№ 2 (32), февраль 2002

Так получилось, что на один из концертов фестиваля «Московская осень» я попала не из интереса к современной музыке, а по случайному приглашению знакомого кларнетиста, участвовавшего в исполнении одного из произведений. Он сказал, что помимо него задействованы еще 4 человека, среди которых сам Марк Пекарский. Услышав это имя, я не задумываясь пошла на концерт в Дом Композиторов.

Концерт был составлен из произведений, созданных примерно в одно время (1998–2001 гг.), но так, что в первом отделении прозвучала музыка композиторов молодого поколения, а во втором — поколения старшего. Порядок следующих друг за другом номеров напоминал организацию отчетных концертов в детской музыкальной школе. Там открывают концерт самые маленькие артисты, радующие, скорее, своим внешним видом, нежели особой глубиной исполнения. А в заключение играют самые старшие — их слушают и оценивают уже как настоящих исполнителей. Так и здесь. Первое отделение лишь ответило на вопрос, какую музыку пишут сегодня молодые композиторы, в чьих руках будущее искусства. Во втором звучала музыка настоящая, о которой можно серьезно рассуждать и которую можно оценивать, исходя из высоких критериев. Вот об этом скажу подробнее.

Было исполнено три соинения: Poco a poco для виолончели с оркестром Л. Бобылева: «Чевенгур» для сопрано и ансамбля В. Тарнопольского и «Merry music for very nice people» для ансамбля из пяти человек Н. Корндорфа. Сочинение В. Бобылева нельзя назвать новаторством или открытием. Это — просто хорошая музыка, написанная с завидным чувством формы и гармонии, причем довольно ясной. Пожалуй, кульминацией концерта —динамической и художественной — стало произведение В. Тарнопольского «Чевенгур» на тексты А. Платонова. Оно принадлежит к числу сочинений, где ценна, осмысленна и работает на пользу целостного впечатления любая малейшая деталь. Слова являются не только носителями смысла, но, расчленяясь на отдельные буквосочетания, становятся важным фоническим компонентом. Отсюда и сложность исполнения, заключающаяся, прежде всего, в партии солирующего голоса, которую с большим мастерством и артистизмом исполнила Светлана Савенко. Своеобразным десертом и одновременно предметом для глубокого размышления стал последний номер «Веселая музыка для замечательных людей». — произведение год назад скончавшегося Н. Корндорфа. Это была действительно веселая музыка в духе минимализма, предполагающая, как ни странно, свободное театральное воплощение. Каждый из пяти исполнителей (фортепиано, кларнет, скрипка, контрабас и ударные) по-своему наигрывал простейший мотив, сопровождая это занятие остроумными комментариями и шутками. Исполнение оказалось бы просто забавным, если бы не трагедия — недавняя смерть композитора, заставившая многих воспринимать музыку сквозь призму печали. В организации театральной стороны главная заслуга принадлежала Марку Пекарскому с его неутомимой и смелой фантазией. Его сценическое «хулиганство» привело публику в безумный восторг.

Юлия Шмелькина,
студентка III курса

№ 2 (32), февраль 2002

Наверное, все преподаватели и студенты Московской консерватории слышали о концерте Евгения Кисина в Большом зале. С именем этого пианиста у множества людей, не только музыкантов, связаны воспоминания больше чем десятилетней давности. Тогда мальчик-вундеркинд приводил в восторг публику блестящим владением техникой и, одновременно, мягкостью и естественностью звучания. Это было то, что мы называем пианизмом. Его игра счастливым образом сочеталась с романтической внешностью: темные вьющиеся волосы в вечном беспорядке, хрупкая фигура и скромность. Его часто показывали по телевизору, о нем много говорили. А потом, как это нередко бывало, он уехал из России, оставшись в сознании людей тем самым мальчиком-виртуозом. С тех пор прошло много времени. Он вырос, укрепил свое мастерство, стал известным концертирующим и гастролирующим пианистом. Приезжал Кисин и в Москву — публика ему рукоплескала, а журналисты вели серьезные беседы.

В том же состоянии эйфории (иначе не назовешь) пребывали слушатели и на этот раз (концерт состоялся 14 декабря). Каждое исполненное пианистом произведение вызывало бурю эмоций и гром аплодисментов переполненного зала. Кажется, что бы пианист ни сыграл, реакция была бы одинаково безумной. Я вошла в зал, когда концерт уже длился, видимо, 5-10 минут. Звучал Ре-бемоль-мажорный ноктюрн Шопена. Хоть я стояла у двери, ведущей во второй амфитеатр, божественные звуки идеальной музыки коснулись и моего сердца.

Когда Кисин играл «Карнавал» Шумана, я уже сидела в зале и могла даже видеть исполнителя. Пианист был на высоте. Мягкое туше, вдохновенная простота, слышанье каждого голоса и великолепная техника — все эти достоинства соединились и заставили душу трепетать неземной радостью.

Во втором отделении была третья фортепианная соната Брамса. Каково же было мое недоумение, когда я перестала слышать то, что называется Музыкой в самом высоком смысле. Здесь была и техника и, где необходимо, мягкость, и тонкая лирика, и драматизм, но не было чего-то более высокого, а именно вышеупомянутой вдохновенной простоты. Тем не менее и этот «вариант» более чем удовлетворил публику, да так, что в конце все поднялись со своих мест и продолжили аплодировать стоя.

На бис Кисин играл довольно много и примерно в том же духе. Хотя не могу не отметить увертюру Мендельсона «Сон в летнюю ночь» в рахманиновской транскрипции для фортепиано. Она прозвучала очень легко, на одном дыхании. Думаю, что этот концерт можно считать классическим примером осуществления известной формулы — «сначала ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя».

Юлия Шмелькина,
студентка III курса