Оперы Рихарда Вагнера на
российских сценах ставятся не так часто. Традиционно великие музыкальные драмы XIX века можно увидеть в Мариинском театре, который лидирует в этом
отношении. Там были поставлены почти все оперы немецкого композитора, которые входят
в программу каждого театрального сезона. В Москве вагнеровские шедевры звучат
намного реже. Однако в 2013 году ситуация изменилась – опера «Тристан и
Изольда» вошла в постоянный репертуар театра «Новая опера»
им. Е.В. Колобова.
Возрождение
«Тристана и Изольды» на московской сцене произошло в юбилейную дату – в год
200-летия со дня рождения Вагнера. К первым показам были привлечены исполнители
из Европы: в частности, партию Изольды пела Клаудиа Итен из Швейцарии, а партию Тристана –
немец Майкл Баба. Режиссер-постановщик Никола Рааб имел на этот
счет определенные соображения. Русские певцы, по его мнению, еще не готовы для
столь сложных партий, поэтому для них необходимы наставники, которые расскажут
о тончайших нюансах и деталях. В этом году эту оперу уже представляли русские
певцы. В настоящее время партию Тристана поют Михаил Губский и Вениамин
Егоров, партию Изольды – Елена Поповская и Ольга Терентьева.
Уже семь
лет спектакль Николы Раабы, созданный в соавторстве с художником Джорджом
Суглидесом, живет на сцене «Новой оперы». Прообразом для постановки
послужили эскизы Альфреда Роллера к общеизвестной версии 1903 года (за
дирижерским пультом тогда стоял Малер). Основной идея декораций – создание
необходимого внешнего фона, акцентирующего внимание на собственно трагической
истории двух возлюбленных. В частности, в начале первого акта море, замок и
обрыв рисуют картину безмятежности, ведь история только начинается. Оформление
трюма корабля перекликается с томлениями и метаниями яростной Изольды.
Далее – изумительный, но неживой романтический сад, в котором возлюбленные испытывают любовный восторг, неотделимый от их смерти. Второй акт воспринимается как происходящее где-то в космосе: это усилено специальными свето-эффектами, отражающими звездное небо. В последнем действии разбитая лодка, на которой сидит раненый Тристан, «предсказывает» трагическую развязку драмы. И Изольда уже появляется как будто из другого мира – их последняя сцена разыгрывается между мертвых берез. Режиссер пытался придать постановке статичность, сделать акцент не на внешних моментах, а на собственно вокально-оркестровой симфонии. Поэтому герои практически неподвижны, они – просто олицетворение музыкального процесса этой оперы, глубин Вагнера-драматурга.
В
музыкальном плане опера воспринимается достаточно тяжело, но тем не менее самые
выдающиеся разделы – вступление, любовный дуэт из второго действия, вступление
к третьему и финальный эпизод Liebestod были исполнены превосходно. Бессменным
дирижером вагнеровских полотен в «Новой опере» является Ян Латам-Кёниг.
Он еще в 2008 году заявил о себе, дирижируя с «Лоэнгрином». Многие
музыкально-театральные критики могут обвинить его в старомодности, излишней экспрессии.
Но как раз именно в ней и состоит необходимый для вагнеровской музыкальной
драмы эффект.
Публика
приходит на эту оперу, чтобы слушать музыку. Минимальные декорации и
статичность действия в этом только помогают. Конечно, четыре часа и сорок минут
для непросветленного слушателя покажутся каторгой. «Ну что тут такого, стоят и
поют без остановки» – такую реакцию можно регулярно наблюдать у человека,
который впервые посетил оперу Рихарда Вагнера. Но среди сонных мужчин есть и
восторженные дамы, которые жаждут услышать вагнеровскую историю любви и смерти
Тристана и Изольды.
…Социокультурная ситуация в значительной степени изменилась. Для многих слушателей и зрителей поход в театр является самоцелью. В «Тристане» нет ни ярких сцен, ни ехидных интриг, где можно посмеяться. Эта опера ориентирована на другой тип восприятия. Ключевым является прочувствование важнейших коллизий мироздания на основе предложенной сюжетно-сценической ситуации и подкрепленной магнетизмом музыкального воздействия. И в этом отношении постановка «Тристана и Изольды» Рихарда Вагнера в «Новой опере» вполне отвечает этим задачам. Ведь не исчезли те слушатели, которые приходят в музыкальный театр пережить потрясение от художественного воздействия этой великой музыкальной драмы.
Ежегодно весной историко-теоретический факультет
Московской консерватории проводит всероссийский конкурс учащихся средних
учебных заведений, который назван в честь Юрия Николаевича Холопова.
Традиционно в нем представлены три номинации – теория музыки, история музыки и
композиция. Состав жюри практически бессменный: теоретическую номинацию
представляют проф. Т.С. Кюрегян и доц. Г.И. Лыжов;
историков музыки оценивают декан ИТФ, проф. И.В. Коженова и
зав. кафедрой истории русской музыки проф. И.А. Скворцова (в
нынешнем году ее заменяла преп. Я.А. Кабалевская); композиторов
испытывают проф. Ю.В. Воронцов и декан факультета,
проф. А.А. Кобляков при участии доц. Г.И. Лыжова. В этом
году в связи с отъездом Т.С. Кюрегян на втором туре с конкурсантами
общалась доц. Е.М. Двоскина, старший научный сотрудник института
искусствознания и преподаватель ССМШ им. Гнесиных, ученица
Ю.Н. Холопова.
На конкурсе, в основном, присутствуют только сами
участники. Даже преподаватели московских колледжей, в частности, АМУ при МГК или
МГИМ им. А.Г. Шнитке, которые регулярно присылают своих подопечных,
не балуют консерваторию своим посещением. В свою очередь и жюри не всегда
получает возможность делиться своими соображениями об уровне подготовки, о
требованиях к ответам. Почти традицией стало отсутствие обратной связи.
Необходимость установить хоть какой-то внешний контакт явилась стимулом для
предлагаемого вниманию читателей интервью. В нем наш корреспондент беседует с
двумя членами жюри прошедшего конкурса – доц. Г.И. Лыжовым и
доц. Е.М. Двоскиной:
–
Григорий Иванович, как возник данный конкурс? Какие
первоначально были поставлены цели и задачи?
– Г.Л. Конкурс имени Юрия Николаевича Холопова впервые проводился в 2007 году. Тогда была осознана необходимость навести мосты между школой и вузом. Теоретический факультет МГК решил начать испытания потенциальных абитуриентов несколько раньше, чем они придут на приемный экзамен, наладить общение с ними именно на стадии, когда они еще выбирают вуз, дать им возможность ближе познакомиться с требованиями приемных экзаменов. Но, прежде всего, конкурс существует для того, чтобы у молодых людей пробудились творческие силы, чтобы они поверили в эти силы и попробовали себя в разных формах работы. Соревнуются композиторы, теоретики и историки музыки преимущественно из числа студентов III–IV курсов, хотя не запрещается принимать участие и более молодым. Задания конкурса рассчитаны, скорее, на выпускников.
– В Московской
консерватории достаточно выдающихся ученых и педагогов, но конкурс носит имя
именно Юрия Николаевича Холопова. Почему?
–Г.Л.Конкурс носит имя
Холопова не случайно. В 2002 году, когда подобного рода студенческие состязания
были редкостью, Юрий Николаевич вместе с сестрой Валентиной Николаевной, также
профессором Московской консерватории, провели в своей родной Рязани на базе
местного музыкального училища теоретическую олимпиаду для студентов. Вообще,
Юрий Николаевич всегда уделял большое внимание довузовской ступени
музыкально-теоретического образования. Со студенческих лет он работал в
«Мерзляковке», в поздние годы вел гармонию в ЦМШ; потом уже, в 90-е годы, его
заменила там В.С. Ценова. Юрий Николаевич не просто с высот вузовской
ступени курировал среднее звено. В ЦМШ он вел лекционные занятия и проверял
задачи у всей группы, а Валерия Стефановна и Елена Николаевна Абызова вели
практические занятия.
– Во-многих учебных
заведениях есть теоретические олимпиады, которые в какой-то мере подменяют
вступительные экзамены. Как Вы считаете, может ли конкурс Холопова заменить
вступительные испытания так, чтобы полученные баллы переносились автоматически
на вступительные, а победившие конкурсанты были бы освобождены от сдачи
экзаменов?
– Г.Л. Я думаю, что это нереально. И не
только потому, что требования конкурса отличаются от вступительных. Это другой
жанр. Впрочем, лауреаты конкурса и сейчас имеют дополнительные небольшие баллы,
которые идут в счет на вступительных экзаменах. Хотя мне кажется, что не надо
ставить экзаменационную комиссию в какую-то зависимость, потому что это другая
ситуация. Конкурс – это свободное соревнование.
– Е.Д. Мне тоже кажется, что тот
человек, который выигрывает конкурс Холопова, и так оказывается в лидерах. Ему,
скорее всего, не придется на вступительных экзаменах спасать себя за счет
конкурса.
– Елена Марковна,
Вы в этом году первый раз входите в состав жюри. Какие у Вас самые яркие
впечатления?
– Е.Д. Мне чрезвычайно интересно было
увидеть панораму студентов разных городов, наложение нескольких вариативностей
друг на друга – разной степени подготовки, разной степени обученности, отличия
личного склада самих отвечающих. И, конечно, мне было азартно наблюдать, как
покажут себя участники в разные моменты: оказывается, что человек может,
совершенно растерявшись в одном виде работы, вдруг предстать сильным в каком-то
другом виде. Это даже было особо отмечено: кроме общих премий, которые означают
более или менее гармоничную картину во всех видах деятельности, были выданы
специальные призы за отдельные виды конкурсных испытаний. Например, мне ужасно
понравились две разные мазурки, «приготовленные» из одних и тех же
«ингредиентов». В этом испытании раскрылся некий знак качества работы
музыковеда – умение сделать. Если ты такой «вед», то сделай так, как ты
об этом «поведал». Это всегда был лозунг Юрия Николаевича: умение сделать
есть доказательство того, что ты это понял. Иначе все – пустые разговоры.
– Г.Л. Это способинская школа!
– А как Вы
оцениваете общий уровень профессиональной подготовки? Что следует требовать от
будущих участников конкурса и к чему следует стремиться самим педагогам,
которые этих участников к конкурсу готовят?
– Г.Л. По большому счету, к сожалению,
приходится видеть, что картина в целом не очень меняется. Известные недочеты
анализа или игры, которые бывали раньше, они в том или ином виде продолжают
всплывать. И это, конечно, не очень здорово. Говоря про неутешительную картину,
я имел в виду то, что в России отсутствует согласованная единая, обкатанная,
обсужденная на многих педагогических собраниях система подхода к музыкальной
форме и гармонии. С одной стороны, разноголосица и свобода мнений – это хорошо.
Но, с другой стороны, тут речь идет не о свободе, а о несогласованности. Педагоги
должны сделать шаг навстречу друг другу, и это дело не учеников.
– Елена Марковна,
что Вы думаете на этот счет?
– Е.Д. Я бы не сказала, что первый
недостаток, который бросается в глаза как предмет опасения – отсутствие единого
выработанного подхода к форме. Конечно, все мы знаем, что существуют разные
методики обучения форме. В одних городах принята одна, а в других иная. Но, мне
кажется, порок в подходе к анализу проявлялся не в том, что форму оценивали с
разных точек зрения, а в том, что самим предметом рассмотрения становилось не
то, что должно быть. Зачастую смазывался фокус анализа, когда через запятую нам
могли сообщить, что вот здесь форма периода, а вот здесь «драматический ход на
секунду вверх»; в одном случае нас пугают драматическим эффектом уменьшенного
септаккорда, а в другом случае находят «трагизм нисходящего мелодического
движения». Вчера я сразу вспомнила, как Юрий Николаевич реагировал на такие
реплики: «Покажите, в каком такте здесь лирика?!»
На элементарном уровне мы должны, выражаясь
фигурально, делать примерно то, что проходится в третьем или четвертом классе
по русскому языку – расставлять знаки препинания. Где ваша запятая? Где точка с
запятой? Как вы члените? Где смысловые цезуры, и какова иерархия этих смысловых
цезур? Вот, собственно, то, о чем мы говорим при анализе форм на этом этапе.
Аналог запятой в музыкальной форме – каденция, она тоже бывает разная; где-то
запятая будет, где-то точка с запятой, где-то точка. Нам важно понимать, как
эти каденции расположены в форме, каково их соотношение между собой – где
каденция более сильная, где каденция более слабая, где у нас кончилась часть, а
где фрагмент части. Нам важно, чтобы хоть на этом уровне был общий разговор.
– А как обстоят дела с гармонией?
– Е.Д. Когда же конкурсант переходит к анализу гармонии,
недостаточно тыкать в книжку пальчик – где какой аккорд. Гармония, как
известно, – наука не только об аккордах, но и об их связях. Вот мы и должны
говорить о том, как устроен оборот, какова гармоническая идея того или иного
участка формы. Мне кажется, об этом будет легче договориться нам всем по
России, чем решить, чем мы меряем сонатность – репризой побочной партии или
уровнем разработочности. Об этом договориться труднее. Есть резоны и для того,
и для другого, вопрос в том, кто и какие резоны больше готов принять. Но нет
резонов для того, чтобы вместо того чтобы понять, как устроено сочинение, вы бы
бегали за ним как энтомолог с сачком, пытаясь накинуть на бабочку
композиторской идеи сачок какой-то общей фразы. Бабочка в этом сачке будет
биться, потому что она не рождена для того, чтобы собой этот сачок заполнять!
– Какое же возможно решение наиболее сложных
аналитических задач?
– Е.Д. Есть два рода вопросов, которые
студент задает себе, глядя на сочинение, когда его анализирует. Один вопрос
правильный, а другой – неправильный. Один вопрос: «Как это можно назвать?» – и
это вопрос неправильный. А правильный вопрос: «Что это?» – онтологический.
Плохо, когда сидит студент и говорит: «это можно назвать связкой, эпизодом или
какой-то третьей, пятой или десятой темой». А намного важнее сказать каков
смысл этого раздела в контексте целого.
– Г.Л. Я представляю себе созыв всероссийской конференции
по проблемам преподавания музыкальной формы. Может быть, это и утопическая
идея. Ситуацию может изменить возникновение учебных пособий, методических
инициатив со стороны педагогов, которые содержали бы непротиворечивую и
современную методику анализа формы и гармонии и которые были бы в целом приняты
коллегами. Тогда можно было бы его рекомендовать, скажем, тем, кто хочет
приехать на конкурс. Конечно, у нас есть, если говорить о форме, учебник
Т.С. Кюрегян. Но это вузовский учебник. А я имею в виду необходимость
пособий для среднего звена, которые адаптировали бы предложенные Кюрегян идеи.
– И в заключение:
какой из конкурсов, для Вас, Григорий Иванович, был наиболее запоминающимся?
– Г.Л. Наверное, 2012 года, потому что это был юбилейный
год – 80-летие Юрия Николаевича. Помню, что в том году одно из заданий было
связано с чтением фрагмента из его «Практического курса» и письменным анализом
этого фрагмента. Это был юбилейный конкурс, и мы готовились к нему по-особому.
Беседовал Иван Токарев, IV курс ИТФ Фото Эмиля Матвеева
Благодаря усилиям и энтузиазму многих ученых второй половины ХХ века удалось зафиксировать уникальную древнеславянскую культуру, которая сохранилась вплоть до нашего времени. В 1960-80-е годы они записали архаические представления о мироустройстве, этнографические сведения об обрядах, специфическую древнюю музыкальную систему, дошедшую в обрядовых песнях. Впоследствии сформировались новые специализации в русских университетах и консерваториях – этномузыкология и этнолингвистика. В настоящий момент еще происходят экспедиции, но фиксация традиционного материала оказывается редкостью. Но где находится та уникальная сокровищница древней культуры? Она записана на магнитную пленку, смотана в рулоны, лежит и осыпается…
Помимо ведущих музыкальных и филологических вузов страны, московских и санкт-петербургских научных центров, экспедиции осуществлялись от областных организаций – институтов и училищ культуры, домов народного творчества. По всей стране разбросаны магнитные пленки, которые никому не известны. Энтузиасты-собиратели гордятся своими материалами, но передавать их в крупнейшие архивы и создавать условия для правильного хранения не собираются. К сожалению, может сложиться такая ситуация, что вместе со смертью собирателя будет утерян и сам материал, который когда-то был делом всей его жизни.
Крупнейшие фонды традиционной культуры России мало-помалу реализуют свои собирательские достижения в виде печатных публикаций. Фольклорно-этнографический центр имени А.М. Мехнецова в 2002 году выпустил первый фольклорно-этнографический атлас, в которой представлены все этнографические сведения и песни, зафиксированные в Псковской области.
С 2003 года музыкально-этнографический центр имени Е.В. Гиппиуса последовательно издает многотомный музыкально-этнографический сборник по Смоленской области. В Московской консерватории в 2015 году был создан атлас по Калужской области. Институт славяноведения при Российской академии наук в недавнем прошлом выпустил четырехтомную антологию «Народная демонология Полесья». Так же они могут гордиться пятитомным этнолингвистическим словарем «Славянские древности», в котором научно сформулированы многие тайны славянской мифологии.
Подобные издания подготовлены на основе собственных полевых материалов. К примеру, в Смоленской области работали, помимо этномузыкологов РАМ им. Гнесиных, экспедиции Московской и Санкт-Петербургской консерваторий, этнографы и филологи. Такие публикации лишь раскрывают ту часть культуры, которая находилась в поле зрения того или иного научного учреждения, но не способны вместить весь спектр материалов, существующих по тому или иному региону.
К сожалению, приходится констатировать тот факт, что между научными фондами связь отсутствует. Не все материалы приведены в порядок и в рамках самих фондов. Каждый из собирателей одновременно является носителем невероятно ценной информации, поскольку они застали культуру, когда она еще находилась в стадии живого бытования (в отличие от современного состояния).
В настоящее время местные культурные работники (директора домов культуры) пытаются возродить древние традиции. К сожалению, им сведения почерпнуть неоткуда, кроме как из интернета. В результате получаются новосочиненные обряды. Автору этих строк в фольклорно-этнографических экспедициях подобные «культурно-массовые мероприятия» приходится наблюдать постоянно.
Один из таких примеров – праздники Троицы в селе Верхняя Баланда Аксубаевского района Республики Татарстан. Там сохранилась древняя традиция –наряжать красными ленточками березку, а затем бросать ее в речку. Фантазии культурных работников предела нет. В селе размещена авансцена для выступления фольклорных коллективов – на нее заносят березку. Клубный ансамбль в один голос (не многоголосно!) исполняет знаменитую песню «Как по морю-морю синему». Обрядовое пение слышно за «тридевять земель», поскольку трое участников используют микрофоны и фонограмму. Около сцены все участники праздничного торжества водят хоровод. Благодаря фонограмме их пения не слышно, и очень хорошо (!). Но на этом торжественная церемония не завершается. После исполнения песни на сцене появляется священник, который приготовил специально по этому случаю торжественную речь. Поздравив всех с праздником Святой Троицы, он три раза обходит березку, размахивая кадилом. После этого все с радостными лицами направляются к реке.
Другой пример подобных мероприятий – праздник Каравон в селе Русское Никольское Лаишевского района Республики Татарстан. Он стал широко известным трендом. В этом году настоящим хитом стал приезд Надежды Бабкиной и ансамбля «Русская песня». Сами участники ансамбля по сравнению с 1990-ми годами потеряли аутентичную манеру пения, некоторые песни стали забывать.
К сожалению, клубные работники подчас тоже не знают о своей культуре, а ведь наверняка в архиве того или иного учреждения хранятся пленки с песнями (которые, напомним, осыпаются), лежат тетради с описанием этнографических компонентов. Нет и специалистов, которые могут не только научно обобщить определенный элемент культуры, но и возродить его, оказаться посредником между научным центром и работником городского или сельского дома культуры.
В настоящее время необходимо создавать каталоги и воедино собирать весь накопленный материал. Единая информационная база, которая может быть создана в виде интернет-сайта, позволит обобщить все, что накоплено во второй половине ХХ века центральными и провинциальными научными центрами и собирателями-ценителями.
Мне кажется, хорошо было бы создать единый каталог научных учреждений, которые производили экспедиционные записи (подобные реестры можно создать по административно-территориальному делению Российской Федерации). Стоит сделать единую нумерацию, которая позволит быстро ориентироваться в материале со ссылкой на фонд, где он хранится. В завершении работы необходимо оцифровать и представить краткое описание, которое будет доступно любому интересующемуся человеку.
В противном случае произойдет катастрофа. Магнитные пленки осыплются, звук будет практически недоступен. Оставшиеся в живых собиратели этого не переживут и их завернут в осыпавшиеся пленки – как мумии. И уникальную культуру может постигнуть небытие…