№ 3 (173), март 2018

15–18 февраля на Исторической сцене Большого театра была представлена самая ожидаемая премьера сезона – новая сценическая версия оперы П.И. Чайковского «Пиковая дама» – третья по счету за последнее десятилетие. Предыдущий спектакль Л. А. Баратова (включая редакцию Б.А. Покровского) держался в репертуаре более полувека. В наступившем столетии Большой стал искать новый способ показа шедевра Чайковского с учетом изменившейся эстетики оперной режиссуры и активно обратился к мастерам драматического театра: в 2007-м – к Валерию Фокину, в 2015-м – ко Льву Додину и, наконец, в 2018-м – к Римасу Туминасу.

В последнее время можно наблюдать всеобщие «страсти» по «Пиковой даме»: Музыкальный театр им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко поставил в конце 98-го сезона свою версию в режиссуре Александра Тителя; в особняке Гончарова – Филлиповых эта опера идет с успехом в виде иммерсивного спектакля с билетами за баснословные деньги; в адаптированном виде шедевр Чайковского прозвучал на XI Зимнем международном фестивале искусств в Сочи под руководством Юрия Башмета…

Римас Туминас – художественный руководитель театра им. Вахтангова, в прошлом основатель Малого драматического театра в Вильнюсе – уже широко известен московской публике. Оперная режиссура не могла не привлечь его: в свое время он учился в ГИТИСе у выдающегося музыкального режиссера Иосифа Туманова. В 2016-м Туминас успешно дебютировал в Большом театре, поставив «Катерину Измайлову» Шостаковича. В следующем году МАМТ пригласил его для работы сразу над двумя операми – «Царь Эдип» Стравинского и «Замок герцога Синяя Борода» Бартока. На сей раз режиссер решил «замахнуться» на «Пиковую даму».

Нет ничего удивительного в притягательности этого шедевра для постановщиков. Сюжет Пушкина, опубликованный в 1834 году, претерпел в опере Чайковского значительные метаморфозы – из модного анекдота в мистическом духе о беспринципном «молодом повесе» он превратился в историю о страстной любви и разрушительной силе рока. Либретто Модеста Ильича Чайковского располагает к режиссерской интерпретации и дает широкий простор для акцента на одном из аспектов сюжета – власть денег, душевная болезнь главного героя, рок, мистика истории трех карт, любовь…

В современном оперном театре обычно каждая постановка модного режиссера становится событием, а произведения классической музыки воспринимаются как материал для оригинальной трактовки. Возможно, от Туминаса ждали чуда и надеялись, что в руках столь умелого мастера произведение заиграет новыми красками, тем более, что это второе (после «Евгения Онегина» на вахтанговской сцене) обращение Туминаса к гению Пушкина. Отличительной чертой его режиссерского стиля является умение по-новому взглянуть на классику: в «Онегине» это – актерский кураж и заигрывание со зрителем через многоликость главного героя; в «Катерине Измайловой» – балаган и гротеск; в «Эдипе» и «Синей бороде» – гнетущая атмосфера девиантного поведения. Обратившись к «Пиковой даме», Туминас, очевидно, решил поставить на главной сцене страны качественный, но предельно нейтральный спектакль. В его режиссерском видении оперы Чайковского определяющей стала ее…безыдейность.

Над визуальным оформлением работали те же художники, что и над «Катериной» и «Эдипом». Стиль команды Туминаса узнается во всем. Сценография (Адомас Яцовскис) предельно минималистична и условна, что дает возможность для быстрой смены места действия. В первом акте – это колонна с деревянными мостками, символически представляющими верфь справа, и расколотая серо-песочная стена слева (как отражение раздвоенности сознания главного героя). В сцене бала – зеркальный экран, нависающий над сценой, в котором отражаются свет рампы, нарядные гости во фраках и дамы в черных бархатных платьях. В финале оперы (игорный дом) верх сцены занимает тяжеловесная конструкция, которая нависает над игроками, словно готовая обрушиться подобно гибельному проигрышу Германа.

Костюмы и платья (художник по костюмам – Мария Данилова) выполнены в стиле условного XIX века в пастельной цветовой гамме. Преобладают блеклые сине-серые тона, которые разбавляют мятные, небесно-голубые, пудрово-бежевые платья подружек Лизы. Свет (художник по свету – Дамир Исмагилов) виртуозно выстроен и в некоторых сценах исполняет ключевую функцию, воздействуя на зрителя куда сильней, чем игра актеров. Например, в сцене в спальне графини, Герман, заклиная ее открыть тайну трех карт, выходит из себя – с гневом толкает кресло с дамой и поворачивает ее спиной к зрителю. В полумраке свет падает на двух актеров, и тени ложатся на обе стороны сцены, причудливо удлиняя фигуры. После страшных аккордов мы можем понять, что графиня умерла, поскольку ее тень на стене вдруг разом обмякла в кресле. Тишина и игра светотени в сцене смерти производят поистине магическое впечатление.

Хор звучал безупречно (главный хормейстер – Валерий Борисов), однако массовые сцены удивили несколько нелепым пластическим решением (хореограф – Анжелика Холина). В сцене променада гуляющие пытаются двигаться, покачиваясь в такт музыке; девушки в гостях у Лизы вертят тяжелый рояль и бегают вокруг него; в пантомиме не слишком внятно показан сюжет, отчего она оказывается лишенной смысла. Ощущается скованность движений хора и миманса, массовые сцены выглядят статично, монотонно и лишены внутренней динамики. Визуальное решение спектакля можно было бы назвать стильным, если бы оно не навевало легкую скуку и уныние.

Положение могла спасти полная страсти музыка. Исполнитель роли Германа Юсиф Эйвазов, недавно успешно дебютировавший в «Ла Скала», с блеском справился с одной из труднейших партий мирового оперного репертуара. Однако так ли нужен итальянский лоск в исполнении роли Германа?! И потом, герой Эйвазова абсолютно здоров, тогда как и пушкинский Германн, и Герман Чайковского душевно больны: один – карточной игрой, другой – любовью. В исполнении знаменитого тенора этого нет. Иногда поведение героя кажется ничем не мотивированным и художественно неоправданным. К примеру, Томский (Геворг Акобян) рассказывает светский анекдот, который перевернет жизнь героя и станет для него западней, а Герман при этом едва слушает, о чем говорят приятели, и скучает в стороне, вместо того, чтобы внимать каждому слову. Убедительной игра Эйвазова становится лишь в сцене смерти.

Анна Нечаева достойно справилась с ролью Лизы, отражая в своем голосе страстность героини Чайковского, при этом актерски не теряя из виду Пушкина, у которого в повести она играет второстепенную роль. Главные герои чужды друг другу, как и у писателя – Герман далек от Лизы, что становится очевидным в последнем дуэте, где он «на автопилоте», равнодушно повторяет все фразы несчастной девушки, уже осознающей обреченность своей судьбы.

Неожиданно ярко прозвучал романс Полины в исполнении Олеси Петровой, обладающей красивым насыщенным «матовым» голосом. Остальные певцы, несмотря на добросовестную вокальную работу, к сожалению, не порадовали сколь-нибудь выдающейся игрой. На роль графини была приглашена ведущая солистка Мариинского театра Лариса Дядькова. Ее героиня слишком бесхарактерно ведет себя на сцене и не вызывает должного трепета и ужаса ни у партнеров по сцене, ни у зрителя. Даже одно из самых задушевных любовных признаний в истории музыки – ария Елецкого (Игорь Головатенко) – предстало довольно формальным, хотя и безупречным с технической точки зрения музыкальным эпизодом.

Оркестр под управлением Тугана Сохиева звучал слаженно, ровно и точно соответствовал партитуре Чайковского. Особенно удалась оркестрантам тихая динамика, например, невероятно эффектное и жуткое diminuendo в сцене с призраком графини, растворяющимся в абсолютной темноте в глубине сцены.

Как ни прискорбно признавать, новая постановка «Пиковой дамы» в Большом театре, при всем качестве визуальной и музыкальной сторон, при несомненном пиетете к Чайковскому и Пушкину, – мертворожденный ребенок. Без внутреннего концептуального стержня, без определяющей идеи спектакль оказался пресным и инертным. Увы, не спасло ни участие звездного солиста, ни тонкая работа музыкантов и дирижера. Возможно, если бы Туминас ставил ироничную повесть Пушкина, такая холодность и отстраненность постановки обеспечила бы ей успех. Однако в опере, которую композитор написал словно в лихорадке за невероятно короткий срок (44 дня!) и которая насквозь пронизана стремительным движением, страстью, отчаянием и разящими контрастами, они неуместны. Остается надеяться, что театр еще найдет возможность представить оригинальное и убедительное новое прочтение оперного шедевра, не противоречащее гениальной музыке Чайковского.

Ангелина Паудяль,

V курс ИТФ

Фото Дамира Юсупова

№ 2 (163), февраль 2017

Графиня — Елена Заремба

Музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича -Данченко порадовал своих зрителей и слушателей новой постановкой «Пиковой дамы» – вершины оперного творчества П. И. Чайковского. Премьерные показы состоялись в последние месяцы уходящего года. Спектакль стал знаковым во многих отношениях. Это третье воплощение оперы в этом театре – после «Пиковой дамы» К. Станиславского в 1930-м и Л. Михайлова в 1976-м. А для режиссера Александра Тителя – это юбилейная, двадцать пятая работа. Символично к тому же, что первое представление прошло 6 ноября – в день смерти Петра Ильича Чайковского.

По словам Тителя, опера «Пиковая дама» – не только и не столько история о любви и об игре, сколько «о страшных противоречиях в судьбах людей, живущих в городе трагического величия – Петербурге». Авторы спектакля вдохновлялись прежде всего образами «северной Венеции», города на Неве, воспетого в произведениях Тредиаковского, Пушкина, Достоевского, Мандельштама, Белого…

Графиня — Елена Заремба, Герман — Николай Ерохин

Удивительные временные мутации претерпел этот «городской анекдот»! Для Пушкина это – современность, XIX век; для Чайковского – «золотой» XVIII век; в спектакле же события разворачиваются в начале XX века, в эпоху модерна. Такой перенос действия оправдан именно в этой опере: ведь случившееся – и было, и не было, происходило когда-то в незапамятные времена или происходит где-то сейчас… Тревожная пульсация музыки Чайковского, по мысли постановщика, гораздо ближе к Серебряному веку с его смятением умов и предчувствием катастрофы как национального, так и мирового масштаба.

Лихорадочное биение «заразило» всю оперу: дирижер Александр Лазарев взял такой непостижимо стремительный темп, что публику буквально вдавило в кресла от головокружительной скорости. Как ни странно, но именно такое «prestissimo» позволило зрителю-слушателю прочувствовать симфонизм этой оперы и в который раз восхититься интонационной спаянностью музыкальных тем (Германа, любви, трех карт, графини…). Кроме того, на фоне быстрого движения особенно пронзительными казались медленные номера, в которых время как бы остановилось: например, важнейший эпизод первой картины – квинтет «Мне страшно», романс Полины (Ксения Дудникова) или ария Елецкого в благородном и глубоком исполнении Евгения Качуровского (настолько хорошем, что оно звучало в голове еще несколько дней после спектакля).

Лиза — Ксения Мусланова, Полина — Ксения Дудникова

Дух Петербурга точно и минималистично воспроизведен во вращающейся полуротонде a la классицизм, трех столбах посередине, напоминающих Александринский столп на Дворцовой площади, и колоннаде по периметру сцены с портиком в дальнем конце. Несколько живых деталей, таких, как лужи, в которых дети пускают кораблики, а Томский чистит сапоги во время разговора с Германом, или доски поверх сырой земли, рисуют картину первых дней ранней весны. Декорации способствуют динамичности сюжета, не отвлекая внимания от главного – симфонического развития. Переходы между картинами почти отсутствуют, они как кадры в кинематографе накладываются друг на друга: Герман еще погружен в свою влюбленность (конец первой картины), а на сцене уже появилось общество юных девушек в доме Лизы, внимательно слушающих чудный дуэт подруг; доски на улице в сцене после смерти графини (четвертая картина) превращаются в умозрительный гроб, к которому Герман под церковный хор в полузабытьи кидается, чтобы увидеть лицо старухи (пятая картина).

Цветовое и световое решение постановки – синий, черный и белый различных оттенков и комбинаций – очень органично для колорита оперы (художники по костюмам – Мария Данилова; по свету – Дамир Исмагилов). Своим разнообразием и пестротой поражают одежды в сцене бала-маскарада, где нет ни одного похожего на другое платья, а фасоны эксцентрично причудливы.

Сцена из спектакля

Авторы спектакля старательно уходят от сложившихся клише. Необычно трактован образ графини – это вовсе не «осьмидесятилетняя карга», а весьма стильная, элегантная, подтянутая и ухоженная дама (Наталья Владимирская). Но от этого ее смерть становится еще более жуткой: когда вдруг умирает моложавая «светская львица», которая еще недавно на наших глазах пританцовывала под «Ричарда Львиное сердце» Гретри, это производит страшное впечатление. Причем, умирает графиня вовсе не по ремаркам Чайковского (смотрит на Германа из кресла, не шевелясь), а ходит, заигрывает, издевательски смеется в лицо, когда он наставляет на нее пистолет, а затем внезапно падает – и не сразу ясно, понарошку ли или взаправду. Нельзя не отметить и некоторые замечательные находки: например, на слове «могила» в романсе Полины графиня встает и медленно проходит через всю сцену как напоминание о некоей потусторонней роковой силе.

Первой мыслью при появлении Германа (Нажмиддин Мавлянов) было то, что исполнитель слишком «здоров» для этой роли. Поначалу казалось, что с такой психологически невероятно сложной партией ему не справиться, так как в представлении многих, слышавших его в таких ролях, как Ясон («Медея» Л. Керубини), князь Голицын («Хованщина» М. Мусоргского) или Хозе («Кармен» Ж. Бизе) ему скорее подходят образы пылких любовников. Иное дело – Герман, здесь на всем протяжении герой балансирует на грани сознания и бреда. Однако по мере того, как действие развивалось, и персонаж погружался в пучину безумия, становилось ясно, что предубеждение абсолютно ошибочно – Мавлянов блестяще исполнил эту непростую роль. Эффектно выглядело разрушение «четвертой стены» во время знаменитой арии «Что наша жизнь? – Игра!»: в зале внезапно загорелся свет, и певец обратился со своим риторическим вопросом прямо к публике.

Лиза в исполнении Ксении Муслановой – нежная, страстно любящая девушка, но мятущаяся и беспокойная, как и ее возлюбленный. Интересен нетипичный прием – Лиза играет Пастушку в пасторали, хотя, возможно, не стоило столь прямолинейно показывать зрителю, что есть сюжетная связь между интермедией и судьбами главных героев – кажется, это и без того понятно. Оба ее сольных номера – ариозо «Откуда эти слезы» и ария «Ах, истомилась» – были исполнены с большой силой и насыщенностью чувств. Однако, несмотря на большой накал страстей в пятой картине, гибель Лизы не производит должного впечатления, так как героиня медленно скрывается за спинами уже появившихся на сцене игроков, вместо того, чтобы драматично исчезнуть в глубинах Зимней канавки.

Что касается хора (хормейстер Станислав Лыков), то, конечно, он играет здесь важную роль – это и пестрая толпа, гуляния которой вызывают в памяти первое действие «Кармен», особенно появление мальчиков; и гости на балу; и карточные игроки, бойкие и задорные. Но массовые эпизоды все же носят оттеняющий характер. Главным же «действующим лицом» можно с уверенностью назвать оркестр – все основные «музыкальные события» происходят именно здесь. Никаких расхождений, фальши, «киксов» – совершенно не к чему придраться! Великая партитура была исполнена с колоссальной интенсивностью, в высоком эмоционально-психологическом тонусе.

Опера была встречена с большим восторгом – зал аплодировал стоя, зрители долго не желали расходиться. Новая «Пиковая дама» в театре Станиславского и Немировича-Данченко, безусловно, большая творческая удача режиссера и исполнителей, как и явный претендент на премию «Золотая маска».

Ангелина Паудяль,
IV курс ИТФ
Фото Олега Черноуса

№ 1 (162), январь 2017

3 ноября 2016 года в рамках дней культуры города Улан-Удэ в Москве на сцене Государственного академического Большого театра состоялось исполнение оперы Джаккомо Пуччини «Тоска».

Написанная в 1900 году и имевшая невероятный успех еще при жизни автора опера и по сей день остается одним из самых репертуарных и любимых публикой произведений во всем мире. Примечательно, что впервые в Большом «Тоска» прозвучала в 1930 году именно на сцене филиала, как и на сей раз.

Спектакль Бурятского государственного академического театра оперы и балета имени Г. Ц. Цыдынжапова был встречен с большим воодушевлением. Замечательно то, что режиссерское прочтение оперы оказалось очень близким авторской «букве» (режиссер Мариинского театра Юрий Лаптев). Публика несколько отвыкла от традиционных постановок, и было очень отрадно видеть на главной сцене страны классическую трактовку сюжета. Все детали декораций, каждая мелочь в костюме были хорошо продуманы и подобраны: роскошные интерьеры Римской церкви Сант-Андреа делла Балле, кабинет Скарпиа в кроваво-бордовых тонах и жутковатая площадь тюрьмы Сант-Анджело перенесли зрителя в Италию эпохи наполеоновских войн и произвели мощное впечатление (сценограф – Cергей Спевякин).

Нельзя не отметить высокий профессионализм бурятского оркестра под управлением Леонида Корчмара. Сочинение было прекрасно исполнено оркестрантами (хотя, к сожалению, иногда они расходились с певцами плюс были плохо настроены струнные). Особенно проникновенно прозвучало знаменитое соло кларнета в арии Каварадосси из третьего действия. А от накала страстей в финале оперы захватывало дух!

К подготовке оперы подключились лучшие артисты Бурятии. Сильно впечатлил барон Скарпиа (заслуженный артист Республики Бурятия и Монголии, обладатель Гран- при Международного конкурса им. П. И. Чайковского Ариунбаатар Ганбаатар), «рокерский» облик которого соответствовал его лейтмотиву – трем грозным аккордам. Певице Самбуугийнг Батчимэг удалось создать очень достоверный, трогательный и, одновременно, сильный образ Тоски. Партию Каварадосси исполнил лауреат международных конкурсов Михаил Пирогов. Публика с восторгом встретила бурятских артистов.

Ангелина Паудяль,
IV курс ИТФ

№ 8 (160), ноябрь 2016

7 октября 2016 года – года российского кино – на сцене Большого зала Московской консерватории состоялся показ знаменитого советского художественного фильма «Александр Невский» Сергея Эйзенштейна, классика мирового кинематографа, сопровождавшийся живым исполнением гениальной музыки Сергея Прокофьева. Этот весьма необычный формат был блестяще воплощен Концертным симфоническим оркестром и Хором Московской консерватории под управлением Анатолия Левина.

Фильм, созданный в 1938 году за невероятный срок – 4 месяца, – имел колоссальный успех. Работа над ним протекала в теснейшем содружестве режиссера и композитора. Прокофьеву был чрезвычайно важен внутренний пульс кинокартины: во время просмотра готовых кадров он выстукивал сложные ритмы и создавал музыкальные образы, отталкиваясь от зрительного ряда. Иногда процесс сочинения шел впереди съемок, и Эйзенштейн выстраивал сцену, исходя из воспроизведения готовой партитуры. Музыкальность кинокартины очевидна: жесты актеров подчас подобны жестам артистов оперных спектаклей, в каждом кадре присутствует пластика, которая так и просит звукового воплощения.

Фильм выпускался со звуковой дорожкой низкого качества. По этой причине на концерте она была отключена, и зритель-слушатель имел возможность насладиться живым звучанием оркестра, в полной мере прочувствовать атмосферу фильма и проникнуться духом далеких событий XIII века времен интервенции Тевтонского ордена.

Этот музыкально-кинематографический проект очень ценен, ведь в концертах мы привыкли слушать только саму кантату Прокофьева «Александр Невский». И на тех, кто впервые соотнес эту музыку с фильмом, такой просмотр его от начала до конца произвел неизгладимое впечатление. Видимое и слышимое слились в нерасторжимом единстве. Битва «шла» не только на экране, но и в оркестре, в музыке. Это зримо проявилось даже в движениях дирижера. Например, в эпизоде сражения на Чудском озере, где один из воинов замахивается, чтобы нанести удар, дирижер, подобно актеру, так же широко замахнулся и дал мощную сильную долю. Взмывающие вверх смычки напомнили копья, готовые к бою.

Поразила профессиональная игра оркестра. Особенно эффектно звучала группа медных духовых, справившаяся с трудной партией без единого «кикса». Мощное воздействие на слушателей оказало и начало фрагмента «Крестоносцы во Пскове» с устрашающе жестким звучанием forte всей тяжелой меди в жуткой сцене казни псковских женщин и детей на костре.

Ораториальный размах музыке придало участие хора. Хористы с легкостью «перевоплощались» из тевтонских рыцарей (лейттемой которых является стилизованный аскетичный хорал) в русских воинов. Причем, образы русского народа весьма разнообразны: это и былинно-эпические номера («А и было то дело на Неве-реке»), и героические, удалые («Вста-вайте, люди русские»).

Центральным эпизодом всей композиции стало масштабное полотно «Ледового побоища», с блеском исполненное оркестром: один за другим, как в калейдоскопе, сменяли друг друга «музыкальные пейзажи» Чудского озера, тевтонский хорал, хор «Вставайте, люди русские», скоморошьи наигрыши, во время которых русский воин лихо и азартно расправлялся с иноземными захватчиками. А самым проникновенным и трогательным стал единственный сольный эпизод во всей музыке – «Мертвое поле» (Полина  Шамаева, меццо-сопрано). Возвышенный плач об убиенных глубоко запал в душу…

Киноконцерт удался и достоин самых высоких похвал. Однако нельзя не сказать о том, что омрачило вечер в самом начале. Концерт вел Йоси Тавор, радиожурналист, обозреватель по вопросам культуры и искусства. Его интересное и увлекательное вступительное слово несколько раз грубо прерывалось наглыми выкриками с галерки: «Громче, ничего не слышно!». Хотя на самом деле микрофон работал, и в середине амфитеатра было слышно прекрасно. Невообразимый гам мешал продолжать концерт, чувствовалось смущение и раздражение ведущего, кто-то даже покинул зал, демонстративно хлопнув дверью. Хотелось провалиться сквозь землю от стыда – было обидно за ведущего, за оркестрантов, за слушателей, за ректора Московской консерватории, сидящего в зале… Но первые же кадры фильма переключили зрителей на высокое Искусство.

Большой зал консерватории превратился на вечер в особенную площадку. Новаторская идея будет продолжена: 25 и 26 ноября на его сцене покажут кинокартину «Артист» режиссера Мишеля Хазанавичуса в сопровождении Московского государственного академического симфонического оркестра под управлением Павла Когана и пианиста Людовика Бурса. Очевидно, в традиционных формах исполнения академической музыки появился новый тренд – жанр киноконцерта. Великолепный тренд!

Ангелина Паудяль,
IV курс ИТФ

№ 7 (159), октябрь 2016

— Екатерина Михайловна, Вы уже много лет занимаетесь преподавательской деятельностью. Как она началась?

— Первое, о чем можно было бы вспомнить, было до консерватории: оно связано с очень глубокой любовью к моему педагогу по музыкальной литературе в училище, Рахили Ароновне Пескиной. Появилось желание продолжать дело своего учителя. А деятельность началась в училище, когда меня попросили заменить одну преподавательницу, и я согласилась.

На будущий год я получила свои собственные группы: сначала это были духовики. Помню, что они были очень взрослыми, многие после армии, одного возраста со мной и даже постарше. Вообще занятия со взрослыми многое давали, многое становилось более ясным и требующим конструктивного подхода к делу.

— В консерватории и в училище Ваши слушатели – профессиональные музыканты. Но Вы также рассказываете о музыке и непрофессионалам, любителям, которые приходят в Университет музыкальной культуры. Что Вам это дает?

— Эту деятельность я тоже очень люблю. И удовлетворение, которое я там получаю, ничуть не меньшее, просто оно совсем другое. Когда я училась в консерватории, у нас по лекторской практике была педагог К. В. Успенская, страстная энтузиастка просветительской работы, благодаря которой, собственно, и возник Университет музыкальной культуры. Мое боевое крещение было интересным…

— Как у Андроникова?

— Нет, у меня не было никаких юмористических моментов. Я выступала в фойе кинотеатра «Центральный» на Пушкинской площади, которого сейчас уже нет. Там шел фильм – экранизация оперы «Евгений Онегин», и в мои задачи входило рассказывать о ней перед сеансом весьма непостоянной публике – людям, которые ходили по фойе и в какой-то момент могли прислушаться к тому, о чем говорилось (смеется). Это было большое испытание. Были и другие довольно сложные аудитории: например, общеобразовательные школы с огромным залом, в который насильно приводили детей разных классов. Очень хорошо помню вступительное слово перед спектаклем «Снегурочка» в оперной студии. Никаких особых обстоятельств с этим не было связано, кроме одного: сначала я посетила репетицию и была в совершенном потрясении от Тамары Милашкиной, которая пела Купаву. Она вышла на сцену, как сейчас помню, даже не в сценическом костюме, а просто в длинной серой юбке. И ее «Снегурочка, я счастлива» — одно из самых сильных впечатлений, которые остались на всю жизнь! Ну а потом был уже Университет культуры…

— В Малом зале консерватории?

— Да. Но был такой период, когда концерты проходили в Большом. Вид переполненного Большого зала внушал мне всегда только восторг. Чего не было, так это страха. Вообще я люблю либо очень большие аудитории, либо маленькие.

— Вы заканчивали училище как пианистка. А сейчас Вы выступаете?

— Сейчас это прекратилось, хотя всегда было необходимой частью моей жизни. Я всегда очень любила концертмейстерство, особенно вокальное. С певицей Ольгой Седельниковой мы выступали в Университете музыкальной культуры, в Музее-квартире Гольденвейзера, в музее Чехова, где отмечали день, когда Чайковский приходил к Антону Павловичу в гости, в доме-музее в Клину.

— Вопрос, который волнует, наверное, всех студентов: востребована ли в наше время профессия музыковеда? Куда бы Вы посоветовали приложить силы?

— Вопрос, конечно, очень сложный. Все хотят работать только в Москве. Или за границей. Людей, которые приехали и после окончания консерватории вернулись домой, буквально можно по пальцам пересчитать. Я не хотела бы призывать, чтобы кто-то насильно кого-то куда-то распределял, но вообще, может быть, стоило бы? Нужно как-то отрегулировать этот процесс.

Профессии более благодарной, чем наша, я не знаю. Она дает большие возможности для раскрытия творческого потенциала. Поэтому отказываться от нее не стоит, несмотря ни на какие трудности. Очень востребованными могут быть высококачественные и квалифицированные переводчики с иностранных языков произведений зарубежных ученых. Потом, есть редакторская работа – я сейчас не беру только книжные редакции или журнальные, но и музыкальные. Так что абсолютного пессимизма к востребованности профессии у меня все-таки нет.

— Хорошо известно, что Вы очень любите литературу и, помнится, одно время даже выбирали между музыковедением и филологией. Почему музыка перевесила?

— Были разные причины, в том числе и не имеющие существенного отношения к делу. Мне очень повезло в том, что на какое-то, пусть не очень долгое, время судьба свела меня с А. В. Михайловым, которому я бесконечно благодарна и которого считаю одним из своих учителей. Его лекции и его труды для меня колоссально много значили. Он всю жизнь стремился соединить музыку с филологией. Был специалистом и в области изобразительного искусства, а как раз музыке специально не учился, просто частным образом занимался. К сожалению, редко приходится встретить человека, который обладал бы одинаковыми знаниями и талантами в разных областях. В этом отношении Александр Викторович представлял собой абсолютное исключение из правил.

— Вы с детства связаны с театром, ведь Ваш отец был знаменитым актером Малого. Что театр для Вас?
— Поскольку я с детства декламировала много стихов, мне часто говорили: «Ты, наверное, будешь актрисой». И почему-то мне это очень не нравилось. Я привыкла твердо отвечать «Нет», и настолько привыкла, что исключила такую возможность. Хотя, конечно, много бывала в театре. Был у меня период страстного увлечения Художественным, вахтанговских спектаклей много смотрела в детстве…

— А Малый? Какое самое яркое воспоминание?

— Вот Малый театр я меньше любила. Хотя, конечно, застала замечательных старых актеров: Рыжову, Турчанинова, Яковлева, Яблочкину… В детстве я больше всего любила «Три сестры» в Художественном театре с Тарасовой, Еланской и Степановой. После этого я никаких других «Трех сестер» видеть не могла. Очень любила Тарасову в «Анне Карениной»…

— А сейчас какие Вам театры нравятся?

— После того, как папа умер, я какое-то время в драматический театр вообще не могла ходить, а в Малый в особенности. Сейчас я больше посещаю оперные спектакли. Очень нравится Камерный театр им. Б. А. Покровского, там атмосфера очень хорошая.

— Если бы у Вас была машина времени, куда бы Вы отправились?

— Пожалуй, куда-нибудь назад – в пушкинское время, в начало XIX века. Интересно было бы посмотреть. А чтобы там остаться, – не знаю, не уверена (смеется)…

Беседовала Ангелина Паудяль,
IV курс ИТФ

№ 5 (157), май 2016

Катерина Львовна – Мария Лобанова, Сергей – Олег Долгов

19 февраля 2016 года в Большом театре прошел второй премьерный показ оперы Д. Шостаковича «Катерина Измайлова», произведения с уникальной и невероятно сложной судьбой. Именно о ней, а точнее о ее первой редакции под названием «Леди Макбет Мценского уезда», уже два года с успехом шедшей на театральных сценах, в 1936 году вышла разгромная статья в газете «Правда». Печально известная публикация под названием «Сумбур вместо музыки» положила начало многолетним гонениям на творчество Шостаковича. Повторная премьера уже переработанной оперы состоялась в СССР лишь в 1962 году, пролежав почти 30 лет. Именно эту редакцию Большой театр представил в текущем 240-м сезоне.

Режиссер спектакля Римас Туминас больше известен публике драматических, нежели оперных театров. В 1990 году им был создан Малый театр Вильнюса, а с 2007 года он возглавляет московский Театр имени Вахтангова. Среди его драматических постановок немало обращений к русской классике – Чехову («Вишневый сад», «Дядя Ваня», «Чайка», «Три сестры»), Лермонтову («Маскарад»), Пушкину («Евгений Онегин»), Гоголю («Ревизор»). А спектакль Большого театра по повести Лескова «Леди Макбет Мценского уезда» знаменателен тем, что режиссер впервые обращается к оперному жанру.

Катерина Львовна – Мария Лобанова, Сергей – Олег Долгов

Туминас работает буквально с каждой мелочью. Авторский почерк для тех, кто знаком с его творчеством, очевиден. В «Катерину Измайлову», например, он вводит неких балаганных плясунов как символ абсурда, что происходит на сцене. Они неистовствуют во время симфонических «антрактов», усугубляя общий трагедийный накал, усиливая эмоциональный эффект от драматического действия. Поразительно тонкая режиссерская работа над концепцией спектакля чувствуется во всем. В течение всего вечера зрителя-слушателя не покидает ощущение гнетущей атмосферы предрешенности. Возникает своего рода идеальный театр, в котором музыка и драма соединяются в нерасторжимом единстве.

Умение работать со сценическим пространством, не перегружая его, но и не создавая ощущения пустоты – всегда было характерным качеством Туминаса. Скупое, аскетичное решение декораций (сценограф Адомас Яцовскис) не отвлекает от музыки и очень точно подходит сумрачному колориту музыки. Сценическое пространство ограничивают с двух сторон две стены серого и белого цвета, которые в зависимости от ситуации превращаются то в ворота внутреннего двора, то в перегородку в комнате Катерины, то в стены полицейского участка. Стены не менее символичны, чем плясуны – это аллегория заточения и удущающей мещанской атмосферы. При этом белый цвет наводит и на мысль о потребности Катерины в «высоком» – в любви, в детях. Недаром сцена в спальне происходит именно на белом фоне.

Зиновий Борисович – Максим Пастер, Катерина Львовна – Мария Лобанова

Символично и графическое решение костюмов (художник Мария Данилова): это невзрачные цвета одежды без принадлежности к определенной эпохе. В первом акте Катерина – единственный носитель цвета: она одета в серое платье, но с сине-изумрудным платком на плечах. Зато вокруг нее все грязного серо-черного оттенка. Единственное яркое пятно – ее платок, в который она кутается, словно пытаясь отгородиться от серости окружающей жизни. Особенно выразительно оформлено начало третьего действия, где Катерина в свадебном белом платье стоит у черной стены, а Сергей в черном костюме – у серой, обнажая темную суть свадебного праздника.

С певцами Туминас работает как с актерами, уделяя внимание вживанию в образ. Буквально каждый жест, каждая мелочь продумана. Так, Борис Тимофеевич (Андрей Гонюков) с неизменной плеткой в руках страшен в своей деспотичности, выдаваемой за заботу о сохранении патриархальных традиций. Зиновий Борисович в исполнении Максима Пастера бесцветен и покорен отцу. Сергей (Олег Долгов) – беспринципный альфонс, как он и был задуман Шостаковичем. Ярко представлена главная героиня (Мария Лобанова). Артистке удалось передать страшное одиночество и тоску по свободе, Катерина в ее исполнении выглядит женщиной с трагической судьбой, полюбившей беззаветно и жертвенно.

Сцена из спектакля

Высочайшей похвалы достойна работа хора (главный хормейстер – Валерий Борисов). В «Катерине Измайловой» большое значение имеют массовые сцены: в опере ощутимы черты народной драмы. Шостакович представил в музыке различные пласты общества: артисты с легкостью перевоплощаются то в дикую и грубую дворню, то в корыстолюбивых полицейских, то в завистливых гостей на свадьбе, то в обреченно безмолвствующих злобных каторжан. Хор олицетворяет драму без прикрас, со всей неприглядностью изображая ущербных и наглых, «униженных и оскорбленных», вызывая сочувствие к их ужасной судьбе. Режиссер усиливает значимость «народа» визуально: весь сюжет разворачивается как бы ретроспективно – действие начинается с толпы сгорбленных каторжан на сцене, образуя с финалом грандиозную эпическую арку.

Запомнились и второстепенные персонажи: задрипанный мужичонка (Роман Муравицкий), циничный пьянчуга-поп (Станислав Трофимов), откровенный стяжатель городовой, жаждущий «поживиться» (Александр Рославец), распутница Сонетка (Светлана Шилова), забитая дворовая девка Измайловых Аксинья (Мария Горелова). Колоритные характеры, выписанные Шостаковичем, получили соответствующее воплощение на сцене.

«Катерина Измайлова» – сложное симфоническое сочинение. Параллельно сценическому действию в этой опере развивается мысль «от автора» – полные трагизма «высказывания» Шостаковича в знаменитых семи симфонических антрактах. Дирижер-постановщик Туган Сохиев блестяще выстроил драматургию сочинения, оркестр и его многочисленные солисты замечательно исполнили сложнейшую партитуру.

Новая постановка «Катерины Измайловой» удалась, с чем мы и поздравляем Большой театр!

Ангелина Паудяль,
Лидия Саводерова,
III курс ИТФ
Фото Дамира Юсупова