№ 8 (70), ноябрь 2006

Владимир Иванович Мартынов принадлежит к числу тех уникальных личностей, которых безо всяких оговорок причисляют к разряду «музыкантов-философов». Сейчас, после выхода в свет двух его последних трудов («Конец времени композиторов» и «Зона opus posth, или Рождение новой реальности»), можно говорить о сложившейся философской системе, или даже о «системе философствования» этого мыслителя. Эта система удивительно цельна, убедительна и своеобразна. К тому же, что особенно ценно для нас, в ее центре находится Музыка в самом широком понимании этого феномена.

Базой для размышлений Мартынова явилась западная философская мысль XIX-XX веков. Многие положения этой философии служат для него посылом, который он проецирует на музыкальную материю. В числе цитируемых им авторов такие гиганты западной мысли, как Гегель, Ницше, Шпенглер, Хайдеггер, Адорно, Леви-Стросс, Фуко, Хабермас и другие. Впечатляющий список, особенно если учесть то, что это не только цитируемые, но по-настоящему изученные Мартыновым авторы! Не думаю, что многие музыковеды смогут похвастаться подобным списком.

Однако Мартынов не ограничивается цитированием – каждую мысль он стремится растолковать, объяснить, разобрать. В этом он необычайно виртуозен – то, что поначалу могло бы показаться сложным, даже «заумным», в его исполнении обретает не только ясность, но и красоту. Такое открытие совершается для читателя фактически на каждой странице книг Мартынова.

Не меньше потрясет невероятно широкий взгляд на историю музыки, предложенный автором. Мартынов хронологически ограничивает понятие «музыка» (равно как и понятие «история»), так что в его системе существует и «до-музыка», и «пост-музыка». При этом Мартынов рассматривает каждую эпоху «аутентично», учитывая особенности музыкального мышления того или иного времени. Определенная эволюция, логика модификаций показывается им на коренном, сущностном уровне, а не на уровне смены фактур или даже смены гармонических (или полифонических) систем.

Любопытно, что порой «сущностным уровнем» оказывается на первый взгляд незначительный исторический факт – например, изобретение нотолинейной системы, нотопечатания, звукозаписи. Однако иллюзию этой незначительности Мартынов быстро развеивает, показывая, как такие «изобретения» меняют всю систему музыкального мышления, как они обусловливают смену музыкальных эпох.

Автор убедителен в каждой фразе, в каждой идее. Эта убедительность возникает в силу невероятно многогранной аргументации буквально каждого слова – воздвигается целая «баррикада» доказательств, прорвать которую очень сложно. Каждую мысль автор додумывает до конца, представляя ее в самых разных ракурсах, после чего двигается дальше. При этом многие мысли не исчезают со страниц книги, а периодически возникают вновь, образуя своеобразные «рефрены». Такие повторы очень характерны для Мартынова, они и скрепляют композицию, и обладают определенным магнетическим действием.

Важнейшее качество книг Мартынова – доступность и глубина. После прочтения – есть о чем поразмышлять, есть о чем поспорить. Но, как кажется, по-настоящему оспорить его взгляды – значит создать свою собственную систему, которая по уровню будет сравнима с системой «музыкального философствования» самого Мартынова. Ее возникновение представляется неизбежным: на силу действия трудов Мартынова непременно должна найтись сила противодействия. Однако ее появление лишь подтвердит выдающееся значение удивительных книг музыканта-философа нашего времени.

Михаил Лопатин,
студент IV курса

№ 6 (68), сентябрь 2006

«Память истории священна. Память о прошлом помогает нам оставаться людьми», – сказал Д. С. Лихачев. Но память истории – капризная дама. Проплывая в жизненном потоке, мы подвластны водовороту времени. Осваивая новейшую музыку и технологии, мы порой незаслуженно забываем события и имена…

В консерваторском музее состоялся вечер памяти Феликса Михайловича Блуменфельда. Прошло не так уж много лет со дня смерти блистательного музыканта – всего 75. Но этого оказалось достаточно, чтобы в музыкантских кругах его крепко-накрепко забыли. И вместо «вечера памяти» получился вечер «возрождения и воскресения» из небытия славного имени.

Вместе с Р. А. Островским и Е. Л. Гуревич автору посчастливилось готовить это событие. Оказалось, что единственным более или менее подробным источником, откуда можно почерпнуть биографические сведения о Блуменфельде, является статья в Музыкальной энциклопедии. И только в 2002 году вышла книга воспоминаний внучки музыканта – известной актрисы МХАТ Маргариты Викторовны Анастасьевой, которая неожиданно обрела архив дедушки и почти полностью его опубликовала.

А между тем при жизни Блуменфельд был фигурой номер один в музыкальном мире. Он блестяще сочетал в себе талант педагога, пианиста, композитора, дирижера. Сегодня мало кто знает, что именно Блуменфельд впервые познакомил Европу со «Снегурочкой» Римского-Корсакова, своего учителя по классу композиции. В 1908 году он дирижировал парижской премьерой оперы. В течение долгого времени Феликс Михайлович занимал пост дирижера Мариинского театра. Под его управлением состоялась премьера «Китежа», «Сервильи» и других опер великого маэстро. Блуменфельд был одним из немногих музыкантов, пропагандировавших музыку Вагнера. Благодаря его стараниям петербуржцы услышали «Тристана и Изольду», «Летучего голландца», «Парсифаля».

Всю свою жизнь Блуменфельд вел класс фортепиано – сначала в Киевской, затем в Петербургской, а последние 11 лет жизни – в Московской Консерваториях. И на протяжении всего жизненного пути сочинял. Им написано множество романсов, фортепианных пьес в самых разных жанрах, но главное то, что талант большого артиста сочетался в нем с лучшими человеческими качествами.

Он всегда был готов выслушать, помочь, дать наставление, но в то же время беспощадно относился к небрежностям и дилетантизму. Станиславский постоянно повторял своим ученикам: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве». Блуменфельд принадлежал к тем немногим художникам, что прожили прекрасную, честную жизнь в большом искусстве и бережно, словно хрусталь, пронесли его в себе. Хочется надеяться, что в музыкантской среде пробудится интерес к личности и творчеству Феликса Михайловича. И тогда мы скажем: «С возвращением, маэстро»!

Светлана Косятова,
студентка IV курса

№ 5 (67), май 2006

В этом году хор Мужской хор МИФИ отмечает свой пятидесятилетний юбилей. Со дня основания в 1956 году хором руководят только женщины. Первыми энтузиастами и создателями коллектива были Эсфирь Моисеевна Рывкина и Раиса Наумовна Барская. В 1977 году в хор пришла выпускница Московской консерватории Надежда Васильевна Малявина, сменившая в 1987 году Э. М. Рывкину. За плечами этого любительского хора победы на многих международных конкурсах: в 1989 и 1991 годах – II место на конкурсах мужских хоров «Rigas Gailis» в Прибалтике, в 1994 году – победа на международном конкурсе в Туре (Франция), в 1990 году – участие в «Московской осени» и посвященные сорокалетию сольные концерты в Зале им. П. И. Чайковского и в Большом зале консерватории.

03.02.06. Концертный зал. Толпы хористов. Наступает «час ноль»…

Зазвучал первый аккорд генделевской «Аллилуйи». Перед нами стоял Хор! Сильный, красивый звук, четкая артикуляция, выразительная динамика, слаженность и чистота интонирования поразили с первых же минут исполнения. И трепет моцартовской «Lacrymosa», и задор «Возле терема» из цикла «Свадебные песни» Ю. Буцко были переданы с равной степенью переживания. А legato, широта и сосредоточенность русской народной песни «Ах, ты степь широкая» в обработке А. В. Свешникова просто заворожили… И всё это сделали любители, которые даже не знают нот? Как?!

Оказывается, у них репетиции два раза в неделю по три часа, исключая каникулы и сессию. Репетируют по партиям, но за несколько недель до концерта начинаются сводные репетиции. Н. В. Малявина уделяет много внимания дыханию (хор даже делает гимнастику Стрельниковой), распеванию и ритму. А партии разучиваются по слуху до полного вживания в них. Кто уже знает – поет. Кто не знает – слушает и запоминает. Так передается живая устная традиция.

02.04.06. Москва. Снова концерт. Хор МИФИ участвует в студенческом фестивале «Фестос».

11.04.06. Заключительный концерт фестиваля. МИФИ снова на сцене… Браво!

Ольга Геро,
студентка III курса

№ 5 (67), май 2006

Благо есть исповедатися Господеви, и пети имени Твоему, Вышний:
возвещати заутра милость Твою и истину Твою на всяку нощь,
в десятоструннем псалтири с песнию в гуслех.

Псалом № 91.

В истории музыки есть немало творцов, имена которых настолько известны, что мы узнаем их даже без упоминания фамилии, школы, страны, эпохи. Или их сочинения угадываем с трех нот. Даже если не помним названия, то автора называем безошибочно. Эти композиторы – вехи на бесконечно длинном и широком пути, который мы зовем «историей музыки». Но путь не может состоять из одних только вех. Великие композиторы – это только верхушка айсберга. Творчество многих талантливых музыкантов по сей день незаслуженно остается в тени.

С этих слов хотелось бы начать разговор о творчестве отца Сергия Трубачева (1919–1995), композитора XX века, посвятившего всё свое дарование и творческие силы воспеванию Господа. Ему принадлежат произведения в различных жанрах церковной музыки, предназначенные для использования в богослужении и в концертной практике. Его музыка «на слуху» у большинства людей, посещающих храм в наши дни, многие хорошо знают ее, даже не подозревая об этом. Например, во многих храмах сейчас можно услышать «Херувимскую», «Милость мира», Изобразительные антифоны на Литургии, созданные о. Сергием. Но далеко не все знают их автора, ведь С.З.Трубачев продолжил древнюю традицию служителей православной церкви – не афишировать свое авторство, но изо дня в день трудиться на благо церкви, пополняя сокровищницу русской духовной музыки.

Удивительную скромность этого человека отмечают немногочисленные исследователи его жизни и творчества. А ведь это личность огромного масштаба. Его музыкальная деятельность не ограничивалась одним композиторским трудом (при жизни это была наименее известная область). Он был также музыковедом, хоровым и симфоническим дирижером и педагогом: в 50-е годы с отличием окончил сначала институт им. Гнесиных (как музыковед), где впоследствии долгое время работал, затем Московскую консерваторию (как дирижер). Но он никогда не был в центре внимания общественности, так как почти вся его жизнь протекала в советское время, период столь тяжелый для людей верующих, и особенно пишущих для церкви…

Перу Трубачева принадлежат многочисленные произведения, предназначенные для различных церковных служб (Литургии, Всенощной, служб особо чтимым святым и церковным праздникам). Здесь автор выступает как продолжатель Нового Направления в русской духовной музыке начала ХХ века (и принципов Кастальского, Гречанинова, Чеснокова). Источником его творчества являются древнерусский знаменный и более поздние распевы. Трубачев очень деликатно обрабатывал эти распевы, не выбиваясь из стилистики русской традиции многоголосия. Помимо обработок есть и авторские сочинения, выдержанные в том же ключе. В духовно-концертных произведениях – сочетание русского духовного стиля с его попевочным мышлением, опорой на обиходный звукоряд, свободной ритмикой и законов классического музыкального мышления (например, в форме), а также влияние техник ХХ века.

Большинство произведений композитора по сей день хранится в семейном архиве. Интерес к изучению творчества С. Трубачева только просыпается. Но музыка его, исполняемая лучшими хоровыми коллективами нашей страны, знакомая и любимая многими, несомненно займет свое законное место в истории отечественной культуры.

Татьяна Федотова,
студентка III курса

№ 5 (67), май 2006

Подготовка к празднествам по поводу 70-летия Гии Александровича Канчели началась еще в апреле ушедшего года. Тогда было исполнено одно из самых замечательных произведений композитора под названием «Светлая печаль» для детского хора, солистов и оркестра.

С открытием нового концертного сезона произведения Канчели буквально не сходили с концертных площадок. Сначала в ММДМ прозвучали Пятая симфония (Памяти родителей) и «Ночные молитвы». Затем композитора восторженно встречали в рамках фестиваля им. Когана, который прошел в ноябре. Ансамбль «Hortus musicus» озвучил посвященное ему сочинение в Малом зале консерватории. Закрытие этого фестиваля ознаменовалось исполнением Натальей Гутман Концерта для виолончели с оркестром. Последними произведениями, которые удалось услышать, были Третья симфония и «Стикс» – визитная карточка» Канчели. Они прозвучали на юбилейном вечере грузинского композитора под управлением Вахтанга Кахидзе, сына знаменитого дирижера и друга композитора.

Канчели – композитор, чья музыка не сходит с концертных площадок. Широкая демократическая публика буквально боготворит композитора, окружая его после каждого концерта, поднося цветы и буклеты на подпись. Канчели собирает полные залы!

Многие профессиональные музыканты порой недооценивают творчество Канчели, некоторые с пренебрежением произносят его фамилию. Не менее обидно слышать абсурдные изречения о том, что Канчели – композитор одного периода или что его музыка проста. Я согласна с тем, что по своим гармоническим средствам музыка Канчели доступна широкому слушателю, но в ней есть своя глубина, философский смысл, и в этом отношении она далеко не проста! И потом, когда мы слушаем его сочинения, то понимаем, что так пишет только ОН.

Получается, что вопрос о популяризации искусства оказывается вывернутым наизнанку. То, к чему мы стремимся – демократизация искусства – оказывается ненужным? Пусть эту музыку слушают не все профессионалы, но публика, идущая на произведения Канчели, «сходит с ума» – для нее важнее всего чувственность, которой полна музыка композитора. И в этом награда художнику.

Наталья Гайкович,
студентка IV курса

№ 4 (66), апрель 2006

В настоящее время становится все труднее встретить пианиста, который бы вызывал подлинное восхищение. Молодое поколение зачастую ограничивается хорошей пианистической техникой, не считая нужным осмыслить то, что они исполняют. Присутствуя на концертах и экзаменах консерваторских студентов, нередко впадаешь в уныние – этим юным пианистам совершенно нечего сказать публике. К счастью, им еще есть у кого поучиться.

Весной мне довелось побывать на концерте потрясающего пианиста, преподавателя Петрозаводской, а с недавнего времени и Московской консерватории Рувима Островского. Я помню его уникальную манеру еще с детства, и сейчас она завораживает меня не меньше. Удивительное чувство испытываешь, когда его пальцы касаются клавиш и в один миг обретают такое единение с инструментом, словно сливаются в единое целое. В исполнении Островского поражает утонченный, изысканный пианизм, гибкий и пластичный, способный передать богатство всевозможных красок и оттенков переживаний.

По сложившейся традиции свое выступление Рувим Аронович предваряет небольшим рассказом о композиторе, произведения которого прозвучат на концерте. Именно здесь возникает невидимая связь со зрительным залом, которая в полной мере помогает почувствовать глубину размышлений исполнителя. Владение литературным языком, располагающий приглушенный тембр голоса помогают воображению окунуться в атмосферу тихого провинциального Зальцбурга, а вдохновленные звуки с новой силой заставляют переживать и наслаждаться знакомыми с детства сонатами великого Моцарта.

В начале второго отделения звучат вальсы Шопена. Их всего пять, они следуют друг за другом, как мимолетные вспышки прекрасных воспоминаний. И вновь мы слышим глубокое проникновение в авторский замысел. Тонкое понимание стилистических особенностей, изменчивый характер интерпретаций, воздушная зыбкость звучания создают удивительное ощущение неповторимости каждого вальса.

Но подлинным украшением вечера стало исполнение «Детского уголка» Дебюсси. Увлекательным рассказом о истории создания цикла Островский передал свое трепетное отношение к композитору и его творчеству. После чего поэтичные миниатюры Дебюсси показались еще более красочными, поразив изяществом и прихотливостью мелодий, яркими гармониями и изысканностью музыкальных образов.

Когда великолепная музыка исполнена с таким пониманием, когда осмыслен и прочувствован каждый ее такт, можно говорить об уникальном исполнительском даровании и мастерстве пианиста. Вот к чему должны стремиться наши «юные таланты», подающие надежды. Нельзя упускать возможности научиться чему-нибудь у настоящих музыкантов. Верю, что с каждым выступлением Рувима Ароновича будет расти число поклонников его таланта.

Анна Тыкина,
студентка IV курса

Квадратный узкий зал c современным органом, зеленоватый свет ламп дневного освещения, высокая, словно помост, эстрада… Странный концерт из произведений странного композитора, сыгранных очень странным пианистом.

Имя Федора Амирова в консерватории известно если не всем, то многим. Его идут слушать на госэкзамене, а если не могут пойти сами, то просят знакомых; о его громких победах и еще более громких поражениях узнают сразу. Но на этом концерте не встретилось и двух-трех знакомых лиц: несколько случайно зашедших прохожих, профессор кафедры истории музыки, возможно, близкие пианиста… Больше трех четвертей мест остались незанятыми.

Он быстро вышел, жадно вглядываясь в зал. Сел за рояль и … ворвался в родную для него стихию, в холодный поток странных звучаний. Такого Шостаковича – неистового, жесткого, фанатичного и отрицающего – мы не знали. Вернее, знали, но не до конца. Каким он был? Обвинения, пробужденья в холодном поту, горстка близких, жизнь в страхе, уход в свой мир, едва ли менее жестокий, чем тот, что был вокруг… И лирика. Возвышенная до нереального. Чистая, без примеси человеческого. Холодная…

Когда звучал последний из Афоризмов – Колыбельная – не было ни зала, ни людей в нем, ни мира снаружи. Не было даже Амирова.

Был только Шостакович.

Едва ли что-то сильнее может сказать об успехе исполнителя.

Полина Захарова,
студентка IV курса

Да, это событие, – думала я, несясь вприпрыжку по Остоженке. Стрелки часов показывали восьмой час, и было ясно, что к началу не успею… Итальянский пианист с мировым именем исполняет редкую музыку своей страны. Чувство трепета охватывала, чуть только вспоминала о предшествующих концерту мастер-классах, прослушиваниях в Итальянскую оперную академию, ажиотаж вокалистов, мечтающих встретиться с концертмейстером самого Паваротти… Да, это событие! Надо прибавить скорость.

Черное крыльцо, сияющая лестница и маленький зал, утопающий в синем бархате. Четверть восьмого, а маэстро не торопится. И в зале, и в фойе царит приблизительно одинаковая атмосфера: дамы беседуют о насущном, господа ругают правительство. И вдруг как-то незаметно на сцену выходят двое – он и она. Может быть ведущие? Нет, это сам Карло Пари и его переводчица, так как «поэт будет говорить». Много, быстро и на родном языке.

Начался концерт, неспешный ход которого имел в своей основе драматургический принцип «Картинок с выставки». Перед слушателем, точнее, зрителем, постепенно разворачивалась галерея картин. Разная Италия – северная и южная, классическая и романтическая, Италия глазами Россини, Доницетти, Верди, Пуччини, Респиги и даже самого Карло Пари. А между ними «Прогулка» – устное изложение программы произведения, краткая исполнительская рецензия и иногда, в качестве интермедии, небольшая автобиографическая справка.

Артист явно отдыхал и со свойственной ему поэтической широтой раскрывался перед дилетантской, как ему казалось, аудиторией. Безграничная власть rubato ощущалась даже в программе концерта: номера легко, как шары в руках у жонглера, менялись местами, неожиданно появлялись и исчезали. В заключение была исполнена импровизация «на три ноты», заданные все той же переводчицей. Здесь, как нигде до того раскрылась и филигранная техника исполнителя, и незаурядный артистический темперамент.

По объективному раскладу, зал не должен был скучать. Но люди вели себя странно. Кто-то мирно дремал под половодье фортепианного bel canto, кто-то грыз чипсы, смирившись, по-видимому, с «киношным» освещением зала, а кто-то незаметно покидал счастливый Аппенинский полуостров и возвращался по мерзлой дороге в свой скромный среднерусский мир…

Может быть, российские меломаны ждут от концерта не шоу, а чего-то другого?

Юлия Ефимова,
студентка IV курса

№ 3 (65), март 2006

Неожиданно узнав о предстоящем концерте одного из своих самых любимых исполнителей Фредерика Кемпфа, я стала мечтать, предвкушая удовольствие посетить этот концерт, чего бы мне этого ни стоило. …И вот я уже в седьмом ряду партера.

Вряд ли найдется музыкант, который не помнит выступление пианиста на уже далеком XI конкурсе им. П. И. Чайковского, где жюри присудило Кемпфу третью премию, а слушатель удостоил самого восторженного приема. Именно тогда этот музыкант совершенно покорил публику своим мастерством и удивительной искренностью исполнения. На третьем туре в концертах Чайковского и Рахманинова слышалась настоящая «русская душа» в самом высоком понимании этого словосочетания (не смотря на то что отец Кемпфа – немец, а мать – японка). И, конечно, он просто завораживал своим искусством «слушать» и «слышать», потрясал изысканностью туше, широтой красочной тембровой палитры. Все с нетерпением ждали каждого следующего посещения им Москвы, когда Большой зал консерватории до отказа заполнялся самой разной публикой, наиболее преданной частью которой были студенты.

К глубокому сожалению, последующие приезды постепенно отразили одну не очень приятную тенденцию: чем дальше от конкурса, тем больше потерь в качестве исполнения. Хотя идеи концертных программ были достаточно смелы (к примеру, все этюды Шопена), присутствуя на этих концертах все больше хотелось вспомнить техническое мастерство и совершенно особое качество звука, которые обнаружились в период конкурса. В реальном звучании каждого нового концерта обнаруживались все более и более редкие моменты, когда незаурядный талант исполнителя все-таки пробивался через тернии, увы, технического несовершенства, а иногда и небрежности. К сожалению, последний концерт в Доме музыки продолжает эту линию.

Замечательный своей программой вечер был посвящен камерно-инструментальному творчеству Шуберта. Но, к сожалению, по-настоящему с удовольствием слушался только заключительный ансамбль – ля-мажорный квинтет «Форель». В его исполнении помимо Кемпфа принимал участие отличный струнный «квартет»: Гайк Казазян, Александр Акимов, Александр Бузлов и Максим Хлопьев. И зал сразу отреагировал – исполнители заслужили по-настоящему искренние и бурные овации. Жаль, что на бис был повторен лишь финал Квинтета – Г. Казазян объяснил, что в этот вечер музыканты договорились играть только сочинения Шуберта. В ответ из зала донеслось забавное предложение: «Сыграйте каждый сольно!», – притом, что скрипач, альтист и контрабасист в этот вечер на сцену вышли впервые. Удивительно, что и рояль у Кемпфа зазвучал в Квинтете иначе, чем в открывавшем концерт ля-минорном вальсе-каприсе Ф. Листа из цикла «Венские вечера: вальсы-каприсы по Ф. Шуберту» и начинавшей второе отделение четырехручной фа-минорной фортепианной Фантазии.

Таким образом, «заключительному кадансу» концерта удалось все же поднять слушателям настроение. Однако очень хочется верить, что придет время и мы снова услышим того Фредерика Кемпфа, который – единственный – удостоился абсолютного признания публики, ее настоящей искренней любви, проявившейся в оглушительных овациях и девятикратном (!) вызове его при вручении конкурсного лауреатства… Того Кемпфа, которого до сих пор ждут преданные поклонники его таланта.

Александра Савенкова,
cтудентка IV курса

№ 3 (65), март 2006

1 декабря завершился международный конкурс скрипачей им. Паганини. На закрытии, которое прошло в Большом зале консерватории, выступали и члены жюри, и участники. Лауреатов в этом году было целых пять – Иван Почекин (Москва, I премия), Сергей Догадин (Санкт-Петербург, I премия), Даниил Австрих (Германия, II премия), Мун Кенг Джин (Северная Корея, II премия), Гайк Казазян (Москва, III премия).

Г. Казазян – любимец консерваторской публики. Жюри присудило ему III премию, что представляется незаслуженно заниженной оценкой. И дело не только в том, что именно на его выступление публика боялась опоздать – а ведь он выступал под №1 (кстати, среди этой публики почти не было пристрастных однокурсников, готовых поддержать «своего» во что бы то ни стало). Г. Казазян давно выступает на международных конкурсах, он – исполнитель со стажем. Его игру на всех трех турах отличали такие важные качества, как тонкое чувство нюансов, некая классичность игры, когда исполнитель не позволит эмоциям перехлестнуть через край. Какую бы бурю ни изображал исполнитель, музыка всегда звучала эстетично, без чрезмерного надрыва, который нередко переходит в «рвание на себе волос», а то и в фальшивые ноты. Кроме того, игру Казазяна (единственного из всех конкурсантов!) отличала стабильность – качество, которым обладают лишь высоко профессиональные музыканты. Если по отношению ко многим можно было обсуждать вопрос, на каком туре исполнитель выступил сильнее или слабее, то здесь этот вопрос не возникал. Программа всех трех туров была сыграна на одинаково высоком уровне – и по выстроенности произведения, и по технической безупречности, и по звуку. Все эти качества Г. Казазян еще раз продемонстрировал на закрытии конкурса, исполнив 24 каприс Паганини.

Концерт завершился выступлением Сергея Стадлера, председателя жюри. Он исполнил Первый концерт Паганини. Произведение это, крайне сложное по технике, было сыграно блестяще, но за технической стороной исчезла сама музыка – концерт превратился в один большой этюд. Это тем более жаль, что в руках С. Стадлера была скрипка, на которой играл когда-то Паганини. Все игралось на форте, без нюансов, что сильно ударило по кантиленным разделам: мелодическая линия дробилась на отдельные звуки. В итоге концерт, при внешней виртуозности исполнения, распался на отдельные куски с разными техническими задачами и целое, к сожалению, не сложилось.

Видно, стабильность стабильности рознь…

Надежда Лобачева,
студентка IV курса

№ 2 (64), февраль 2006

Шведское озеро и французская квартира

Балет «Лебединое озеро» хорошо знаком каждому: танец маленьких лебедей, тридцать два фуэте, черный лебедь, белый лебедь, злой гений… Все это так привычно, что, кажется, ничего не нужно менять. Лишь бережно сохранить, чтобы показать потом своим детям. Однако не всегда консервирование оказывается лучшим способом.

«Лебединое» мэтра современной хореографии Матса Экка в исполнении шведской труппы «Кулберг-балет» поначалу вызывает шок. Лебеди – большие белые птицы, причем на суше довольно неуклюжие. Пачки – это оперение, в них одеты все члены труппы: и женщины, и мужчины. И, конечно, никаких пуантов. Маленькие лебеди – «гадкие утята», ничего еще толком не умеющие. И принц полюбил действительно птицу, увидев во сне чудесное озеро. Его лейтдвижение – порыв, страстное устремление к чему-то иному. И он покидает дворец, отправляется на поиски мечты, проходит разные земли, чуть не становится птицей сам, но силой своей любви разрывает чары… Все почти как в знакомом с детства сюжете, только совсем без романтизма, очень иронично, экстравагантно, порой почти как хулиганство. Но в центре все равно оказывается стремление к мечте, преодоление преград и сковывающих влияний.

Удивительно, с какой свежестью восприняли шведы музыку Чайковского, как бережно отнеслись они именно к музыкальному тексту. Авангардная хореография Матса Экка при всей ее экстравагантности отталкивается именно от музыки, иногда воспроизводя саму графику нотной записи. В музыке Чайковского открывается столько подробностей, столько разнообразия, что воспринимается она уже не музейным экспонатом, и не техническим сопровождением в нужном размере и темпе. А трактовка очень необычна – Экк переворачивает все. Хотя, по сути, только возвращает событиям первоначальный, буквальный смысл.

Анастасия Хомутова,
студентка V курса

Уже сколько лет прошло со времен поднятия железного занавеса, и теперь в России современной хореографией мало кого удивишь. Отечественному зрителю не понаслышке знакомы не только фамилии ведущих хореографов танца-модерн, но и их работы. К тому же и у нас в стране растет штат художников, пробующих свои силы в этом жанре. Но все-таки Запад пока далеко впереди. Подтверждением тому одна из последних работ Матса Экка, заработавшего скандальную известность римейками «Жизели», «Спящей красавицы» и «Лебединого озера».

Новая работа хореографа называет «Квартира» («Appartment»). В этом одноактном балете Экк предстал мастером, которому уже нет нужды будоражить умы добропорядочных граждан шокирующими эффектами. Но характер пластики по-прежнему узнается с первого же взгляда, он, пожалуй, только еще больше откристаллизовался и приобрел почти классическую ясность.

Действие балета, как не сложно догадаться, разворачивается в пространстве жилого помещения. По ходу действия на сцене появляются разрозненные предметы домашней утвари: ванна, кресло, газовая плита, дверь. Каждый их них – повод для хореографической сцены.

Спектакль интересен тем, что в образах современной хореографии перед зрителем предстают хорошо всем знакомые ситуации, словно они были взяты из нашей собственной жизни. Хотя, конечно, «сценическая версия» требует укрупнения: пластический язык М. Экка – угловатый, заостренный, лишенный навязшей в зубах постромантической экспрессивности прекрасно для этого подходит.

Что касается драматургии балета, то здесь Эк обращается к номерной структуре. Всего в спектакле одиннадцать эпизодов, среди которых встречаются и совсем традиционные – «Вальс», «Большое па-де-де», и почти традиционные со странными названиями, но вполне балетной сущностью: «Ванная», «Телевизор», «Кухня» и др. Особенно ярким получился «Марш с пылесосами» – гимн феминизму. В балете вообще нет «проходных» номеров, все ярко, красиво и очень выразительно.

Состав участников небольшой, около десяти человек. Но зато какой! В спектакле заняты этуали и солисты парижской Grand Operа: Николя ля Риш, Жозе Мартинез, Клер-Мари Оста, Мари-Аньес Жилло, Вилфрид Ромоли. Большинство из них известны блестящими, образцовыми работами в классическом репертуаре. И нельзя не испытать величайшего восторга, наблюдая, с какой легкостью, артистизмом и, главное, удовольствием они танцуют новейшую и сложную хореографию!

Особый тонус спектакля создает музыкальное оформление: Специально написанные для балета композиции прямо на сцене исполняет электроаккустический струнный «Fleshquartet» и ударник. Причем музыканты не только принимают участие в спектакле (к ним время от времени обращаются с репликами танцовщики), но и сами становятся солистами: Экк оставил место для самостоятельного инструментального номера, что в наше время большая редкость. Хореографа легко понять – музыка в балете яркая, динамичная, «драйвовая», слушать и танцевать под нее – одно удовольствие.

Трудно сказать, когда и у нас появятся спектакли танцевального авангарда такого уровня. А пока будем с наслаждением пересматривать зарубежные шедевры.

Наталия Сурнина,
студентка IV курса

Автор благодарит Томако Исио за предоставленные материалы из личной видеоколлекции

№ 1 (63), январь 2006

В большом зале Берлинской филармонии ноябрьским вечером собрались многочисленные любители музыки, многие из которых специально приехали на концерт из других городов. И мне посчастливилось быть среди них. Все билеты были раскуплены задолго, ни одного свободного места не было даже за сценой, откуда можно наблюдать лишь спины оркестрантов. Уже первое появление исполнительницы было встречено громом аплодисментов. Не многие, даже самые знаменитые артисты, могут сегодня похвастаться такой искренней любовью публики. Любители оперного искусства уже по этому описанию могут понять, что речь идет о концерте Чечилии Бартоли.

В программе была музыка начала XVIII века, объединенная интригующим названием «Запрещенная опера» («Opera proibita»). В нее вошли произведения, созданные в Риме в этот период, когда все театральные, в том числе оперные, представления находились под запретом церкви. Арии из опер и ораторий чередовались с инструментальными интермедиями: в первом отделении прозвучали увертюры Антонио Кальдары и «Триумфа Времени и Правды» Генделя, второе отделение открывал Concerto grosso F-dur Арканджело Корелли (op. 6). Одноименный диск уже с сентября продается многомиллионными тиражами.

Концерт шел в сопровождении Цюрихского камерного оркестра старинной музыки «La Scintilla» (переводе с итальянского – «Искра»). И состав, и стиль оркестра имели претензию на аутентичность, не было и дирижера, функция которого периодически переходила от концертмейстера оркестра, Ады Пеш (Ada Pesch), к самой Бартоли. Но, к сожалению, в отличие от «Музыкантов Лувра» (Les Musiciens du Louvre), блестящая игра которых радует слух обладателей упомянутой записи, качество оркестрового звучания швейцарского коллектива оставляло желать лучшего. Забавнее всего выглядели переклички между голосом и гобоем – при каждой новой попытке инструменталист просто не справлялся с аналогичным пассажем, в совершенстве исполненным голосом. А жаль, все-таки такой бриллиант, как Чечилия Бартоли, заслуживает более достойной оправы. Справедливости ради нужно признать, в оркестре были и музыканты, достойные внимания слушателей. Среди них – лютнист Брайн Фихан (Brain Feehan) и исполнитель партий чембало и органа Сержио Чиомеи (Sergio Ciomei).

Однако все оплошности оркестра совершенно исчезали в море счастья, в котором буквально купались все присутствующие в зале. Каждое появление солистки сопровождалось продолжительными овациями, что было особенно удивительно наблюдать у сдержанной немецкой публики. Но, несомненно, такой прием более чем заслужен. Чечилия Бартоли принадлежит к исполнителям, относящимся к самой музыке с подлинным уважением. Несмотря на академическую манеру пения, ей, мне кажется, удивительно тонко удается передать не просто дух «старинной музыки», но и стиль каждого композитора, при этом неизменно сохраняя индивидуальность и узнаваемость интерпретации.

Возможно, ревнители формальной «аутентичности» отметят несоответствие принятым представлениям об особом звукоизвлечении, найдут трактовку слишком свободной и т. д. Но мне кажется, что фантастическая техника, чувство вкуса и такта и, конечно, колоссальная эмоциональность создают интерпретацию, которая, как и три века тому назад, трогает сердца, заставляя затаив дыхание сопереживать необыкновенной музыке.

Конечно, настоящему сотворчеству со слушателем способствует не только удивительная красота голоса, совершенная колоратурная техника, безграничный и целиком темброво-озвученный диапазон, как и чудесное piano, всегда по-разному окрашенное, передающее тончайшие нюансы музыки, но и яркий драматический дар Бартоли. Удивительная искренность и открытость ее исполнения продолжает завоевывать все новых и новых поклонников необыкновенного таланта. Остается только надеяться, что в не столь отдаленном будущем певица, гастролирующая по всему миру, снова посетит Россию.

Александра Савенкова,
студентка IV курса