного, культурного кода. Бах – это духовное, религиозное очень сильное переживание, и постоянный, живой диалог с Богом. А Таривердиев – это наше национальное достояние. 

Говоря о Таривердиеве, не могу не упомянуть имя нашего отечественного кинорежиссера Сергея Урсуляка, в фильмах которого каким-то удивительным образом передаются щемящие, тонкие вещи о нашей русскости и соборности, о нашей истории. Очень часто Сергей Урсуляк в своих картинах использует музыку Таривердиева, Баха и других барочных авторов. 

– А что насчет современных композиторов? Считаешь ли ты, что сейчас пишут музыки для органа?

– Я считаю, что у нас пока нет своей композиторской органной школы. Среди современных, ныне здравствующих композиторов – мой педагог Алексей Михайлович. Великолепную музыку пишет. На кафедре есть еще один композитор – Дмитрий Валентинович Дианов. Есть какие-то отдельные имена, но по сравнению с другими композиторскими органными национальными школами, наша еще на этапе формирования. 

– Кого ты считаешь своим любимым органным исполнителем?

– Мне нравятся Саймон Престон, Мари-Клер Ален, из ныне здравствующих отечественных органистов – Даниэль Феликсович Зарецкий. Они привлекают меня своей исполнительской энергией и индивидуальной трактовкой, претензией на то, чтобы сказать свое убедительное слово. 

– Расскажи, в каких проектах ты участвовала в последнее время.

– Прошлый сезон был очень богатым на разные события. Было много конкурсов, мастер-классов. Мы съездили на первую Академию молодых органистов, которую устраивала Сочинская филармония. Состоялся конкурс в Пермской филармонии. Было очень приятно поиграть на большом инструменте, в хорошем зале. В Саратове был конкурс органистов. Недавно я играла сольный концерт в рамках органного цикла «Fiori musical, который организует частная филармония «Триумф» в городе Пермь. Это такое Лофт-пространство, туда приезжают очень интересные люди, исполнители, происходит много разных всяких интересных событий. 

– Как по-твоему, конкурсы скорее способствуют развитию, или его тормозят?

– В первую очередь воспринимаю конкурсы, как возможность пообщаться с близкими людьми. Сейчас на конкурсах играет мое поколение: 4-й, 5-й курсы, аспирантура. Это люди, которых я уже много лет знаю, и я их очень люблю. В основном это ребята с кафедры органа Петербургской консерватории, из класса Д.Ф. Зарецкого. 

Конкурс – это довольно травматично. Мне кажется, что нужно быть очень психически устойчивым человеком, чтобы выдерживать напряжение, которое неминуемо связано с конкурсным выступлением. Это вещь полезная в смысле профессионального роста, некое обобщение твоих результатов на данный момент. Ты из конкурсного опыта можешь выявить суть твоего нынешнего исполнительского состояния и понять, над чем еще нужно поработать. Но многих конкурсы ломают, это факт. 

– Тебе известен конкурс Микаэла Таривердиева?

– Да, и я даже работала ассистентом и переводчиком на прошлом конкурсе. В этом году я хотела принять в нем участие, но не смогла из-за проблем со здоровьем. Конкурс выиграла моя близкая подруга Мария Коронова, замечательная органистка. Безусловно, это достойный результат ее многолетних трудов. Я очень рада, что для нее все сложилось именно так с первого раза. На следующий конкурс планирую подавать заявку, может быть, что-то из этого получится.

– Можешь еще кого-то назвать из своих коллег ровесников как сложившегося исполнителя?

– Я очень ценю как музыкантов многих питерских ребят. Александр Патрушин, Елена Малева — очень глубокие, содержательные музыканты. Из московских могу отметить Андрея Шейко и других ребят из класса Константина Сергеевича Колосова, который тоже преподавал у нас на кафедре.

– Удается ли посещать концерты? 

– Академические концерты я сейчас редко посещаю. Люблю фортепианную музыку. Мне нравится слушать игру Константина Емельянова, Юрия Мартынова, Павла Нерсесьяна. На органные концерты я редко хожу, но на Алексея Михайловича – обязательно.

– Помимо музыки у тебя есть какие-то увлечения?

– Так сложилось, что два основных полюса моей жизни – это храм Антипа и консерватория. Когда удается побыть наедине с книгой в тишине – это уже удача. Сейчас я читаю роман Алексея Толстого «Хождение по мукам». Мне очень нравится. 

– Кто твои любимые авторы?

– Я бы говорила не о любимых авторах, а о каких-то темах, эпохах, которые мне интересны. Для меня самое существенное – это эпоха великих потрясений, первая половина XX века – конец XIX века. Очень чувствительный и болезненный момент в судьбе России. Все эти ностальгические имперские вещи и ужасы кровавой революции – меня это все очень задевает, волнует и беспокоит. Роман Достоевского «Бесы» колоссальное впечатление оставил. И то, что я сейчас читаю у Толстого – это все та же самая линия.

Среди моих увлечений важное место занимает спорт. Я считаю, что физическое здоровье музыканта – это крайне важная тема, которую нельзя упускать из своего внимания. Свое здоровье нужно очень хорошо контролировать, особенно музыканту, который неизбежно работает со своим телом. Спина, руки, ноги – все должно быть в абсолютном порядке. Физическое и эмоциональное обязательно должно быть в хорошем симбиозе. Поэтому спорт – это один из векторов в свободное от других важных вещей время. Это фитнес, кардионагрузки, растяжка. 

– Подведем итог. Что ты считаешь самым важным в профессии музыканта?

– Я думаю, что встречное движение профессионального и духовного, которое я наблюдаю и ощущаю в себе. Это диалог с Богом. Я считаю, что я счастливый человек: через свое дело, через профессию, на которую меня Господь поставил (я сейчас это очень четко и конкретно понимаю), я познаю Бога, познаю мир, и через это познаю себя. Для меня это самое существенное в профессии музыканта. Я хочу пожелать всем просто радоваться жизни, каждому ее мгновению, потому что это все так быстро, так коротко, и не тратить время на пустую злобу и раздражение. Просто любить и очищать свое сердце, чтобы туда попадал свет любви Христовой.

Беседовала Анна Курова, IV курс НКФ, музыковедение

«Мы общались с личностями…»

Авторы :

Интервью с композитором Максимом Дунаевским 

№9 (224), декабрь 2023 года

– Максим Иссакович, сейчас Ваша профессиональная жизнь снова тесно связана с Московской консерваторией. При каких обстоятельствах Вы стали преподавать на кафедре сочинения? Что послужило импульсом к принятию такого решения?

– На самом деле много лет своей жизни я не задумывался о преподавании. Но однажды меня пригласили в Московский институт культуры на должность заведующего кафедрой теории и истории музыки. Год я заведовал, преподавал, и вдруг почувствовал, что педагогика мне интересна. Она давала возможность передать свой опыт, и это не просто слова. Но были и проблемы. По моему мнению, требования в институте какие-то «дохлые», а студенты сами не понимают, зачем учатся. Я осознаю, что не стоит все мерить по этому вузу, но наблюдения, сделанные там, заставили меня вспомнить об опыте общения с младшими коллегами.

Некоторое время назад я почувствовал большой разрыв между поколениями в профессиональном плане. Уровень многих композиторов, которые на 20–40 лет моложе меня, не совпадает с их собственными представлениями о себе, и это в большой мере зависит от того, что человек получил в учебном заведении. Для меня это был толчок. Сначала я решил просто проверить, все ли в порядке в Консерватории, верны ли мои опасения по поводу общего уровня музыкального образования. Я поговорил с Александром Владимировичем Чайковским, моим однокурсником, затем мы пошли к ректору Александру Сергеевичу Соколову (с ним я тоже вместе учился). И как-то все срослось. Теперь ничуть не жалею. Я вижу, что при определенных моих стараниях и желании помочь появляется результат.

– И как Вам Московская консерватория по прошествии стольких лет? Вы ведь ее окончили по классу сочинения в 1970 году…

– Все ли в порядке в Консерватории? Педагогический состав прекрасный, студенты хорошо занимаются. Однако требования к учащимся, как мне кажется, заметно снизились в сравнении с советскими временами.

 – Как прошли первые месяцы Вашей работы в МГК? С какими трудностями и неожиданностями Вам пришлось столкнуться?

– Трудности обычные. Мы постоянно с ними сталкиваемся в жизни, не только в педагогике. Во-первых, это взаимопонимание. Вообще для решения любых вопросов необходимо установить контакт с собеседником (соавтором, режиссером и т.д.). Не всегда, правда, сразу получается, но проблема решаема. Я это сравниваю с дельфином, который, общаясь с человеком, определяет частотный диапазон, на котором человек его услышит (а у дельфина, как известно, есть инфра- и ультразвуки). Умение установить контакт – вещь врожденная. В моей природе это есть, хоть у меня и не самый простой характер.

Второе – возможность из своей души вытащить то, что в обычной непедагогической жизни не сделаешь. Нужно стараться, чтобы твои знания сработали, чтобы мозг, как компьютер, поднял удаленные файлы на поверхность. Но это не дается сразу. С другой стороны, у нас не мастер-класс, где надо разом выложиться, а цепь занятий, на которых можно постепенно входить в контакт, в процесс передачи информации. Поэтому я люблю что-то посылать своим студентам и получать от них партитуры, записи сочинений, то есть профессионально общаться за пределами аудитории вне рамок занятий.

Еще о трудностях. Если в диалоге со студентом я чувствую, что не очень готов сейчас говорить на конкретную тему, то прихожу домой и вспоминаю или заново осваиваю материал. На следующем занятии я уже могу поддержать разговор. Думаю, ничего зазорного в этом нет. Тут многое зависит от педагога: готов он к самообразованию или нет.

– Вы готовитесь к занятиям?

– Да, готовлюсь. Это, кстати, то, что я взял от одного из своих учителей. Юрий Николаевич Холопов, во времена нашего обучения еще достаточно молодой человек, но уже профессор, всегда готовился. Каждая нотка, каждая строчка – все проработано. Он не просто это знал – чувствовалось, что он приходил готовым к конкретному занятию. Это очень организовывало – ты уже не мог сделать себе скидку.

– Мы плавно перешли к теме Вашей студенческой жизни. Расскажите, какие еще педагоги Вам запомнились и почему?

 У меня были замечательные педагоги по композиции, чтению партитур и инструментовке. По композиции мне пришлось учиться сразу у трех преподавателей. Все они были замечательные по-своему. Первые два года я обучался у Дмитрия Борисовича Кабалевского. Потом он ушел в академический отпуск, и я попросился в класс к Андрею Яковлевичу Эшпаю. Из-за конфликта с руководством он вынужден был уйти из Консерватории, а я на своем дипломном курсе оказался в классе Тихона Николаевича Хренникова, человека, знакомого мне и моей семье (отец в свое время хорошо с ним общался). Хренников, я считаю, в той ситуации поступил замечательно – он принял мои уже сложившиеся композиторские идеи.

Альфред Шнитке преподавал чтение партитур. Для меня он был представителем современного творчества высочайшего класса. Я с придыханием слушал этого немногословного молодого человека, который рассказывал о музыке, своей и чужой… Николай Петрович Раков – глыба в области инструментовки. Он необычайно интересно вел этот предмет. Каждый урок с ним – праздник! Раков был достаточно груб, как из скалы высеченный мужик! Это человек с абсолютным знанием: каждый регистр каждого инструмента он слышал сразу и говорил четким, порой грубоватым словом, как что звучит. И не дай Бог не усвоить то, что было на предыдущем занятии!

– Сурово, однако! Очень хотелось бы услышать интересные подробности Вашего общения с преподавателями по композиции.

 Я помню немало подробностей. Ни один из них не оказывал давления на своих учеников. Мысль всегда доказывалась через показ музыкальных образцов. Помню, у нас были специальные уроки, посвящённые разбору музыки. Такие занятия любил Кабалевский… Самые интересное общение было с Эшпаем. Это композитор колоссальной широты взглядов. Если Кабалевский был против моей работы в театре и «легкой», с его точки зрения, музыки, то Андрей Яковлевич с удовольствием слушал мои театральные сочинения и очень их приветствовал. Отмечу, что занятия он вел как старший товарищ. Мы всегда собирались у него группой, слушали музыку друг друга, делились мнениями. Занятия получались веселые, со смехом и прибаутками, хотя сам Эшпай был человеком очень серьезным… Хренников считал главной задачей реально помогать всем своим студентам, проще говоря, устраивать их. Вот такой у него был настрой.

Хочется обобщить, чтобы не потеряться в частностях: главное – это то, что мы общались с личностями! Кабалевский, Эшпай, Хренников, Сидельников, Денисов, Шнитке, Раков, Холопов – все это личности.

– Вы учились вместе с очень интересными музыкантами. Кого из ровесников Вы бы выделили и почему?

 Со многими своими друзьями я учился еще в музыкальной школе (мы все москвичи были). Вместе поступали в Музыкальное училище при Московской консерватории, потом учились в самой Консерватории. К сожалению, некоторые из них ушли из жизни, как, например, Михаил Юровский, который был дирижером мировой известности. Сейчас я работаю вместе с его младшим сыном, Дмитрием Юровским. Он до слез напоминает своего отца.

Очень здорово чувствовать, что рядом с тобой из дубка вырастает большой дуб. На моих глазах творчески взрослели Марк Минков, Георг Пелецис, Вячеслав Артемов. Да, мы соревновались: кто лучше напишет, кого больше похвалят. У нас было братство, но и состязательный элемент присутствовал. При этом никакой зависти не было.

– Скажите, какая современная академическая музыка больше всего Вас зацепила за последнее время?

– Мне нравится Вольфганг Рим. Я его чувствую и знаю. По-прежнему хорош Сильвестров своей свободой, я бы сказал, наплевательским отношением к тому, что происходит в современной музыке. Из западных авторов также отмечу деятельность ныне живущих итальянских композиторов. Но, если честно, сегодня я не вижу авторов, которые бы схватили тебя и не отпускали. Можно назвать лишь отдельные сильные сочинения.

– Как научить сочинять музыку, и возможно ли это в принципе?

– Композиторское дело – очень сложная и непонятная вещь. Я убежден в том, что научить сочинять нельзя. Однако нужно стараться обогатить студента различными музыкальными идеями, дать ему в руки инструменты мастерства, не навязывая при этом своих взглядов. Раскрыть потенцию ученика – вот моя задача.

– Что главное в музыке?

– Поскольку музыка – самый чувственный вид искусства, главное в ней – эмоция. Если она есть – все состоялось. Если ее нет, приходится говорить худшие оценочные для композитора слова – «это интересно»…

Беседовал Семён Суханов, IV курс, НКФ. Музыковедение

В царстве «Весны»: от снежного Рождества до летних дней

Авторы :

№5 (220), май 2023 года

Надежда Аверина – выдающийся мастер хорового искусства и руководитель Старшего хора в Детской музыкальной хоровой школе «ВЕСНА» имени А.С. Пономарёва. Еще 21 января в Большом зале «Зарядье» «Весна» дала концерт под названием «Венок рождественских песен»на котором, как и подобает их традиции, выступили все хоровые коллективы школы в полном составе. После исполнения программы Н.В. Аверина поделилась с нашим корреспондентом своими профессиональными навыками и тем, как привить детям любовь к музыке.

– Надежда Владимировна, первое, что меня поразило в концертной программе, это четкие выходы на сцену, перестановки хоров. Уделялось ли этому особое внимание?

– Естественно, мы досконально и кропотливо прорабатывали сценарий. Ведь на сцене выступало более 300 детей от 6 до 15 лет, то есть абсолютно вся «Весна», кроме начинающих «пятилеточек». Кроме того, мы хотели, чтобы это был не просто сборный концерт, где каждый спел несколько произведений и ушел со сцены, а запоминающееся музыкальное действо. Было придумано общее начало Es ist ein Rose entsprungen (немецкая рождественская песня) и совместный яркий финал. Не нашли ничего лучше doremi Ричарда Роджерса в аранжировке Ефрема Подгайца – знаменитой песни из кинофильма «Звуки музыки». Начало и конец пели все дети, даже дошкольники, что получилось очень впечатлитляюще и красиво.

Родилась еще идея объединять несколько хоров и внутри концерта. В результате у нас дошкольники пели одно произведение с первоклассниками, к хору «Жаворонок» присоединились «Кандидаты», а в финале первого отделения прозвучала словацкая народная песня Tancuj, tancuj, которую исполнили три хора!

 Идея объединения хоров всем понравилась. Это традиция «Весны»?

– Да. Дружба в коллективе – одно из самых главных условий для его создания. Но хотелось бы, чтобы ребята дружили и между хорами. Ведь не случайно, у нас в школе каждый год начинается с концерта «Осенние веснушки», когда все коллективы поют друг для друга. Здесь та же идея музыкального и человеческого взаимодействия. Конечно, было нелегко все это организовать, долго рождалась программа и сценарий концерта. Создание сценария – это огромная работа всех, но прежде всего моей главной помощницы Ирины Волосовцевой. Мы часто собирались с коллегами, обсуждали, придумывали, вплоть до конца декабря в программе происходили изменения. В результате она получилась очень интересная, хотя и не простая для реализации.

– Как Вы составляли программу этого концерта?

– Каждый концерт «Весны» у нас необычный, мы очень тщательно его продумываем. В связи с тем, что этот концерт был намечен на январь и в репертуаре всех хоровых коллективов было достаточно много музыки зимнего и рождественского содержания, мы подумали, что хорошо бы посвятить его Рождеству. Но, естественно, не ограничиваясь только рождественскими произведениями, исполнить разную музыку, как русских, так и зарубежных композиторов, а Рождество как основной вектор.

Поскольку возможности концертного зала «Зарядье» позволяют, очень хотелось также использовать роскошный орган, который не так давно был там построен, и добавить арфу, так как у нас с этого года открылся класс арфы и некоторые дети занимаются у прекрасного педагога. В результате сложилась замечательная программа. В ней принимал участие наш педагог, студент 5 курса Иван Царев (орган); Агния Мезенова (наша ученица) аккомпанировала хору на арфе. А «Венок рождественских песен» Бенджамина Бриттена исполняла на арфе наш новый педагог Мария Александровна Сакмарова.

Что еще касается названия концерта «Венок рождественских песен» – ассоциация с венком связана с тем, что венок обычно очень красочен, ведь в него вплетены разные цветы. Мы раскрасили нашу программу не только музыкой, созданной в различные эпохи, но и музыкальными инструментами, что придало ей еще большее разнообразие. Название цикла Бриттена тоже сыграло свою роль, но хочу отметить, что это мое название произведения. Ведь в оригинале оно называется A Ceremony of Carols, что в дословном переводе значит «церемония рождественских песен». Когда-то много лет назад я придумала назвать это сочинение «Рождественский венок», оно закрепилось, и все теперь так его и называют.

– Всем известно, что Вы – художественный руководитель Старшего хора. Другими хорами руководят в основном Ваши помощники, хормейстеры и выпускники школы «Весна». Помогаете ли Вы своим коллегам?

– Конечно, это счастье, что у нас все руководители хоров – выпускники «Весны», которые с детства впитали те традиции, что заложил Александр Сергеевич Пономарёв – традиции обучения и воспитания детей. Кроме того, у всех у них прекрасное консерваторское образование. И, конечно же, они очень талантливые и творческие люди. Поэтому они работают самостоятельно. Никто ничего не навязывает. У нас, конечно, есть программы, но по большому счету это формальный документ. Каждый занимается творчеством, потому что дети все время меняются и надо подстраиваться под тех ребят, с которыми ты работаешь. Они на свободе, делают, что хотят, лишь бы был результат. А результат, несомненно, есть!

– На концерте звучали произведения на иностранных языках. Как Вы разучиваете эти тексты с детьми?

– На иностранных языках на концерте пел, в основном, Старший хор, то есть детский хор «Весна». Это тоже наша давняя традиция, потому что тот репертуар, с которым мы хотим ребят познакомить огромен и очень разнообразен. Большая его часть – музыка зарубежных авторов, которую мы всегда исполняем на языке оригинала, так как только при этом условии возможно наиболее точно передать стилистику произведения. Конечно, это длительная работа. И начинается она примерно с хора «Жаворонок» и Кандидатского хора, которые обязательно осваивают чтение латинского текста и поют классическую музыку на латинском языке.

В детском хоре «Весна» много произведений на самых разных языках. Только в этом концерте звучала и латынь, и немецкий, и английский, и староанглийский (Бриттен), и даже баскский язык! Поэтому на занятиях Старшего хора постоянное внимание уделяется тексту сочинения. Это кропотливый процесс, требующий вдумчивого и глубокого погружения. Ведь важно не просто вызубрить слова и правильно их произносить, необходимо понимать содержание, хорошо знать смысл хотя бы ключевых слов. Иначе невозможно спеть выразительно, проникновенно и приблизиться к тому, что задумал композитор. Так что это большая и сложная работа, особенно на начальном этапе, но очень интересная и привлекательная.

– На концерте видно было, что дети увлечены своим делом. Как привить детям любовь к музыке?

– Первое, чему учил нас Александр Сергеевич Пономарёв – с детьми должен заниматься только тот, кто чувствует в себе к этому призвание. Занятия хором – творческий процесс, наполненный любовью к музыке и к юным певцам. Это какое-то особое сотворчество педагога и учеников, основанное на доверии, любви и вере в то, что перед тобой все дети очень способные и талантливые. А они такие и есть на самом деле, если с ними правильно заниматься. В нашей школе учатся дети совершенно удивительные, хотя и не специально отобранные – ведь большинство из них живет рядом со школой, на северной окраине Москвы в Медведково. Я часто сама удивляюсь, как они могут исполнять такие сложнейшие произведения и в таком количестве (в репертуаре детского хора «Весна» ежегодно около четырех часов музыки). Мне кажется, что многие из них гораздо способнее, чем я! И это действительно так, я не преувеличиваю.

Хорошая, настоящая музыка, атмосфера доверия и творчество на занятиях – залог успеха в воспитании певцов. Когда идет работа от души, когда ты пытаешься поделиться тем, что ты тоже очень любишь, дети постепенно заряжаются и начинают получать удовольствие от данных сочинений, преодолевая все технические сложности. На своих мастер-классах я часто говорю хормейстерам слова известного болгарского дирижера Бончо Бочева, создателя хора «Бодра смяна»: «Возможности детей безграничны, ограниченными бывают возможности тех, кто с ними работает». В этом и есть наша главная задача – самим развиваться дальше, чтобы детей научить большему.

– Основателя школы «Весна» – Александра Сергеевича Пономарёва, я, как выпускница Вашей школы, слава Богу успела застать. Какие педагогические принципы Александра Сергеевича Вы используете? 

– Все время идет развитие – это первое. Второе – дети получают очень хорошее образование и если решают быть музыкантами, то все поступают в музыкальные училища, причем не только на дирижерско-хоровое отделение, но и на теоретическое, фортепианное, становятся композиторами, органистами, вокалистами… Третье, может быть, самое главное, что дети очень любят «Весну», им нравится здесь быть, учиться, трудиться, они бегут сюда и не хотят уходить. Принципы, которые Александр Сергеевич интуитивно нащупывал, когда создавал школу, прекрасно работают и сейчас. Добавлю может быть еще один – это умение трудиться и делать свое дело по-настоящему хорошо. Это относится как к детям, так и к педагогам. Но этот труд должен быть в радость – тогда все получается. И еще раз подчеркну, что занятия и обучение музыкой, хоровым пением – это творческий, а не рутинный процесс. Творчество дает свободу, а свобода – залог развития. Более 40 лет Александр Сергеевич показывал нам это на своем примере, беззаветно служа детям, Музыке и «Весне».

– Как Вы думаете, был бы Александр Сергеевич Пономарёв доволен школой и Старшим хором «Весна»?

– Безусловно, я думаю, что он был бы очень доволен. Тем более мне об этом все время говорят наши друзья (это было и после концерта 21 января), такие как Владимир Николаевич Минин, который старается не пропускать ни одного нашего большого концерта, несмотря на свой почтенный возраст, наш любимый современный композитор Ефрем Иосифович Подгайц и многие другие. После каждого концерта они подходят и говорят, как Александр Сергеевич был бы счастлив, слушая и наблюдая за «Весной». Может он действительно нас слышит и за нас радуется…

– Каковы Ваши дальнейшие творческие планы?

– Планируется интересная и сложная работа. 20 апреля – «Реквием» Форе с симфонической капеллой В.К. Полянского в большом зале «Зарядья». 28 мая – выступление всей школы в Большом зале Московской консерватории. А завершится учебный год также значимым для нас событием – открытым уроком и выступлениями на фестивале, посвященном 150-летию С.В. Рахманинова. Он будет проходить в Тамбове и в Ивановке, и у нас будет возможность не только поделиться своим искусством, но и погрузиться в атмосферу возрожденной усадьбы композитора!

Беседовала Луиза Плетнёва, IV курс НКФ, музыковедение

«Мне нравится идея расширить репертуар…»

Авторы :

№3 (218), март 2023 года

В Концертном зале медиацентра «Дом Скрябина» в декабре прошлого года состоялся сольный концерт лауреата международных конкурсов, доцента МГК Екатерины Державиной. Исполнялись сочинения Скрябина и Метнера. Перед концертом наш корреспондент побеседовала с пианисткой.

 Екатерина Владимировна, как появилась идея соединить сочинения Скрябина и Метнера в одном концерте?

– Они современники, композиторы Серебряного века – в этом идея. Мне показалось интересным отобразить, насколько разной сочинялась музыка в то время. Принято Метнера причислять к консерваторам (и сам он себя к ним причислял), хотя это совершенно не так, ведь в его музыке масса новаций, особенно в плане ритма, метра, в плане нестандартного использования фольклора и много других особенностей. Его музыку ни с кем не перепутаешь. Но, конечно, в общем плане она находится в русле позднего романтизма, поэтому его считают более традиционным композитором. А Скрябин считается таким новатором. Может быть, поэтому их достаточно редко играют вместе на одном вечере.

– Метнер, будучи одним из Ваших любимых композиторов, долгое время по воле судьбы оставался в тени. А сейчас он все более и более популярен. Как Вы думаете, с чем это связано?

– Мне кажется, мы с пианистом Борисом Березовским много сделали для этого. Начало можно отнести к 2006 году, когда Борис организовал Первый Метнеровский фестиваль с целью популяризации его музыки. Действительно, на тот момент его исполняли мало. Таких мероприятий было четыре или пять, и последний собрал полные залы. Отчасти в этом есть и наша заслуга, что музыку Николая Карловича начали больше играть, больше знать, больше петь. Ведь огромная часть его наследия – камерно-вокальные композиции, которые он называл стихотворениями. Он брал только высококлассные тексты. Ведь часто с учетом гениальной музыки не замечаешь недостатков текста, а после музыки и текст кажется уже гениальным. А Метнер брал великолепные стихи Тютчева, Пушкина, Белого, Брюсова, также писал песни на стихи Гете, Эйхенбурга. И я очень счастлива, что сейчас его больше и больше поют. Сейчас тренд на исполнение чего-то нового, неизвестного и в этом смысле Метнер – огромный пласт русской музыки.

– Возможно, это еще связано с характером музыки, которая легко находит отклик в душе, особенно среди молодежи?

– И это прекрасно! Видимо, его время настало сейчас, как Рахманинов ему и предрекал: «Ваше время еще придет».

– Вы устроили тематический вечер. Что сподвигло Вас выбрать именно эти сочинения? Тут фирменные сказки Метнера, ранние и поздние опусы Скрябина?

– Никакой особенной идеи не было. Было желание сыграть эти сочинения Метнера. Восемь картин-настроений – его самый первый опус, который он решил представить публике. Оно немного эклектичное, но в нем – весь Метнер, какие-то особые образы, идеи, которые потом будут развиваться в будущих сочинениях. А 42-й опус – три сказки, которые обозначили рубеж в его жизни. Они посвящены А.И. Трояновской, в доме которой Метнеры жили перед тем, как навсегда покинуть Россию, поэтому здесь интересно первое название – «Русская сказка». Это абсолютно трагическое сочинение, как и весь опус.

А вот Скрябина будут звучать разные сочинения. Будут ноктюрны в духе Шопена с русским флером, Девятая соната, так называемая «Черная месса», и 5 прелюдий ор. 74. Прелюдии стали его самым последним сочинением для фортепиано, они содержат в себе наброски «Предварительного действа», мистерии.

– В Консерватории Вы преподаете на факультете исторического и современного исполнительского искусства. Почему именно ФИСИИ?

– Мне нравится атмосфера на факультете, мы все тесно общаемся, нравится идея факультета расширить репертуар. Студенты исполняют разнообразные сочинения, начиная с ренессанса до музыки, которая пишется сейчас, это поощряется и входит в обязательную программу. Они обязаны играть на разных инструментах, что тоже очень интересно. Я даю им самые разные произведения, стараюсь исходить не из своих предпочтений, а идти за учеником, узнавая, что ему ближе, что лучше выходит. И обязательно даю сочинение, которое ему трудно дается. 

– Вы были знакомы с Игорем Жуковым, одним из ярчайших интерпретаторов сочинений Скрябина. Вы вспоминаете дружбу с ним?

– Не могу сказать, что я с ним дружила. Для меня это был образец преданности своему делу. Вообще, Игорь Михайлович был «взломщиком». Он «взламывал» устоявшиеся представления и традиции в исполнительском искусстве. Но делал это не намеренно, чтобы просто играть иначе, а пытался заново прочитать текст композитора, и пытался не впустить в свою игру то, что уже было привычным для нашего уха. Удивительным образом вам кажется, что он играет не так, как привычно, но когда вы открываете ноты, то замечаете, что он абсолютно ничем не погрешил против того, что написал автор. Это потрясающее свойство, этому я всегда старалась учиться. Слушать его безумно интересно. Но с ним было сложно и ему было не легко, у него был трудный характер, он легко ругался с людьми. Вероятно, поэтому он не играл в самых больших залах и не имел той блестящей карьеры, которой был достоин.

– Вы занимаетесь редакциями Баха. Какого рода работу Вы делаете?

– Я написала аппликатуру для Гольдберг-вариаций. Это некие комментарии, а не редакция в полном смысле слова. Вот сейчас я то же самое сделала с Английскими сюитами, а в будущем хотела бы поработать над Французскими сюитами, в том числе над повторами тех или иных эпизодов в цикле – предложить свой вариант, как пример того, как это можно сделать.

– Музыканты часто впадают в крайности – либо уртекст, либо готовая редакция. А учитывая разнообразие редакций, то и глаза разбегаются. Как поступить юным музыкантам при выборе?

– Тут педагог должен помочь учащемуся. Конечно, есть смысл взять уртекст и сделать собственную редакцию. Но вместе с педагогом. Пианист должен знать все стилистические особенности, знать, как грамотно сделать динамику, украшение, артикуляцию и прочее. Я понимаю, что это большая работа, но она необходима.

– Наступает «Год Рахманинова», к нему будет приковано пристальное внимание. А что для Вас Рахманинов, как часто Вы его исполняете и даете своим студентам?

– Рахманинов – это такой святой для всех музыкантов, в том числе для пианистов. Но играть Рахманинова трудно, у меня студенты довольно мало его играют, не знаю почему, так получилось. Просто даже по-человечески его облик, его образ вызывают не просто уважение, а благоговение. Я, наверное, не встречала людей, которые бы говорили: «Не люблю Рахманинова». Он – гениальный пианист и композитор, а больше и добавить нечего.

Беседовала Айдана Кусенова, IV курс НКФ, музыковедение

«Россия – страна, которая никогда не уходит из сердца…»

Авторы :

№3 (218), март 2023 года

Несмотря на сложную геополитическую ситуацию, наша страна и Консерватория все также притягательны для обучения иностранных студентов. Мы побеседовали с одним из них. Наш собеседник – Юго Мартен (Франция), студент V курса по специальности «фортепиано».

– Юго, Вы учитесь в Московской консерватории. Что послужило главным критерием в выборе образования в российском вузе?

–Я давно люблю русскую культуру и особенно русскую музыку, в ней есть что-то очень глубокое и искреннее. Также, русские музыканты меня больше всех впечатляют своей игрой – на мой взгляд, только они объединяют три главные качества настоящего музыканта: уважение к тексту композитора и знание его творчества, великолепную блестящую технику, включая разнообразный звук и певучие линии, и, что важнее всего, они представляют собой развитую личность с высоким пониманием музыки в целом. По этой причине я решил учиться в России.

– А в чем, по Вашему мнению, заключается специфика русской школы педагогики?

– Мне кажется, что главная специфика русской школы – умение развивать человека, а не только технику. Как? С помощью уроков, которые не связаны напрямую с музыкой, например, философия, история искусств и т.д. Мне кажется, что в России сохранилось то, о чем говорят великие на протяжении веков – хороший музыкант должен развивать себя и свой внутренний мир. Это сказал Скрябин Рубинштейну, а Рубинштейн – Горовицу. Еще и Нейгауз писал, что «источник красоты искусства – душевная красота человека, которую надо воспитать».

– Во Франции достаточно высоко оценивают российских музыкантов?

– Во Франции уважают и почти восхищаются российскими музыкантами, особенно их техникой, но не совсем знают и понимают – что такое Россия. Я помню, как мы слушали Рихтера, Гилельса, Луганского, при этом не зная подробно о сути и глубине их игры. Обычно люди не всегда в курсе преимуществ российской консерватории, но понимают, что такое образование очень ценное.

– На данный момент ситуация в мире очень нестабильная: многие иностранцы покидают Россию, на Западе «отменяют» нашу культуру, высылают дипломатов и отказывают в контрактах деятелям искусств. Что Вы думаете по этому поводу? Пришлось ли столкнуться с какими-либо трудностями?

– Мне кажется, что с пребыванием в России иностранцу нет ничего сложного. Всем понятно, что я музыкант и не занимаюсь политикой. Поэтому люди относятся ко мне также, как и ко всем частным лицам – с уважением и добротой. Искусство имеет свои территориальные особенности: оно без границ, потому что сделано не гражданином, а человеком, не для жителей какой-нибудь страны, а для человечества. На мой взгляд, искусство – самая успешная и ясная форма трансцендентности, которая является его главной целью. Сейчас искусство больше всего нужно всем людям во всех странах.

– Планируете ли Вы после окончания консерватории поддерживать культурные связи с Россией?

– Даже если бы я и хотел порвать связи с Россией, я бы не смог. Россия – страна, которая сразу просачивается в сердце и никогда из него не уходит. Конечно, я буду поддерживать культурные связи с Россией, поскольку они мне нужны для саморазвития. 

– Русская культура очень часто не так проста и понятна человеку другой нации. Насколько было тяжело приспосабливаться к местному менталитету?

– На самом деле, принимать русский менталитет было не самым сложным в России. Конечно, есть особенности. Например, мало кто улыбается незнакомым по дороге, или, если что-то непонятно, люди повторяют информацию не медленнее, а просто громче и такими же словами. Но все делается искренне. Здесь человек растет не только через работу или учебу, но и через личные связи. Россия – это прежде всего народ, состоящий из людей с большим сердцем. Отношения с ними не всегда были легкими, но всегда интересными, страстными. Несколько из этих знакомств переросли в близкую дружбу, другие, наоборот, исчезли из моей жизни, но все равно обогатили понимание русского менталитета.

– Расскажите о своем опыте: какие самые запоминающиеся и яркие впечатления были во время обучения в России?

– Ярких впечатлений было много. За все годы, которые я провел здесь, самым запоминающимся моментом было мое выступление в Большом зале консерватории – на первом курсе мне удалось поучаствовать в Гала-концерте. И с каким произведением! Это была поэма «К пламени» Скрябина. Выступление стало по-настоящему особенным для меня, потому что, во-первых, это было в БЗК – на исторической сцене, где играли мои любимые музыканты. Во-вторых, это произведение Скрябина занимает особое место в моем сердце, его я играл больше любого другого, на разных сценах и почти каждый год, начиная с первого курса. Оно будто живет со мной, как друг.

– Мне известно, что Вы также пробовали себя в композиции. Какими оказались успехи в этой сфере творчества?

– А вот и второй, очень значительный момент жизни в Консерватории – исполнение моего Квартета! Я сердечно благодарен всем исполнителям: Марии Петуниной, Валерии Толмачевой, Кристине Курвиц и Семёну Пахомовичу!

 И что представляет собой Ваше сочинение?

– Это трехчастный струнный квартет, основанный на фуге. Мне казалось, что именно фуга наиболее адекватно подходит для того, чтобы передать ощущение, которое направляло процесс всей работы, ощущение потерять что-то, чего еще даже не существовало. Поэтому Квартет называется «Потерянный мираж». Я не хотел заключать себя в определенную стилевую манеру – Квартет написан во французском пост-романтическом стиле, но с выходами в модерн и иногда даже в атональность, когда того требует музыка. В его заключении я хотел передать трагическое ощущение смерти после тщетных поисков миража, которого, как мы понимаем, не существовало с самого начала.

– Желаем успеха на этом поприще! Строите ли Вы какие-то творческие планы на ближайшее время? Если да, то какие?

– В ближайшее время планы довольно обычные: играть на сцене сольно и с другими музыкантами, певцами и оркестром. После окончания Консерватории мне хочется участвовать в международных конкурсах, продолжать выступать на сцене, сочинять больше музыки и даже написать трактат по инструментовке. Мне также хотелось бы попробовать себя в дирижировании оркестром, но времени на это уже не хватит, к сожалению.

– Заканчивая наш разговор, хочется задать вопрос – какой совет Вы дали бы иностранным студентам (европейцам, в частности), которые желают обучаться в России?

– Самый главный совет европейцу – не бояться! В начале будет тяжело и с языком, и с культурой, но стоит потрудиться. В итоге Россия может дать вам то, что вы даже не можете себе представить.

– А что особенного она дала Вам?

– Здесь я встретил Анастасию Бородкину, прекрасную русскую девочку с чувствительной щедрой душой, которая стала моей женой! При всем этом она очень талантливый музыкант, благодаря ей мне открылось многое. Я даже думаю, что каким-либо другим способом очень тяжело полностью войти в русский мир.

Беседовала Мария Чилимова, IV курс НКФ, музыковедение

Фото из личного архива автора

Провожая «Год Скрябина» открываем «Год Рахманинова»

Авторы :

№2 (217), февраль 2023 года

Заслуженная артистка РФ, известная пианистка и доцент Московской консерватории Екатерина Мечетина в течение года неоднократно выступала на сцене концертного зала Мемориального музея А.Н. Скрябина, давала мастер-классы, была членом жюри конкурса «Стипендия им. А.Н. Скрябина». 30 декабря в Музее состоялся ее традиционный предновогодний сольный концерт. Там же наш корреспондент побеседовала с пианисткой:

– Екатерина Васильевна! Вы являетесь давним другом нашего Музея. Как долго продолжается эта дружба?

– Последние лет семь минимум. Так сложилось, что каждый год перед Новым годом, «под елочку», я выступаю с сольной программой. И это стало традицией. Но такая активная дружба началась примерно в 2015 году, а может и раньше. Впервые я выступала в музее еще будучи школьницей, почему бы это не считать началом дружбы? В таком случае – с девятого класса! Последние годы сотрудничество стало активным – это и концерты, и участие в проектах Московского департамента, и конкурсы, и мастер-классы. Последний приход был очень приятным… 

– Какие у Вас впечатления от прошедшего года?

– Это был «Год Скрябина» и он у меня связан с проектами Музея. Самым ярким событием стал Конкурс Скрябина, где его сочинения играли молодые начинающие музыканты, а то и вовсе дети. И это так впечатляет, в их игре слышна такая искренность! Я не всех участников слышала, но верю, что они все замечательные. И по окончанию конкурса за всеми музыкантами мы потом следим. Вот, например, Андрей Гончаров сейчас победил «Бронзового Щелкунчика». Детки, которые в таком юном возрасте играют Скрябина не могут быть ординарными – в этом их достоинство.

– В школьной программе не часто встречаются сочинения Скрябина. Насколько исполнение его музыки детьми отличается от исполнения взрослых?

– Думаю, что приблизительно настолько же, насколько отличается Моцарт или Шопен. Хотя Скрябин, конечно, более сложный. Но, тем не менее, если у человека есть врожденное чувство музыки, то у него в любом возрасте все получится. Дело не просто в чувствительности, когда это идет на мало осознанном эмоциональном уровне, а дело в музыкальной чуткости, которая всегда связана с интеллектом. А ум ребенка виден сразу. Ребенок, недостаточно развитый интеллектуально и эмоционально, не сможет сыграть ни Шопена, ни Скрябина. В этой музыке нельзя «выехать» на чистой виртуозности. Нужно обладать чувством звукоизвлечения.

– Попадались ли Вам юные пианисты, которые обладают таким чувством?

 Этому, безусловно, учат педагоги. Особенно этим славится русская фортепианная школа, конкретно даже «пением» на рояле. Но в Скрябине «пением» не обойтись. Его «мистические звучности», «мерцания» в высоком регистре, глубокие басы и прочее требуют большего. Из недавних впечатлений могу вспомнить Михаила Трошкина. Я его недавно встретила на конкурсе в Новосибирске. Видно, что он подрос за истекший год, там он исполнил Пятуюю сонату Скрябина исключительным образом. Это одно из серьезнейших впечатлений, удивительно, как юный музыкант 18 лет умеет создавать звуковые миры. А для Скрябина это важно, это одна из звукорежиссерских задач, когда ты конструируешь звуковой объемный стерео-мир. К слову, я сама к Скрябину подступилась в гораздо старшем возрасте.

– А как Вы оцениваете уровень участников мастер-классов?

– Дети все были разные. Ну вот, например, одна девочка честно призналась, что недавно сменила статус – перешла с хоровой певицы в пианистку. С другой стороны, был мальчик из Гнесинки Иван Чепкин – исключительный талант, с настоящим сложившимся пианистическим мастерством, со своим не боящимся взглядом, со своими исполнительскими канонами. С такими детьми всегда интересно. И дело не только в оснащении. Оснащение – это только средство для более глубокого разговора о сути исполняемой музыки. Разговор ведется о том, что конкретно хотел вложить туда автор, и насколько исполнитель вправе корректировать авторское слово. Я склоняюсь к тому, что исполнитель не должен становиться вровень с автором. Авторский текст всегда первичен (хотя и есть гении, которые могут встать на один уровень). С Ваней мы поднимали философские темы, вопросы самого факта профессии исполнительского интерпретатора, это было невероятно интересно. Даже публика молча включилась в нашу дискуссию, и по окончанию каждый ушел (и я, в первую очередь!) с новыми размышлениями о наших вечных вопросах.

– В том числе о Скрябине? 

 Да, в том числе и о Скрябине, особенно если учесть тот факт, что Скрябин – композитор-исполнитель. А таких в истории музыки было не так много, на самом деле. И если композитор является одновременно исполнителем своих сочинений  это совершенно другая история. Когда композитор сам владеет инструментом, тогда он двигает исполнительское искусство вперед. Так было и со Скрябиным. Но это и непреодолимая ситуация – он развил исполнительское искусство настолько, что никто не смог пойти дальше. Прокофьев, Шостакович и другие – они пошли своим особым путем. А Скрябина не продолжил никто. Может быть это еще впереди. Я сужу по современным композиторам, когда вижу, что они вдохновляются Скрябиным, в том числе, идеей синтеза искусств. Это – идея будущего, и в этом Скрябин опередил свое время. 

– Кто из современных композиторов, по-Вашему, подхватил идеи Скрябина? 

– Скоро я буду участвовать в проекте Олега Пайбердина совместно со звукорежиссерами, где буду исполнять его фортепианный цикл «Дамы филармонического общества». Звукорежиссеры предупреждают меня, что я во время игры услышу что-то неслыханное. А ведь это ничто иное как развитие идей Скрябина. Тут даже стоит вспомнить один из первых советских электроинструментов, который получил название «АНС» – Александр Николаевич Скрябин. А сегодня мы уже не мыслим себя без электронных инструментов. Поэтому в Скрябине идеи на несколько веков вперед  это точно.

– Совсем недавно Вы исполнили на «Пяти вечерах» цикл Олега Пайбердина «Дамы филармонического общества» и Сонату «2022» Ефрема Подгайца для домры и фортепиано. Чем для Вас интересна современная музыка? 

– Я убеждена в том, что если исполнитель чувствует свою ответственность перед музыкой как таковой, а не только перед собой, то он понимает, что вне контакта с композиторами он не будет включен в процесс. В таком случае задача – найти «своего» композитора. Найти автора, который близок тебе по духу, и которому ты оказываешься близок как исполнитель. Потому что у композитора есть внутреннее ясное слышание своего сочинения, даже если он сам не может его воспроизвести на инструменте. А Олег не профессиональный пианист, но, тем не менее, у него ясный внутренний слух. И потому в дело вступает исполнитель, который приходит со своим взглядом и со своими исполнительскими возможностями и техническими ограничениями. Когда эти два взгляда встречаются, дальше все зависит от композитора: либо он идет на поводу опытного исполнителя и отдает ему «на откуп» некоторые решения, доверяя ему полностью; либо композитор ставит очень твердые интерпретаторские рамки.

– Какой путь для Вас предпочтительнее? 

– К обоим путям я отношусь с уважением. Во втором случае если композитор четко знает, чего он хочет, то он это все выписывает в нотах. А профессионализм исполнителя заключается в том, чтобы уметь прочитать нотный текст. И этому меня научил Родион Константинович Щедрин, который обращал внимание на каждую деталь, например говоря, что «я написал это не потому, что мне больше нечем было заняться». Для меня это было большим собственным развитием, а теперь я объясняю это своим ученикам. Например, играя Бетховена ребята по неопытности игнорируют какие-то детали или нюансы, на что я говорю: как ты так можешь? Ведь это только потому, что Бетховен не может подойти и пальцем показать тебе в нотах, как это могут сделать современные композиторы. Это меняет взгляд на многие вещи. Тогда исполнитель всегда старается быть в диалоге с любым композитором. И это большое счастье, когда с ним можно сесть за один инструмент и поговорить. 

– Ваш новогодний концерт соединил уходящий «Год Скрябина» и грядущий «Год Рахманинова». Чем для Вас ценен Рахманинов?

 Рахманинов – мое все. Рахманинов близкий мне человек. Я, конечно, общаюсь с ним через музыку, но тут важны свидетельства, письма, воспоминания, статьи. Например, в свое время мне в душу запала его статья «10 признаков хорошей фортепианной игры». Это так «по-рахманиновски»! И в этом его простота, скромность и интеллигентность. Он был аристократичен во всех своих проявлениях – в музыке, в жизненном пути, в своей общественной деятельности. И находясь сейчас в преддверии юбилея мы все больше начинаем о нем говорить. Стоит вспомнить прошедший конкурс Рахманинова, который еще больше популяризовал его музыку. Любые великие деятели искусства нуждаются в постоянном напоминании, о том, что они у нас есть. Хорошо иметь возможность лишний раз поговорить и признаться им в любви. Особенно это важно для подрастающего поколения, ведь они открывают для себя этих личностей. 

– А как открыли их для себя Вы?

– Я помню свое первое знакомство с Шопеном, с Рахманиновым… Я трепетала, будучи ребенком, и понимала, что прикасаюсь к чему-то совершенно немыслимому. Причем понимала я не только потому, что мне нравилась эта музыка, но и потому как благоговейно их имена произносили мои педагоги и мои родители. Мне всегда говорили: «Ты сейчас будешь играть РАХМАНИНОВА», а дети ведь ловят такие детали, и я чувствовала, что это что-то священное. 

В школьном возрасте я перечитала много литературы о нем, и, надо сказать, что он влюблял в себя как в человека. Как мальчик, который пишет музыку для своих близких или для Верочки Скалон, в которую был влюблен. Заглядывая в его юность, я видела его, будто он мой старшекурсник. Конечно, на более взрослом уровне к его музыке начинаешь относиться иначе. 

Но вместе с этим Рахманинов – мистический композитор. Все пианисты его любят особой любовью, но кого ни спроси, то почти у каждого есть жизненная, возможно переломная история, где музыка Рахманинова была либо наводящей, либо судьбоносной!

Беседовала Айдана Кусенова, студентка НКФ, музыковедение

«К сожалению или к счастью, но волнение не уходит…»

Авторы :

№8 (205) ноябрь 2021 года

Светлой памяти профессора Ю.А. Евграфова посвящается

(08.10.1949–21.09.2021)

Фото: Александр Ведерников

Галина, Вы взяли первое место в IV Международном конкурсе хорового письма имени А.Д. Кастальского в номинации «Аранжировка народной песни для хора». Рассчитывали ли Вы на такой высокий результат?

Совершенно не рассчитывала. Мой профессор по специальности и аранжировке, Юрий Анатольевич Евграфов, позвонил мне и предложил эту идею. Я отправила заявку без каких-либо ожиданий буквально в последний день приема.

Почему именно такая номинация? Вы интересуетесь фольклором?

Обработка русской народной песни «Тунный звон на Енисее» была написана еще на четвертом курсе Консерватории в рамках курсовых хоров и исполнена хором старших курсов на отчетном концерте в Рахманиновском зале. Каждый четвертый курс сдает такое задание. Но фольклором я действительно интересуюсь, очень люблю народные песни разных стран.

А за два года до победы в Конкурсе Кастальского вы получили III место в III Всероссийском музыкальном конкурсе (2019). Расскажите, как происходили те творческие испытания.

Тот конкурс я всегда вспоминаю с теплотой, он очень много мне дал в профессиональном плане. Конкурс сложный: в нем несколько туров: каждый раз нужно дирижировать разную программу, играть партитуру на третьем туре. Я работала с хором «Мастера хорового пения» (руководитель Л.З. Конторович). После этого конкурса я стала увереннее в себе и в работе с хором.

У многих музыкантов есть свои кумиры, на которых хочется ориентироваться. Назовите дирижеров, на которых Вы равняетесь, и тех, которые повлияли на Ваш стиль.

Нужно отметить, что мне повезло с моими педагогами. На каждом этапе я училась у мудрейших преподавателей: Любовь Викторовна Коваль (в школе), Ольга Николаевна Мартынова (в колледже), Юрий Анатольевич Евграфов (в консерватории). Кроме того, я имела счастье несколько раз работать и петь в составе Камерного хора МГК под руководством В. Юровского. Это было очень сильно. Гениальный музыкант и простой человек. Помню, неоднократная работа над концертным исполнением опер с М. Плетнёвым меня тоже покорила.

Сейчас Вы работаете с разными коллективами: например, хор Кафедрального собора Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии, детские хоры в детской музыкальной школе №66. Как находите подход к каждому коллективу?

Камерный хор Кафедрального собора Magnificat – любительский. В хоре много людей с крепким музыкальным образованием, но есть и те, кто даже ноты не знает. А подход находить мне легко, я даже не задумывалась об этом. Скорее всего, это врожденное. Нужно чувствовать общую атмосферу коллектива и каждого его участника. Ну и любить свою работу.

Бывает, что хор готовится к концерту, на котором нужно исполнить определенную программу. Но чаще, наверное, именно руководитель отбирает музыку для хора. Как Вы подбираете репертуар для своих коллективов?

Репертуар, как правило, задается определенными концертами, конкурсами, событиями. В Кафедральном костеле это исключительно духовная музыка на латинском и русском языках. И репертуар надо подбирать к какому-то конкретному празднику. Например, на Рождество готовить произведения только на определенные тексты.

Расскажите о своих любимых находках и работе над такими произведениями.

Я безумно люблю музыку эпохи Возрождения и современную музыку, поэтому работа над каждым произведением – это отчасти находка. Что касается детских коллективов, то тут все просто – главное, чтобы программа была разнообразная (классика, народные песни, современные песни) и детям было интересно.

Насколько мне известно, Вы часто выезжаете за границу на гастроли Китай, Япония, Австрия, Словакия. Поделитесь впечатлениями о запомнившихся выступлениях во время таких поездок.

Я много гастролировала как участник Камерного хора МГК (основатель Б.Г. Тевлин, руководитель и дирижер А.В. Соловьев). Самая яркая поездка это, безусловно, Япония. Причем мы там были дважды (после второго и пятого курсов). На каждом концерте аншлаг, бурные аплодисменты, слова благодарности. Петь в такой атмосфере одно удовольствие. И Токио, конечно, покорил. Мы не только выступали каждый день, но еще и успели посмотреть город. Исполнилась детская мечта посещение Диснейленда!

Постоянное участие в конкурсах, концертах, гастролях — это большая психологическая нагрузка как для дирижеров, так и для участников хора. Перед какими выступлениями Вы волновались больше всего? Или с опытом сценическое волнение уходит?

Не знаю, к сожалению или к счастью, но волнение не уходит. И все же ты с каждым новым разом учишься с ним справляться. До сих пор самым волнительным для меня было выступление на третьем туре Всероссийского конкурса при работе с профессионалами  хором «Мастера хорового пения». Было очень сложно настроиться, и я справилась только благодаря поддержке моего профессора Юрия Анатольевича Евграфова и близких людей. Помню как вчера этот момент, когда ты стоишь за кулисами и тебя объявляют… Сердце колотится, хочется убежать! Но ты просто идешь и делаешь свое дело. Так уверенно, как можешь. За спиной сидит огромное жюри, которое оценивает каждое твое слово, каждый твой жест, а ты уже в потоке и думаешь исключительно о музыке. Для этого нужна крепкая воля, которой должен обладать каждый дирижер.

Дирижеры и педагоги постоянно взаимодействуют с большим количеством людей  не только во время концертов, но и во время репетиций. Во время пандемии Вы не боялись заразиться? Как ситуация с коронавирусом отразилась на творческом процессе?

— Пандемия закрыла все. Особенно в первую волну. Я, как и все, сидела дома, не было никакой работы, музыкальные школы работали дистанционно. Хор по Zoom – это абсурд, но приходилось выкручиваться и как-то этим заниматься. А вот после выхода из карантина были заметны изменения – уровень очень упал, приходилось заново нарабатывать все навыки. Зато все соскучились и занимались с особым рвением.

Беседовала Елизавета Петровская, IV курс НКФ, музыковедение