№7 (195), октябрь 2020 года

Французы не были бы французами, если бы не рассуждали о любви во всех ее проявлениях. Премьера произведения, о котором пойдет речь, прошла в 2018 году в рамках знаменитого Экс-ан-Прованского фестиваля, а всемирный карантин позволил в режиме онлайн посмотреть спектакль, выложенный в свободный доступ.  

Опера «Маджнун и Орфей» – это по-настоящему новое преломление кочующей из поколения в поколение истории об Орфее. В опере, у которой целых четыре автора (три композитора и либреттист), есть четыре главных героя, а поют они на четырех языках (французский, голландский, арабский и английский). Все это вместе с театром теней, театром марионеток, видеорядом и световой драматургией образует одно гармоничное целое.

В авторскую группу проекта вошли франко-палестинский певец и композитор МониэмЭдван, английский композитор и дирижер Говард Муди, их нидерландский коллега Дик Ван дер Харст и либреттист Мартина Винкель. Непросто представить себе оперу с несколькими создателями, но, по всей видимости, идея, объединившая их, была сильней. Она состояла в том, чтобы совместить культурные взгляды, показать единство всего человечества. Да, идея не нова; но и сейчас мысль о том, что мы все едины и у нас много общего, буквально витает в воздухе.

Классический сюжет любви Орфея (Ян Дюбрю) и Эвридики (Юдит Фа) был сопоставлен с похожей бедуинской историей Кайса (позднее – Маджнуна; Лоай Срузей) и Лэйлы (Наи Тамиш Баргаути). В восточном сюжете возлюбленным препятствует отец Лэйлы. Он выдает дочь замуж за другого, после чего Кайс теряет рассудок, и его все называют уже Маджнуном, т.е. безумцем. Молодой человек впадает в отчаяние, но продолжает любить, поэтизировать свои чувства и надеяться. Их история заканчивается смертью Лейлы, а вслед за ней умирает на могиле любимой и Маджнун.

Здесь как раз и начинается история Орфея и Эвридики. Авторской команде очень здорово удалось переплести эти линии и чередовать их. Единое целое в данном случае формируется по принципу пазла, а слушатель просто собирает и составляет в своем сознании все, что увидел. Метафорическая ткань оформлена очень прозрачно и доступно, поражает грамотность и ясность высказывания.

Удивительно, как быстро европейские приключения сирийских беженцев 2015 года вышли на оперную сцену! Уже в 2016 году появляется опера Мониэма Эдванса «Халила из Димна» – возможно, первый современный пример, когда на европейской сцене представлен восточный, а не классический академический вокал. Обилие мелизматики, quasi импровизирование, свежее и необычное звучание привычных для нас тембров – все это освежает восприятие и заставляет слух особенно потрудиться.

В оперу «Маджнун и Орфей» переходит из предыдущего опыта и символика. Например, животные-марионетки. Для арабской культуры весьма характерно явление отождествления героев с тем или иным представителем фауны, причем реально существующим. Так, Маджнун, будучи уже в затмении сознания, при виде горной лани думает, что перед ним Лейла. Позже мимо него пролетает орел, с которым себя сравнивает уже сам герой.

Европейские персонажи не обделены символизмом, хотя уже с мифическим оттенком. Например, в царство Аида преграждает путь Орфею трехглавый Цербер. Создателю всевозможных существ Роджеру Тайтлу удалось мастерски передать образность каждого из этих действующих лиц: кто-то производит поистине жуткое впечатление, а кто-то изображен покорным и смиренным. Помимо привязанных к героям животных-образов, периодически на сцене появляются люди с масками животных на головах, отдавая дань египетской культуре и ее богам. Венцом творений Тайтла можно считать Пегаса, который появляется в конце как символ мира, единства и братства.

На уровне музыкальном даже неподготовленный слушатель заметит различия восточных и европейских характеристик. Это не только вокальные полиязычные партии, но и два разных оркестра. Один – воссоздает арабский колорит благодаря дважды уменьшенному ладу, унисонам и нетеперированному инструментарию арабского оркестра. Европейское звучание достигается за счет другого, более привычного состава оркестра, интонационной палитры и форм. Примером может служить ария da capo Орфея «Я – УЗИ, я отголосок того, что чувствую».

Тексты также наделены символическим смыслом и входят в общую метафорическую ткань. Чего стоят реплики детского хора: «Кто я? Кто мы по крови? Так ли это важно? Какое у меня настоящее имя? Где мой дом? Как я могу летать?». Именно они – вопросы нашей современности. Хор является либо комментатором происходящего, либо выразителем общего настроения: такова своеобразная дань древнегреческой традиции.

Самое интересное в этой сцене – хореография (Марта Коронадо). Во время произнесения фраз солисты и певцы хора поочередно проверяют пульсацию крови на руках и шее. Это очень яркий символ, оказывающий сильное воздействие на зрителя. Еще к хореографическим изюминкам можно добавить сольные номера, наполненные элементами йоги и очерчиванием всевозможных сферических фигур.

Что касается декораций и костюмов (Мартина Винкель), то здесь преобладает минимализм и демократизм. Джинсы, футболки, простые греческие одеяния, кеды – все это возможность лишний раз отождествить себя с героями.

Отдельного внимания заслуживает режиссер и координатор проекта Айран Берг, так как соединить всевозможные метафорические, музыкальные и культурные линии – задача не из легких. Он является своеобразным божеством этого «вавилонского» замысла, умело координирующим все происходящее.

Не осталось без внимания еще одна тема: феминизм. Одна из героинь (Сахли Голамализад) – рассказчица, она же судьба, она же рок, она же воплощение божественного и смертельного, а кто же она на самом деле – остается загадкой. Однако из ее уст звучит большая часть философских изречений, в том числе следующее: «Когда я вижу, как молодые девушки смеются, а потом вдруг погружаются в свои мысли, когда я вижу, как они бегут внезапно и останавливаются, когда я вижу, как они поднимают лица, чтобы почувствовать солнце, ветер или будущее, сидя задумчиво, бледно, под воздействием сна, краснея от работы, я боюсь думать о том, что можно помешать им, насилием или любовью, стать тем, кем они могли быть свободно». Учитывая, что сейчас подобная проблема стоит очень остро, в особенности для женщин Востока, равнодушным эти слова не оставят никого.

Александра Собецкая, V курс ИТФ

Фото: H. Segers – La Monnaie de Munt

№6 (194), сентябрь 2020

Кто-то сидит на кровати в горнолыжной экипировке и читает текст о своем восхождении, кто-то шевелит правым ухом, а кто-то наблюдает за сменой света на настенном панно («Наблюдение вращения Земли на диване» от Елены Губановой). Все это, вероятно, художественные формы медитации и рефлексии на тему внезапной ненужности, ведь теперь многие из художников лишились проектов, над которыми работали.

О другом уровне переживания времени повествует блок с мини-лекциями о произведениях искусства, связанных с замедлением, с остановкой или с неким «переходным моментом». Здесь можно послушать и об изображении медитации со времен Древней Греции до сегодняшнего дня, и о поиске творческого импульса в обыденных предметах, и о претворении сюжета Благовещения в разные эпохи. Например, в одной из таких лекций историк Тигран Мкртычев рассказал о кирпиче XI века с отпечатком женской ноги и о том, почему этот предмет он избрал объектом своей медитации после встречи с Далай-ламой.

Центральное событие «Ночи музеев» в ГМИИ – инсталляция Дмитрия Крымова «Тайная вечеря» (оно попало в блок «Цифровой обмен», посвященный докарантинному медиаискусству). Произведение было показано на 59-й Венецианской биеннале (2019). Это инсталляция в смешанной технике: здесь важна и сама инсталляция, и актерская игра, и кинорежиссура. Обратившись к «Тайной вечере» из венецианской церкви Сан-Тровазо художника XVI века Тинторетто, Крымов «растаскивает» ее на фрагменты, «заводит» зрителя внутрь фрески, и «переносит» события в наш век, возможно, размышляя на тему потери Бога в современном мире. К слову, музыку для инсталляции написал преподаватель Консерватории Кузьма Бодров.

В карантинное время появилось довольно большое количество подобных интересных, всеохватных онлайн-проектов. Хотелось бы верить, что после окончания карантина они будут сохранены и не поблекнут на фоне «живой» возможностипосетить музей.

Мария Журавлёва, V курс ИТФ

Фото ГМИИ им. А.С. Пушкина

Эссе в форме фантазии

№6 (194), сентябрь 2020

Герой сегодняшнего интервью, может быть, уже знаком читателю. Он, конечно, немолод. Ему как минимум около двухсот лет. Повидал он много на своем веку, услышал еще больше. Ранее вы могли уже сталкиваться с ним. Некогда редактор «Новой музыкальной газеты», а сейчас критик на пенсии, господин Эвзебий – а именно он герой сегодняшней беседы, – чудом оказался в несвойственной ему местности, в необычных для него условиях. Ввиду сложившихся обстоятельств он был вынужден отправиться в Крым для поправки здоровья – годы берут свое, да и душа просит покоя…

– Маэстро, как можно было оставить цивилизованный мир и податься в такую глушь?

– Мой добрый друг, любимейший композитор Роберт Шуман считал, что нет ничего опаснее для художника, чем изоляция от жизни. Он часто цитировал Гёте. Говорил: «Кто предался одиночеству, тот, увы, вскоре станет одинок». Что ж, я на таком этапе жизни, когда всякие пандемии только на руку. Знаете, устаешь все время по премьерам да по музеям. А здесь так спокойно, тихо и совсем никакой музыкальной жизни.

– И Вы вот так, совсем без звуков, без новостей, без новых течений и струй?

– Почему же? В природе их так много, что порой и от нее хочется спрятаться. Хотя знаете, я открыл для себя птиц. Ранее знал о них лишь из опусов Мессиана. Кстати, совсем недавно вышел диск с исполнением его редко звучащих ранних и поздних произведений. Причем это интереснейшая коллаборация эстонско-американского дирижера Пааво Ярви и швейцарского оркестра Тонхалле. Могу сказать, что получилась смелая, крепко сбитая – концептуально и музыкально – работа. Это своего рода исследование мелодического мира Мессиана, подчеркивающее принадлежность композитора к модернистским традициям.

– А вы говорили, что совсем отказались от мира музыки!

– По мне, так это совершенно невозможно. Хотя, признаться честно, я пытался. Но поднимаясь вместе с первыми звуками Земли, а это, как правило, воробьи, скворцы, горлицы и прочая здешняя живность, невозможно оставаться безучастным. Я могу подолгу просто лежать и прислушиваться к си-бемолям свободного ритма сойки, любовным трелям соловья и бесконечной ругани сорок. Это ли не музыка! Кажется, мы вообще стали забывать о природе, истоках и т.д. Это, наверное, во мне моя старость говорит. Однако сейчас модно преподнести ситуацию как время все переосмыслить.

– Как Вы вообще относитесь ко всему происходящему?

– Весьма положительно. Я годами вынашивал мысль о том, что смогу вот так совершенно законно бесполезно тратить свои дни. В стиле древнегреческого философа лежать под фруктовым деревом и размышлять. Первое время я и вовсе отказался от общения и информации. Просто наблюдал, когда же ко мне вновь вернется тяга к былому. Время проходило, и возникли первые позывы. Сначала это был сборник сочинений Равеля с «Печальными птицами», далее в ход пошли «Арабески» Дебюсси, позже и до сонат Бетховена добрался. Именно так хотелось в тот момент. Позже опять наступило затишье. Буря была потом.

– Когда же прогремел гром?

– Вы это верно подметили. Как писал Тютчев, как раз «в начале мая», когда столичные дела привели в действие свой механизм годовых отчетов и итогов. Тогда-то я и погрузился в океан предложений от различных театров и музеев. Во многом мне помог ресурс «Театрал», на котором были опубликованы все онлайн-трансляции и новые проекты. Особо потряс «Войцек» Серебренникова в Гоголь-центре. Давно на него мечтал попасть. Впечатлило «Кольцо Нибелунгов» Нидерландской национальной оперы. И декорации, да и минимализм во всем пришелся кстати. Любимый музей современного искусства также поддержал дух рекомендациями и онлайн-выставками. Мне хватило недели поплавать в этом водовороте событий. На этом буря закончилась. Однако бетховенского финала за этим не последовало.

– Куда же выбросил Вас океан?

– Обратно, в мой райский беззаботный уголок. Теперь я относился очень бережно к информации и старался думать о ней как об очень сильнодействующем лекарстве. Единственное, что я себе позволял – недолго поплавать на пространствах YouTube.

– Как обстояло дело с Вашими коллегами? Они Вас поддержали, разделили взгляды на подобное времяпрепровождение?

– Они оказались опытными серфингистами, т.к. умело справлялись и лавировали в потоках информации. Право, иногда даже брала зависть и восхищение их неуемным интересом. Один знакомый поделился статьей ресурса «Медуза», в которой таких, как я, очень грамотно оправдывали и предлагали просто расслабиться в это «непростое для всех время». Я не стал особо вступать в прения с автором и поддался убедительности его аргументов.

– И как же Вы проводите время сейчас?

– Знаете, решил уйти от метафор, вторых смыслов и действительно уехал к морю. Именно здесь и сейчас для меня происходит все самое главное и важное. В данный момент я существую, мыслю, живу… Я отрезан от внешнего мира и одновременно, я – целый мир. У меня нет необходимости в чем-то новом. Надо переосмыслить старое, переосмыслить себя и окружение. И в этом мне как раз помогает море. Оно мой собеседник, мой слушатель, мой рассказчик и моя музыка. Как говорил Иосиф Бродский: «…если выпало в империи родиться – лучше жить в глухой провинции у моря». Поэтому прошу меня извинить, у меня встреча.

…Мой собеседник бесследно исчез, как будто его и вовсе не было. Это оказалось не так уж и сложно, ведь в сложившейся ситуации отключения интернета или нажатия одной кнопки будет достаточно, чтобы навсегда прекратить диалоги…

Александра Собецкая, V курс ИТФ

№6 (194), сентябрь 2020

На YouTube-канале Пермского театра оперы и балета 4 апреля состоялась трансляция спектакля для детей и взрослых «Сад осьминога». Создатели спектакля – композиторы Дмитрий Батин и Пётр Поспелов – собрали легкие, запоминающиеся музыкальные зарисовки об обитателях флоры и фауны и объединили их в небольшой сказочный сюжет.

Учитывая особенности детского внимания, это представление – и развлекательное, и познавательное одновременно. Оно построено по принципу монтажа и состоит из чередования разноцветных картинок, что помогает поддерживать интерес у маленьких зрителей на протяжении всего действа. Сочетание музыкального, кукольного театра и хореографии делает спектакль очень ярким и красочным. Вместе с тем он не ограничивается внешней пестротой и преследует непростую цель приобщить ребенка к миру музыкальной классики.

Не успел подняться занавес, а зритель уже слышит перекличку птиц из «Пасторальной» симфонии Бетховена. Потом перед ним проходят главные действующие лица: орнитолог, ботаник, зоолог и ихтиолог. Они рассказывают о богатом царстве насекомых и растений, об обитателях воздуха, суши и вод.

После вступительного номера перед публикой расстилаются и переплетаются друг с другом разнообразные сюжеты из мира природы, как на расшитом восточном ковре. В фантастических костюмах выступает Король и его Блоха, над головами парят кукольные птицы, на сцене простирается синее море. Звучит и «Кошачий дуэт» Россини, и детская песенка «Мой Лизочек так уж мал». Украдкой зритель подсматривает нежный поцелуй мотылька и сочувствует Антону Падуанскому, когда тот проповедует безмолвным рыбам.

Если есть одно «но», то оно касается качества звука. Может быть, этот недостаток затронул только транслируемую запись, однако слова персонажей были слышны плохо. Это мешало и сказалось на несколько неприятном впечатлении от музыкальной составляющей спектакля.

Интересно, что у «Осьминога» есть старший брат – «Путешествие в страну джамблей» Петра Поспелова (2014). И режиссеры-постановщики в обоих спектаклях те же: Вячеслав Игнатов и Мария Литвинова. Зрители, видевшие первый спектакль, сразу узнали полюбившихся персонажей и вторично вместе с ними открыли двери в мир детства. Возможно, со временем публику ждет и третье доброе сказочное представление!

Валерия Лосевичева, V курс ИТФ

Фото Антон Завьялов

№4 (192), апрель 2020

«Золотая маска» впервые в России презентовала оперный фестиваль в Экс-ан-Провансе. В презентации приняли участие директор фестиваля Пьер Оди, музыкальный критик Дмитрий Ренанский, режиссер Дмитрий Черняков, а также генеральный директор «Золотой маски» Мария Ревякина и генеральный директор Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко Антон Гетьман.

Вот уже более 70 лет Фестиваль в Экс-ан-Провансе ежегодно представляет серию оперных спектаклей и концертов для жителей и гостей этого небольшого городка на юго-востоке Франции. Наряду с Байройтским и Зальцбургским, он занял свое почетное место среди лучших музыкальных фестивалей мира. Эта оперная феерия подкупает не только своим масштабом и значимостью, атмосферу дополняет поэтичная природа Прованса.

Улочки цветущего города, который воспел в своих картинах Поль Сезанн, на время фестиваля наполняются музыкой. Она звучит в уютном театре дю Же-де-Пом (Théâtre du Jeu de Paume), Большом театре Прованса (Grand Théâtre de Provence), Консерватории имени Дариюса Мийо, из двора отеля Maynier d’Oppède, расположенного напротив Дворца архиепископа (Théâtre de l’Archevêché). Как отметил в своем вступительном слове Дмитрий Ренанский, двор епископа – это визитная карточка фестиваля, а, судя по описанию и фотопрезентации, еще и одна из самых красивых его площадок. Во дворе установлена небольшая сцена под открытым небом, ив жаркие летние вечера здесь проходят оперные концерты, сопровождаемые пением птиц.

С самого начала формат фестиваля не предполагал постоянной труппы. Каждый год приглашается новый состав артистов и оркестра в зависимости от программы. Как отметил Пьер Оди, кроме Моцарта, чьи произведения по традиции исполняются на фестивале (в связи с подходящей камерностью сцены), в программе представлена музыка разных эпох – от барокко до современности. 

Ежегодно фестиваль выбирает одного современного композитора и включает его сочинения в программу. Что касается исполнителей и режиссеров, здесь прошли знаковые спектакли Робера Лепажа, Кэти Митчелл, Уильяма Кентриджа, дебютировали молодые дирижеры – Теодор Курентзис, Рафаэль Пишон, Пабло Эраса-Касадо. «Экс остается синонимом истинной художественной свободы, которая чувствуется в большинстве спектаклей», – отметил Ренанский.

Черняков давно сотрудничает с Эксом. В 2017 году он представил на нем свою трактовку оперы «Кармен», а ранее, в 2010-м, здесь увидел свет его «Дон Жуан», который затем перекочевал в Большой театр. «Это прекрасное место. Летом, когда идет фестиваль, весь старый город превращается в оперное фойе. Иногда можно посмотреть в течение дня по кусочку сразу три спектакля», – поделился на презентации фестиваля своими впечатлениями режиссер.

В премьерной программе также будет представлен «Воццек» Берга с участием Лондонского симфонического оркестра под руководством сэра Саймона Рэттла. Спектакль стал результатом копродукции королевского театра Ковент-Гарден и неаполитанского театра Сан-Карло. Поставил оперу режиссер Саймон Макбёрни. Одна из его недавних работ в Эксе – «Похождение повесы» – в этом сезоне была перенесена в Москву на сцену Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. 

Также в Эксе прозвучат две оперы Монтеверди – «Коронация Поппеи» и «Орфей», последняя в концертном исполнении. Фестиваль не лишен и русской музыки: свою версию «Золотого петушка» Римского-Корсакова представят австрийский режиссер, руководитель берлинского театра «Комише опер» Барри Коски и дирижер Азиз Шохакимов. «Для меня интересно представлять публике ту музыку, которую в Эксе еще не слышали. На грядущем фестивале это будет музыка Альбана Берга и Римского-Корсакова», – прокомментировал свой выбор Пьер Оди.

Что касается современной музыки, то в этот раз организаторы фестиваля пригласили Кайю Саариахо. Слушателям представят мировую премьеру ее оперы «Невинность» – любовной трагедии с участием 80 музыкантов, смешанного хора и 13 солистов, которая будет исполняться на девяти языках. За дирижерский пульт встанет Сусанна Мялкки.

Кроме оперных постановок ожидается серия концертов, посвященных 250-летию Бетховена, выступления Молодежного оркестра Средиземноморья и вокального ансамбля Tenoresdi Bitti, а также музыкальные приношения именитых участников фестиваля. Ряд вечеров займет цикл монографических концертов уже упомянутой Кайи Саариахо, где прозвучат ее симфонические, вокальные и камерные произведения. 

Тех, кто не сможет съездить в Экс, ждет приятный бонус. В апреле 2022 года начнется партнерский проект фестиваля с театром Станиславского и «Золотой маской». Московская публика сможет увидеть «Реквием» Моцарта в постановке Ромео Кастеллуччи и оперу «Коронация Поппеи» Монтеверди режиссера Теда Хаффмана.

Наталья Поддубняк, III курс, муз. журналистика

От редакции: Статья была написана до мировой пандемии. Сейчас трудно предсказать, как будут дальше развиваться события. Фестиваль в Экс-ан-Провансе отменен. Но пусть читатели будут в курсе уже сверстанных творческих планов и ждут завершения возникших всемирных проблем. 

№4 (192), апрель 2020

Среди профессиональных музыкантов интерес к поэзии даже достаточно известных ныне живущих авторов чаще всего носит поверхностный характер. Лишь «нелекторий» Петра Поспелова «Петя и волки», где происходят встречи композиторов и поэтов, представляет собой исключение из общей тенденции. Непосредственные творческие контакты между представителями двух столь близких сфер искусства практически полностью отсутствуют, что не может не вызывать сожаления.

При этом его научные изыскания в значительной степени соприкасаются со стихами: именно с поэзией была связана тема его кандидатской диссертации («Гносеологический аспект поэтического текста: Поэзия как способ познания»). О влиянии творчества на занятия философией автор рассказал, подчеркнув первичное значение поэзии на своем жизненном пути: «Я пишу стихи, начиная лет с 16–17, впоследствии мой научный руководитель и педагоги направили меня по стезе философии языка». Именно любовь к слову определила его дальнейший жизненный путь.

Характерной чертой стиля поэта является богатство смысловых оттенков, множество аллюзий и реминисценций, отсылок к шедеврам мировой художественной литературы, живописи. Называя себя преемником заложенной Осипом Мандельштамом традиции метапоэзии, Хубулава в то же время отмечает: «Бывает такая поэзия, где возникают отсылки к мифологическим, каким-то известным героям, известным ситуациям, но если читателю без знания об этом герое  настроение стихотворения будет абсолютно непонятно, если для понимания сообщения необходимы какие-то дополнительные знания, если этот код нужно как-то специально расшифровывать, то стихи не удались».

Размышления о месте творца в искусстве и о смысле искусства отражают мировоззрение писателя: «искусство хотя и отражает взгляд художника, но художник для искусства является скорее средством, проводником». Индивидуальное, свойственное в той или иной степени способу самовыражения каждого человека, всегда сопутствует творческому процессу, но не может быть критерием искусства. Противопоставляя искусство естеству, поэт говорит: «Искусство, если оно действительно есть, ненастоящее делает настоящим, а настоящее оно делает постоянным. Парадокс искусства заключается в том, что настоящее искусство становится чем-то большим, чем реальность, чем-то большим, чем настоящее».

Музыкальность как важное качество настоящей поэзии также присуща стихам Г. Хубулавы. «Я не скажу, что прежде всего, но в значительной степени строка должна быть музыкальной фразой – если она не прочитывается, не пропевается – это кошмар», – замечает поэт. И это несмотря на то, что у него нет специальной музыкальной подготовки.

Иногда у него случаются кризисы: «У каждого пишущего человека формируется так или иначе его собственный словарь. И когда определенное количество слов, образов, идей в твоем словаре накапливается, вдруг оказывается, что ты ходишь по кругу, что ты эксплуатируешь одну и ту же идею, один и тот же образ, и, конечно, можно писать такие стихи километрами, но поэзия здесь исчезнет. Поэзии здесь не будет; магия, волшебство пропадет. И вот в тот момент, когда ты чувствуешь, что волшебство действительно пропало, возникает период “молчания”».

И все же, его неистощимая творческая энергия поражает. А стихи предлагают думать о жизни:

Время в общем, смешно и невинно:

Просто цифра, пустяк, ерунда…

Всё пройдёт, как простуда, ангина,

Ты уже не пройдёшь никогда.

Елизавета Петрунина, IV курс ИТФ

№1 (189), январь 2020

Красно-синие знамена, секторы, ярко высвеченные софитами, зеленый газон с футбольными воротами, скамьи для болельщиков – кажется, что речь о спортивном соревновании! Но именно такое первое впечатление производит выставка «Дейнека – Самохвалов» под кураторством Семёна Михайловского, которая открылась в Санкт-Петербурге в дни Культурного форума.

• 

• 

Первый эмоциональный посыл выставочного пространства настраивает на противостояние, будто в конце зала каждому нужно отдать свой голос в пользу лишь одного из Александров. Соревновательный дух как один из важных принципов советской реальности погружает зрителя в атмосферу терпкого, клокочущего, бурлящего русского ХХ века.

Все работы тематически разделены на шесть контрастных секторов – Спорт, Труд, Герои, Дети, Война, Мир. Казалось бы, такое разделение могло еще больше противопоставить Александра Дейнеку и Александра Самохвалова, но эффект вышел совершенно обратный. Свободное расположение картин внутри зала без акцентирования на авторстве практически бесследно размывает границы, выводя на первый план общий смысл сектора.

Обращает на себя внимание визуально удобное оформление подписей к работам: верхнюю четверть карточек занимает заглавная первая буква фамилии художника «Д» или «С», что с одной стороны не отвлекает внимания, с другой – при желании уточнить автора позволяет лишь слегка перевести взгляд в сторону. Это даже привносит игровой элемент: в какой-то момент глаз сначала пытается уловить черты стиля одного из художников, а затем сравнивает результат с подписью к картине.

• 

• 

Герои выставки – пионеры, стиляги, спортсмены, рабочие, солдаты, просто мужчины и женщины в обычной для себя обстановке – в поле и на стадионе, на заводе и в концертном зале, на поле битвы и на берегу реки. Кажется, перед зрителем за несколько мгновений вихрем проносятся полвека – от Октябрьской революции до холодной войны.

Невероятно помогает погружению в атмосферу эпохи дизайн выставочного пространства. Достаточно очевидное, но от этого не менее удачное цветовое решение каждого сектора в буквальном смысле задает тон всей теме. Сопоставление заключительных залов выставки наиболее пронзительно – агрессивный, давящий алый цвет «Войны» и, как глоток свежего воздуха – лучезарный, цвета весенней зеленой лужайки «Мир». Внутри будто оживает воспоминание, которого нет – о невероятных потерях и огромных надеждах первого дня нового Мира.

Фаворский и Петров-Водкин, Москва и Ленинград – многое вокруг них было разным, но страна была одна. Духовное противостояние двух столиц не помешало ни московскому Дейнеке, ни ленинградскому Самохвалову говорить на языке своей эпохи о том, чем дорожили и боялись потерять – о семье, любви и мире. И спустя пятьдесят лет разве не о том же мечтаем мы, с тревогой думая о будущем?

Мария Акишина, IV курс ИТФ

Фото Михаила Вильчука

№1 (189), январь 2020

Как гласит поговорка, бесконечно можно смотреть на три вещи: на то, как течет вода, горит огонь и… как идет ко дну Московская международная биеннале современного искусства.

В ушедшем году выставка «Ориентирование на местности», восьмая по счету, длилась рекордные (для себя) три месяца. Одновременно с этим она отличилась нетрадиционной лаконичностью: на нее попали только 33 работы, которые запросто уместились в одном из залов бывшего ЦДХ. Всему виной запредельно маленький бюджет: по данным журнала Forbes он составлял 8,5 миллионов рублей (до 2017 года на биеннале выделялось до 85 миллионов).

Куратором нынешнего проекта стал оперный режиссер Дмитрий Черняков, вернувшийся домой после многолетней «ссылки» в Европу. В освоении нового амплуа ему должен был помогать директор венской «Альбертины» Клаус Альбрехт Шредер. Еще весной эта новость промелькнула в одной подборке с первоапрельскими шутками «Артгида». Тогда это выглядело как иронический намек на то, что Московская биеннале собрать dream team такого уровня вряд ли сможет. Оказалось, наоборот. Правда, теперь кураторы совсем не рады своему участию в проекте.

Дело в том, что почти за погода до открытия экспозиции на сайте Biennial Foundation появилось открытое письмо участников прошлой выставки. Они обвиняли комиссара биеннале Юлию Музыкантскую в нарушениях финансовых условий, хамстве и из рук вон плохой организации. По их словам, это была уже крайняя мера после многих неудачных попыток поговорить с директором.

4 октября эта тема всплыла на пресс-конференции в ТАСС, а на сайте «Артгида» появилось журналистское расследование Марии Кравцовой – главного редактора этого издания. Чуть позже к журналу «Гаража» присоединилась COLTA с обращением российских художников и кураторов к организаторам биеннале. Они требовали опубликовать подтверждения о выплатах и публично извиниться перед прежними участниками. На этот раз Юлия Музыкантская написала в фейсбуке краткое опровержение, причем без единого доказательства.

Что касается нынешнего проекта, то определение «биеннале» к нему мало подходит. И дело не только в масштабе экспозиции, но и в количестве художественного импорта: ровно треть всех представленных работ была из коллекции «Альбертины» (обычно же большинство арт-объектов создается специально для биеннале). По задумке кураторов, привезенные работы Георга Базелица, Германа Нитча, Алекса Каца и других классиков авангарда должны были вести «уникальный диалог» с арт-объектами менее известных российских художников.

Как выяснилось, к «уникальному диалогу» были готовы не все авторы, но обсудить задумку с Черняковым так ни у кого и не получилось. «Многие работы здесь мне нравятся, на Георге Базелице я вырос, но решение о том, чтобы нас с Базелицем запихнуть в одно пространство, не я принимал, – говорит участник биеннале Андрей Кузькин. – Мне кажется, экспозицию можно было решить иначе». Перед открытием художнику вовсе предложили убрать свою инсталляцию «Молельщики и герои», где десятки коленопреклоненных хлебных человечков сидят в крохотных камерах-ячейках, а перед ними – огромные головы с запеченной кровью. В итоге эта работа, явно с политическим подтекстом, так и осталась напротив картины «В. для Ларри (Ремикс)» позднего Георга Базелица, спокойно рефлексирующего по поводу своей тревожной молодости.

Как ни странно, только у «Молельщиков» была аннотация, причем авторская. Андрею Кузькину во избежание кривотолков пришлось написать ее на соседней стене. Больше текстов на биеннале не было: ни описаний работ, ни кураторского обращения, ни представления выставки и ее концепции. Зрителям в буквальном смысле пришлось ориентироваться на местности, созданной архитектором Сергеем Чобаном: в выставочном зале он соорудил целый город с площадями, проулками и белыми домами-коробками, где тоже разместились арт-объекты. А чтобы посетители без карт и навигаторов сильно не растерялись, огромными буквами написал имена авторов.

В «белом городе» нашлись и работы-одиночки, избежавшие добровольно-принудительного диалога. Отдельные апартаменты получила медитативная инсталляция «Все священно», имитирующая звездное пространство и вселенские просторы. Ее автор – азербайджанская художница Лейла Алиева – по совместительству еще и руководитель Фонда Гейдара Алиева, который спонсирует утопающую биеннале.

В двух шагах от инсталляции в гордом одиночестве летали разноцветные медведи Паолы Пиви, а в соседнем доме расположилась главная достопримечательность детской аудитории – «умный» ковер-хамелеон Орхана Мамедова, меняющий узоры с помощью искусственного интеллекта. Отдельные помещения получили подземный переход Александра Бродского и видеоинсталляция с игральными костями Вали Экспорт. Для абстракции Герхарда Рихтера тоже не нашлось пары среди арт-объектов, но к ней все-таки подселили Вариации ор. 27 Антона Веберна. Видимо, для того чтобы вместо одной, условно говоря, «минималистской» работы, стало две. Если идея заключалась в этом, в чем же тогда уникальность заявленного диалога? Чем хуже Вариаций Веберна опус кого-то из минималистов?

Очень досадно, что всего лишь за два года Московская биеннале – лицо российского современного искусства – превратилась в самый антистатусный международный проект, собравший за последние месяцы целый вагон отрицательной критики. И дело тут вовсе не в конкурентах, которые, по мнению Юлии Музыкантской, мешают спокойно жить. Проблема, очевидно, в отсутствии профессиональной организации: в неспособности придумать адекватную концепцию, в неумении сформулировать внятную, актуальную тему и, самое главное, в нежелании создать комфортную для всех рабочую атмосферу. Команда биеннале, как и любой коллектив, – это единый организм, чья работа зависит от качества коммуникации между руководством, кураторами, художниками и сотрудниками. Последняя выставка показала: опыт седьмой биеннале ничему не научил.

Алина Моисеева, II курс, муз. журналистика

Фото предоставлены пресс-службой Третьяковской галерии

№8 (187), ноябрь 2019

В 2020 году в Москве откроется новое культурное пространство ГЭС-2. Здание советской электростанции станет домом для фонда V–A–C, чьи междисциплинарные программы уже добрались до городских улиц и столичной окраины. В новом арт-центре не будет постоянной экспозиции. Вместо нее появятся мастерские, студия звукозаписи, площадки для концертов, спектаклей, перформансов и даже лаборатория кулинарных искусств – в целом все то, что сделает ГЭС-2 полноценной альтернативой традиционным музеям-архивам. В преддверии открытия арт-кластера фонд V–A–C привез в Москву исландского концептуалиста Рагнара Кьяртанссона. 29 октября в Театре им. Вл. Маяковского он показал перформанс «Печаль победит счастье». В следующем году художник приедет в ГЭС-2 с проектом «Санта-Барбара».

В России о Кьяртанссоне знают мало, хотя в отдельных его работах (особенно в перформансе «Печаль победит счастье») слышна знакомая нам русская меланхолия, вызывающая ассоциации с прозой Чехова или Гончарова, где томление перемешивается с иронией, а печаль показана как дорогое удовольствие. Сам художник видит источник вдохновения в трех состояниях – это грусть, фрустрация и религиозность, а на деле иногда впадает в sehnsucht (нем. – «больше чем тоска»). Сочетая несочетаемое, например, прекрасное и тривиальное, социальное и ироническое, перформер постоянно экспериментирует с медиумами. Его фильмы превращаются в произведения живописи, концерты включают в себя хореографию, а перформативность сближается со скульптурностью.

«Печаль победит счастье» – единственный проект, который Кьяртанссон привозил в Россию: в 2014 году состоялись показы в Петербурге на фестивале «Манифест 10». В этом перформансе, эффектно задрапированном под эстрадный концерт, легко угадываются черты театрального спектакля, что делает представление абсолютно уникальным. На протяжении шести часов шансонье под аккомпанемент эстрадного оркестра распевает слова: «печаль», «победит», «счастье». Как мантру повторяя один и тот же интонационно-звуковой элемент, Кьяртансон приближается к репетитивному минимализму. За счет характерной работы со временем, вязким и растянутым в длину, иначе воспринимаются малейшие изменения в музыке, появляется иное ощущение процессуальности. Возникшее звуковое пространство формирует зону абсолютного комфорта, где можно бесконечно наслаждаться погружением в томно-меланхолическую эмоцию, расцвеченную разными оттенками.

Противоположностью зацикленности, интровертности и мистической религиозности перформанса становится эмоциональность. Концептуализм не мешает Кьяртанссону быть романтиком. Используя образ шансонье в качестве клише, он тонко разыгрывает вместе с оркестрантами почти невербальный спектакль, в котором слова при многократном повторении превращаются в элементы музыкального языка. Суть информации теперь транслируется не за счет текста, а с помощью звуковой материи, обладающей несравненно более широким спектром средств для воплощения идеи.

Конечно, высидеть шестичасовое представление – дело добровольное,  перформанс к этому не обязывает: в любой момент можно уйти или устроить себе антракт. Где еще такое возможно? Здесь же выходить можно сколько угодно: и покурить, и в туалет, и за шампанским в фойе! Можно даже уснуть во время перформанса! Главное – приятно провести время и получить удовольствие вместе с возможностью полениться и поностальгировать часок-другой. Не в этом ли роскошь печали, о которой все время поет Кьяртанссон? И какой точно смысл несут русские аналоги многозначных sorrow и happiness? Не совсем ясно. Соответствие между реальным ощущением и переводом может быть спорным, как и однозначность победы печали над счастьем.

Алина Моисеева, II курс, муз. журналистика

№8 (187), ноябрь 2019

Снимайте наушники, выключайте музыку: в нижеследующем тексте речь пойдет о литературе. А именно – о сюжетах приключенческих романов. О тех самых: интересных, стремительно развивающихся, но зачастую ходульных и шаблонных. Направление мыслям автора задал недавно состоявшийся «Московский форум», включавший не только ежевечерние концерты, но и образовательную программу для молодых критиков. В этом году среди приглашенных лекторов были не только российские и зарубежные журналисты, но и  культурологи.

Способность придумать по-настоящему захватывающий сюжет не настолько часто встречается у писателей, как это может показаться на первый взгляд. Именно на отсутствие увлекательного содержания указывал один из критиков молодому Дж. Джойсу в связи с прочтением одной из его пьес: «В конце первого акта я перестал отличать один персонаж от другого <…>. Вы можете сказать, что я читал недостаточно внимательно. Возможно – однако, это вы должны были удержать мое внимание».

Зато редкостным даром «тиражирования» ярких приключенческих романов обладал Р.Л. Стивенсон: наверное, не одна домашняя библиотека содержит зачитанный томик «Острова сокровищ». Многие из произведений писателя стали хитами массовой культуры: таковы «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», «Клуб самоубийц», «Алмаз Раджи». Стивенсон не является мастером философских обобщений, зато многие писатели могут поучиться у него созданию острых конфликтов и неразрешимых сюжетных положений.

К примеру, «Странная история» не может похвастаться глубоким смыслом, а ее научно-фантастическая сторона не вполне убедительна, но сюжет этой повести настолько известен, что неожиданность развязки почти теряет смысл: читатель знает как разрешится главная интрига еще до того, как откроет книгу. Казалось бы, предварительное знакомство с развязкой делает этот «хоррор» ненастоящим, невсамделишным; тем не менее, прочтение этого произведения может вызвать физическое ощущение тревоги – до учащения пульса и дрожи в коленках. Создание знаменитых сюжетов и сохранение интереса читателя и составляют особое мастерство Стивенсона.

Авантюрный роман неправдоподобен по своей сути. Как отмечает М. Бахтин, время в таком романе состоит из мелких отрезков – внутренне завершенных событий, которые можно тасовать или вообще выбрасывать. Однако следует различать правдоподобие и правдивость в искусстве: эти слова являются однокоренными, но одно из них представляет собой лишь подобие правды. Персонажи того же Достоевского совершенно неправдоподобны: это, по словам Чайковского, «какие-то странные сумасброды, какие-то болезненно-нервные фигуры, более напоминающие существа из области горячечного бреда и сонных грез, чем настоящих людей». В то же время их художественная правда несомненна: они настолько реальны, что мысль встретить на улице князя Мышкина порой кажется не такой уж нелепостью. Быть может, это дало право В. Соловьеву в своих работах ссылаться на вымышленных персонажей наравне с действительно существующими людьми.

Вероятно, в том и состоит одна из задач писателя: рассказывать небылицы. Рассказывать так, чтобы читатель разинул рот от удивления, не в силах поверить и все же на долю секунды веря в происходящее. Еще в начале XVII века Дон Кихот провозгласил со страниц романа Сервантеса, что Тристан и Изольда реальны, — и это за 250 лет до того, как эта история заинтересовала Вагнера. Да, идальго сошел с ума от чрезмерного увлечения рыцарскими романами; в конце второго тома с ним происходит просветление и он осознает свою ошибку.

Но ведь и сам Дон Кихот находится в романе! Хитроумный Сервантес делает все, чтобы мы поверили в его существование: в своем повествовании он якобы опирается на рукописи другого автора – некоего арабского писателя Сида Ахмеда Бен-Инхали. Более того, герои романа начинают обсуждать первый том прямо в процессе написания Сервантесом второго. Они не оставляют без внимания даже ошибку писателя: так, у Санчо Пансы был украден осел, но уже через несколько страниц мы видим его верхом. Словно персонажи оборачиваются на автора и начинают говорить о нем без его ведома – прием, достойный литературных экспериментов XX века. Освободившись от власти его пера, они начинают жить самостоятельной жизнью. Персонажи Сервантеса парадоксальным образом становятся почти такими же реальными, как и сам Сервантес.

Высший литературный пилотаж – рассказать читателю историю, которую он и так знает. Томас Манн в течение 1600 страниц пересказывает библейскую историю об Иосифе и его братьях, с детства знакомую каждому из нас. Помимо философских рассуждений и глубокого проникновения автора в культуру Древнего Египта, этот роман ценен грамотно расставленными сюжетными вершинами, из которых каждая последующая находится выше предыдущей. Сначала читатель с замиранием сердца следит за возвышением Иосифа (прекрасно зная, что когда-нибудь выше него в Египте будет только сам фараон), затем с волнением ожидает его встречи с братьями, и вот, казалось бы, после слов «это я» книгу можно закрывать. Но как отец перенесет возвращение ему любимого сына, которого он столько лет считал погибшим? Кому из сыновей достанется благословение, а кому – проклятие? Как Иаков встретит свой смертный час, кто закроет ему глаза? Самый требовательный книголюб ни разу не зевнет за полторы тысячи страниц. «“Мы это уже знаем!” Глупейшие слова. Знать эту историю вольно каждому. Быть ее свидетелем – вот в чем вся соль», – сказал Томас Манн. При всей непричастности его романов к массовой культуре, их сюжетная канва всякий раз блистательно проработана.

То неправдоподобный, то невероятный, а то и просто невозможный – таков приключенческий роман, любимый всеми поколениями и всеми слоями населения. Острый сюжет, набитый западнями, потасовками и переделками, вызывает смех и слезы у наивного читателя и недоумение у опытного. Но ведь вымысел – это то, что отличает литературу художественную от других ее видов; над ним «слезами обливался» Пушкин. Может быть, роман – это просто занятная сказка на ночь, но если она рассказана талантливо, читатель способен стать ее соучастником. Лапша на уши, зато какая вкусная.

Алиса Насибулина, IV курс ИТФ