№ 5 (139), май 2014

Когда речь заходит о великих музыкантах-исполнителях, чей концерт – Событие, то отдельным предметом разговора могут стать слушательские ожидания. Они создают свою интригу: сбудется – не сбудется? превзойдет – разочарует? Очень сложно отвлечься от чаяний и предвкушений, привести себя в состояние «чистого листа» и просто слушать, переживая происходящее здесь и сейчас.

23 апреля в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии состоялся ежегодный концерт «живого классика» Григория Соколова, вызвав как всегда повышенный ажиотаж публики. Выступая в одном единственном из российских городов раз в год, в буквальном смысле «по обещанию», он возносит слушательские ожидания на предельно высокий уровень. Но что гораздо важнее (вспомним харизматичность Соколова, а также феноменальное владение инструментом и интерпретаторское мастерство), эти ожидания абсолютно не мешают – о них забываешь с первых звуков. Присутствуя при диалоге исполнителя с композитором, слушатель оказывается полностью увлечен беседой, в данном случае – великого пианиста с Шопеном. А собственные переживания и размышления по поводу услышанного слишком сильны, чтобы вспоминать, что же ожидалось. И более того – то, что в исполнении других было бы спорно или даже неприемлемо, здесь заставляет глубоко задуматься.

Если попытаться охарактеризовать его интерпретации в нескольких словах, то первое будет «опыт». Исполнительский и жизненный. Его слышно, и он объясняет, почему Соколову так играть можно, а кому-то еще не стоит: в каждом звуке и в каждом послезвучии слышно, что исполнение не только прожито и прочувствовано, но еще и отрефлексировано. Например, в исполненной в первом отделении Третьей сонате Шопена совершено ясно, что для Соколова каждая часть – целый мир, нечто завершенное и лишь по прихоти композитора соединенное в единый цикл. Требуется огромная ответственность пианиста, колоссальная эмоциональная работа и глубочайшее осмысление произведения, чтобы такая трактовка прозвучала не просто убедительно, но и столь естественно по отношению к самому сочинению. В то же время, десять мазурок из разных опусов, исполненные во втором отделении, выстроены и объединены им в единое целое. Малопросвещенная (зато искренняя!) часть публики отчетливо это почувствовала: между частями сонаты хлопали уверенно, а вот во втором отделении зал сидел как завороженный и лишь в конце единодушно разразился овацией.

Второе слово – «благородство». По отношению к композитору это выразилось в очень тонком и бережном исполнении, в расстановке смысловых акцентов (без навязывания воли, мыслей и чувств), заставляющей по-другому слышать. По отношению к слушателям – бисы, на которые, как известно, Соколов всегда щедр. Хотя «третье отделение» и было ожидаемо, иначе как «великодушием» его не назовешь. Поначалу возникло ощущение, что бисы станут второй за вечер монографией, посвященной на этот раз не Шопену, а Шуберту (три экспромта D. 899, фортепианная пьеса D. 946 № 2). Однако затем вновь зазвучала соль-минорная мазурка Шопена из опуса 67, а последним, неожиданно, был исполнен Вальс А. Грибоедова – пронзительно ностальгически…

Третье слово – «интеллектуальность». Музыкант, относящийся к инструменту как к совершенному средству для создания необходимого художественного образа, работающий со звуком и послезвучием как живописец с красками, обращающийся с музыкальным текстом как актер с драматической пьесой, – счастливое исключение. Исполнение мастера неизменно дает обильную пищу для размышлений.

Надежда Игнатьева,
редактор интернет-сайта МГК
Фото Марии Слепковой

№ 4 (138), апрель 2014

В последние десятилетия интерес к старинной музыке неуклонно растет. В одной только Москве существует множество коллективов, претендующих на аутентичное исполнение. Среди них особое место занимает Ансамбль имени Андрея Волконского «Volkonsky Сonsort», известный постоянным слушателям под другим названием – «Мадригал». Этот старейший коллектив, основанный в 1965 году, снискал международное признание в советскую эпоху. После отъезда А. Волконского за рубеж его возглавила знаменитая камерная певица Лидия Давыдова. С 2011 года ансамблем руководит народная артистка России Лариса Пятигорская.

«Volkonskiy Consort» славится необычайно обширным репертуаром, охватывающим временной диапазон в 1200 лет – от VI до XVIII столетия. Его участники знакомят публику с сочинениями школы «Нотр-Дам», «Ars Nova», с музыкой нидерландских полифонистов; на концертах звучат произведения Д. Палестрины, К. Джезуальдо, К. Монтеверди, Г. Пёрселла, Г. Шютца, И. С. Баха и других итальянских, немецких, французских, английских, испанских композиторов (разумеется, всё исполняется на языке оригинала). Не забывается и русская традиция – есть возможность услышать знаменный распев, духовный концерт или какой-нибудь романс.

Напрашивается вопрос: как малоподготовленный слушатель справляется с таким объемом непривычной музыки? Ведь основной контингент поклонников – любители. Ответ прост: никакой запредельной учености, но в то же время постепенное просвещение. Обычно вечер состоит из 12–15 небольших номеров и каждый из них предваряется коротеньким, но увлекательным комментарием – интересная деталь из истории создания или остроумный анекдот «на тему». Вроде бы мелочь, а время пролетает незаметно.

Душа ансамбля и его неофициальный лидер – Галина Жуковская (сопрано). Музыковед по образованию, она не только профессионально поет и танцует, но также играет на бубне, барабане, кастаньетах и других ударных инструментах. Ей принадлежит вся словесная часть выступлений, организация репетиций, поддержание общего оптимистичного настроя в коллективе. Артистическую деятельность, в том числе, сольную, певица совмещает с работой в Академическом музыкальном колледже и его школе, где преподает сольфеджио и музыкальную литературу.

Помимо Г. Жуковской, «Volkonsky Consort» насчитывает еще пять вокалистов. Среди них – Светлана Орлова (сопрано), Светлана Свитина-Улитина (меццо-сопрано), Иван Чабров (тенор), Андрей Андрианов (тенор) и Юрий Вустин (бас). Кто-то из них имеет диплом певца, а кто-то просто обладает хорошим, поставленным голосом. Например, И. Чабров по образованию религиовед, знающий множество языков. Именно ему ансамбль обязан замечательными стихотворными переводами текстов исполняемых произведений.

Отдельно хочется сказать об инструментальной составляющей ансамбля. Здесь можно увидеть и услышать самые разнообразные «штуки»: блокфлейты (от крошечных до огромных), крумхорны, шалмей, ребек, скрипку, большое семейство виол, орган, клавесин, богатую ударную группу. Примечательно, что инструментов намного больше, чем людей, поэтому исполнителям приходится непросто. За блокфлейты, крумхорны и шалмей отвечают Алексей Шеин и Антонио Грамши, за скрипки и виолы – Юлия Граб, Александра и Владимир Дроздовы, за клавесин и орган – Николай Григоров.

Места для концертов всегда выбираются оригинальные. Часто под старину — музеи, усадьбы, заповедники. Очень запоминающиеся программы были в Коломенском, Царицыно, библиотеке им. Тургенева. Иногда «Volkonsky Consort» выходит и на большие сцены – во дворец на Яузе или в Малый зал консерватории. Коллектив ведет активную гастрольную деятельность, хорошо известен в Европе, побывал даже на острове Крит. Всегда красивые и харизматичные, в роскошных костюмах, участники ансамбля везде имеют успех, и каждое их выступление – настоящий праздник!

Анастасия Попова,
студентка II курса ИТФ

№ 4 (138), апрель 2014

9 марта в Большом зале консерватории состоялся уникальный концерт, ставший настоящим событием для музыкальной жизни Москвы: впервые в России Девятая симфония Бетховена исполнялась в редакции Густава Малера, а ей предшествовал «Уцелевший из Варшавы» Шёнберга, не звучавший здесь много лет. Программу исполняли Государственный академический симфонический оркестр имени Е. Ф. Светланова, хор Академии хорового искусства имени В. С. Попова и солисты Екатерина Кичигина, Александра Кадурина, Сергей Скороходов, Дитрих Хеншель под управлением дирижера Владимира Юровского.

Фото Веры Журавлевой предоставлено пресс-службой ГАСО России им. Светланова

Маэстро предварил звучание музыки вступительным словом, где изложил свой взгляд на связь этих разных сочинений. Оба композитора создавали свои шедевры в атмосфере послевоенной депрессии: для Бетхо-вена это были наполеоновские войны, для Шёнберга – Вторая мировая. Дирижер принял решение исполнять произведения без антракта – сначала Шёнберг, за ним – Бетховен, с перерывом в одну секунду молчания, призванную почтить в тишине память погибших тех времен.

История кантаты Шёнберга «Уцелевший из Варшавы» необычна. Текст, составленный самим композитором, основан на документальных свидетельствах, полученных из разных источников. Чтец ведет свой рассказ на английском языке – от лица очевидца и участника трагической жизни в варшавском гетто. Завершается кантата звучанием древнееврейского духовного гимна «Шма, Исраэль» («Слушай, Израиль»).

В качестве чтеца выступил певец Дитрих Хеншель, который мастерски справился не только с музыкантскими (ритмизованная мелодекламация), но и с актерскими задачами этой партии – постоянной сменой ролей от хладнокровного чтеца до яростного немецкого офицера. Было очень интересно следить за реакцией зала: произведение с таким сложным музыкальным языком слушатели восприняли с большим интересом, многие сосредоточенно вслушивались в произносимые чтецом слова.

Девятая симфония Бетховена – произведение, требующее не только огромного мастерства исполнителей, но и большой работы. Интересно, что первым, кто заговорил о «проклятье девятой симфонии», был Шёнберг, который сказал на церемонии памяти Малера в 1912 году: «Те, кто написал свою Девятую, подходят слишком близко к потустороннему». Неудивительно, что именно Малер сделал свою редакцию Девятой симфонии Бетховена: трудно представить себе сочинение, которое больше повлияло бы на композитора с его симфониями-песнями. Дирижер связал оба произведения не только словесно, но и музыкально – в его трактовке симфония Бетховена прозвучала очень напряженно и трагедийно, продлевая пафос кантаты Шёнберга «Уцелевший из Варшавы».

На такой необычный концерт пришло немало людей, причем в переполненном зале было много совсем юных слушателей. Исполнение завершилось восторженными аплодисментами, адресованными в первую очередь дирижеру. Владимир Юровский выбрал очень правильную политику: соединять в одной программе известную академическую музыку с редко звучащими произведениями, – и эта задумка бесспорно удалась.

Людмила Сундукова,
студентка III курса ИТФ

№ 4 (138), апрель 2014

В 2014 году отмечается 100-летие со дня рождения народного артиста СССР Кирилла Кондрашина. Большой зал Московской консерватории предложил своим слушателям целую россыпь концертов, посвященных юбилею выдающегося дирижера: 26 февраля выступил главный оркестр Кондрашина – Академический симфонический оркестр Московской филармонии под руководством Юрия Симонова; 5 марта – Государственная академическая симфоническая капелла России под руководством Валерия Полянского; 7 марта свою программу представил Московский государственный академический симфонический оркестр под управлением Павла Когана; 11 марта в этот марафон включился и Концертный симфонический оркестр Московской консерватории под руководством Анатолия Левина. 25 мая уже в Большом театре на основной сцене в честь Кондрашина состоится грандиозная концертная программа с участием ведущих музыкантов России.

Кирилл Кондрашин рано начал карьеру дирижера. Уже в 24 года, только окончив консерваторию, он удостаивается диплома на Всесоюзном конкурсе дирижеров. Отмеченный зарубежными критиками и музыкантами на открывшемся конкурсе имени Чайковского (1958), Кирилл Кондрашин становится первым советским дирижером, выступившим в США. В течение 16 лет он возглавлял оркестр Московской филармонии, гастроли которого проходили во многих странах мира. Коллектив сотрудничал с Д. Шостаковичем, Г. Свиридовым, А. Хача-туряном, Д. Кабалевским, М. Вайнбергом, впервые исполнив многие произведения этих композиторов. Сопровождение этого оркестра под управлением Кондрашина высоко ценили Рихтер, Ойстрах, Ростропович и Гилельс. В 1973 году оркестру было присвоено звание «академический».

На концерте в Большом зале оркестр Московской филармонии выступал под управлением своего художественного руководителя Юрия Симонова (именно решение Кондрашина допустить в 1966-м году к участию в конкурсе студента Симонова, изгнанного из консерватории, определило судьбу будущего дирижера). «Это человек какой-то особой душевной щедрости, – рассказывает о Кондрашине Юрий Симонов. – Он помогал молодым дирижерам, как только появлялись звездочки на небосклоне…».

Оркестр исполнил сочинения мастеров западноевропейской романтической музыки: Академическую торжественную увертюру Брамса, Концерт для виолончели (Сергей Ролдугин) с оркестром Шумана и Симфонию № 4 для сопрано (Анна Аглатова) с оркестром Малера. Академи-ческий симфони-ческий оркестр по сей день остается визитной карточкой Московской филармонии, его универсальность и открытость новым идеям позволяют регулярно привлекать к творческому сотрудничеству множество выдающихся коллективов, солистов с мировыми именами и лучших дирижеров.

Масштабные симфонические произведения, прозвучавшие в концертах, создали торжественную атмосферу юбилея. Капелла Валерия Полянского представила вниманию публики сочинения русских композиторов: «Всенощное бдение» C. В. Рахманинова и Шестую симфонию П. И. Чайковского. Оркестр Павла Когана исполнил произведения композиторов XIX–XX веков: Концертную увертюру Шимановского, Концерт для фортепиано с оркестром Грига (солистка Лилия Зильберштейн, Германия), Симфонию № 4 Шумана. В программу консерваторского оркестра вошли Концерт № 3 для фортепиано с оркестром Бетховена (Элисо Вирсаладзе) и Симфония № 4 Брамса. Публика горячо принимала музыкантов, не уставая аплодировать дирижерам, оркестрантам и главному виновнику торжеств – Кириллу Кондрашину…

Анжелика Козедуб,
студентка III курса ИТФ

№ 3 (137), март 2014

В то время как большинство меломанов устремляют стопы в академические залы столицы, узкий круг избранных слушателей наслаждается музыкой в стенах частных загородных вип-клубов. Так, в самую длинную ночь года (с 21 на 22 декабря) в одном из подобных заведений, расположенном в районе Барвихи, состоялся концерт классической и джазовой музыки, не оставивший равнодушным никого из присутствующих.

На небольшой вращающейся эстраде, подсвеченной прожекторами, помимо рояля красовались ударная установка, бас-гитара и электроакустическое фортепиано «Roland». Такая панорама у кого-то из присутствующих могла вызвать недоумение: в программе была завялена музыка Баха, Чайковского, Шопена, Верди и других классических композиторов. Заняв свое место за одним из круглых столиков, я стала с нетерпением ожидать выхода музыкантов. Вскоре они появились — трое молодых людей, которые начали концерт с зажигательного исполнения хоральной прелюдии Баха, которая прозвучала ярко, блестяще, благодаря… джазовой обработке.

Главным героем ночных музыкальных бдений был Нарек Аветисян — пианист, а точнее — человек-оркестр. Нарек к тому же профессиональный органист, трубач, играет на гитаре и ударных. Помимо этого богатого послужного списка двадцатитрехлетний музыкант может похвастаться титулом троекратного чемпиона России по степу. А еще будучи ребенком, он начал давать концерты и гастролировать по всему миру. Самыми памятными для молодого музыканта оказались мастер-классы и выступления в церкви св. Томаса на закрытом острове Сен-Саймон штата Джорджия, где он попеременно на органе и рояле исполнял музыку различных направлений от барокко до собственных транскрипций хитов Элвиса Пресли и Фрэнка Синатры. Особый восторг у слушателей вызвало педальное соло на тему Паганини в обработке Георга Тальбена Болла. Весь зал аплодировал стоя…

На концерте в клубе русская публика продемонстрировала, что может быть не менее благодарной, нежели американская. Каждый номер провожали бурные аплодисменты. Мастерство музыкантов действительно производило впечатление, а программа концерта была составлена так, что постоянно держала слушателей в напряжении. Это был весьма необычный сплав регтаймов, джазовых транскрипций академической музыки, а также классических произведений в их первозданном виде, которые в первом отделении исполнялись на рояле соло, а во втором — в дуэте с очаровательной вокалисткой.

Серебристое лирическое сопрано Анжели Геворкян заворожило публику с первых же звуков. Арии из итальянских опер были исполнены изящно, глубоко прочувствованно, с высоким техническим мастерством и артистизмом. После нескольких произведений и спетой «на бис» знаменитой арии Лауретты из оперы «Джанни Скикки», вокалистка покинула сцену под овации публики.

В завершении концерта последовали джазовые импровизации… на только что прозвучавшие оперные мелодии. Меня удивило, насколько органично соединялись серьезные классические сочинения и острые джазовые ритмы в исполнении пианиста. С каждым новым произведением он будто бы перевоплощался и вел за собой публику. Классика рождала почти сакральную атмосферу в зале, которую не нарушали даже сияющие огни новогодней елки. Но с первых же звуков джаза публика словно выдохнула и расслабилась, а клуб снова стал клубом.

После концерта мне удалось пообщаться с артистами. С огромным удовольствием я узнала, что музыканты, произведшие на меня такое сильное впечатление, учатся там же, где и я — в Московской консерватории: Анжели в классе Народной артистки России Б.А. Руденко, Нарек — в органном классе Заслуженного артиста России А.С. Семенова. Н. Аветисян, уставший, но довольный, вместе с женой А. Геворкян угостили меня шампанским и любезно ответили на мои вопросы:

— Нарек, Вы играете столь разную по стилю музыку. Отдаете ли Вы предпочтение какой-то из них?

— Нет. Я люблю музыку как таковую. Самую разнообразную. И с удовольствием импровизирую как джаз, так и «под классику». Мне кажется, что эти два направления нельзя делить на «серьезное» и «легкое». Джаз – это просто новый виток развития классической музыки. Можно сказать, что уже Бах писал джаз. Или, по крайней мере, воплотил в своем творчестве главные идеи этого стиля: импровизировал, не ограничивая себя в возможностях, использовал (для своего времени) острые ритмы и гармонии. Но главное, что объединяет баховскую и джазовую музыку, — это движение.

— Весьма смелые мысли. Вероятно, именно Бах повлиял на Ваше мировоззрение?

— Бах и Бетховен. И, конечно, Дюк Эллингтон, под которого я с пяти лет танцую степ (смеется).

— Что Вы думаете о музыкантах, которые признают только одно музыкальное направление и не желают попробовать себя в другом?

— Мне кажется, что они просто не перешли на новый уровень мышления. Остались в своем мире, где безопасно, где нет доступа бунтарскому духу. Но именно бунтари открывают для себя и слушателей новые краски, новые варианты звучания. Это тяжелый труд — заглянуть за собственные горизонты. Не все это могут.

…Что ж, я от души порадовалась за этих молодых людей, которые в своем возрасте уже сумели заявить о себе и приобрести верных почитателей их творчества. Как признался Н.Аветисян, это не первое их выступление на этой концертной площадке. Но ограничиваться ею они не собираются. Следующий планируемый рубеж (и взгляд за горизонт!) — театр «Massimo» в Палермо.

Татьяна Любомирская,
студентка IV курса ИТФ

№ 3 (137), март 2014

В библиотеке Данте Алигьери еще на пороге нового года прошел тематический концерт «Зимние праздники». В том вечере участие принял пианист Михаил Турпанов. Исполнитель порадовал слушателей музыкой Баха, Шуберта, а на финал концерта подготовил музыкальный сюрприз – сочинение ныне здравствующего латвийского композитора Георга Пелециса. Это был сольный концерт, но исполнение каждого нового сочинения пианист предварял кратким или развернутым комментарием. И эти пояснения были интересны не только дилетантам, но и профессиональным музыкантам.

Необычайно интригующим оказался выбор музыки. Так, например, из всего многообразия клавирных сочинений И. С. Баха пианист не исполнил ни одного популярного, а сыграл переложение из кантаты, далеко не самой известной даже искушенным слушателям. Прозвучала «Охотничья кантата» и это была первая интрига вечера.

С Шубертом «режиссер» концерта также поступил нетривиально. Как же слушатели надеялись услышать что-нибудь знакомое при упоминании фамилии немецкого романтика – музыкальный момент, экспромт… Однако пианист исполнил «сюиту» – марш, адажио, менуэт, представляющую собой своего рода компиляцию частей из разных сонат, но собранных воедино благодаря находкам музыковедов. Еще на концерте прозвучали два шутливых скерцо, лирическое Алегретто до минор и Три менуэта с двумя трио. Исполнение музыки Шуберта было не иначе как завораживающим. Скерцо были сыграны с таким задором, что слушателям едва ли не пришлось пуститься в пляс! А лирические эпизоды поразили тонкостью оттенков. Пианиссимо звучало так наполнено, что порой казалось потусторонним. Настоящий Шуберт!

Прозвучавшее в заключение сочинение также оказалось настоящим подарком. О пьесе Пелециса под названием «Новогодняя музыка» Михаил рассказал с таким энтузиазмом, что заставил публику симпатизировать ему еще до того, как «заговорил» рояль. И когда музыка, наконец, зазвучала, трудно было сдержать улыбку от восхищения. Исполнитель перевоплотился в другого персонажа: на смену рефлексирующему романтику пришел… Дед Мороз! Жизнерадостный, с чувством юмора и иронии. Настолько ярко, красиво, а порой забавно прозвучало это сочинение, что сразу создало в сердцах слушателей праздничное настроение и предвкушение торжеств.

Елена Попова,
студентка IV курса ИТФ

№ 3 (137), март 2014

Как правильно говорится в одной поговорке: «Понедельник – день тяжелый». Именно поэтому понедельник 3 марта должен был начаться моими утренними занятиями в консерватории, а продолжиться полноценным рабочим днем в детской музыкальной школе. Но, заканчивая последний урок, я вдруг вспомнила, что еще несколько дней назад друзья с дирижерского отделения пригласили меня на свои курсовые хоровые выступления, которые традиционно проходят весной в Рахманиновском зале. Решение пришло незамедлительно – иду!

Ранее мне доводилось слышать наш именитый хор под руководством проф. С. С. Калинина лишь однажды в Большом зале. Тот вечер оставил в моей памяти поистине неизгладимые впечатления. Сегодня же мне предстояло узнать с абсолютно новой стороны своих товарищей – каждый студент выступал в роли дирижера, демонстрируя мастерство самостоятельной работы с хором.

Я люблю минуты перед началом концерта: переполненный публикой гардероб, чтение программки, словом, всё то, что создает непередаваемую атмосферу ожидания праздника. К сожалению (или к счастью!), тот вечер для меня был лишен всего этого – я опаздывала. В зал уже не пускали, и меня выручила заветная дверь № 7. Тем более, как и всегда на хоровом вечере в Рахманиновском, практически не было свободных мест и слушатели вынуждены были разместиться даже на подоконниках. Однако такие трудности нисколько не помешали воспринимать исполняемую музыку.

На суд публики свою работу выносили студенты III–IV курсов. Конечно, многое было далеко от идеала, и зал это прекрасно чувствовал, реагируя на удачные выступления и становясь равнодушным к менее удачным номерам. Иногда возникал вопрос – стоило ли вообще брать такое сложное и длинное сочинение, которое казалось неуместным в рамках данного вечера. Не всегда ощущалось взаимопонимание между дирижером и коллективом. Но были и отдельные моменты, которые захватывали слушателей и увлекали за собой. Тогда становилось приятно наблюдать за тем, как на сцене творчески раскрываются знакомые тебе уже не первый год люди.

Атмосферу присутствия на живом выступлении вообще трудно с чем-либо сравнить. Ведь никакая, даже самая лучшая запись не сможет в полной мере передать непосредственный контакт между исполнителем и слушателем. В этот вечер публике посчастливилось присутствовать на интересном концерте, который подарил массу разнообразных впечатлений. Поэтому хочется пожелать всем не проходить мимо афиш, на которых значится хор Московской консерватории – один из лучших творческих коллективов нашего вуза.

Ольга Зонова,
студентка III курса ИТФ

№ 1 (135), январь 2014

В Московской консерватории состоялось долгожданное для многих событие – XIV международный фестиваль современной музыки «Московский форум». Посвященный новым произведениям композиторов России и Германии фестиваль имел название «За колючей музыкой», которое, с одной стороны, указывало на сложность судеб самих держав и их композиторов в XX веке, с другой – характеризовало изломанный, непросто постигаемый музыкальный язык второго авангарда и более позднего времени. Центральной фигурой фестиваля был Хельмут Лахенман, выдающийся композитор, признанный лидер современной европейской музыки, представший перед нами сразу в нескольких ипостасях – как лектор, замечательный мыслитель-musicus, автор сочинений, составивших ядро программ фестивальных концертов, а также исполнитель собственной музыки.

Найденный Лахенманом метод сочинения назван им самим «инструментальной конкретной музыкой». В отличие от электронной «musique concrète», техника Лахенмана предполагает использование традиционных акустических инструментов, от которых благодаря новым приемам игры композитор добивается передачи целого мира звуков (сам композитор говорил, например, о «характерном хаосе» или «текстуре звучания»). Главными музыкальными событиями отныне становятся не мелодия, ритм, гармония и другие средства музыкальной выразительности, широко используемые композиторами-классиками, а шумы, шорохи, призвуки и прочие тончайшие нюансы, которые ранее находились на периферии восприятия. Получается, что сами способы звукоизвлечения, а также «побочные» звуки, обычно сопровождающие воспроизведение нотного текста, уравниваются в правах с мелодическими тонами, более того, зачастую возвышаются над ними.

Такое композиторское высказывание требует тотального внимания слушателя, поскольку каждая исполнительская деталь является важным событием. Подобное индивидуальное переосмысление традиции связано, с одной стороны, со стремлением преодолеть инерцию потребительского отношения к музыке, возрастающего с развитием различных форм entertainment, с другой, реакция на жесткие рамки сериализма, господствующего в период обучения Лахенмана вначале в Штутгартской Высшей школе музыки, а затем в Венеции у Луиджи Ноно. Некоторые из «инструментальных конкретных» сочинений, появившихся еще в 60-е годы, на концертах нынешнего фестиваля были успешно исполнены. Это TemA (солисты ансамбля «Студия новой музыки»: Екатерина Кичигина – сопрано, Марина Рубинштейн – флейта, Ольга Галочкина – виолончель), а также Pression (виолончелист немецкого «Ensemble modern» Михаэль М. Каспер).

Настоящим подарком явились две творческие беседы с маэстро, в которых он показал себя как прекрасный музыкант, тонко чувствующий, глубоко мыслящий, находящийся в непрестанном поиске «своего звучания». Одну из основных интереснейших тем разговора можно обозначить как «композитор о процессе композиции». Сочинять, по Лахенману, означает:

— Думать о музыке (композитор размышляет о средствах, благодаря которым себя выражает, а также о том, откуда берутся эти средства);

— «Сочинить инструмент» (сам по себе инструмент – готовое произведение искусства, и «композитор-паразит» им, не задумываясь, пользуется; теперь же композитор поступает иначе: использует уже знакомый инструмент и переосмысливает его, либо конструирует его новый вариант);

— Найти себя («позволить прийти к самому себе», найти свой путь к открытию магического свойства музыки).

Большим удовольствием было услышать на открытии фестиваля игру почетного гостя: его фортепианный опус Kinderspiel (1980), семь маленьких пьес, был блестяще им исполнен и радушно принят слушателями. Традиционный, на первый взгляд, цикл миниатюр для детей на практике оказывается предназначенным отнюдь не только для педагогических целей. До боли знакомые каждому музыканту ритмические и мелодические формулы упражнений, детских песен и танцев здесь по-лахенмановски значительно переосмыслены. Одной из самых впечатляющих была пьеса «Filter—Schaukel» («Качели-фильтр»), в которой из громко вколачиваемых кластеров постепенно рождались призвуки-гармоники, притягивающие к себе с течением времени пьесы все больше внимания и все сильнее обнаруживая самоценность.

Сложно спорить с тем, что Хельмут Лахенман – композитор, в совершенстве владеющий техникой письма, выработавший свой индивидуальный стиль, – оказал и продолжает оказывать на многих колоссальное влияние. Так и в эти дни попавшая под обаяние маэстро публика зачарованно слушала его, как на лекциях, так и на концертах. В этом проявилась своего рода «магия звучания», о которой много рассуждал композитор. Было совершенно очевидно: с нами все это время общался (вербально и невербально!) живой классик, достойный преемник великой немецкой музыкальной традиции.

Юлия Москвина,
студентка IV курса ИТФ
Фотографии предоставлены  Научно-творческим центром современной музыки

№ 1 (135), январь 2014

29 ноября на Международном фестивале «Московская осень» в Доме композиторов состоялся не совсем обычный для него концерт. Заголовок гласил: «Дания – Россия. Классики, современники, фольклор» – и уже одним названием вызывал недоумение. Как известно, «Московская осень» создавалась, прежде всего, для исполнения новой музыки. Что же в этом концерте ожидало слушателей?

Эта программа появилась на фестивале не случайно, а благодаря творческой инициативе молодых музыкантов из Дании (Генриетта Йенсен, Симон Педерсон) и России (Мария Эшпай). Интересный, редко встречающийся инструментальный состав – саксофон, вибрафон и фортепиано – использовался в новой интерпретации сочинений, написанных для других ансамблей. Среди них – «In L’istesso tempo» грузинского композитора Гии Канчели и Трио Андрея Эшпая. В данном случае интерес представляло и то, что сами композиторы (кстати, присутствовавшие на концерте) не знали, что же сотворили с их сочинениями молодые музыканты: преобразили они «старую» музыку или, наоборот, обезличили ее.

Мария Эшпай, Симон Педерсон и Генриетта Йенсен

Фортепианный квартет Канчели «In L’istesso tempo» в переложении для фортепиано, саксофона-сопрано, вибрафона и маримбы прозвучал необычно: на место экспрессии струнных пришла «саксофоновая печаль» и волшебная холодноватость вибрафона. Произведение приобрело сказочный, несколько застывший характер звучания в медленных, минималистических эпизодах и словно кричащие экспрессивные фразы в кульминациях. При этом отпечаток на исполнение наложили не только тембры инструментов, но и их владельцы: в прочтении грузинской музыки чувствовалась некоторая скандинавская строгость и сдержанность. Но, тем не менее, такой интересный состав вдохнул новую жизнь в «In L’istesso tempo» и, возможно, открыл новые перспективы этому сочинению.

Трио – одно из ранних сочинений Андрея Эшпая. Полное юношеской увлеченности и богатое образами, оно испытало влияние ритмов джазовой эстрады. Представ, как и сочинение Канчели, в «экспериментальном» звучании, оно оставило приятное впечатление. Джазовым мотивам Трио очень подходил тембр тенор-саксофона, оживляли движение и фразы вибрафона. В исполнении молодых музыкантов произведение пролетело мгновенно. Хотя впечатление самого композитора было двойственным: с одной стороны, он заметил, что «In L’istesso tempo» Канчели прозвучало по-новому, с другой – добавил, что относительно его Трио этого сказать нельзя…

Помимо новых обработок «старых» сочинений в программу концерта вошли произведения классиков. Бесподобным было исполнение Генриеттой Йенсен Трех пьес Джанчито Шелси для сопраносаксофона: мягкий и нежный тембр инструмента погружал слушателей в мир светлой печали, бесконечной тоски по чему-то ушедшему, грез по неизведанным далям. Звучание саксофона завораживало, вводило в некий транс, что, конечно, создавало контраст с предыдущим номером – «оркестровыми» Вариациями для фортепиано Карла Нильсена, исполненными Марией Эшпай. Выразительную нотку человеческих переживаний внес в концерт тембр виолончели: в исполнении Сергея Судзиловского прозвучала Соната-фантазия Арама Хачатуряна.

Но все же самое большое удивление у слушателей вызвало то, что было прописано в самом конце программки маленькими буковками, – исполнение четырех марийских песен на марийском языке в обработке А. Эшпая. Конечно, авторские миниатюры вновь были трансформированы творческой фантазией молодых музыкантов. Народные мелодии в исполнении Марии Эшпай прозвучали в сопровождении фортепиано и саксофона, а некоторые из них полностью исключали человеческий голос, замененный холодноватым тембром духового инструмента.

Концерт прошел в уютной и камерной атмосфере, может быть, потому, что представлял собойскорее «посиделки» друзей, где все – родственные души. Любимая внучка играет на сцене произведения дедушки, сидящего в зале. Представляя публике, ее называют не по фамилии, а просто: Машенька. А что, по сути, стоит за этой идиллией? Возможно, это можно выразить лозунгом: «Дорогу молодым! Да здравствует творчество, фантазия, поиск!» Но можно сказать и по-другому: современная музыка – это не только изощренные эксперименты и никому не понятные перформансы, но и творчество молодых людей, которые могут вдохнуть новую жизнь в то, что казалось давно забытым и несовременным.

Ксения Старкова,
студентка IV курса ИТФ

№ 1 (135), январь 2014

Выставка в Пушкинском музее

11 декабря Александру Исаевичу Солженицыну исполнилось бы 95 лет. Юбилей великого человека и писателя ознаменовался сразу двумя замечательными событиями: экспозицией в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, где с 10 декабря 2013 года до 9 февраля 2014 проходит выставка «Александр Солженицын: из-под глыб. Рукописи, документы, фотографии», и концертом в Большом зале Московской консерватории 10 декабря при участии Алексея Уткина с Государственным академическим камерным оркестром России и народного артиста России Александра Филиппенко.

Небольшой зал Пушкинского музея, расположенный напротив «Итальянского дворика»… Полумрак, светящиеся экраны с ретроспективой фотографий на четырех больших стендах в центре… Письма, черновики, рукописи, картины… Подобная выставка ранее была лишь однажды – в 2011 году в Музее рукописей Мартина Бодмера в Женеве. Тогда она носила название «Солженицын: отвага писать». Новая экспозиция в России проходит впервые.

Торжественное начало в Итальянском дворике – после вступительного приветствия директора Музея Марины Лошак звучит Фантазия Моцарта в исполнении Сергея Воронова. На фоне экрана, где непрерывным потоком меняются фотографии с экспозиции, звучат добрые и важные слова о самом писателе, о подготовке выставки, о необходимости памяти. Среди выступающих – Михаил Швыдкой, Ирина Антонова, Наталия Солженицына… «Мы живы. Кипит наша алая кровь огнем нерастраченных сил», – эти слова американского поэта XIX века Уолта Уитмена вспоминает уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Владимир Лукин, посвящая их всем, кто лично знал Александра Исаевича и сегодня чтит его память. «Для моего поколения – шестидесятников – явление Александра Исаевича было абсолютным шоком: этическим и эстетическим», – говорит Лукин. «Мы увидели перед собой пример человека, который раздвинул привычные границы – и уже перед ним начали дрожать стены. Солженицын – это, прежде всего, человек, который сблизил два понятия: свою личную судьбу и историческую судьбу нашей страны. Такое сочетание художника и исторического деятеля повлияло на каждого из нас».

Уже при входе в зал ощущаешь особую атмосферу, охватывая взглядом тщательно выстроенную композицию выставки. Контрапунктом стали 24 подлинных офорта Рембрандта из собрания ГМИИ имени А. С. Пушкина, обрамляющие весь периметр зала. «Президент Пушкинского музея Ирина Антонова очень хотела, чтобы у выставки обязательно была живописная мелодия», – подчеркивает Наталия Дмитриевна Солженицына.

Г. Гликман. «Матренин Двор»

Особое место занимают четыре художественные работы. Это два портрета: А. Зверева (1978), изобразившего молодого Солженицына, чем-то отдаленно похожего на Пушкина, и Р. Габриадзе (2011), запечатлевшего писателя в конце непростого жизненного пути; знаменитое полотно «Замок святого Грааля» С. Ивашева-Мусатова (1966), друга Солженицына по марфинской шарашке; картина Г. Гликмана «Матренин Двор» (1980) из личного собрания семьи Ростроповичей, несомненно, ставшая центром художественной линии. В ней над усопшей Матреной (Россией!) в глубокой печали застыли хорошо узнаваемые «страдальцы» – А. Солженицын, М. Ростропович, Д. Шостакович и Г. Вишневская, трое из которых в тот момент были изгнанниками, а четвертого уже нет среди живых.

И вот в одном из стеллажей среди рукописей, возле письма Чуковского и томика стихов Ахматовой с дарственной надписью, бросается в глаза знакомый малоразборчивый почерк Дмитрия Шостаковича: письмо Солженицыну. Знакомство двух мастеров состоялось в 1963 году, и, невзирая на жизненные обстоятельства, несовпадение некоторых взглядов, Солженицын и Шостакович неизменно относились друг к другу с большим почтением.

Может быть, и это сыграло свою роль: 10 декабря Большой зал консерватории распахнул свои двери для удивительного вечера под названием «Отраженье в воде», где два имени – Шостакович и Солженицын – соединились. Чем дальше время движется вперед, тем более отчетливыми и значимыми становятся для нас и личные, и творческие пересечения великих людей.

Проект «Отраженье в воде» родился еще в 2011 году, но на больших концертных сценах до сих пор не появлялся. «Крохотки» Солженицына и Прелюдии Шостаковича: миниатюрность форм и бездонность смыслов, литература и музыка переплетались на протяжении полутора часов, превратив концерт в моноспектакль. Единая линия – единое дыхание. Исполнители и авторы идеи Алексей Уткин и Александр Филиппенко вместе с камерным оркестром создали на сцене космическое по своей необъятной глубине действо.

Концерт в Большом зале консерватории

Уже в фойе начинается погружение в творческую атмосферу концерта благодаря нестандартной программке. Перелистывая очередную страничку, обнаруживаешь миниатюрные вкладыши, сначала один, потом еще и еще… Именно на таких листках мелким машинописным текстом распространялись запрещенные долгие годы «Крохотки» первого цикла (1958–1963). В концерте звучали и первый, и второй (1990-е) циклы, перемежаясь прелюдиями Шостаковича в транскрипции для гобоя и струнных Михаила Уткина. Каждый музыкальный номер, будь то прелюдия или скерцо для струнного октета, «разговаривает», продолжая или предвосхищая «крохотку». Не зря именно концертом назвали свой музыкальный моноспектакль авторы: музыка и слово, по традиции этой старинной формы-дуэта, словно наперебой восклицали «солженицынское» – «Пока можно еще дышать после дождя под яблоней – можно еще и пожить!»

И только в конце вечера, как послесловие, как эхо после рассказов «Поминовение усопших» и «Как легко мне жить с Тобой, Господи!» неожиданно зазвучала Ария Баха, словно вторя словам молитвы писателя: «На хребте славы земной я с удивлением оглядываюсь на тот путь через безнадежность – сюда, откуда и я смог послать человечеству отблеск лучей Твоих. И сколько надо будет, чтобы я их ещё отразил, – Ты дашь мне. А сколько не успею – значит, Ты определил это другим…»

Ольга Ординарцева,
собкор «Трибуны»