№ 7 (69), октябрь 2006

3 ОКТЯБРЯ. БОЛЬШОЙ ЗАЛ

Во второй день консерваторию поздравлял один из лучших симфонических оркестров мира – Российский Национальный. За пультом стоял Михаил Плетнев. Концерт имел двойное назначение: в честь Московской консерватории и в честь столетия со дня рождения Дмитрия Шостаковича.

Прозвучали две симфонии композитора – первая и последняя. Выбор на эти сочинения пал не случайно – в 15-й симфонии Шостакович «вспоминает» темы 1-й; зрелый композитор обращается к своим юношеским годам и черпает из раннего сочинения тот запас оптимизма, которым отмечен его давний симфонический опус. Но… с горечью, будто понимая, что путь уже пройден.

Плетнев проявил, как всегда, гениальное музыкальное чутье: поставил в программу два столь явно соприкасающихся произведения. И совершенно отчетливо передал сходство этих сочинений – такая глобальность в концептуальном осмыслении характерна для Плетнева, музыканта большой глубины и редкого интеллектуализма.

В интерпретациях Плетнева всегда поражает цельность, причем цельность не только отдельного произведения, но и всей программы. Нередко после концерта остается ощущение какой-то недостаточной экспрессивности, свободы в выражении чувств. Но проходит время, ты обдумываешь услышанное и понимаешь, что большего совершенства трудно достичь. Эта особенность искусства Плетнева проявилась и на этот раз. Сначала показалось, что Первая симфония сыграна несколько вяло, без юношеской восторженности молодого Шостаковича, безусловно отразившейся в этой динамичной музыке. Но очень скоро стало понятно, что симфония была сыграна классически уравновешенно, без ненужных этой музыке резких смен настроений. Особенно вспоминается медленная часть – философски строгая по мысли и идеально выстроенная в исполнительском плане.

Пятнадцатая симфония – музыка в чем-то даже более легкая для восприятия, чем Первая – привела слушателей в восторг. Но и здесь не было бросающихся в глаза резких контрастов (к которым, вероятно, стремился бы другой дирижер). Глубина этой симфонии вовсе не была подчеркнута внешними эффектами, весь ее смысл оставался внутри. Было такое ощущение, что Плетнев мыслит эту симфонию как некую «вещь в себе» со своими, недоступными нам внутренними закономерностями. Подобное прочтение – сдержанное, ярко новаторское, неожиданное – еще требует слушательского осмысления…

Наталья Кравцова,
студентка IV курса

4 ОКТЯБРЯ. РАХМАНИНОВСКИЙ ЗАЛ

Это был вокальный вечер. На историческое празднование факультет выставил из своего звездного собрания пятерых представителей, и им, как атлантам, пришлось вынести на своих плечах (читай, голосах) всю тяжесть в предвкушении аншлагового зала.

На роль «первооткрывателя» программы как нельзя лучше подошла лауреат международного и всероссийских конкурсов темпераментная Анастасия Прокофьева (кл. проф. К. Г. Кадинской). «О солнца свет, о юность, о надежды!» – с такой высокой смысловой ноты начался концерт, внеся ликование весны в осеннюю пору. Обладательница не только одного из красивейших голосов консерватории (этим здесь не удивишь!), но и режиссерского дара, Настя сумела найти разные характеристики и в мимике, и в жестах, и в голосе для своих Снегурочки и Марфы, обычно решаемых в одном ключе.

Убеждена, что не простое совпадение – участие в концерте тезки чудотворного покровителя Москвы князя Даниила Московского – Даниила Алексеенко (кл. проф. П. И. Скусниченко) с арией князя Игоря. С мужеством, достойным своего героя, певец боролся с волнением, всем вполне понятным в этот эпохальный вечер, И, выйдя с честью победителем, он сумел в проникновенном свиридовском романсе «Богородица в городе» передать слушателям блоковское рыцарски-бережное отношение к Прекрасной Даме, по которому так тоскуют наши современницы.

Как всегда, большую радость доставило педагогическое искусство проф. И. И. Масленниковой: ее аспирантка Оксана Антонова безукоризненно поставленным сопрано уверила публику, что «Здесь хорошо!» (о, благословенный Рахманиновский зал теплым золотокленовым вечером!).

Ряд диаметрально противоположных персонажей от Онегина до Грязнова представил любимец теперь уже не только студенческой публики студент 5 курса и солист Московского академического музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко Дмитрий Зуев (кл. проф. Б. Н. Кудрявцева).

Но высшее актерское мастерство продемонстрировала ныне уже многотитульная восходящая звезда (истинно так!) Анна Викторова (кл. проф. П. И. Скусниченко) солистка того же театра, только что получившая звание лауреата (2-е место) на Международном конкурсе вокалистов Елены Образцовой. Она приятно удивила не столько сложными ариями, сколько утонченным исполнением пушкинских миниатюр, этим камнем преткновения монументальных оперных дарований. Вооруженная волшебным мечом – «исполнительской партитурой» зав. кафедрой оперной подготовки профессора Жданова, Анна продемонстрировала тонкую нюансировку сложных душевных движений. Ведь скрытую полифонию чувств, когда произносимое слово – лишь верхушка смыслового айсберга, не всякий исполнитель сумеет разгадать и претворить.

Анна Викторова, 4 октября, РЗК

Неоценимую помощь всем оказало мастерство их концертмейстеров. И эталонное искусство з. а. России, проф. М. Н. Белоусовой, и звукопись обертоновых переливов Алексея Луковникова, и утонченность Марии Шкалевич, дипломанта международного и всероссийских конкурсов.

На этом можно было бы поставить точку, радуясь успехам наших выпускников и искусству их педагогов и концертмейстеров на юбилейном концерте. Но оказалось, что молодые вокалисты факультета еще целую неделю радовали слушателей других консерваторских концертов своим мастерством. Спасибо им!

Ганна Мельничук

5 ОКТЯБРЯ. МАЛЫЙ ЗАЛ

Концерт назывался «Композиторы – директора Московской Консерватории». Его программа состояла из хоровых и камерно-инструментальных произведений русских композиторов: основателя Консерватории Н. Г. Рубинштейна, а также С. И. Танеева, М. М. Ипполитова-Иванова, В. Я. Шебалина – художников, в разные годы несших бремя руководства нашим учебным заведением.

Три номера первого отделения на, казалось, плохо сочетались между собой: две юношеские пьесы Рубинштейна в четыре руки (одна из них написана в шестилетнем возрасте), фортепианные «Строфы» Шебалина и Трио Танеева. Однако, когда эти малоизвестные произведения прозвучали, стал ясен общий замысел. Эти три сочинения – характерные образцы тех основных этапов, через которые прошел московский, в частности консерваторский композиторский стиль: глинкинское начало в опоэтизированном танце, поздний романтизм в духе Скрябина и классические ориентиры Танеева и его учеников.

Исполнение всех трех произведений было профессионально безупречным. Интерпретация Трио Танеева вызывает подлинное уважение. Это произведение, классическое по форме, приближается к стилю позднего Бетховена. Довести до внимательного восприятия слушателей продолжительное, нагруженное полифоническим тематизмом и сложными композиционными приемами трио – почти невыполнимая задача. Тем не менее «Московскому трио» это удалось – благодаря эмоциональной яркости, осмысленной передаче каждой интонации, осознанной выстроенности формы.

«Московское трио», 5 октября, МЗК

Второе отделение концерта, полностью хоровое, было более «юбилейным» по духу. Студенческий хор под руководством С. Калинина пел всевозможные «славления». Открыла программу народная песня «Слава» в обработке Свешникова с измененным текстом, содержащим такие строки:

Слава творцам, композиторам,
Профессорам, педагогам, студентам,
Слава искусству, музыке слава,
Славься, родная страна!

Затем, перемежаясь с чудесными хорами Танеева и обработками народных песен, прозвучали и другие «славы» – церковное «Великое славословие» Ипполитова-Иванова (исполненное, к сожалению, в той же манере, что и «Слава» консерватории), его же «Гимн пифагорейцев восходящему солнцу» (здесь подключились 10 флейт в унисон, 4 арфы, орган и туба; и все это сияло в неслыханно свежем до мажоре) и глинкинское «Славься» в укороченном варианте. Эта торжественная линия явно оказала воздействие на широкую публику в зале, которая была очень воодушевлена и музыкой, и праздничностью самой обстановки.

Если не вспоминать политические причины сочинения столь простых по языку хоров Свешникова и особенно Шебалина (в 1949 году, после увольнения из консерватории за формализм…), то представляется, что именно хоровая музыка в этот вечер прекрасно обобщила все почвенное, русское, классическое в музыке композиторов московской школы разных эпох.

В целом идея концерта оказалась «музыкальнее», чем просто необходимая дань памяти тех, чьими трудами мы сейчас живем и учимся в консерватории. Пожалуй, хоровые и камерные жанры, наиболее традиционные и академичные, точнее всего отражают идеалы московской композиторской школы, развитые Чайковским и Танеевым. Этот вечер еще раз напомнил студентам, что и они призваны продолжить высокую традицию московского музыкального благородства и профессионализма.

Виктория Губайдуллина,
студентка IV курса

5 ОКТЯБРЯ. РАХМАНИНОВСКИЙ ЗАЛ

На свое 140-летие Московская Консерватория проявляет невиданную щедрость, одаривая нас целой серией интереснейших концертов. При подобной плотности событий существует опасность, что все они сольются в череду одинаковых музыкальных впечатлений. Вечеру оркестрового факультета наверняка уготована иная участь. Подбор программы и мастерство исполнителей – все свидетельствует о том, что для участников концерта данное выступление – желание сделать «музыкальное приношение».

В концерте были исполнены пьесы Чайковского для скрипки с фортепиано, Двенадцатый квартет Шостаковича и Соната для виолончели и фортепиано Рахманинова. Выбор программы отнюдь не случаен: о том, какие прочные нити связывают с консерваторией Чайковского и Рахманинова, упоминать излишне, а появление произведения Шостаковича, как видно, является откликом на его юбилей.

Немного об исполнителях. Все они продемонстрировали настоящий профессионализм, не просто играя сочинения великих композиторов, а интерпретируя их. Особенно приятно, что, помимо прекрасного владения инструментом, их отличает культура звука и хороший музыкальный вкус.

Чайковский был исполнен очень празднично, можно сказать, «концертно». Подчеркнуто блестящая партия скрипки в исполнении Графа Муржи и вдумчивый, интеллигентный аккомпанемент Наталии Гусь составили вместе слитно звучащий ансамбль. Жанр «приятных мелочей» не прощает ни излишней серьезности, ни заискивания перед публикой, и исполнителям отменно удалось удержать баланс содержательного и развлекательного.

Квартет Шостаковича прозвучал в исполнении коллектива его имени (Андрей Шишлов, Сергей Пищугин, Федор Белугин и Александр Корчагин). Выстроенность драматургии, ясность всех линий в голосоведении, внимание к звуковой краске – все это заслуживает самой высокой оценки. Только экспрессия, с которой было сыграно произведение, по тону несколько противоречила содержанию музыки Шостаковича, для которой в первую очередь характерен внутренний нерв, а не романтическая широта душевных излияний.

Но самым сильным слушательским переживанием в тот вечер стала для меня Виолончельная соната Рахманинова, исполненная Александром Рудиным вместе с сыном Иваном Рудиным. Казалось, что виолончель в тот вечер звучала сама, без посторонних усилий. Тончайшая филировка звука, тембровая драматургия, удивительная объемность даже тишайших нот – буквально все задуманное было сыграно с блеском. Убедила и трактовка А.Рудина: Соната была сыграна страстно, но без надрыва, интеллектуально, но не холодно. Менее порадовала игра И. Рудина: не продемонстрировав интереса к звучащей музыке, он пытался компенсировать равнодушие внешней выразительностью – какой-то странной и нервной исполнительской агогикой.

Хороших исполнителей много, но далеко не всех из них интересно слушать. В этот вечер исполнение А. Рудина было абсолютно самодостаточным. Такую одухотворенность не часто встретишь на эстраде, и оценившая это публика устроила настоящую овацию.

Мария Сударева,
студентка IV курса

8 ОКТЯБРЯ. БОЛЬШОЙ ЗАЛ

Московскую консерваторию поздравляют с юбилеем крупнейшие музыканты современности. В этот вечер, посвященный памяти выдающегося профессора Московской консерватории Якова Зака, на сцене Большого зала прозвучали два шедевра – 27-й концерт Моцарта и 4-й концерт Бетховена для фортепиано с оркестром в исполнении двух знаменитостей – нынешних профессоров консерватории Николая Петрова и Элисо Вирсаладзе. Им аккомпанировал студенческий оркестр под управлением Анатолия Левина.

В таком соединении уже признанных и совсем еще молодых исполнителей был свой смысл: еще в конце XIX века С. И. Танеев, будучи уже зрелым музыкантом, выступал со студенческим оркестром консерватории. И, как видим, такая славная традиция продолжается и поныне.

Моцарт Николая Петрова прозвучал классически ясно и строго. В игре пианиста было какое-то спокойствие, уравновешенность, свойственные зрелому Моцарту и столь необходимые для исполнения его поздних произведений. Может быть, в чем-то строгость интерпретации Петрова была даже преувеличенной; но зато ощущалось постоянное внимание к фразе, к деталям, способность четко выразить музыкальную мысль.

Концерт Бетховена в исполнении Элисо Вирсаладзе был, без преувеличения, необыкновенно хорош. С первых же аккордов фортепиано зал замер; все взгляды устремились на пианистку в строгом черном костюме, погруженную в эту полную тихой скорби музыку. И оркестр как будто заплакал вместе с ней. Грозное предупреждение второй части заставило слушателей вздрогнуть – словно настала минута Страшного Суда, на котором каждому из нас еще предстоит держать ответ перед Богом, и затем… вдруг – искрометное веселье финала.

Пианистку долго не отпускали со сцены. В конце концов ей даже пришлось убрать стул около рояля, давая тем самым понять, что больше она играть не будет. И, вероятно, такое решение было продиктовано не усталостью (ведь Вирсаладзе дает постоянные сольные концерты), а сознанием того, что после такой музыки уже ничего играть не нужно. Добавим: и после такого исполнения. Как прекрасно, что в Московской консерватории преподают такие большие музыканты!

Наталья Кравцова,
студентка IV курса

8 ОКТЯБРЯ. МАЛЫЙ ЗАЛ

В тот замечательный осенний день сама природа требовала чего-то спокойного, умиротворяющего, не пафосного. И камерный вечер в Малом зале, прошедший в рамках празднования 140-летия Московской консерватории, во многом соответствовал этому настроению благодаря преимущественно романтической программе и мягкой, уравновешенной манере исполнения скрипача Дмитрия Когана и пианистки Екатерины Мечетиной. Особенно цельное, гармоничное впечатление и в плане выстроенности программы, и в плане адекватности исполнения произвело первое отделение концерта, в котором прозвучали две скрипичные сонаты – Шумана (№ 1, a-moll) и Дебюсси (g-moll). При исполнении двух таких разных, но в то же время в чем-то дополняющих друг друга произведений ярче всего проявилось как индивидуальное мастерство и вкус обоих исполнителей, так и ансамблевая их сыгранность. И то, и другое было на высоте – особенно в первых и вторых частях обеих сонат. Несколько резанул слух лишь тяжеловатый звук фортепиано в финалах, порой нарушавший почти идеальный баланс звучания инструментов. Лично меня особенно порадовало разное качество звука, достигнутое исполнителями в этих сонатах. Если в Шумане звучание в целом было экспрессивным, открытым (за исключением не совсем ясной нейтральности начальной темы II части), то в Дебюсси появилась особая легкость, воздушность; порой, когда это было необходимо, – и особая жесткость, металличность (такой звук был, например, во II части). Такая «модуляция звука», как мне кажется, свидетельствует о настоящем мастерстве исполнителей.

Несколько менее впечатляющим мне показалось второе отделение концерта. При этом нельзя сказать, что солисты стали хуже играть – нет, каких-то серьезных претензий лично у меня их игра не вызвала. Неубедительным, как мне кажется, было несколько хаотическое в стилевом отношении построение программы, которая включала в себя «Чакону» Витали, «Поэму» Шоссона, «Румынские танцы» Бартока и «Интродукцию и вариации на одной струне на тему из оперы Россини “Моисей”» Паганини. Из-за сильной стилевой разнородности произведений, отсутствия какой-либо единой связующей линии второе отделение фактически распалось на ряд отдельных номеров. Пропала, кроме того, и равнозначность участников ансамбля – фортепиано во всех этих произведениях в основном лишь аккомпанирует скрипке, не имея собственного полноценного голоса. Качество игры, тем не менее, оставалось по-прежнему высоким. Особенно отмечу исполнение Дмитрием Коганом Бартока и Паганини. Барток прозвучал очень сочно, ярко – порой казалось, что играет чуть ли не народный скрипач (что очень к месту в «Румынских танцах»); сложнейшее же в техническом отношении произведение Паганини было сыграно предельно аккуратно и чисто.

В целом, несмотря на отдельные погрешности, исполнителям удалось главное – создать контакт с залом. Это чувствовалось и по атмосфере в зале во время звучания музыки, и по реакции слушателей на каждое отзвучавшее произведение. Вся атмосфера зала в тот вечер была проникнута той же мягкой гармонией, что и игра самих исполнителей.

Выйдя из Малого зала в осенний вечер, я не ощутил никакого диссонанса. Музыка и Природа слились воедино.

Михаил Лопатин,
студент IV курса

9 ОКТЯБРЯ. РАХМАНИНОВСКИЙ ЗАЛ

Бетховен. Имя великого композитора знают, пожалуй, все. Многие даже скажут, что «у него ТАМ судьба стучится в дверь», и в доказательство своих слов напоют (просвистят) или простучат начальный мотив из Пятой симфонии. Кто-то заметит, что Бетховен всю жизнь боролся с судьбой и поэтому его музыка так драматична, и будет недалек от истины, кто-то, что Бетховен был глухим и чуть не покончил жизнь самоубийством. Одни назовут «Аппассионату», другие – «Патетическую», третьи – «Лунную»… Некоторые, вспомнив анекдот, заявят о существовании трех симфоний – Третьей, Пятой и Девятой. Более искушенные преклонятся перед глубокомысленными поздними квартетами…

А как же быть с другим Бетховеном? Создателем хрупких образов в медленных и подвижных частях поздних сонат, любителем искрометного юмора в ранних симфониях или творцом изысканных вариаций? Это, конечно же, помнят исполнители. Музыку именно такого разного Бетховена приходят слушать и профессионалы и любители.

Концерт из ЕГО произведений состоялся в Рахманиновском зале в заключение торжественной недели. В программе стояли как оригинальные сочинения для виолончели и фортепиано – Семь вариаций Es-dur на тему дуэта Памины и Папагено из «Волшебной флейты» Моцарта и соната № 3 A-dur, – так и переложение Черни скрипичной «Крейцеровой» сонаты. Исполняли Иван Монигетти и Алексей Любимов.

Для многочисленной публики концерт стал музыкальным событием, ведь послушать Монигетти и Любимова – всегда интересно. Так что еще до 19 часов в вестибюле и за его пределами собрались достаточно большие группы слушателей, которые, постепенно перемещаясь в зал, занимали не только оплаченные места, но и оккупировали подоконники. А сильно жаждущих посетить концерт студентов за отсутствием свободных мест пустили лишь после первого номера.

Полутьма концертного зала, очаровательная ведущая в элегантном платье, рояль «Эрар» 1840-го года были призваны отчасти воссоздать обстановку концертов бетховенского времени. И действительно, на рояле «Эрар» из-под пальцев Любимова выходил более сухой, отчетливый и хорошо артикулированный звук, лишенный романтического дыхания «Стенвея». Однако, на мой взгляд, интерпретация пианиста-аутентиста и виолончелиста несколько различались. У виолончелиста изумительное певучее piano с тонкой нюансировкой резко контрастировало надрывному, пафосному forte на пределе возможностей инструмента, словно звучало как минимум экспрессионистское произведение. И даже легкомысленные вариации на тему Моцарта были «прочитаны» всерьез как «серьезное» сочинение «серьезного» композитора. Это выдала и преувеличенная «романтическая» фразировка, более свободная агогика и настолько тяжеловесный звук, как если бы первую часть Тридцатой сонаты играли бы как «Патетическую»!

Впечатление отчасти исправил бис – Песня без слов D-dur Мендельсона. Ансамбль виолончели и фортепиано был просто поразителен. Виолончель пела, выстраивала протяженные интонационные линии и была неимоверно прекрасна. И никому в голову не пришло перегружать Мендельсона. Так зачем же подгонять всю музыку Людвига ван Бетховена под стереотип «серьезной»?!…

Ольга Геро,
студентка IV курса

№ 6 (68), сентябрь 2006

«Память истории священна. Память о прошлом помогает нам оставаться людьми», – сказал Д. С. Лихачев. Но память истории – капризная дама. Проплывая в жизненном потоке, мы подвластны водовороту времени. Осваивая новейшую музыку и технологии, мы порой незаслуженно забываем события и имена…

В консерваторском музее состоялся вечер памяти Феликса Михайловича Блуменфельда. Прошло не так уж много лет со дня смерти блистательного музыканта – всего 75. Но этого оказалось достаточно, чтобы в музыкантских кругах его крепко-накрепко забыли. И вместо «вечера памяти» получился вечер «возрождения и воскресения» из небытия славного имени.

Вместе с Р. А. Островским и Е. Л. Гуревич автору посчастливилось готовить это событие. Оказалось, что единственным более или менее подробным источником, откуда можно почерпнуть биографические сведения о Блуменфельде, является статья в Музыкальной энциклопедии. И только в 2002 году вышла книга воспоминаний внучки музыканта – известной актрисы МХАТ Маргариты Викторовны Анастасьевой, которая неожиданно обрела архив дедушки и почти полностью его опубликовала.

А между тем при жизни Блуменфельд был фигурой номер один в музыкальном мире. Он блестяще сочетал в себе талант педагога, пианиста, композитора, дирижера. Сегодня мало кто знает, что именно Блуменфельд впервые познакомил Европу со «Снегурочкой» Римского-Корсакова, своего учителя по классу композиции. В 1908 году он дирижировал парижской премьерой оперы. В течение долгого времени Феликс Михайлович занимал пост дирижера Мариинского театра. Под его управлением состоялась премьера «Китежа», «Сервильи» и других опер великого маэстро. Блуменфельд был одним из немногих музыкантов, пропагандировавших музыку Вагнера. Благодаря его стараниям петербуржцы услышали «Тристана и Изольду», «Летучего голландца», «Парсифаля».

Всю свою жизнь Блуменфельд вел класс фортепиано – сначала в Киевской, затем в Петербургской, а последние 11 лет жизни – в Московской Консерваториях. И на протяжении всего жизненного пути сочинял. Им написано множество романсов, фортепианных пьес в самых разных жанрах, но главное то, что талант большого артиста сочетался в нем с лучшими человеческими качествами.

Он всегда был готов выслушать, помочь, дать наставление, но в то же время беспощадно относился к небрежностям и дилетантизму. Станиславский постоянно повторял своим ученикам: «Любите искусство в себе, а не себя в искусстве». Блуменфельд принадлежал к тем немногим художникам, что прожили прекрасную, честную жизнь в большом искусстве и бережно, словно хрусталь, пронесли его в себе. Хочется надеяться, что в музыкантской среде пробудится интерес к личности и творчеству Феликса Михайловича. И тогда мы скажем: «С возвращением, маэстро»!

Светлана Косятова,
студентка IV курса

№ 6 (68), сентябрь 2006

«Самсон и Далила» – запись театра La Scala с совершенно потрясающим составом – Пласидо Доминго и Ольгой Бородиной в главных ролях. Режиссер – Уго ди Ана. Сразу бросаются в глаза огромные металлические решетки-декорации и оригинальное цветовое решение костюмов. Действительно, появление филистимлян в сине-красных одеждах с луками и наштукатуренными лицами неизбежно вызывает ассоциации с японским театром. Декорации также тщательно продуманы и глубоко символичны. Это не просто «авангардный металлолом». Их истинный смысл раскрывается лишь в третьем акте, когда Самсон оказывается прикованным к этим решеткам. Следует массовая танцевальная сцена – танцоры в пачках с рожками на голове и лосинах заполняют сценическое пространство от пола до потолка, размещаясь на металлических конструкциях. Если выключить звук, можно подумать, что транслируют какое-нибудь шоу или мюзикл. На самом деле решетки символизируют языческий храм Дагона, а неистовые танцы – собственно дьявольские развлечения. Также символично – через яркую световую вспышку – показано разрушение храма Дагона и гибель филистимлян в самом конце третьего действия.

А что касается любовной сцены, где, безусловно, сосредоточена самая красивая музыка оперы, – таким потрясающим исполнителям не нужен никакой внешний антураж. Он будет только отвлекать зрителя от истинного наслаждения, которое дарит восхитительный дуэт Доминго и Бородиной.

Анна Тыкина,
студентка IV курса

№ 6 (68), сентябрь 2006

Концерт или праздник? Пасхальный фестиваль, как ни одно другое событие года, заставляет задуматься над этим вопросом. Подобно самым любимым праздникам, его с нетерпением ждет весь год искушенная столичная публика, а затем еще год с ностальгией вспоминает. Незабываемым его делают и программа – всегда необычная и неожиданная, и участники. Пятый московский пасхальный фестиваль, завершившийся совсем недавно, полностью подтвердил свою репутацию. Тем более что отчасти он стал «музыкальным приношением» юбиляру года – Вольфгангу Амадею Моцарту.

Два концерта, прошедших с разницей в один день в Большом зале и в Концертном зале им. П. И. Чайковского, оказались достойным подарком великому композитору. В исполнении Камерного хора Шведского радио и Таллинского камерного оркестра, собранных воедино шведским хоровым дирижером Фредриком Мальбергом, звучала редко исполняемая, но от этого не менее гениальная церковная музыка Моцарта. За одним небольшим исключением – забавным, надо сказать! Шведы не смогли отказать себе в удовольствии открыть для русского слушателя своего, «шведского Моцарта» – Йозефа Мартина Крауса, композитора немецкого происхождения, родившегося в один год с зальцбуржским гением и умершего спустя год после него.

Оба концерта открывались увертюрой Крауса к спектаклю «Олимпия». Правда, к огромному разочарованию исполнителей, ничего кроме легкой скуки и недоумения сочинение их соотечественника не вызвало. Да и не могло быть иначе: ведь далее звучал Моцарт! Причем Моцарт абсолютно разный – наполненный жизнелюбием и энергией в «Коронационной мессе» и «Литании к таинству святых даров» и находящийся за гранью земной жизни в трагичнейшем и загадочном Реквиеме.

Конечно, можно долго говорить о том, что горячим эстонским исполнителям не удалось до конца выдержать форму таких одноаффектных сочинений, как «Месса» или «Литания», что первое отделение было затянутым, что соло тромбона в Tuba mirum вызывало опасение за дальнейшую судьбу тромбониста… Все искупили сполна несколько номеров Реквиема. Страшная сила «Dies irae», слезная мольба «Lacrimosa» и мощный призыв «Kyrie» — этих минут хватило для того, чтобы ошеломить и потрясти.

Карина Зыбина,
студентка IV курса

№ 6 (68), сентябрь 2006

Подобных концертов множество. Но эта программа привлекала внимание обилием интересной и разноплановой музыки – Наталии Донатовне Юрыгиной на своем классном вечере удалась почти невозможная задача: совместить в одном концерте музыку русскую и зарубежную, старинную и современную, Моцарта и Слонимского, Брамса и Дебюсси, Шопена и Шостаковича.

Концерт, состоявшийся в Музее Музыкальной Культуры имени М. И. Глинки, был драматургически выстроен и обладал композиционной цельностью. Несмотря на то, что участники концерта являются учащимися межфакультетской кафедры фортепиано, они поразили свободой и одухотворенностью исполнения в сочетании с качественным пианизмом.

Все исполнявшиеся произведения ставили перед выступавшими серьезные художественные задачи. Даже такие сложные (во всех отношениях) сочинения, как первая баллада Шопена, «Образы» Дебюсси, «Скарбо» Равеля, были сыграны без оглядки на технические трудности. Но быстро бегающие по клавиатуре пальцы – это еще не все. Артистичность, вдумчивость исполнения – вот качества, без которых любое, самое блестящее выступление делается бессмысленным. Исполнители взаимодействовали со слушателями, стараясь раскрыть свое видение произведения. Было приятно в каждом из игравших ощущать индивидуальность, чуткость к замыслу композитора.

Конечно, такие успехи – как в плане технической оснащенности, так и в постижении идейных глубин – не могли быть сделаны студентами самостоятельно. Налицо огромное влияние Наталии Донатовны на своих учеников. Она тщательно прорабатывает произведение в классе, обращая внимание на тончайшие оттенки смысла, выстраивает вместе со студентом концепцию исполнения, при этом ничуть не навязывая свою точку зрения. На ее занятиях нет мелочей, любая деталь имеет значение. Подобно тому, как из кусочков складывается мозаика, исполнение «собирается» из открытий, сделанных на уроке. Может быть, именно то, что с самого начала работы над произведением ученик видит конечную цель, помогает всем ученикам Наталии Донатовны обрести свободу творчества непосредственно на эстраде.

Без преувеличения могу сказать, что сыграть на таком концерте – настоящее счастье. Ведь каждый, кто поднимался на сцену в тот субботний вечер, почувствовал себя не просто исполнителем, но творцом музыки.

Мария Сударева,
студентка IV курса

№ 5 (67), май 2006

В этом году хор Мужской хор МИФИ отмечает свой пятидесятилетний юбилей. Со дня основания в 1956 году хором руководят только женщины. Первыми энтузиастами и создателями коллектива были Эсфирь Моисеевна Рывкина и Раиса Наумовна Барская. В 1977 году в хор пришла выпускница Московской консерватории Надежда Васильевна Малявина, сменившая в 1987 году Э. М. Рывкину. За плечами этого любительского хора победы на многих международных конкурсах: в 1989 и 1991 годах – II место на конкурсах мужских хоров «Rigas Gailis» в Прибалтике, в 1994 году – победа на международном конкурсе в Туре (Франция), в 1990 году – участие в «Московской осени» и посвященные сорокалетию сольные концерты в Зале им. П. И. Чайковского и в Большом зале консерватории.

03.02.06. Концертный зал. Толпы хористов. Наступает «час ноль»…

Зазвучал первый аккорд генделевской «Аллилуйи». Перед нами стоял Хор! Сильный, красивый звук, четкая артикуляция, выразительная динамика, слаженность и чистота интонирования поразили с первых же минут исполнения. И трепет моцартовской «Lacrymosa», и задор «Возле терема» из цикла «Свадебные песни» Ю. Буцко были переданы с равной степенью переживания. А legato, широта и сосредоточенность русской народной песни «Ах, ты степь широкая» в обработке А. В. Свешникова просто заворожили… И всё это сделали любители, которые даже не знают нот? Как?!

Оказывается, у них репетиции два раза в неделю по три часа, исключая каникулы и сессию. Репетируют по партиям, но за несколько недель до концерта начинаются сводные репетиции. Н. В. Малявина уделяет много внимания дыханию (хор даже делает гимнастику Стрельниковой), распеванию и ритму. А партии разучиваются по слуху до полного вживания в них. Кто уже знает – поет. Кто не знает – слушает и запоминает. Так передается живая устная традиция.

02.04.06. Москва. Снова концерт. Хор МИФИ участвует в студенческом фестивале «Фестос».

11.04.06. Заключительный концерт фестиваля. МИФИ снова на сцене… Браво!

Ольга Геро,
студентка III курса

№ 5 (67), май 2006

Когда великий человек пытается осмыслить вечные истины, он всегда сталкивается с сомнениями и сложностями. «Не как мальчик же я верую во Христа и его исповедую, а через большое горнило сомнений моя вера прошла», – писал Ф. М. Достоевский. Творческий поиск Н. А. Римского-Корсакова и «Сказание о невидимом граде Китеже…» как итог этого поиска еще раз напоминает нам об этом.

О сочетании христианского и языческого в этой опере писали многие исследователи. Объективных оценок мало, и это немудрено. В масштабном и многогранном философском произведении каждый находит что-то близкое для себя. Даже опираясь на факты биографии и на высказывания самого автора, практически невозможно сделать однозначные выводы. Где уж нам знать, что творилось в душе Римского-Корсакова в последние годы его жизни!

Еще менее возможной представляется адекватная постановка оперы. В «Китеже» как нигде более режиссер выступает соавтором композитора, и каждая очередная постановка отличается новизной и своеобразием именно благодаря режиссерской работе. «Китеж» – это и призрачно-жемчужные мистические картины Степанюка (Мариинский театр, 1994), и заостренный, экспрессионистический трагизм Чернякова (Мариинский театр, 2001), и простой крестьянский сказ Покровского (1969). Интересно, какой вид открывается на «Китеж» со стороны Европы? Попробуем заострить внимание на еще одной любопытной и не бесспорной постановке

Феврония Гарри Купфера (Берлин, Комише опера) – родилась из земли, молилась земле и ушла в землю, так и не посетив Великий Китеж. Да и как она могла попасть туда, если сцена причастия («Кто вкусит от хлеба нашего…») оказалась купированной? А значит, и несчастному Гришеньке, который остался на земле, томимый лукавым бесом, уже никто не поможет. Грустно. Получается, что режиссер лишает Февронию дара, которым щедро наградил ее композитор – святости. Ее предсмертные видения лишь галлюцинации, ее цветущая пустыня – серое болото. Она была и остается «сама по себе» и вот – медленно уходит в свой замкнутый мир, всё дальше и дальше от китежан-белогвардейцев и татар-красноармейцев, одинаково чуждых ей. Прекрасный «болотный цветок» со своей собственной верой, которая почему-то не стала ее спасением… Значит, всё-таки язычница?

Думается, Николай Андреевич не одобрил бы этой постановки уже потому, что некоторые узловые драматургические моменты опущены, а авторские ремарки попросту не соблюдены (особенно это касается финала). Конечно, по большому счету, режиссер меняет концепцию оперы. Но, если идеи композитора представляются режиссеру спорными, то ведь можно и не следовать за ними?

Феврония Китежская – не Иван Сусанин и уж тем более не Феврония Муромская. Это возлюбленное чадо Римского-Корсакова, религиозное мировоззрение которого до сих пор является предметом дискуссий…

Юлия Ефимова,
студентка IV курса

№ 5 (67), май 2006

Подготовка к празднествам по поводу 70-летия Гии Александровича Канчели началась еще в апреле ушедшего года. Тогда было исполнено одно из самых замечательных произведений композитора под названием «Светлая печаль» для детского хора, солистов и оркестра.

С открытием нового концертного сезона произведения Канчели буквально не сходили с концертных площадок. Сначала в ММДМ прозвучали Пятая симфония (Памяти родителей) и «Ночные молитвы». Затем композитора восторженно встречали в рамках фестиваля им. Когана, который прошел в ноябре. Ансамбль «Hortus musicus» озвучил посвященное ему сочинение в Малом зале консерватории. Закрытие этого фестиваля ознаменовалось исполнением Натальей Гутман Концерта для виолончели с оркестром. Последними произведениями, которые удалось услышать, были Третья симфония и «Стикс» – визитная карточка» Канчели. Они прозвучали на юбилейном вечере грузинского композитора под управлением Вахтанга Кахидзе, сына знаменитого дирижера и друга композитора.

Канчели – композитор, чья музыка не сходит с концертных площадок. Широкая демократическая публика буквально боготворит композитора, окружая его после каждого концерта, поднося цветы и буклеты на подпись. Канчели собирает полные залы!

Многие профессиональные музыканты порой недооценивают творчество Канчели, некоторые с пренебрежением произносят его фамилию. Не менее обидно слышать абсурдные изречения о том, что Канчели – композитор одного периода или что его музыка проста. Я согласна с тем, что по своим гармоническим средствам музыка Канчели доступна широкому слушателю, но в ней есть своя глубина, философский смысл, и в этом отношении она далеко не проста! И потом, когда мы слушаем его сочинения, то понимаем, что так пишет только ОН.

Получается, что вопрос о популяризации искусства оказывается вывернутым наизнанку. То, к чему мы стремимся – демократизация искусства – оказывается ненужным? Пусть эту музыку слушают не все профессионалы, но публика, идущая на произведения Канчели, «сходит с ума» – для нее важнее всего чувственность, которой полна музыка композитора. И в этом награда художнику.

Наталья Гайкович,
студентка IV курса

№ 5 (67), май 2006

26 февраля в Большом зале состоялся знаменательный концерт из произведений композиторов – педагогов, работавших консерватории в XIX–XX веках и работающих в ней и в наши дни. Программа охватывала несколько музыкальных эпох и поколений: от П. И. Чайковского до самых молодых педагогов композиторского факультета – Анжелики Комиссаренко и Ашота Арияна.

Концерт открылся колоритной и неординарной пьесой «DASK» для виолончели и фортепиано А. Р. Арияна в мастерском исполнении Т. Мурадяна и автора. За ней следовал «Разговор с любимой перед разлукой» А. В. Комиссаренко для скрипки соло – сочинение удивительно тонкое, проникновенное; многие слушатели познакомились с ним на «Московской осени» в прошедшем ноябре, и исполнение в Большом зале (играл вновь А. Турдыев) оставило не менее сильное впечатление.

Подвижная, искрящаяся Соната для трубы и фортепиано В. Г. Агафонникова создавала ощущение органичного контраста, подчеркнутого безупречной виртуозностью И. Приходько; партию фортепиано исполнял автор, что придавало этому произведению еще большую яркость. Творчество В. Г. Кикты было представлено Сонатой для альта и арфы – музыкой созерцательного, религиозно-философского характера, бережно донесенного до слушателей альтистом Д. Машкиным и Засл. артисткой России Н. Шамеевой (арфа). Завершали первое отделение хор Н. Я. Мясковского «Боец молодой» (сочинение, написанное композитором в 1941 году на слова М. Светлова, прозвучало впервые!) и необыкновенно лиричный финал оперы «Живи и помни» К. Е. Волкова, достойно исполненные Женским хором II курса педагогического колледжа «Маросейка» под управлением Е.Волкова (солистка Т. Коробкова).

В начале второго отделения звучал величественный орган Большого зала. Произведения для органа на концертах композиторского факультета можно услышать нередко, но особый интерес всегда вызывают их авторские интерпретации. Вот и на февральском концерте в «золотом сечении» программы выступили композиторы-органисты: Д. В. Дианов (свободная транскрипция Basso ostinato А. С. Аренского), Ф. В. Строганов (Токката, первое исполнение) и С. В. Голубков (Органная прелюдия и фуга на имя BACH). Музыке их свойственна масштабность, разнообразие органных красок и их сочетаний, извлекаемых из богатейшей палитры уникального инструмента.

Рафинированные Две пьесы для виолончели и арфы (фортепиано) А. С. Лемана и впервые представленная слушателям «всеинтервальная» Микрорапсодия для виолончели и фортепиано С. В. Голубкова, ставшие также органичным контрастом, порадовали смелостью фактурных и колористических находок, высоким уровнем ансамблевой игры композиторов-исполнителей Д. Чеглакова и С. Голубкова (как известно, Д. Чеглаков стал настоящим «проповедником» современной музыки благодаря занятиям композицией с А. С. Леманом). Концерт завершился выступлением Камерного оркестра консерватории под управлением С. Дяченко: в его исполнении трогательно прозвучали «Эпиграфы» для флейты и струнного оркестра Р. С. Леденева (солистка А. Акимова) – мелодичный, созерцательный и умиротворенный цикл, – а знаменитый финал из Серенады для струнного оркестра П. И. Чайковского стал последним, самым значительным программным контрастом.

В целом концерт, организованный композиторским факультетом (координатор Концертного сектора – доц. С. В. Голубков), получился интересным, разнообразным как по музыкальным жанрам, так и по составам исполнителей; программу как всегда элегантно, создавая совершенно неповторимую атмосферу, вела А. Комиссаренко. К сожалению, из-за недостаточности рекламы (а также из-за переноса выходного дня с воскресенья на пятницу) публики в зале было меньше, чем обычно. Поэтому хочется пожелать всем современным композиторам и музыкантам не только новых творческих и исполнительских успехов, но и укрепления контактов со средствами массовой информации, поддерживающими и пропагандирующими отечественную музыкальную культуру.

Анастасия Ващина,
студентка I курса

№ 4 (66), апрель 2006

Короткий февраль оказался богатым на первоклассные музыкальные события. Лучшими концертами месяца столичная публика обязана петербургскому культурному фонду «Музыкальный Олимп» – именно он выступил организатором трех Бетховенских Академий Михаила Плетнева, а также единственного московского концерта одной из лучших скрипачек планеты Анне-Софи Муттер.

Немецкая артистка уже была в России в 1998 году, когда фонд Юрия Башмета, точнее сам Юрий Абрамович, наградил ее премией имени Шостаковича. Тем более неожиданным стало отсутствие аншлага в Большом зале Консерватории: в партере по соседству с черными пиджаками зияли «черные дыры». Виной тому, как нетрудно предположить, чересчур солидная цена билетов и недостаток масштабной рекламной подготовки. Но в итоге незаполненность зала обернулась бесценной камерностью, даже интимностью, почти недостижимой в монументальном помещении. Главная заслуга в создании такой атмосферы принадлежит самой музыке и ее интерпретаторам. В год 250-летия венского классика его звучное mozartистичное имя будет появляться на московских афишах постоянно, но берусь утверждать, что именно концерт Анне-Софи Муттер является абсолютной кульминацией моцартовских торжеств в российской столице.

Концертная программа включала пять скрипичных сонат Моцарта, свободных от эффектности и нарочитой выразительности, от идеологии и «глубокого содержания», даже от виртуозности и технического совершенства (придраться есть к чему, но желание придираться куда-то пропало). Это чистая музыка, существующая сама для себя, прекрасная в каждом звуке. Сам Моцарт говорил о своей музыке: «Там и сям есть места, которые доставят удовольствие только знатокам, но и не знаток останется доволен, хотя и не отдавая себе отчета, почему». Нечто подобное происходило с публикой. Сначала ощущалось настороженное внимание, граничащее с недоверием. Аплодисменты после первых сонат были не по рангу звезды сдержанными – не хватало привычной артистической броскости, романтической эффектности, не было даже постоянной в последние годы «цветомузыки», исходящей от подсвечивающих орган прожекторов (как же хорошо оказалось без нее!). Точка перелома (проверено беседами с несколькими присутствовавшими) пришлась на минорную часть из сонаты G-dur. Все-таки минорный Моцарт сильнее и непосредственней захватывает наши души. Второе отделение пролетело в один миг, ощущение времени исчезло, каждый звук был драгоценным и неповторимым. Последнее откровение из сонаты e-moll зал слушал, затаив дыхание (с громом упавший номерок не заставил никого обернуться). Тишайший звук скрипки Муттер, не приспособленный и не желающий приспосабливаться к Большому залу, переносил в маленькую уютную гостиную, для каждого свою. В моей горел камин, а в кресле напротив сидел Вольфганг.

Американский пианист Ламберт Оркис (также, как и Муттер, обладатель Grammy) — постоянный партнер скрипачки — вполне мог бы претендовать на сольный фортепианный вечер в БЗК, но в дуэте с Муттер был чутким ансамблистом, не выдвигающим на первый план свое искусство, хотя имел на это полное историческое право: Моцарт называл свои произведения «Сонатами для клавира в сопровождении скрипки». Ритмическая слаженность игры артистов казалась неправдоподобной – из их слияния возникал один идеальный инструмент.

Подобное совершенство – еще и результат постоянного погружения в музыку Моцарта. Весь сезон 2005-2006 годов немецкая скрипачка посвятила исключительно его сочинениям.. За два дня до московского концерта состоялся вечер в Санкт-Петербургской филармонии (российские мегаполисы – один из этапов всемирного турне), где Муттер играла другие пять из шестнадцати моцартовских скрипичных сонат. Редчайший случай, когда артист не заботится о том, что каждый из городов услышит лишь свою часть, зато в памяти самой скрипачки складывается единый уникальный цикл. Желающие могли продлить удовольствие, переместившись из Петербурга в Москву.

Вообще, Муттер абсолютно не стремится к «доступности» своего искусства. Она взошла на музыкальный Олимп (не путать с петербургской фирмой) без громких побед на конкурсах, а таких артистов пора заносить в Красную книгу. Ее покровителем с четырнадцатилетнего возраста был великий Герберт фон Караян, что тоже своеобразный знак качества. И нынешняя программа не включала общеизвестных шедевров. Это был единый замкнутый мир, который скрипачка никому не навязывала, а лишь деликатно приглашала к нему прикоснуться. Музыка Моцарта, измученная в XX веке всевозможными транскрипциями, рок- и поп-обработками, предстала в чистом первозданном виде, словно под уютным и надежным крылом матери – госпожи Mutter.

Год назад на концерте Чечилии Бартоли устроитель вечера Владислав Тетерин сказал: «Поверьте, именно здесь и сейчас происходит главное событие этого дня на Земле». Концерт Анне-Софи Муттер стал таким событием. Потом, конечно, неизбежны оговорки: да, главное событие только в сфере музыки. Да, только классической музыки. Да, не главное, а одно из главных. Но это для тех, кто не был тогда в БЗК. А для тех, кто был, существует только первое утверждение.

Ярослав Тимофеев,
студент I курса