№ 3 (57), апрель 2005

Поклонники органа получили замечательный подарок: вышел в свет диск замечательной органистки Марианны Высоцкой. Любители красочной и терпкой французской органной музыки, бесспорно, получат наслаждение от великолепного исполнения произведений Луи Вьерна, Жана Лангле, Оливье Мессиана. Запись будет весьма приятна органистам-профессионалам и как источник вдохновения, и как еще одно подтверждение успехов русской органной школы.

Диск включает в себя, быть может, самый интересный вид записей: концертные выступления. Все произведения записаны на органе Большого зала Консерватории Люксембурга. «Звуковая атмосфера диска хранит атрибуты «живой» акустики: шумы от переключения комбинаций, скрип входной двери, покашливания слушателей…», – пишет Высоцкая в предисловии. Особое очарование этим «скрипам и покашливаниям» придает работа звукорежиссеров: орган всегда остается в центре внимания слушателя, и все посторонние звуки не раздражают, а лишь делают атмосферу теплее.

Несмотря на техническую трудность репертуара, исполнение несет в себе необычайную для концертных записей легкость. Виртуозность – безусловно. Но поставленная на службу Музыке и только ей: и вот в великолепно отточенном остинато «Вестминстерских колоколов» Вьерна мы слышим праздничный перезвон собора!

Диск, состоящий из произведений французских авторов, открывает токката ми-мажор Иоганна Себастьяна Баха: поклон великому немецкому музыканту, чье имя неразрывно связано с органом. И, быть может, ни один другой композитор не предъявляет к органисту столь высоких требований, как старик Бах. В этой ясности линий все как на ладони. Но исполнительница отвечает автору такой же ясностью в прикосновении к органу. Выдержанная, но при этом необыкновенно живая пульсация в фуге – все это подвластно Марианне Высоцкой.

Да и что ей не подвластно? Императивный призыв в финале второй органной симфонии Вьерна и задумчивая мелодия Кантилены из сюиты Лангле. Основанная на резких контрастах пьеса «Господь среди нас» Мессиана и колдовство в «Посвящении» Вьерна: выстраивание в единую форму почти десяти минут тихой музыки. Все это уживается на одном диске и в одном исполнителе.

Мария Моисеева,
студентка IV курса

№ 3 (57), апрель 2005

Московский академический камерный музыкальный театр открыл сезон премьерой оперы Моцарта «Волшебная флейта» в постановке своего неизменного руководителя, мэтра отечественной оперной режиссуры Б. А. Покровского.

Умение просто ответить на сложные морально-философские вопросы – так можно в целом охарактеризовать эту постановку. Легкая, изящная, а временами даже нарочито наивная, она великолепно соответствует самому духу моцартовской музыки. На камерной сцене словно воссоздается, хотя и с большой долей условности, атмосфера оперного театра эпохи Просвещения. Перед нами разыгрывается (причем в самом буквальном смысле этого слова) феерическая сказка-легенда о двух героях, готовых пройти любые испытания, как реально жизненные, так и условно моральные. А за спинами главных героев на самом деле скрывается борьба высших сил – света и тьмы, разума и суеверия. Эта идея противостояния выражена сценически через одну единственную декорацию – символическое изображение двух светил – солнца и луны в виде двух сфер, возвышающихся над всем сценическим пространством. Из-за вертящейся зеркальной сферы (луна, постоянно оборачивающаяся публике своей обратной стороной) появляются Царица ночи и ее слуги. Словно олицетворением победы света над миром тьмы на большей, белой сфере время от времени на протяжении всего спектакля появляется силуэт Моцарта. От «луны» к «солнцу» проложена дорога – символический путь из царства предрассудков в царство разума, который должны пройти Тамино и Памина под защитой волшебной флейты. Однако, благодаря тонко продуманным световым переменам, высвечиванию тех или иных деталей, у зрителя возникает ощущение постоянной смены декорации.

Внешне аскетичное сценическое решение позволяет полностью сконцентрировать внимание зрителя на собственно действии. В условиях камерного сценического пространства пышность и псевдоконцептуальность, отделяющие исполнителей от зала, были бы излишни и выглядели бы просто фальшиво. Здесь же наоборот: зритель оказывается в самом центре происходящих событий. Главные герои (за исключением высших сил ‑ Зарастро и Царицы ночи) находятся в постоянном общении с залом. Зрители с увлечением следят за путешествиями принца Тамино, смеются над болтовней птицелова Папагено, сочувствуют отчаянной Памине и зачаровано слушают соловьиные колоратуры Царицы ночи, требующей коварного мщения и торжественный хор жрецов, доносящийся откуда-то сверху с балкона.

Порадовали и многие исполнители, продемонстрировавшие, помимо своих вокальных и актерских способностей, великолепное знание немецкого языка: Олеся Старухина – Памина, Алексей Яценко – Папагено, Игорь Вялых – Тамино, Людмила Геника – Папагена, Виталий Родин – Моностатос (сам темпераментный образ мавра – уже безусловная находка спектакля!). Невозможно не отметить и великолепную сыгранность актерского ансамбля – качество, к сожалению уже ставшее редкостью на больших московских оперных сценах.

На фоне бесконечной череды авангардистских оперных постановок в столичных музыкальных театрах, в которых режиссеры-новаторы буквально не могут слова в простоте сказать, постановка Покровского, талантливая и непосредственная, как сама музыка Моцарта, воспринимается особенно свежо. Трехмесячные аншлаги на «Волшебной флейте» в Камерном музыкальном театре – лишнее тому подтверждение. Прекрасно осознавая всю внешнюю наивность и идеалистичность моцартовской оперы, зритель-слушатель по-прежнему, как и в двести лет назад стремится постичь загадочный и притягательный мир этой грандиозной утопии XVIII столетия.

Екатерина Лозбенёва,
студентка IV курса

№ 2 (56), март 2005

В театре «Геликон-опере» идет «Мавра» Игоря Стравинского по мотивам повести «Домик в Коломне» А. С. Пушкина. Режиссер-постановщик Дмитрий Бертман жанр спектакля назвал «Соседские посиделки с чаем и пряниками». И действительно камерная, уютная атмосфера маленького зала, зрители, сидящие за столиками и пьющие чай с пряниками, близость расположения сцены и оркестра и актеры, играющие прямо между зрительских мест – все это придает особое ощущение теснейшей связи слушателей и музыкантов.

Спектакль идет в малом зале, так называемом оперном кафе и длится всего 40 минут. Постановка отличается филигранной продуманностью сценического движения актеров. Однако действие продолжается и в фойе театра, что способствует непосредственному диалогу актеров со зрителем. Приятно отметить высокий уровень музыкального исполнительства и отличную работу дирижера Александра Волощука. Особые симпатии вызывает главный герой оперы, замечательный тенор Игорь Сироткин – Мавра, он же Гусар. Единственный актер-мужчина на сцене среди трех акртис: Параша – Марина Карпеченко, Мать – Ольга Резаева и Соседка – Елена Гущина.

Декорации на сцене весьма оригинальны: панталоны огромного размера и другие предметы нижнего белья, развешанные и сохнущие на веревке. Особый колорит спектаклю придает разная старинная утварь. Так, например, центральное место на сцене занимает красивый, расписной самовар с гирляндой пряников. Зал прекрасно реагировал на различные комические ситуации, весьма обостренные в постановке «Геликон-оперы». Это и демонстративная передача стодолларовой купюры Гусаром Соседке за полученные удовольствия и переодевания на сцене главного героя. Особый ажиотаж зрителей вызвал стриптиз Гусара, одетого в костюм Мавры. В кульминации своей заключительной арии он показал очаровательный расписной бюстгальтер очень большого размера, а в коде, под бурные аплодисменты публики, сорвал и его!

Надо заметить, что в «Геликон-опере» существует несколько камерных спектаклей, идущих в оперном кафе, в ходе которых проходит дегустация еды и напитков. Так, в спектакле «Кофейная кантата» на музыку Баха зрителям предлагают различные сорта кофе, в «Крестьянской кантате» также на музыку Баха разносят пиво, в опере Моцарта «Аполлон и Гиацинт» – вина и десерт, в опере Перголези «Служанка-госпожа» – горячий шоколад с тортом. Так что, все это – «вкусные» зрелища! Приятного аппетита!

Марина Готсдинер,
студентка IV курса

№ 2 (56), март 2005

В Кремлевском дворце состоялось представление балета А. Петрова «Сотворение мира» в новой арт-рок версии. Новизна постановки, осуществленной силами Театра классического балета Наталии Касаткиной и Владимира Василева, коснулась главным образом музыкальной стороны спектакля. Многоголосный симфонический оркестр сменил более «камерный», но не менее мощный рок-ансамбль. Такая обработка, сделанная Александром Лавровым, удивительно хорошо легла на музыку балета и придала ей необычное и современное звучание. Вся «райская» музыка в духе неоклассицизма, иногда напоминающая музыку Генделя, растворилась в красочных тембрах синтезатора и женских голосах. Остальная же «дьявольщина», выраженная с помощью остро диссонантной музыки ХХ века, была поручена «тяжелой артиллерии» рок-группы – электрогитаре, бас-гитаре и ударным. Особый «драйв» создавался еще и тем, что музыка звучала прямо со сцены, а не из оркестровой ямы или из-за кулис. Музыканты как будто бы тоже стали актерами: одетые в черные костюмы, они симметрично располагались по краям сцены, принимая активное участие в действии.

Балетная труппа во главе с Екатериной Березиной (Ева) и Ильгизом Галимуллиным (Адам) порадовала как отличной техникой и пластикой, так и актерским талантом. Наряду с мастерами балета на сцене блистали и молодые артисты, среди которых особенно запомнились Черт и Чертовка (именно они вызвали наиболее бурные овации у публики после спектакля). При минимуме декораций, типичном для современного театра, огромное значение имели световые эффекты. «Адские» сцены были насыщены разными оттенками красного цвета, «райские» – мягкими желтыми и зелеными тонами, дуэт Адама и Евы («Любовь Адама и Евы») – романтичными сиреневыми, синими и розовыми. Кульминацией световой симфонии стала заключительная сцена рождения человечества, где появились почти все участники спектакля, обратившиеся к зрительному залу с призывом всеобщего объединения в мире, сотворенном Богом.

Мария Карачевская,
студентка IV курса

№ 2 (56), март 2005

В Рахманиновском зале около года тому назад впервые выступил русско-американский дуэт: пианистка, заслуженная артистка России, профессор Московской консерватории Наталья Юрыгина и скрипач, профессор Университета Западной Флориды Леонид Яновский. Совместное выступление прошло тогда с блестящим успехом, во многом благодаря потрясающему взаимопониманию музыкантов и интересной программе, охватившей целых четыре века в один день («Трибуна» освещала это событие в №6 за октябрь 2003 года. – К. С.). И вот опять же в Рахманиновском зале состоялась так всеми нами ожидаемая новая встреча!

Артисты, в числе которых был также профессор Техасского университета по классу флейты Джеймс Скотт, представили на суд публики новую эффектную программу. Она включила в себя сочинения для трио и для дуэта (фортепиано – скрипка, фортепиано – флейта). Как и год назад, произведения, представляющие разные эпохи и стили, были подобраны с тонким музыкальным вкусом. В первом отделении прозвучала строгая классика – Трио-соната до минор из «Музыкального приношения» И. С. Баха и Соната для клавира и скрипки ми минор (KV 304) Моцарта, а во втором – две изящные импрессионистичные «Интерлюдии» для флейты, скрипки и фортепиано Ж. Ибера и мечтательный, полетный, вдохновенный «Дуэт» для флейты и фортепиано А. Копленда. Очень удачно, свежо прозвучали яркие, откровенно славянские по колориту «Promenades» для флейты, скрипки и фортепиано Б.Мартину, завершившие концерт.

Атмосфера в зале была бесподобная. Казалось, играют не три человека, а один – настолько хорошо музыканты слушали друг друга, будто невидимый маэстро дирижировал ансамблем. Концерт доставил слушателям столько радости, что хотелось от всей души пожелать музыкантам дальнейших успехов в их совместном творчестве и попросить как можно чаще выходить на сцену залов Московской консерватории и баловать своим великолепным исполнением нашу искушенную публику.

Константин Смесов,
студент IV курса

№ 1 (55), январь-февраль 2005

В Мариинском театре, под управлением Валерия Гергиева, состоялась премьера Восьмой симфонии Малера. Предполагалось, что это исполнение грандиознейшего произведения великого симфониста станет исключительным событием концертной жизни не только Петербурга, но и всей страны. Однако эти ожидания оправдались лишь отчасти. Тот вариант, который был представлен публике, больше напоминал черновой прогон симфонии, чем выдающееся и безупречное исполнение, которого ждали от прославленного коллектива. Причина этого прозаична: сверхнасыщенный график Мариинского театра позволил Гергиеву провести, кажется, только одну общую репетицию, которая еще продолжалась, когда в театр начали пускать публику. Нужно ли говорить, насколько этого мало для полуторочасовой симфонии, потребовавшей участия не только солистов, хора и обоих оркестров театра (симфонического и сценического), но и двух приглашенных хоровых коллективов?

Поразительно, что при таких обстоятельствах симфония вообще была сыграна. Более того, никак нельзя сказать, что исполнение было плохое, наоборот, некоторые фрагменты звучали великолепно. Зато в других местах музыканты лучшего оркестра России начинали банально расходиться друг с другом. Конечно, Гергиев смог нейтрализовать все подобные погрешности и в который раз показал свое умение держать в руках несколько сотен исполнителей, однако лучше бы эти качества не пришлось демонстрировать столь наглядно.

В целом это исполнение Восьмой симфонии можно охарактеризовать как многообещающее. Гергиев явно не собирается им ограничиваться и есть надежда, что в будущем Восьмая станет не поводом продемонстрировать умение исполнителей работать в экстремальных условиях, а настоящим художественным откровением, какие нередко случаются у Гергиева после нескольких репетиций.

Сергей Михеев,
студент IV курса

№ 1 (55), январь-февраль 2005

26 октября в Рахманиновском зале консерватории состоялся уникальный концерт: прозвучали сочинения Михила Фабиановича Гнесина, которые не исполнялись на концертной эстраде уже более четверти века. Идея этого концерта-портрета принадлежала доценту кафедры истории русской музыки Екатерине Сергеевне Власовой. На протяжении вечера музыкальные номера сопровождались обширными биографическими и историческими справками из жизни композитора.

А чтобы полнее все представить, в антракте зрителей пригласили на выставку архивных материалов жизни и творчества Михаила Фабиановича из Российского государственного архива литературы и искусства. Среди экспонатов – фотографии М. Ф. Гнесина, его родителей; учителей и друзей – Н. А. Римского-Корсакова, А. К. Глазунова, В. Э. Мейерхольда (Гнесин работал в его студии в 10–20-х годах), Н. И. Забелы-Врубель (первой исполнительницы ранних романсов композитора), групповая фотография студентов Петербургской консерватории – участников первой постановки оперы «Кащей Бессмертный», фотография сцены из спектакля «Антигона» театральной студии В. Э. Мейерхольда, музыку к которой Гнесин написал впоследствии. Были представлены и автографы композитора. Прежде всего, рукописи его произведений и письма (в частности, черновик письма 1931 года И. В. Сталину с просьбой посодействовать прекращению преследований композитора). Порадовали и оригинальные рисунки с необычными названиями их персонажей, навеянные, может быть, знаменитыми карандашными рисунками его учителя – А. К. Лядова. Среди автографов письма А. К. Глазунова, В. Э. Мейерхольда, Д. Д. Шостаковича, а также огромная по масштабу рукопись проповедей отца композитора – еврейского раввина Фабиана Осиповича Гнесина. Кроме того, зрителям были представлены и нотные издания произведений Гнесина, хранящиеся в Московской консерватории.

Но главным событием вечера была, конечно, сама музыка композитора. Гнесин работал преимущественно в камерных жанрах – большую часть его сочинений представляют романсы и произведения для небольших инструментальных составов. В исполнении квартета «Beit Agnon», «Credo-квартета» и солистов ансамбля «Студия новой музыки» прозвучали несколько камерных сочинений: «Соната-фантазия» (1945), «Песня странствующего рыцаря» (1917), «Сюита для струнного квартета» (1937), «Из песен моего деда» (1912), секстет «Адыгея», фортепианный квинтет «Реквием» (1912–1914), посвященный памяти Михаила Врубеля. Музыка, написанная почти сто лет назад современником Стравинского, Рахманинова, Скрябина, Прокофьева, Шостаковича, оказалась новой и «свежей» для современного слушательского уха. Даже по небольшому количеству сочинений уже можно было судить об оригинальности и необычности музыкального письма композитора.

«Под занавес» ансамбль «Студия новой музыки» под управлением Игоря Дронова исполнил сюиту-гротеск «Еврейский оркестр на балу у городничего» (1926) из музыки к комедии «Ревизор». Сочинение было написано для постановки пьесы Гоголя в театре В. Э. Мейерхольда, и в первых представлениях партию рояля исполнял сам Д.Д. Шостакович. Сюита, полная юмора, оригинально инструментованная, явилась отличным завершением концерта. Зрители были в восторге. Музыканты, которым явно нравилось играть это сочинение (на репетиции сюиты контрабасист даже пританцовывал в такт), так завелислушателей, что последний номер (где по сюжету неожиданно появляется настоящий Ревизор) был исполнен на бис.

Концерт, ставший первым шагом к возрождению музыки М. Ф. Гнесина, вызвал живой интерес у публики – Рахманиновский зал был полон. Хочется надеяться, что в ожидании следующего концерта слушателям не придется ждать еще четверть века, а сочинения этого замечательного композитора займут свое достойное место в репертуаре музыкальных коллективов.

Мария Карачевская,
студентка IV курса

№ 1 (55), январь-февраль 2005

В тихий, ничем не примечательный зимний вечер 21 декабря музыкальная Москва жила своей обыкновенной жизнью. Да и в консерватории всё было по-обычному. Очередной концерт. Собирается публика, весьма немногочисленная, можно сказать, элитарная. Конечно, это не толпы, которые собирает Спиваков, Гергиев или другие знаменитости. Между тем, эти люди собрались для того, чтобы стать свидетелем события не менее примечательного, нежели выступление прославленных маэстро. Послушать Брамса в исполнении Спивакова или Прокофьева в интерпретации Гергиева – истинное наслаждение, но, в целом, вполне доступное, а для кого-то даже обыденное. А в этот вечер на музыкальном небосклоне загорелась новая звезда. Точнее хорошо забытая старая. Лишь немногим известно имя В. П. Задерацкого (1891–1953). Так было еще при жизни этого замечательного человека. Ситуация не изменилась и после его смерти.

Он был учеником Ипполитова-Иванова и Танеева, считавших его исключительно одаренным музыкантом. На студента Московской консерватории также обратил внимание А. Н. Скрябин. В 1920-е известное издательство «Peters» публиковало сочинения талантливого композитора из Советской России. Почему же его имя оказалось вычеркнутым из истории? Задерацкого постигла судьба многих замечательных людей того времени: лагеря, лишение прав и т. п. Была стерта вся память о нем. Он оказался забытым и, надо сказать, абсолютно незаслуженно. И вот настало время возродиться из небытия творчеству этого выдающегося композитора. Его музыка вновь зазвучала, причем именно в том зале (Малом), в котором он некогда исполнял свои первые опусы. Перед началом концерта меня обуревало множество вопросов. Что за композитор? Что за музыка? Тональная или нет? Есть ли у композитора свой ярко выраженный стиль? И, наконец, насколько хороша эта музыка?

Уже первое сочинение – Прелюдия и фуга g-moll (из цикла «24 прелюдии и фуги», 1937), исполненная В. Парамоновым дала ответы на все вопросы. Другие опусы лишь подтвердили мои выводы. Оказалось, это замечательная музыка, принадлежащая перу подлинного мастера! Импонировали напряженная лирика, особая песенность прелюдии и фуги, объединенных общей тональностью, эмоциональным строем, интонацией тритона. И все это на глубоко русской основе. Контрастом прозвучала G-dur’ная прелюдия и фуга – жизнерадостное искрометное скерцо.

Гвоздем программы, без сомнения, был цикл 24-х прелюдий во всех тональностях (1934), исполненный А. Райхельсоном. Поразила исключительная изобретательность и фантазия композитора, богатство красок и найденных решений. Особенно запомнились A-dur’ная прелюдия, с ее изумительной проникновенной лирикой и безудержный вихрь gis-moll’ной прелюдии. Порою в звучаниях проносились аллюзии на музыку других композиторов. Так, в гротесковом скерцо a-moll’ной прелюдии угадывались прокофьевские нотки. «Затонувший собор» Дебюсси всплыл в e-moll’ной прелюдии. Дыхание рахманиновской мелодики чувствовалось в g-moll’ной прелюдии. Но все это, конечно же, ни в коем случае нельзя причислить к разряду плагиата; это аллюзии и не более того. В каждой прелюдии угадывался неповторимый стиль В. П. Задерацкого. Пожалуй это стало для меня самым большим открытием. Ведь есть на свете куда более известные композиторы, авторский стиль которых трудноуловим.

После перерыва А. Райхельсон озвучил пьесу «Взморье» (1939), а В. Парамонов – Шестую фортепианную сонату (1940). Из них более интересной представляется соната – трехчастный цикл с драматической 1-й частью, лирической песенной 2-й и быстрым активным финалом. Несмотря на традиционное решение традиционного жанра, соната приятно удивляет свежестью тематического материала и мастерством его разработки, ставящим это сочинение в один ряд с сонатами Глазунова, Метнера, Скрябина.

В заключение прозвучали 8 романсов на стихи русских поэтов в исполнении А. Захарова (тенор) и сына композитора, профессора В. В. Задерацкого (фортепиано). Эти опусы доказывают мастерство автора не только в области фортепианной музыки, но и вокальной. Есть сведения о том, что В. П. Задерацкий писал также симфоническую музыку и оперы. Но эти сочинения до нас не дошли. Поэтому остается только поблагодарить организаторов концерта и исполнителей за то, что они предоставили возможность познакомиться с сохранившимся творчеством этого замечательного композитора. И низко поклониться его сыну, восстанавливающему память своего замечательного отца.

Илья Никольцев,
студент IV курса

№ 8 (54), декабрь 2004

На первый взгляд перед нами совершенно непритязательное сочинение, даже приближающееся к так называемой фоновой музыке. Но она настолько хороша, свежа и привлекательна, что, даже включив ее как фон, начинаешь внимательно слушать. Музыканта-профессионала это сочинение способно заинтересовать, вероятно, не столько применением современной композиторской техники (минимализм, элементы конкретной музыки), сколько самим фактом использования такой техники для создания чистой, эмоциональной, общительной, хотя ни в коем случае не наивной музыки, которая так же хорошо будет воспринята любым «неподготовленным» человеком.

Композитор строит произведение из самого простого материала, но материал этот – новый. И новизна его не только в том, что он не повторяет старое. В музыке «Дождиков» подспудно улавливается звуковая среда нашего времени, ее ритмы и интонации, все то, к чему привык наш слух за последние годы. Вместе с тем она созвучна мироощущению современного человека – поколения тех, кто был молодым на недавно минувшем рубеже веков. В ней чувствуется какая-то легкость, свежесть, начало нового века как бы с чистого листа, еще ничем не замаранного и не отягощенного непоправимыми ошибками, открытость миру и людям (мироощущение, которое, кажется, теперь уже исчезает). И в итоге эта небольшая пьеса позволяет возлагать большие надежды на еще не существующую Новую музыку ХХI века и представляет нам одного из вероятных ее создателей.

Сергей Михеев,
студент IV курса

№ 8 (54), декабрь 2004

Концерт из произведений Валентина Сильвестрова под названием «Диалоги и посвящения» состоялся в Рахманиновском зале 15 октября. Программу концерта составили камерные опусы – сольные и дуэтные композиции с участием скрипки, альта, виолончели, голоса (сопрано) и фортепиано. Автор представил на суд слушателей как сочинения прежних лет («Эпитафия» для альта и фортепиано, соната «Post scriptum» для скрипки и фортепиано, вторая фортепианная соната, Три песни на стихи Геннадия Айги для голоса с фортепиано), так и несколько новых произведений, прозвучавших в этом концерте впервые. Среди них «Два диалога с послесловием» для фортепиано, Lacrimosa для альта соло, «8 июня 1810… Ко дню рождения R. Sch.» для двух виолончелей.

Мотив диалога, заявленный в названии, становится чем-то вроде сквозного лейтмотива концерта. Композитор словно вступает в беседу с тенями классического прошлого, то продолжая и обрабатывая фрагменты музыки Шуберта или Вагнера, то посвящая мастерам-классикам свои собственные миниатюры.

Музыка Сильвестрова пленяет проникновенной искренностью и теплотой. Это ускользающая гармония, щемяще-грустная в своей хрупкой красоте. Композитор открывает нам заново прелесть звучания трезвучия, очарование чистых созвучий, подолгу вслушивается в них. Таковы «Два диалога с послесловием» для фортепиано, в которых слышатся отзвуки то романтического вальса, то серенады. Нежные, доносящиеся из невозвратно-прекрасного прошлого звуки Шуберта вызывают чувство ностальгии.

Лирическая природа дарования Сильвестрова очень полно проявляется в прозвучавших сочинениях, так же как и его мелодический дар. Широкие, свободно льющиеся фразы он поручает струнным инструментам. Это и певучая мелодия альта в «Эпитафии», и удивительная по красоте, парящая в высоком регистре мелодия скрипки из Сонаты «Post scriptum».

Иную стилевую грань представляют нам произведения Сильвестрова для голоса с фортепиано: «Мгновения поэзии и музыки» на слова Пауля Целана в переводе М. Белорусца, Три песни на стихи Геннадия Айги, «Диптих» на слова Ф. Тютчева. Свободная декламация сопровождается в них таинственными созвучиями у фортепиано – падающими, подобно каплям, или повисающими в воздухе, как неясные, мерцающие тени.

Грусть иногда прорывается обостренным трагизмом, порывом несдерживаемой душевной боли, как во Второй фортепианной сонате. В целом же впечатление, оставляемое прозвучавшей музыкой, – тихая печаль, сквозь которую лучится незамутненный свет. Или, быть может, наоборот – свет, омраченный печалью… Как знать? В произведениях Сильвестрова свет и печаль сливаются в бесконечности. Звук рождается из тишины и в ней же угасает. Из этой тишины встают забытые образы, отголоски мыслей и чувств, которые каждый слышащий может наделить дорогими ему воспоминаниями.

Музыка Сильвестрова почти не от мира сего, она словно приходит из-за грани невидимого. Очень созвучны ей строки стихотворения Геннадия Айги: «И уступаете вы место дальнейшему: уже незримому, тому, чей трепет обособлен, чего и воздух не коснется, чему не содержаться в мире в пыли движения и времени»…

Ольга Тюрина,
студентка IV курса