№ 6 (140), сентябрь 2014

Известно, что в консерватории учится много талантливых молодых композиторов. Но немногие знают, что они готовы своими знаниями делиться. Например, в секторе педагогической практики можно освоить различные дисциплины, в том числе и сочинение. Там тоже проходят отчетные концерты, где свои достижения показывают как студенты-учителя, так и их ученики. В этом году я была одним из исполнителей музыки такого «ученика» – Александра Овчинникова, и мне захотелось задать автору сочинения несколько вопросов:

- Саша, когда и почему у тебя возникло желание сочинять?

- Сочинять я начал с 11 лет. Этому способствовала домашняя атмосфера, так как родители у меня музыканты, дома с детства было фортепиано. Естественно, меня отправили в музыкальную школу, которую, кстати, я не окончил из-за переезда в Москву. В дальнейшем я продолжал сочинять, но в основном электронную, танцевальную музыку. После того как я получил высшее образование по специальности звукорежиссера в Гуманитарном институте телевидения и радиовещания им. М. А. Литовчина, меня заинтересовала классическая музыка, в особенности в кино, а музыкального образования, чтобы углубиться в это направление, не хватало.

- Видимо поэтому ты оказался здесь. Как ты попал в сектор педагогической практики?

- Вообще, я просто хотел заниматься музыкой, стал искать разные варианты. Естественно, сразу подумал о консерватории, позвонил в приемную, и мне рассказали о секторе педагогической практики. Жаль, что его деятельность не предана широкой огласке, думаю, многие бы воспользовались возможностью позаниматься со студентами консерватории.

- Ты проучился уже два года. Появились результаты?

- Безусловно. Я очень рад, что здесь есть и уроки сольфеджио, и музыкальной литературы, которые расширяют кругозор. И сам предмет композиции помог узнать об искусстве сочинительства много нового, тем более, что все законы и принципы сочинения распространяются на киномузыку.

- И каковы твои творческие цели сегодня?

- Хотелось бы писать киномузыку так, чтобы впоследствии ее можно было бы легко воспринимать вне изображения как полноценное произведение (вспомним музыку С. Прокофьева к фильму «Александр Невский»). А вообще, меня больше всего привлекает создание музыкальных образов именно в сфере полиискусства, где разные выразительные средства направлены на достижение эмоционального результата, где люди из разных творческих областей (сценаристы, режиссёры, актеры, декораторы, гримеры, дизайнеры, художники, композиторы и т.д.) создают нечто такое, что невозможно сделать одному человеку.

- Все кинокомпозиторы ставят перед собой такие задачи?

- К сожалению, нет. Сейчас в России музыка в кинематографе часто уходит на задний план – далеко не все режиссеры и продюсеры придают ей особую значимость. Чего не скажешь, например, о Голливуде. Либо это связано с финансовой стороной производства кино, либо с тем, что там люди лучше знают, как сделать картину эффектнее и интереснее. Не верится, что за рубежом больше талантливых людей, нежели у нас… Самое интересное, что изначально американские композиторы в кино отсылали в основном к русской классике – Чайковский, Прокофьев, Шостакович, Стравинский…. А где сейчас отечественные таланты? Я уверен, что у нас их предостаточно, но, возможно, они просто не считают киномузыку серьезным видом творчества.

- Может быть, сочинению музыки для кино нужно специально учиться?

- Занятия по искусству киномузыки в стенах консерватории очень помогли бы многим выпускникам работать по специальности. Тем более, что композиторы с классическим образованием, успешно работающие в киноиндустрии (такие как Эдуард Артемьев, Юрий Потеенко и другие) у нас есть. А значит, есть, у кого учиться.

Беседовала Александра Маркевич,
студентка IV курса ИТФ

№ 6 (140), сентябрь 2014

Силами Московской консерватории в Библиотеке иностранных языков на Таганке проводятся вечера камерной музыки из цикла «Музыкальные среды». На одном из них в конце прошлого сезона вниманию слушателей была представлена программа из сочинений Шумана, Франка, Крамаржа и Паскулли.

Романтическая музыка – своеобразный «мейнстрим» в выборе программ для этого зала. Первые два композитора всем хорошо известны, по поводу остальных же необходимо дать небольшой комментарий. Франтишек Крамарж (1759-1831) – популярнейший венский композитор чешского происхождения, живший и работавший в эпоху Бетховена и Шуберта, знаменитый своими произведениями для гобоя и других деревянных духовых инструментов. Антонио Паскулли (1842-1924) – итальянский композитор и блистательный гобоист, получивший за свой виртуозный талант прозвище «Паганини гобоя».

Вечер был полностью посвящен камерному ансамблю – выступили два дуэта: Антон Бальцевич (гобой, английский рожок) и Михаил Барашков (фортепиано), Анна Щеголева (виолончель) и Татьяна Дорохова (фортепиано). Все ребята либо проходят обучение, либо уже окончили Московскую консерваторию (кроме М. Барашкова – он выпускник РАМ имени Гнесиных). Их высокий профессионализм и вдохновенная игра не оставили равнодушным ни одного слушателя.

Аудитория библиотеки иностранных языков – особенная. Основной контингент – молодежь, оказавшаяся здесь по долгу учебы, друзья и родственники исполнителей (трогательный момент: поддержать гобоиста пришли его супруга и кроха-дочь; малышка слушала завороженно, не иначе, спустя какое-то время, в их семье станет одним музыкантом больше!). Но особо ценная «прослойка» – публика пенсионного возраста. Есть и те, кто не пропускает ни одного музыкального вечера в этом зале, невероятно внимательно слушает рассказ ведущих, даже фиксирует что-то в своих записных книжечках! А после концерта всегда подходит к исполнителям, чтобы произнести теплые слова благодарности за волшебную музыку. Этот феномен очень хорошо известен всем консерваторским музыкантам, поэтому концертная программа расписана чуть ли не на год вперед. Помимо особенной публики, к этому располагает и сам концертный зал – просторная гостиная со шкафами, в которых хранится множество старинных книг, словно наполнена светом и уютом…

В тот вечер абсолютно все слушатели получили грандиозное удовольствие от мастерской игры исполнителей, а музыканты – от их невероятно благодарной реакции. Это было одно из тех замечательных событий, когда всё: выбор программы, вдохновение музыкантов, внимание слушателей – сливаются в едином творческом порыве, образуя необычайно мощный резонанс.

Александра Митрошкина,
студентка IV курса ИТФ

№ 6 (140), сентябрь 2014

Константин Сергеевич Шумилов – многогранная личность. Он – военный дирижер Оркестра Первого отдельного стрелкового Семеновского полка, яркий саксофонист и композитор. После окончания Военно-музыкального училища (2008) он поступил в Институт военных дирижеров (как известно, до 2006 года кафедра военного дирижирования базировалась в Московской консерватории). Блестящим завершением обучения стала премьера сочинения, исполненного под собственным управлением в Большом зале консерватории (2013). Его произведения издаются в Америке, Швейцарии, а сейчас начинают приобретать известность и в России. Несмотря на огромную занятость, дирижер любезно согласился побеседовать, обсудить как свое творчество, так и судьбу духовой музыки в целом.

- Константин, чем привлекает многих музыкантов военное дирижирование?

- Хотелось бы сразу внести поправку: нет такого понятия, как военное дирижирование, правильнее сказать – «управление военным оркестром». Школа изначально была единой, основы были общие, но потом произошло отделение военного дирижирования от симфонического, со временем оно как бы «законсервировалось». Меня захватила сама специфика военной музыки, поэтому я остановил свой выбор на институте военных дирижеров.

- Кто стоит у истоков отечественного военно-музыкального образования?

— Непосредственно у истоков стоит Петр I. Когда были задуманы факультеты военных дирижеров в Московской и Ленинградской консерваториях, в их создании приняли участие выдающиеся дирижеры-симфонисты: Н. Рахлин, С. Самосуд, Е. Мравинский.

- Не мешает ли наличие жесткой военной дисциплины и уставных рамок творческим занятиям?

- Рамки были всегда. Оркестр – такое же военное подразделение. На него возлагается боевая задача. Параллельно с музыкальным процессом музыканты изучают стрельбу, строевую подготовку, уставы. Мой основной вид деятельности – это, конечно, управление оркестром, но на практике очень часто дирижер является еще и исполнителем. Я отношусь к разряду именно таких дирижеров – по сей день продолжаю играть на саксофоне, занимаюсь сольной концертной деятельностью, играю в ансамблях.

- И еще музыку сочиняете?

- Когда я оканчивал институт, моей дипломной работой по дирижированию стал Концерт для тубы с духовым оркестром, написанный по просьбе однокурсника, очень хорошего музыканта, тубиста Александра Звонова. С ним мы концерт и исполнили вместе с образцово-показательным оркестром Минобороны России. Произведение сейчас издается в Америке. До этого были мелкие ансамбли, фортепианные пьесы. Еще есть «Ирландская сюита» для фортепиано, изданная у нас в России, «Фанк» для духового оркестра, изданный в Швейцарии…

- В сознании гражданских людей музыка для духового оркестра связана, прежде всего, с сопровождением парадов и воинских ритуалов. Есть ли у нее какие-то другие сферы применения?

- Военная музыка направлена на воспитание личности, патриотизма у военнослужащих, поэтому, конечно, у многих в сознании она связана, в первую очередь, с проведением военных торжеств. Но сегодня проводятся различные фестивали военных оркестров, где они на высоком профессиональном уровне показывают свое мастерство, выходя далеко за пределы сугубо военной специфики – включают в свой репертуар различные переложения классических произведений, популярных песен. Существует и огромное количество невоенных духовых оркестров.

- Как принимает публика исполнение любимой музыки в такой непривычной форме?

- Реакция слушателей, как правило, бурная и положительная, потому что духовой состав имеет очень яркую звучность, и это всегда ассоциируется с исполнением музыки на открытом воздухе. Количество может быть небольшим – человек двадцать, но такой состав за счет использования медных духовых инструментов звучит эффектно. Это людей привлекает.

Беседовала Александра Митрошкина,
студентка IV курса ИТФ

№ 6 (140), сентябрь 2014

«Жизнь уже больше не театр. Жизнь уже больше танцпол…» – декламирует со сцены «Практики» современный поэт Олег Груз. Я же задумываюсь: но ведь и театр сегодня все больше похож на танцпол…

Перед глазами сразу же всплывает эпизод из спектакля студенческой труппы Кирилла Серебрянникова «Охота на Снарка» по Льюису Кэрроллу, где 10 представителей различных профессий на букву «Б» и с ними Бобер отправляются на поиски некого существа, доселе невиданного. Целых полтора часа актеры только и делают, что беспрестанно поют a’cappella, стонут, визжат, вопят, и при этом беспрестанно взад и вперед бегают по сцене. В прессе это действо сразу же обозвали «хипстерской оперой».

Помню свои впечатления после просмотра: ярко, радостно, смешно – эмоции зашкаливают. Все это не выходило у меня из головы не одну неделю! Только за этим буйством красок явно был упущен смысл, заложенный Кэрроллом: зачем все эти «Б» ищут Снарка, да и кто вообще такой этот Снарк? Спектакль превратился в пустую суматоху. И это очень жизненно, ведь наши темпы настолько ускорились, что порой мы не успеваем осознать происходящее вокруг, а иногда даже понять, что мы делаем и зачем.

«Идите в театр, забудьте обо всем хотя бы на вечер», – говорит нам актриса Театра имени А. С. Пушкина в видео-ролике, выпущенном ко дню театра. В их спектакле «Много шума из ничего» Шекспир был настолько осовременен, что получилось даже несколько вульгарно: вместо карнавала – самый настоящий танцпол с живыми музыкантами, исполняющими попсовые песенки; словно задача постановщика – этот фарс перфарсовать, да перевыфарсовать, чтобы завеселить зрителя до потери пульса!

Даже в серьезном спектакле РАМТа «Цветы для Элджернона» не обошлось без танцев и громкой музыки. И все равно, несмотря на всевозможные «примочки», безумные декорации, световые эффекты, несмотря на всю эту зрелищность, мой спутник устало вынес свой вердикт: «Мне пришлось очень переживать, а я не хочу этих переживаний, мне больше нравятся комедии».

Но искусство должно будоражить чувства, должно проникать внутрь сознания, должно затрагивать за живое! Что есть у современного человека для «очищения души»? Чем он «питается» – вкусозаменители, подсластители, загустители, все это лишь внешнее, а что остается у нас внутри? Как отличить истинное искусство от дешевого «ширпотреба»?! Где ключ к пониманию искусства? Что ж, идите в театр – загляните в себя хоть на один вечер…

Ксения Ефремова,
студентка IV курса ИТФ

№ 6 (140), сентябрь 2014

Экзамены, в том числе и выпускные, проходят не только у студентов высших учебных заведений, но и у школьников. Юные музыканты играют программу по специальности, сдают сольфеджио и музыкальную литературу. В этом году мне пришлось принимать выпускной экзамен по сольфеджио у седьмого класса обычной музыкальной школы города Москвы. И захотелось поделиться своими мыслями.

Уровень подготовки детей на экзамене меня неприятно удивил. Когда ты видишь, с какой мукой выпускник отвечает билет, как он путается в материале первого-второго класса, встает вопрос – почему так происходит? Даже многим профессиональным музыкантам этот предмет давался в детстве со слезами, что же говорить о тех детях, которые никогда не выберут музыку своей специальностью. Наверное, в этом кроется одна из причин, почему многие, оканчивая школу, испытывают тихую ненависть к музыке. Может вообще стоит исключить из программы предмет сольфеджио?

Посмотрим на эту проблему с исторической стороны и задумаемся – почему XIX век подарил русской культуре целую плеяду выдающихся музыкантов, а сейчас в искусстве как будто случился кризис? Почему академическая музыка не востребована широким кругом слушателей? Мне кажется, ответ очевиден. Принятое в дворянском обществе домашнее образование позволяло находить индивидуальный подход к обучению каждого ребенка, прививая с детства любовь к музыке и, тем самым, раскрывая сильные стороны его дарования. Взращённая в кругу семьи практика музицирования считалась хорошим тоном, признаком воспитанности. Музыка была не привилегией, а потребностью. Это, в свою очередь, вело к появлению музыкантов-любителей, которые наполняли залы, подвигая композиторов к написанию музыки. И эту музыку публика не просто любила и слушала для удовольствия, но и понимала.

А в наше время? Что это – неумение преподавателей работать или нежелание детей заниматься? Попробуем посмотреть на проблему изнутри. В современной школе учитель должен работать с большой группой, в которую ходят дети с разными способностями: за одной партой могут оказаться «абсолютник» и «гудошник». Как порой выражаются педагоги: «Надо привести их к общему знаменателю», – ведь есть план, программа, которую нужно освоить за семь лет. За эти годы учитель должен вложить не только массу теоретических сведений, но и «натаскать» на практику: диктанты, последовательности (о дисциплине даже не хочется говорить). В такой обстановке задача воспитать интерес к музыке не стоит, главное – сдать выпускные экзамены.

Вот и получается, что «отштампованные» по госпрограмме дети выходят из школы с твердым убеждением, что «серьезная» музыка – это очень скучно, что сольфеджио сводится к написанию диктантов и знанию ступеней, на которых строятся интервалы и аккорды. За всем этим теряется понимание музыки как живого, развивающегося по собственным законам организма.

Мне кажется, что самая суть вопроса заключена в неправильном подходе к организации процесса. Никому не придет в голову проводить уроки специальности (игры на инструменте, пения) в группе. На этих занятиях большое внимание уделяется природным данным ребёнка, его способности обучаться, здесь важна непосредственная передача навыков и умений, возможная только при индивидуальной форме работы. В то время как на сольфеджио, где все названные факторы не менее актуальны, дети оказываются в большой группе, насильно равняемые под единый средний уровень. А ведь этот важный предмет – очень интересен! Всё зависит только от грамотного подхода.

Ольга Зонова,
студентка IV курса ИТФ

№ 6 (140), сентябрь 2014

Каждый консерваторский выпуск интересен по-своему, и работы молодых композиторов складываются в своего рода единую картину. В июне прошли дипломные экзамены композиторов-выпускников 2014 года. В камерных программах были представлены сочинения для различных составов: от дуэтов до большого ансамбля солистов, которые мастерски исполнил Ансамбль «Студия новой музыки» под управлением Игоря Дронова. Симфонические сочинения прозвучали в великолепном исполнении Симфонического оркестра Министерства обороны Российской Федерации под управлением Романа Белышева.

В предыдущие годы дипломные работы в большей степени были ориентированы на «продвинутую» публику – в музыке преобладали экспериментальные черты в области приемов звукоизвлечения, формы, динамики. Сочинения многих выпускников нынешнего года запомнились большей склонностью к диатонической гармонии, традиционным формам и жанрам.

Казалось бы, стремление к воплощению разных тенденций можно рассматривать как оптимистический «прогноз» в реализации дарований выпускников Московской консерватории: каждый из них легко мог бы найти для себя подходящую сферу применения. Однако в действительности, к сожалению, все происходит несколько иначе. За время обучения формируется творческая личность и индивидуальный почерк молодого композитора, вырабатывается свой стиль, оттачивается профессионализм. Необходимыми этапами учебы являются освоение законов музыкальной формы, полифонии, гармонии, инструментовки для камерного и симфонического оркестра, а также для духового оркестра и оркестра русских народных инструментов. Расширяется кругозор в области современной музыки, студенты овладевают основами электронной музыки. Безусловно, обучение в вузе такого уровня дает огромный багаж знаний, но есть ли возможность применить его на практике?

К сожалению, и в России, и во многих зарубежных странах, вопрос профессиональной реализации молодых композиторов стоит очень остро. Ежегодно кафедра сочинения композиторского факультета Московской консерватории выпускает более десяти композиторов. Многие из них вынуждены отказываться от сочинения музыки либо в пользу преподавания в учебных заведениях, либо вовсе менять сферу профессиональной деятельности. Наряду с выпускниками исполнительских факультетов молодые талантливые композиторы нередко оказываются невостребованными по своей специальности.

К сожалению, интерес к современной музыке в нашей стране существует преимущественно в узкопрофессиональных кругах, а у обычных слушателей творчество молодых композиторов подчас вызывает несправедливую, незаслуженную реакцию. Одним из способов преодоления этой проблемы должна быть подлинная заинтересованность музыкантов-исполнителей в новом репертуаре. Афиши концертных залов Москвы неизменны из года в год: Чайковский, Бетховен, Лист… Классика вечна и неоспорима, но как хочется увидеть и услышать в программах новые композиторские имена! Пусть не всегда произведения современных композиторов оказываются по-настоящему успешными, захватывающими, – но все же среди молодого поколения есть немало самобытных и неординарных личностей, заслуживающих внимания публики.

Помимо музыки, предназначенной для исполнения в концертных залах, очевидна необходимость в качественной музыке к спектаклям, художественным и мультипликационным фильмам – ведь они нередко запоминаются именно благодаря яркому музыкальному сопровождению, неотъемлемо дополняющему сюжет. К сожалению, многие каналы современного телевидения сегодня переполнены дешевыми сериалами с соответствующей низкосортной музыкой, которая формирует вкус потенциального слушателя. Картина складывается поистине удручающая…

Однако, являясь представителем молодого поколения музыкантов, могу с уверенностью утверждать, что среди нас немало сильных духом, энергичных и преданных своему делу профессионалов. Это вселяет надежду, что общими усилиями мы сможем преодолеть негативные тенденции, и что у нашей профессии есть будущее.

Марьяна Лысенко,
выпускница КФ

№ 6 (140), сентябрь 2014

Дмитрий Крюков – студент V курса Московской консерватории, стипендиат фонда В. Т. Спивакова. Несмотря на молодой возраст, его выступления на сценах Большого зала консерватории, Московского международного дома музыки, Концертного зала имени П. И Чайковского уже стали регулярными. В 2010 году Дмитрий начал работать в качестве дирижера-ассистента в Государственной академической симфонической капелле России, в октябре 2013 года он вместе с оркестром Капеллы был приглашен на московский фестиваль «Scriabin. Fest», в 2011–2014 годах ассистировал Геннадию Рождественскому в подготовке цикла концертов «Туманный Альбион», а в 2014 году под руководством Г. Рождествен-ского участвовал в постановке оперы «Царская невеста» Н. Римского-Корсакова в Большом театре.

— Дима, почему ты решил стать симфоническим дирижером?

— Это очень длинная история. Когда я поступил в Мерзляковское училище, я не знал определенно, буду ли играть на рояле, заниматься вокалом или дирижировать, была лишь наивная мечта – стать артистом. Однако буквально с первых дней меня захватили уроки дирижирования. Я стал последовательно и неуклонно идти к этой цели – заниматься, заниматься и еще раз заниматься: собственно дирижированием, игрой на инструменте, гармонией и сольфеджио. Сейчас я буквально ежедневно работаю в качестве ассистента В. Полянского и Г. Рождественского, участвую в постановках Большого театра, часто выступаю здесь, в Москве, и начинаю получать отдельные ангажементы на Западе.

— Кто для тебя является главным духовным наставником?

— Мой педагог – профессор Валерий Полянский, которого я считаю выдающимся музыкантом. Его интерпретации произведений любых стилей и эпох совершенно поразительны, но что касается прочтения им русской музыки, например, Чайковского, Рахманинова, Шостаковича, Прокофьева, Глинки, Глазунова, то оно, не побоюсь этих слов, является подлинно великим. Каждый урок у Валерия Кузьмича – это гигантский скачок вперед, который дает возможность стать настоящим профессионалом. Вообще, Г. Рождественский и В. Полянский как исполнители для меня – абсолютные авторитеты, образец дирижерского совершенства и мощной харизмы.

— Сложно ли было поступить на факультет оперно-симфонического дирижирования?

— Когда я поступал в восемнадцать лет, мне сказали, что это очень молодой возраст, и попросили прийти через год. Однако меня взяли на подготовительный курс к В. К. Полянскому. В течение года он видел мои каждодневные старания и «горение» этой профессией.

— Легко ли было во время учебы найти работу по профилю «симфонический дирижер»?

— Мне крупно повезло, что Полянский сразу привлек меня к работе в Капелле. Сначала как пианиста-концертмейстера, а через полгода – как дирижера-ассистента. В течение трех лет я с утра и до вечера, по десять часов в день работал с оркестром, певцами, аккомпанировал хору. Эта работа стала для меня истинной «консерваторией». К сожалению, наша консерватория, в силу разных причин, не может обеспечить студентам регулярной практической работы с оркестром, по меньшей мере, двух еженедельных репетиций. У некоторых ребят очень заметно отсутствие этой практики, а как в любой профессии – чтобы научиться делать что-то по-настоящему, нужно постоянно в этом «вариться».

— Каковы твои обязанности в Капелле?

— Первые полгода я проводил только групповые репетиции: мы выстраивали аккорды с деревянно-духовой группой или выверяли штрихи и нюансы со струнниками. Для начинающего дирижера здесь есть один колоссальный барьер: можно знать специфику инструмента, но, если ты сам им не владеешь – сложно давать музыкантам коррективы и понимать, чего конкретно следует добиться. В этом мне очень помогли, к примеру, занятия Валерия Сергеевича Попова со студентами – они показали, на что нужно обращать внимание в техническом и музыкальном аспектах. Помимо этого я постоянно играл в оркестре на челесте, рояле, клавесине. Валерий Кузьмич часто напоминал мне: «Целым оркестром дирижировать – еще не так трудно, а вот ты проведи групповые репетиции по симфонии Малера, попробуй дать им почувствовать, что они – группа».

— Ты помнишь свое первое выступление в качестве дирижера?

— Мой дебют, не считая камерных выступлений, состоялся 31 декабря 2012 года в РАМТе. Новогодний концерт с оркестром и певцами прошел успешно, после чего мне стали доверять дирижировать уже достаточно большим количеством программ.

— Есть ли конкуренция между дирижерами-симфонистами?

— На мировом рынке сейчас сумасшедшая конкуренция: дирижирование стало модным. К сожалению, далеко не каждый, кто этим занимается, имеет профессиональное образование и навыки. Если вспомнить тех, кто раньше руководил оркестрами, например, в Америке – Тосканини, Кусевицкий, Джордж Селл, великие музыканты… Сейчас эта традиция уходит. Здесь я вижу действительно большую проблему.

— Что ты исполняешь на концертной эстраде и каковы твои ближайшие творческие планы?

— В конце мая я дирижировал «Царской невестой» в Большом театре, 9 июня в Большом зале мы играли с молодыми ребятами Скрипичный концерт и Увертюру «1812 год» Чайковского, Третий концерт Рахманинова. Осенью в Израиле я буду дирижировать концертами и «Колоколами» Рахманинова, «Ночью на Лысой горе» и «Картинками с выставки» Мусоргского. В сезоне запланирован ряд концертов с Капеллой Полянского. Пока ты только начинаешь выступать, не всегда удается самому выбирать программы, часто приходится играть то, что предлагают или просят, например, благотворительный концерт с очень популярной музыкой. Как молодой дирижер я ищу сейчас конкурс, на котором смог бы себя проявить.

— В чем ты видишь цель своей профессии?

— Я считаю, что любой музыкант, особенно дирижер, должен обладать не только харизмой, но и строгим, мощным мужским началом, от дирижера должна за километр чувствоваться сила и энергия. Только тогда он сможет нести красоту в мир, возрождая истинную культуру, которая может воспитать человека, дать ему возможность жить, найти стабильность и счастье внутри себя.

Беседовала Мария Зачиняева,
студентка IV курса ИТФ

№ 6 (140), сентябрь 2014

В январе 2014 года Сергею Параджанову исполнилось бы    90 лет. Его необыкновенная жизнь состояла из взлетов и падений. Она полна христианской самоотверженности и эгоизма творческой личности, самозабвенной любви к корням, сокрушительного жизнелюбия и безграничной преданности искусству.

Юбилей режиссера не остался незамеченным: в 2013 году Серж Аведикян и Елена Фетисова представили художественный фильм «Параджанов». В галерее на Солянке совместно с Музеем С. Параджанова в Ереване (главный архив и хранилище шедевров мастера) прошла выставка «Цвет граната», большая часть экспонатов которой выставлялась в Москве впервые. Выставка «Из Тифлиса с любовью. Ваш Сергей Параджанов» органично встроилась в пространство Музея Востока. А в «Доме Нащокина» состоялась выставка «Ближний круг» памяти Паолы Волковой, замечательного культуролога и просветителя, где в числе других экспонатов были представлены коллажи, графика, кадры из фильмов и фотографии из личного архива семьи Параджановых.

Человек удивительной судьбы, Параджанов сам создавал реальность вокруг себя. Каждая вещь, которой касался его взгляд, обрастала легендами и историями. «Байки Параджанова», излюбленный жанр устного творчества, передавались его окружением из уст в уста. Среди них примечательна легенда о происхождении фамилии Параджанов – о том, что его предки прекрасно шили паранджу, которая поставлялась в гарем султана; и от грузинского слова «пари» (щит), так как предки защищали грузинского царя Ираклия. На что его мать парировала: «Ну что ты треплешься? Наша фамилия от армянского слова «пара». «Пара» по-армянски – деньги!».

Подобное видение мира предопределило профессию – кинорежиссура. Но Сергей Иосифович не сразу пришел к ней. Недооценивая тягу к гуманитарным наукам, он сначала поступил на строительный факультет института железнодорожного транспорта. Бросив его, Параджанов попробовал свои силы на вокальном отделении в Тбилисской консерватории (параллельно занимаясь танцами в хореографическом училище при оперном театре). В 1945 году его зачислили в Московскую консерваторию, а в 1946-м он сдал вступительные экзамены во ВГИК. В числе сокурсников – Марлен Хуциев, Юрий Озеров, Владимир Наумов и Александр Алов. Оказавшись, наконец, в своей среде, Параджанов сразу начинает удивлять своей оригинальностью. Но, лишь перешагнув сорокалетний рубеж, он создает на Киевской киностудии свой первый шедевр – «Тени забытых предков». Картина завоевала признание в Европе, Эмир Кустурица называл ее лучшей из снятых до сих пор в мире, а Параджанова – гениальным режиссером.

Самым выдающимся творением Параджанова стала поэтическая картина «Саят-Нова», более известная как «Цвет граната». Ее судьба печальна. Неоднократно попадая в тиски цензуры якобы из-за несоответствия истинному образу поэта, она была показана зрителю в перемонтаже Сергея Юткевича. Но даже от того, что осталось, невозможно отвести глаз. Камера все время статична, а актерская игра – всего лишь часть грандиозной композиции. Удивительным режиссерским решением стало то, что Софико Чиаурели сыграла одновременно и поэта, и его музу царевну Анну. Параджанов объяснил свой выбор в присущем ему духе: в любви одна душа, один лик, одно тело. Красота в этом фильме заключена во всем – в кружевной ткани, медленно скользящей по женскому лицу, в механическом движении мужских ног, мнущих виноград, в шелесте ветра, перелистывающем старинные книги… Искусство художника достигло вершины бессюжетного поэтического кинематографа, где актер, наряду с костюмом, декорацией и реквизитом, – лишь часть звукозрительного коллажа.

В 1990-м Параджанов приступает к работе над самым значимым для него автобиографическим фильмом «Исповедь», но здоровье не позволяет отснять его до конца. Воплощая в своем жизненном пути идею мультикультурализма: армянин, рожденный в Грузии, выучившийся в России и работавший на Украине, – он мог бы стать глашатаем официального советского кинематографа. Но он был гением, показавшим – что значит в условиях тоталитарного режима оставаться абсолютно свободным человеком.

Ксения Меледина,
студентка IV курса ИТФ

№ 6 (140), сентябрь 2014

В октябре 2014 года отмечается юбилей Михаила Юрьевича Лермонтова. К торжествам приурочено исполнение вокально-симфонической поэмы московского композитора Артема Агажанова «Путь поэта», написанной в 1989 году, но исполнявшейся лишь однажды – на «Московской осени». В этом сезоне ее можно будет услышать трижды: 4 октября – в Центре Павла Слободкина в исполнении Московского камерного оркестра под руководством Ильи Гайсина, Камерного хора Московской консерватории под руководством Александра Соловьева и солиста Большого театра России Максима Пастера (тенор); 15 и 18 октября – в Пятигорске и Кисловодске, в знаменитых «лермонтовских местах», в исполнении творческих коллективов Северо-Кавказской государственной филармонии имени В. Сафонова. Мы встретились с автором, чтобы побеседовать о партитуре, дождавшейся «своего часа».

— Артем Артемович, как родилась идея написать такое сочинение?

— Поводом к написанию стал несостоявшийся драматический спектакль Театра имени А. С. Пушкина «Из пламя и света рожденное слово» по пьесе популярного тогда драматурга А. Червинского. Это пьеса о жизни Лермонтова, где он, человек, понятно, сложный и противоречивый, был представлен в интересном ракурсе. На самом-то деле «противоречивыми», скорее, были окружающие его, назовем их так, «обычные люди». Те самые, которые окружали Чацкого, Левшу и многих других «героев своего времени» – тема не новая. Число таковых обычно многократно превосходит количество истинно нормальных, ведь «нормальные» с точки зрения истины – это гении, а менее нормальные – это как раз не гении. Но правила игры диктует, увы, большинство.

— То есть все «не гении» – «ненормальные»?

— Вы меня несколько провоцируете, но, если хотите, да. Давайте скажем так: это «несостоявшиеся гении». Простите меня за грубоватое сравнение, но структура жизни (при внимательном наблюдении) показывает нам, как щедро действует природа, рассыпая миллиарды икринок. А многие ли из них достигнут зрелости и принесут потомство? Поэт – это неординарная личность: не тот, кто является членом союза писателей, а тот, кто слышит нечто, что не слышат обычные люди. Звучит несколько пафосно, но это правда: поэт от Бога. И таким был Лермонтов.

В спектакле Лермонтов – «не вполне хороший человек» по жизни, но в момент, когда он начинает писать стихи, – преображается, становится великим, возвышенным. В пьесе периодически возникает важная сцена, когда Лермонтов подходит к столу, берет бумагу, и то, что он слышит, начинает звучать как стихи в хоре (это те хоры, которые я написал) – возникает музыка, которая из нашего «грязноватого» быта вдруг возносит нас в небеса… И тогда этот маленький «нехороший человек» преображается для нас в божественного великана. На этом противоречии: каким может выглядеть человек в обычной жизни (для невнимательного наблюдателя!) и каким он является в истинно реальной (поэтической) жизни, – и строился спектакль. Но постановка не состоялась, несколько хоровых вещей остались, и я стал думать, что с ними сделать.

— Все номера этой кантаты именно оттуда?

— Да. Но надо было докомпоновать их недостающими стихами. Где стихов не хватало – возникали симфонические эпизоды для того, чтобы выстроился некий условный образ фигуры Лермонтова. И как-то само собой из его стихов, которые я расположил в условно хронологическом порядке, родилась история пути, который проходит любой человек, не только поэт. Многие великие композиторы говорили, что все их сочинения, по сути, об одном и том же – о становлении личности.

— Почему же произведение называется «Путь поэта» если речь идет о человеке вообще? Или любой человек – поэт?

— Я бы сказал так: было бы хорошо, чтобы любой человек был поэтом. Хорошо, чтобы человек был ученым, святым и так далее. Быть отцом, сыном, продавцом, покупателем, – мы все в какой-то степени можем исполнять такие функции, хотя и это – непростая задача. Но быть поэтом означает воспринимать жизнь более объемно, видеть невидимое, если хотите. Название «Путь поэта» содержит в себе понятные аллюзии, отсылающие, с одной стороны, к «Зимнему пути» Шуберта, с другой – к «Любви поэта» Шумана. Впрочем, это здесь не главное…

— К Лермонтову обращался и композитор Н. Сидельников, Ваш учитель. Он как-то повлиял на Вас?

— Конечно, мое сочинение было навеяно его «Мятежным миром поэта». Он вообще повлиял на меня, причем очень серьезно. Чем он пленял всегда, так это своим мнением: он не хотел никому угодить – ни авангардистам, ни традиционалистам. Реально талантливые люди всегда одиночки, и Сидельников был именно таким. В чем он оказал на меня влияние? С одной стороны, он зачастую писал весьма мелодичную традиционную музыку, что и тогда встречалось нечасто. С другой стороны, в те времена все запрещали: алеаторику, додекафонию. А когда запрещают – конечно, хочется. И он, и все мы написали немножко алеаторики, немножко додекафонии, ну и всего прочего. Некоторые в этом деле задержались, другие (тот же Шнитке, и за это его ругали как предателя) вернулись к более выразительной, естественной, мелодичной музыке. И мне уже с давних пор хочется написать что-нибудь выразительное, красивое…

— А какова современная композиторская ситуация?

— Если мы говорим о нашей области музыки, то складывается ощущение, что сейчас она «народному хозяйству» не нужна, в нее не вкладывают деньги, усилия. А когда за огородом не ухаживают, он зарастает сорняками. Но эта область – назовем ее условно «серьезная музыка» – всегда была нужна небольшому, но вполне ощутимому количеству людей. Нужна и сейчас.

— И что впереди?

— У меня есть предощущение, какой должна быть следующая музыка. Учитывая спиралевидность развития искусства, думаю, после антиромантической эпохи должно вернуться романтическое ощущение. Но спираль – не круг, на то же самое место вернуться невозможно. В лучших образцах (в кино, поэзии, да и музыке) искусство уже давно стало трогательным, искренним, даже щемящим, – всех несколько утомил цинизм «без границ». Наверное, снова пришла потребность в пафосных вещах. На рекламных щитах на улице вы сейчас можете увидеть: «Честность – объясните своему ребенку, что это такое». Это пафос, но заметьте, в слове «пафос» нет отрицательного оттенка! Все хорошие фильмы, а их в последнее время немало, говорят о чем-то «пафосном». Думаю (или надеюсь), что это и есть современное направление в искусстве: оно должно быть романтическим, сердечным и затрагивать очень важные человеческие темы. Но что важно – пафос должен быть тихим…

— Лермонтов – тоже романтик… Как Вы думаете, почему он не часто привлекает к себе внимание композиторов? Популярны несколько «дежурных» стихотворений, и в то же время очень мало крупных сочинений на его стихи?

— Вообще есть две причины, по которым человек может взять за основу какое-то поэтическое произведение: первая – «все пишут, и я напишу». Второй побудительный момент – когда человек искренне полюбил какого-то поэта или его стихотворение, и оно зазвучало само. В данном случае стихотворения были заданы мне драматургом, его задача была показать Лермонтова как великого поэта, и он выбрал самое лучшее, освободив меня от хлопот, а я лишь согласился с его восприятием. Я действительно считаю Лермонтова в его лучших стихах величайшим поэтом и человеком.

Беседовала Ксения Ефремова,
студентка IV курса ИТФ