№ 6 (122), сентябрь 2012

Что есть музыка сегодня? Технический прогресс неуклонно вносит свои перемены, новые течения и направления сменяют друг друга в музыкальном искусстве. Но среди всего этого коловращения одно остается неизменным – классическая музыка! Она живет, питая человеческие души, оставаясь чистым источником познания истинной красоты и гармонии. Идея укрепить ее позиции в обществе, приблизить к реальной жизни легла в основу классного вечера профессора Р. А. Хананиной, который состоялся 9 июня в Екатерининском зале музея-заповедника «Царицыно».

Классическая музыка была преподнесена слушателям в театрализованной манере. Эпиграфом концерта-шарадаы стали слова Н. В. Гоголя: «Любите ли Вы театр? Я спрашиваю, любите ли вы его так, как люблю его я?» Не было никакого конферанса – вместо него была… пантомима! Номера концерта объединялись в большие тематические группы, предваряемые выходом балерины, студентки РАТИ Виктории Черновой. Именно она при помощи языка танца объявляла последующие музыкальные номера. Ее появление сопровождалось темой «Прогулки» из «Картинок с выставки» Мусоргского, звучавшей в исполнении клавесина, гобоя и виолончели.

В основу программы легли фортепианные транскрипции опер и балетов, инструментальные и вокальные номера, фрагменты мюзикла – преимущественно произведения русских композиторов: М. Мусоргского, М. Глинки, П. Чайковского, А. Хачатуряна, Р. Щедрина, А. Шнитке, В. Гаврилина, а также очень талантливого, но рано ушедшего из жизни композитора и пианиста Н. Эконому. Музыкальное действо обрамлялось музыкой сцены коронации из оперы Мусоргского «Борис Годунов» в транскрипции для двух фортепиано.

В концерте приняли участие студенты Московской консерватории, представители Японии, Китая, Кореи, КНДР, США, России, Украины и Белоруссии. Но, несмотря на такую пестроту наций, мы образовали коллектив, объединенный любовью к классической музыке, к русскому музыкальному искусству и, конечно же, к фортепиано (хотя многие среди нас владеют не только одним инструментом). Наиболее показательным стало выступление кореянки Су Бин, которая, исполнив сложнейшее произведение на скрипке, сразу же села за рояль и, пожалуй, не менее виртуозно сыграла свою партию в фортепианном ансамбле. Запомнилось и выступление виолончелиста студента их Японии Хорио Мокио, совершенно по-русски исполнившего «Монолог» Щедрина.

Успеху концерта во многом способствовали прекрасные инструменты – два белых рояля – и замечательная акустика Екатерининского зала, проникнутого утонченной атмосферой старинного поместья. Высокие своды и золоченые колонны, статуя императрицы Екатерины и люстры изумительной красоты, выполненные в духе старинных подсвечников… Все это вызывало в душе чувство особой ответственности, причастности к дворянскому роду, будто ты играешь и для тех невидимых слушателей, которые когда-то устраивали в этом зале светские приемы.

Благодаря совместным усилиям директора музея-заповедника «Царицыно» А. С. Безрукова, сотрудников иностранного деканата во главе с профессором А. М. Рудневским и, конечно, творческому подходу нашего педагога профессора Риммы Анатольевны Хананиной классный вечер дал жизнь новому жанру концерта классической музыки. Надеюсь, это станет доброй традицией!

Ирина Шашкова-Петерсон,
студентка V курса ИТФ

№ 2 (118), февраль 2012

В нашем окружении иногда встречаются люди, которые будто светятся изнутри… Они словно и не знают, что такое суета и горечь земной жизни, – будто пришли из другого, горнего мира… Никогда не увидишь их в дурном расположении духа, на лице их постоянно сияет лучезарная улыбка. Такие люди – большая редкость, особенно в наше время, когда в мире происходит столько всего страшного и непонятного… Но они сохраняют внутреннюю гармонию и свет и охотно делятся этим с окружающими.

Именно таким человеком был Георгий Вильгельмович Крауклис (12.05.1922 – 15.02.2011), которого уже год как нет с нами, – выдающийся российский музыковед и педагог, доктор искусствоведения, автор научно-исследовательских работ о программном романтизме, преподаватель истории зарубежной музыки в Московской консерватории. Жизнь этого человека была целиком посвящена искусству и консерватории, коллегам и многочисленным ученикам. Георгий Вильгельмович называл студентов не иначе как «подопечными». Он любил каждого из нас, постоянно узнавал, все ли у нас благополучно, как наши достижения и не нужна ли помощь в виде каких-либо книг, нот, записей… И если оказывалось, что нужна, он всегда охотно приносил необходимое. Коллеги рассказывают, что Георгий Вильгельмович всегда интересовался успехами их учеников, расспрашивал о темах курсовой или дипломной работы, о том, какие необходимы материалы. А потом вдруг останавливал коллегу в коридоре и протягивал ему какую-либо книгу или статью, говоря: «Вот, это для Вашего подопечного…»

Мы никогда не видели его в плохом настроении. И не только мы – его ближайшие друзья и родственники в один голос утверждают то же самое! Георгий Вильгельмович прожил непростую жизнь, были в ней и горечи, и лишения: он прошел через все перипетии сталинского времени, войну (будучи ветераном Великой Отечественной!), терял друзей и близких, страдал от ограничений, идеологических оков, накладываемых на творческого человека советским временем… Но всегда находил повод для радости и улыбки! Он был неизменно доброжелателен, безупречно вежлив, деликатен по отношению к окружающим.

Георгий Вильгельмович обладал тонким чувством юмора. Его шутки всегда обнаруживали высочайший интеллект и нестандартное мышление человека, избегающего штампов и обыденности. Так, например, известен случай, когда одна студентка, опоздавшая на лекцию к Георгию Вильгельмовичу, в свое оправдание сказала примерно следующее: «Извините, пожалуйста, за опоздание, у меня серьезная причина, но я сейчас не могу сказать – можно, я Вам после лекции расскажу?» Он ответил: «Хорошо, у нас с Вами будет маленькая тайна…» Удивительное чувство юмора Георгия Вильгельмовича проявилось в его литературных работах, в частности в «Мемуарных очерках». Вот как он пишет о своей студенческой жизни: «На собраниях отчитывающий нерадивых преподаватель физкультуры представлял нам дело так, будто именно физкультура является в консерватории главным предметом. А сдача зачета по лыжам была настолько обязательна, что несдавшие (по каким-либо, даже уважительным причинам) сдавали уже весной, когда сквозь землю пробивалась зеленая травка…»

Однако ярче всего юмор Георгия Вильгельмовича и его изобретательность проявились в стенгазете, неизменным автором которой он был в годы своей учебы в консерватории. Он писал для нее статьи, заметки, даже стихи! Особенно интересен свод поэтических текстов, написанный к одному из капустников на музыку из оперы «Садко» Римского-Корсакова (к арии Индийского гостя):

Не счесть канонов в фуге трехголосной,

Не счесть в ней контрапунктов вертикальных –

Полифонических чудес…

Георгий Вильгельмович был человеком большой эрудиции и широчайшего круга интересов, в центре которых всегда находилась музыка. В юности он увлекался рисованием, позже погрузился в область литературы. Но у него были также пристрастия, лежащие за пределами сферы искусств. Георгий Вильгельмович интересовался наукой: орнитологией, техническим прогрессом (в частности, моделями водного и железнодорожного транспорта). Среди его спортивных увлечений главным была игра в шахматы: он даже стал обладателем спортивного разряда!

Музыковедческая деятельность Г. В. Крауклиса отличается широким размахом. Он автор исследований, посвященных программной симфонической музыке, романтической и не только. Георгий Вильгельмович интересовался также проблемами оперной драматургии, национальных музыкальных школ, современной музыки. Особенно любил французскую музыкальную культуру. Прекрасное знание французского языка позволило ему читать лекции во Франции! Выступал в научных конференциях, участвовал в обсуждении новейших музыкальных произведений в Союзе композиторов, в создании и редактировании учебных пособий, выпускаемых консерваторской кафедрой истории зарубежной музыки, читал лекции в различных городах бывшего Советского Союза, а также зарубежья. Ему были очень дороги воспоминания о посещении вагнеровского фестиваля в Байройте (отчеты об одной из этих поездок можно прочесть в журналах «Советская музыка» и «Музыкальная академия»).

Георгий Вильгельмович был чрезвычайно скромным человеком, никогда не хвалился своими званиями, своими достижениями в области науки. Он ушел из жизни тихо и незаметно, и на смертном одре лицо его излучало свет и умиротворение… Г. В. Крауклис останется жить в нашей памяти не только как профессионал высочайшего класса, но и как человек большой доброты и духовного света…

Ирина Шашкова-Петерсон,
студентка IV курса ИТФ

№ 9 (116), декабрь 2011

В наш век имя Ференца Листа нередко отождествляется с самим понятием пианизма и лучших его традиций. Пианисты всего мира охотно играют его произведения, начиная от «Венгерских рапсодий» и трансцендентных этюдов и заканчивая «Поэтическими гармониями» и поздними фортепианными пьесами… Но КАК мы исполняем фортепианную музыку Листа? Соблюдаем ли мы его исполнительские заветы, знаем ли мы о них вообще что-нибудь?

Существует много предубеждений по отношению к разным композиторам. В последнее время сложилась традиция воспринимать сочинения Листа как нечто прежде всего инструктивное. Когда я заглянула в интернет в поисках записей некоторых его фортепианных произведений, то не смогла подыскать там практически ни одной адекватной! На концертах ситуация, к сожалению, не намного лучше, в том числе и на консерваторских… Думаю, если бы Ференц Лист был жив и пришел на подобный клавирабенд, – белокурые волосы на его голове стали бы дыбом от ужаса.

Основная проблема заключается в том, что современные пианисты не всегда любят… мыслить! Они много времени уделяют физической тренировке, развитию исполнительской техники. И это правильно, но иногда за всем этим мы забываем тренировать также нашу голову… А она необходима нам для создания адекватной концепции произведения. Пианист должен уметь… читать! Причем читать не поверхностно, а вдумчиво, читать книги по исполнительскому искусству, а особенно – рекомендации тех композиторов-пианистов, чьи сочинения он играет. Иногда в этих немногословных, но удивительно метких высказываниях кроется ключ к исполнению произведений. Беда наших пианистов в том, что они практически ничего не знают о духовной личности Листа, они не постигают его душу, не живут его чувствами и мыслями! И самое страшное, даже не хотят этого делать, считая подобные затраты излишними…

Конечно, Вы можете возразить: но Лист и сам играл шумные пассажи, иногда даже разрывая струны рояля! Дорогие мои, струну можно порвать, даже играя на «пиано», и это зависит не только от пианиста, но также от качества инструмента, самой струны, срока ее службы, климатических условий (при повышенной влажности струны портятся гораздо быстрее). И ведь мы далеко не всегда играем на «стейнвеях»… Кстати, Лист вовсе не завещал нам рубить пальцами рояль! Напротив, он всегда подчеркивал, как важна для него культура прикосновения к инструменту – культура туше.

Ценнейшим пособием, содержащим исполнительские заветы Листа, является книга «Уроки Листа» Августы Буасье, девятнадцатилетняя дочь которой в течение длительного времени брала уроки у маэстро. Вот что пишет мадам Буасье о манере его игры, о его творческой личности: «Господин Лист извлекает из фортепиано более чистые, мягкие и более сильные звуки, чем кто бы то ни было, и его туше отличается невыразимым очарованием…» Даже достигая «форте» большой силы, Лист, тем не менее, сохранял мягкость прикосновения! В наше время, увы, этого качества не хватает очень многим исполнителям… «Он враг выразительности аффектированной, напыщенной, судорожной. Он требует прежде всего правды в музыкальном чувстве, он психологически изучает свои эмоции, чтобы передать их такими, каковы они есть.» Эпоха романтизма была наполнена бесконечным разнообразием человеческих эмоций: нежность, страсть, томление, вдохновение, печаль и радость, гнев и всепрощение, а главное – любовь во всем множестве своих проявлений, от экстатического аффекта до умиротворенного созерцания. А какие эмоции есть у нас? Во что бы то ни стало затмить своего конкурента, а все остальное не важно – не так ли?

«Он в высшей степени склонен к раздумью и размышлению; у него голова мыслителя… Мозг его столь же развит, столь же необычен, как и его пальцы; не будь он искусным музыкантом, быть бы ему незаурядным философом или писателем.» Августа говорит об универсализме творческой натуры Листа, о всеохватности его мышления. Всем хорошо известен тот факт, что Лист в юные годы очень много читал – книги по философии, литературе, поэзии, истории, живописи, разнообразную научную литературу, какая только существовала в те годы… И это – прекрасный пример для наших пианистов!

(далее…)

№ 8 (115), ноябрь 2011

Разговоры вокруг XIV Международного конкурса имени Чайковского не утихают до сих пор. Еще долго это главное культурное событие ушедшего лета будет являться причиной многих обсуждений и споров. На мой взгляд, интересной темой для беседы могут послужить специально сочиненные для этого конкурса произведения, входившие в программу II тура. Напомню, что для виолончелистов свое сочинение предоставил Кшиштоф Пендерецкий («Violoncello totale»), для скрипачей – Джон Корильяно («Stomp»), а для пианистов Родион Щедрин сочинил «Чайковский-этюд».

 «Перед нами стояла задача не из легких: написать такое сочинение, чтобы конкурсанты могли показать не только свои технические возможности, но и ощущение драматургии целого, а также сориентироваться в авторских агогических и темповых обозначениях, – рассказывает в одном из интервью Родион Константинович. – Мне думается, что для такого престижнейшего соревнования, как конкурс Чайковского, писать бирюльки неуместно. Технически это очень непростое сочинение. Но если аппарат пианиста позволит, оно прозвучит очень эффектно. У рояля 88 клавиш. Я не считал, но, по-моему, у меня использованы все до одной…»

«Чайковский-этюд» – виртуозное сочинение, на разучивание которого конкурсантам давалось всего несколько дней. Он прозвучал в 12 различных интерпретациях! И мне захотелось сравнить его исполнения двумя победителями: Даниилом Трифоновым (I премия) и кореянкой Йол Юм Сон (II премия) – ее прочтение жюри оценило как лучшее.

Интерпретация каждого прежде всего отличалась своим звучанием и драматургическим замыслом. У Д. Трифонова стальной звук, сухость, четкость ритмической пульсации, непоколебимый темп создают совершенно особый облик этой музыки: с одной стороны, она вызывает ассоциации именно с техническим этюдом, с другой – возникает механический, бездушный образ. Трифонов в своем исполнении чрезвычайно скуп на акценты (в отличие от многих других исполнителей этой пьесы), что по-своему интересно. Такая трактовка, воспринимаемая как драматургическая задумка исполнителя, напрочь лишает произведение всякой человечности и теплоты и держит слушателя в неослабевающем психологическом напряжении.

Если у Трифонова «Чайковский-этюд» получился как бы черно-белым, то у Йол Юм Сон он раскрашен в разные цвета. Здесь также господствует четкость пульсации, также чувствуется энергия, но она иного толка. Музыка играет, переливается, живет. Нервный, местами страстный звук наполнен теплотой. Это особенно захватывало слушателя, потому что пианистка музицировала наизусть (в отличие от Трифонова, который играл по нотам).

Помимо этих двух исполнений, пожалуй, отмечу еще одно, которое также сильно выделялось среди прочих. Это – интерпретация Филиппа Копачевского. Он особенно интересно строил драматургию пьесы, уделяя пристальное внимание мотивам, щедро расставляя акценты, играя с темпом… Это исполнение было привлекательно своим «режиссерским» подходом, что не могло не вызвать горячую симпатию и даже восторженный прием слушательской аудитории.

Первое прочтение специально, как бы для тебя лично сочиненных произведений выявляет настоящий дар художника. Конкурсанты становятся ответственными за судьбу музыки, выпуская ее «в свет» из-под своих пальцев. Они должны ощутить композиторский замысел как свой, проявить настоящее «охотничье» чутье к новому нотному тексту. Ведь нередко бывает и так, что именно исполнитель открывает в произведении то, что подчас совершенно неведомо самому автору.

Наталья Сторчак,
студентка IV курса ИТФ

В музыкальном искусстве судьба новейшего произведения во многом зависит от исполнения. В этом есть своя закономерность: к примеру, если пианист неважно сыграет Третью сонату Шопена, публика будет его упрекать, но ей и в голову не придет критиковать композитора. А что происходит с современной, только что написанной пьесой? В случае неудачи все «шишки», как правило, летят в автора: дескать, «что это он такое понаписал?» И это происходит потому, что у публики в сознании нет стереотипа, она не знает, как это должно исполняться.

Концертная пьеса «Чайковский-этюд» Родиона Щедрина сразу попала в руки сильных пианистов, прошедших во второй тур конкурса. Далеко не многие ее исполнения показались убедительными. Прислушиваясь в антрактах к репликам публики, я с огорчением заметила, что не все поняли и приняли это произведение. Некоторые удивлялись названию «Чайковский-этюд», говоря, почему бы не назвать эту пьесу просто «этюд»? Очевидно, они не уловили интонационных связей с творчеством П. И. Чайковского, в частности, с фортепианной пьесой «Песнь жнецов» из цикла «Времена года» op. 37a № 8.

Однако несколько превосходных исполнений произведения Щедрина обратили на себя внимание. Я хотела бы рассказать о двух из них – непохожих друг на друга, но очень убедительных, впечатляющих своей продуманностью. Это исполнения Александра Лубянцева и Франсуа-Ксавье Пуазы. Оба пианиста осмыслили и прочувствовали эту музыку по-разному.

А. Лубянцев, артист, обладающий утонченным вкусом и истинной музыкальностью, всегда очень чуток к деталям. Ни единую ноту не обделяет он своим вниманием, и при этом целостность концепции ничуть не страдает. Его благородное туше – украшение любой кантилены – сохраняет свою певучесть даже в самых быстрых темпах, благодаря чему возникает такой феномен как поющие пассажи. Исполнение пьесы Щедрина дало ясную и целостную картину всех интонационных деталей произведения, которые он показывал с помощью мельчайших агогических отклонений, детализации и индивидуализации штриха. Под пальцами Лубянцева «Чайковский-этюд» заиграл всеми оттенками, не давая уснуть воображению слушателя.

Ф.-К. Пуаза, напротив, мыслил это произведение как токкату. Это ощущалось в интонационном посыле исполнителя, трактовавшего фортепиано скорее как ударный инструмент, что свойственно традициям исполнительских школ Испании и отчасти Франции – родины пианиста. Он строго придерживался темпа, который взял в самом начале, и сделал упор на яркие динамические контрасты и виртуозность. На протяжении почти всей пьесы пианист сохранял и единство штриха – отрывистого, точечного, очень подходящего для исполнения пьес токкатного типа.

(далее…)

№ 6 (113), сентябрь 2011

Живую органную музыку в России можно услышать значительно реже, чем, к примеру, в Западной Европе или в Америке. Там орган есть практически в каждой церкви – даже самой маленькой, провинциальной… Но особенно большая радость для нас, когда приезжают исполнители из других стран: мы обмениваемся опытом, знакомимся с иной манерой исполнения, с творчеством композиторов, которые мало известны в нашей стране. Именно таким запомнился концерт органной музыки в Римско-католическом кафедральном соборе Непорочного зачатия с участием профессора Мартина Зандера. Звучала музыка И. С. Баха, Р. Шумана и М. Регера, а также Ф. Ю. Вольфрума.

Мартин Зандер – профессор Высшей школы церковной музыки в Хайдельберге (Германия) и Высшей школы музыки в Базеле (Швейцария), преподаватель органа в Высшей школе музыки во Франкфурте-на-Майне. Он регулярно проводит органные мастер-классы в различных странах мира, является членом жюри международных органных конкурсов и фестивалей, ведет активную исполнительскую деятельность, осуществляет многочисленные записи. Многие компакт-диски Зандера были отмечены премиями музыкальной критики. Среди его учеников – многочисленные лауреаты международных конкурсов.

Концерт в соборе всегда проникнут особой атмосферой. Чувствуется запах фимиама, еще витающего в воздухе после вечерней мессы, теплятся свечи, царят полумрак и благоговейная тишина. Часто можно увидеть молящихся… Так было и перед концертом Мартина Зандера: несмотря на то что зал был переполнен, было достаточно тихо – атмосфера церкви не располагает к громким разговорам. В кафедральном соборе концерты всегда начинаются со слов: «Слава Иисусу Христу!». Они имеют огромное значение: это своего рода благословение и события, и самого исполнителя, и слушателей. И вот полились божественные звуки органа…

Особое место заняло исполнение Первой органной сонаты Филиппа Юлиуса Вольфрума (1854–1919), имя которого в Москве до этого было практически неизвестно. Благодаря профессору для нас открылась неизведанная область музыкальной сокровищницы позднего романтизма. Немецкий композитор и органист, пианист и дирижер Ф. Ю. Вольфрум посвятил свою жизнь не только исполнительской, но и просветительской деятельности. Он является автором научно-исследовательских работ и основателем Хайдельбергского баховского хора. Его вклад в мировое музыкальное наследие не может остаться незамеченным. Кстати, при жизни Вольфрум пользовался признанием и уважением в музыкальных кругах Германии. Ведь недаром в Бамбергской ежедневной газете, в рецензии на концерт 27 декабря 1881 года, его назвали «душой нашей музыкальной жизни».

(далее…)

№ 6 (113), сентябрь 2011

Интервью с обладателем золотой медали и Гран-при конкурса
Даниилом Трифоновым

— Даниил, расскажите, пожалуйста, как фортепиано вошло в Вашу жизнь. Это случилось по Вашей инициативе или по побуждению родителей?

— Вы знаете, лет до пяти я не проявлял к этому инструменту вообще никакого интереса, хотя у нас музыкальная семья: мой отец композитор, мама музыковед. Но однажды отец принес в дом синтезатор, и тогда я увлекся не на шутку: у него столько разнообразных тембров! Получилось, что я пришел к фортепиано через синтезатор…

— А Вы не играли еще на каких-либо инструментах, кроме синтезатора и фортепиано?

— Нет, не пробовал, да и не вижу в этом необходимости. Но я хотел бы научиться дирижировать.

— Как рано Вы начали выступать на сцене?

— С самого детства, точно не помню когда. Помню, мне было семь лет, когда я сыграл с оркестром 17-й концерт Моцарта…

— Насколько я знаю, Москва – Ваш неродной город. А с каким городом связаны Ваши детские воспоминания?

— Я родился в Нижнем Новгороде и жил там до девятилетнего возраста. Далее я учился в Москве, в школе при Гнесинской академии, а теперь учусь в Кливленде, в США. У нас там замечательный оркестр, отличная стипендия, а наиболее успешным студентам-пианистам выдают на дом рояли марки «Stainway»…

— Вы впервые принимаете участие в конкурсе имени Чайковского?

— Да. Мне сейчас 20 лет, и я считаю, что раньше двадцати участвовать не стоит. Я выделяю три таких масштабных, серьезных и очень ответственных конкурса: имени Шопена, Рубинштейна и Чайковского.

— Какие у Вас впечатления от игры Ваших конкурентов, Вам кто-нибудь запомнился?

— Нет, я толком никого не слышал – должен был сосредоточиться на своем выступлении. Но я немного находился в зале, чтобы послушать акустику. Она в разных местах зала отличается.

— Скажите, пожалуйста, какие произведения занимают основное место в Вашем репертуаре? Каких композиторов Вы предпочитаете?

— Ну, вообще-то самое любимое мое произведение – это «Поэма экстаза» Скрябина, хотя она и не фортепианная. Меня впечатляет мастерская работа композитора с оркестровыми тембрами. Я очень люблю Скрябина, Шумана, Шопена – они все очень близки мне. Еще я люблю Бетховена и хотел бы чаще играть его произведения, особенно сонаты. Я хочу, чтобы Бетховен стал мне так же близок, как Шуман и Шопен… В целом, основное место в моем репертуаре занимают романтики, но было бы хорошо еще побольше играть классиков.

(далее…)