№ 9 (170), декабрь 2017

22 ноября в Электротеатре «Станиславский» была поставлена одночастная опера под названием «Проза» для восьми голосов a capella композитора и режиссера Владимира Раннева. В спектакле приняли участие солисты ансамбля N‘Caged: Сергей Малинин, Дмитрий Матвиенко, Ольга Россини, Арина Зверева/Алена Парфенова, а также хор Электротеатра. Художник – Марина Алексеева.

Произведение является новаторским и в плане идеи, и по композиции. В него вошли тексты Юрия Мамлеева и Антона Павловича Чехова – по мнению автора музыки, самых жестких и бескомпромиссных русских писателей. Опыт исследования человеческой природы и социальных отношений этих двух литераторов актуален и сегодня, несмотря на то, что они творили с разницей в целый век.

В. Раннев положил в основу музыкального произведения две совершенно разных образца прозы: рассказ Мамлеева «Жених» – жестокий и трагедийный по характеру, и созерцательные фрагменты повести Чехова «Степь», трактуя оба текста как этапы развития одного сюжета. Написанный в 1980 году, рассказ Мамлеева представляет собой реалистическое и в тоже время фантасмагорическое исследование одного случая, произошедшего в простой семье, которое радикально изменило жизнь этих людей. Герой же чеховской повести – мальчик Егорушка, который по дороге в город наивно радуется, наблюдая за природой, но в тоже время, он готов открыть новый, непознанный для себя мир людей.

Разные типы текстов и повествований создают напряжение, на которое опирается драматургия оперы. Подача этих диссонирующих текстов – интересное режиссерское решение: история Чехова положена на музыку, ее преподносят певцы-солисты и хор, а повесть Мамлеева показывается на экране в виде словесных строк и картинок. То есть, одновременно идут два смысловых пласта: один мы слушаем, другой – читаем. И это придает произведению цельность.

Для композитора В. Раннева это четвертая по счету опера, в ней он выступил одновременно как либреттист (монтирующий тексты), как автор музыкальной партитуры, и как режиссер-постановщик. Современный критик Дмитрий Ренанский назвал «Прозу» «образцово-показательным произведением современного искусства, когда художник намеренно отказывается ограничивать сферу своей деятельности конкретной специализацией – но использует для выражения замысла максимально широкий спектр доступных ему художественных средств, распространяя свою авторскую волю на все элементы театрального целого».

В «Прозе» все поется а capella: только живой вокальный звук! Одиннадцать певцов под управлением хормейстера Арины Зверевой добились огромного результата: сложные партии были спеты экспрессивно и интонационно точно. В. Раннев использовал самые разные вокальные приемы – речитатив, скороговорку, аккордовые кластеры, продолжительные унисоны, мелодии с разными скачками. Солисты при этом поют наизусть. Интересно, что опера В. Раннева стала первым музыкальным опытом хора Электротеатра, высокий профессионализм певцов-хористов, несмотря на то, что это драматические актрисы, впечатляет.

Одновременно перед зрителями висит экран, на котором идет 80-минутный мультик-комикс, сделанный художником-иллюзионистом Мариной Алексеевой. Весь текст рассказа Мамлеева изложен нарисованными титрами и сопровожден множеством картинок. Задний план завешан одеялами, которые в финале упадут, обнажив божка-Ваню в зале, украшенном похоронными венками. Периодически высвечиваются члены семьи, возникают словно повисшие в воздухе девушки-певицы (видимо, они лежат на полу и отражаются в зеркале). Таким образом, М. Алексеева удачно создала многомерное пространство.

Несмотря на то, что две истории идут параллельно, они естественным образом соединяются в сознании зрителя. В какой-то момент они так срастаются, что уже не понимаешь, кто тут чеховский чистый душой Егорушка, кто мамлеевский подлый тунеядец Ваня, а кто ты сам. Сюжет оперы совсем невеселый, но то, как мастерски сделан спектакль – вызывает восторг.

Юна Катко, IV курс ИТФ

Фото Олимпии Орловой

№ 9 (170), декабрь 2017

Когда мы слышим о бурятском театре, то в первую очередь представляем себе бурятскую оперу. В рамках прошлого фестиваля «Видеть музыку» бурятскими артистами была представлена опера «Тоска» Пуччини, а в нынешнем – «Бал-маскарад» Верди. Как и прежде, артистам удалось поразить зрителей своими великолепными голосами: «»Бал-маскарад» спет превосходно, и оттого это – настоящая опера», – написал в рецензии на спектакль один из московских критиков. С этим не поспоришь: буряты и их соседи монголы всегда отличались непревзойденными вокальными данными. Однако на этот раз публике довелось не только услышать голоса, но и познакомиться с визитной карточкой бурятского театра – балетом «Красавица Ангара» на музыку Бау Ямпилова и Льва Книппера, показанным на сцене Московского музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко.

«Красавица Ангара». Бурятский театр оперы и балета

Как известно, у бурятского народа немало легенд. Одна из них – красивая история о великом озере (Байкал) и двух влюбленных реках (Ангара и Енисей) – и легла в основу балета. Впервые поставленный в 1959 году, он в свое время снискал признание не только на родине, но и по всей стране, единственный из национальных балетов был удостоен Государственной премии РСФСР. И вот сейчас – новый взгляд на это произведение из двадцать первого века: премьера состоялась в Улан-Удэ в декабре 2016 года.

Спустя столько времени балет не прекращает удивлять своей красочностью и эпичностью. Впечатляют оригинальные решения художника по декорациям Сергея Спевякина – движущиеся волны старого озера Байкала изображены на большом полотне в глубине сцены, а в момент романтического па-де-де возлюбленных Ангары (Лия Балданова) и Енисея (Булыт Раднаев) пена и волны озера образуют большое сердце, символизирующее единение двух героев. При появлении соперника Енисея – Черного Вихря (Баир Цыдыпылов) – декорации становятся кроваво-красными, подчеркивая его злую природу. Дополняют атмосферу красочные национальные костюмы (художник Елена Бабенко): шапка конической формы, сапоги, украшения, которым буряты придают особое значение. В палитру синего и его всевозможных оттенков раскрашены костюмы жителей царства Байкала, контрастирует им красно-чёрный колорит свиты Вихря.

Хореограф Морихиро Ивата, несмотря на обновления в постановке, весьма бережно обошёлся с первоначальным вариантом мастеров Михаила Заславского и Игоря Моисеева. Партия Вихря так и осталась технически сложной и экспрессивной, а для лучшего восприятия добавлены мизансцены и вариации из первой редакции. В хореографии Енисея использовались всевозможные прыжки и вращения, а красавица Ангара привлекала своей утончённой пластичностью.

Музыка заслуживает особого внимания. В ней сочетались полимелодические и полиритмические звуковые комплексы, с характерными для XX века национальными ладовыми особенностями (пентатоника). Надо отдать должное Книпперу: многие музыковеды называли его большим знатоком оркестра – обилие солирующих деревянных и медных духовых зашкаливало, красота тембров не могла не восхитить. Ударные, под которые резво отплясывала свита Вихря, передали её шаманскую природу – невольно «всплыли» картины «Весны Священной» Стравинского. А соло скрипки и фигурации арфы, на фоне которых плавно танцуют девушки в подводном царстве, напомнило морские пейзажи Римского-Корсакова или сказочный мир его Шехеразады.

Хотя партитура сложна, мелкие погрешности в игре оркестрантов нисколько не испортили общего впечатления. Огромная заслуга в этом принадлежит дирижеру Александру Топлову, чья работа достойна похвалы. Наградой всем участникам такого поистине грандиозного события послужили бурные аплодисменты зрителей, среди которых была как московская публика, так и бурятские гости. Бурятский народ бережно относится к сохранению своих традиций, и балет «Красавица Ангара» явился истинным тому подтверждением.

Олеся Бурдуковская, IV курс ИТФ

№ 9 (170), декабрь 2017

18 ноября на новой сцене ГИТИСа состоялось знаменательное событие – постановка оперы Назиба Жиганова и Наки Исанбета «Тюляк». Силами оперной студии Казанской консерватории, Казанского музыкального колледжа, в тесном содружестве с музыкальным театром ГИТИСа, опера была исполнена в память о выдающемся татарском дирижере Фуате Мансурове, который в свое время исполнил все оперы Жиганова. В спектакле принимали участие солисты, лауреаты международных конкурсов: Ильгиз Мухутдинов (Тюляк), Айгуль Гардисламова (Аембике), Руслан Закиров (Сартдан), Айрат Ганиев (султан Герей), Сюмбель Ситдикова (Су-Слу), Ирек Фаттахов (Су Иясе), и другие. Им помогали театр танца «Сайдаш», смешанный хор Казанского музыкального колледжа им.  И. В. Аухадеева, оркестр «Tatarica», и группа симфонического оркестра Казанской консерватории. Режиссер постановщик – выпускник ГИТИСа Евгений Артамонов. Музыкальный руководитель и дирижер, профессор, заслуженный деятель искусства республики Татарстан – Ринат Халитов.

Н. Жиганову удалось сделать невероятное для жизни одного человека – поднять татарскую музыку на профессиональную высоту, ввести ее в мир высокого искусства. Прочитав либретто Исанбета, Жиганов на одном дыхании написал музыку, почти не меняя ни одной строчки. Работу над партитурой он закончил в 1944 году. «Я люблю эту оперу – писал композитор. – Это древняя легенда, перекликаясь с фактами истории из жизни народа, зовет к красоте, которая как философская категория вбирает в себя извечную народную мечту о большом человеческом счастье и большом мужестве в защите его». В опере нашли отражение события борьбы булгар – предков татарского народа с монгольским нашествием. Опера исполнялась на татарском языке.

Вечер открылся приветственными словами ведущих на двух языках – татарском и русском. На сцену были приглашены профессора кафедры режиссуры и мастерства артиста, факультета музыкального театра, заслуженные деятели искусств – В. Спектор и А. Бармак, которые отметили, что российское искусство не может существовать без национальных культур, составляющих его уникальность. Представители Казанской консерватории – проректор по учебно-воспитательной работе Р. А. Халитов и зав. кафедрой музыкального театра, профессор А. И. Запарова выразили благодарность хозяевам сцены за теплый прием, за помощь в постановке, за готовность к сотрудничеству. Заместитель Полномочного представителя республики Татарстан в РФ А. Ч. Ахтареев подчеркнул, что в татарской культуре, среди многих значительных имен, Н. Жиганов находится в первом ряду, это – гвардия, которая позволяет сохранять нацию. В зале присутствовали родные композитора – сын Иван Назибович Жиганов и его семья, а также внук – Алексей Егоров. И. Н. Жиганов в своей речи отметил, что происходящее – удивительное событие и для их семьи, и для культуры народа. В руках у него была раритетная программка первой постановки оперы (1945).    «Тюляк – удивительно красивый, сказочный сюжет. Отец писал для нас, но всегда смотрел вперед».

Сюжет отправляет в эпоху древней Булгарии. В нем присутствуют две линии: фантастическая, в основу которой легла легенда о Тюляке и русалке Су-Слу, и героическая – отважный юноша готов пожертвовать любовью, личным счастьем ради спасения своего народа. Но по музыкальному языку опера очень современна: сложные гармонические пласты, звукоизобразительность, речитативно-декломационная мелодика… Продолжая идею Жиганова, в своей постановке Е. Артамонов представил новую версию сюжета, в которой органично соединились прошлое и настоящее. История о сказочном герое преподносится через призму современности: молодые люди, придя в музей, наблюдают события, которые разыгрываются ожившими экспонатами. Наполненная восточным колоритом музыка, зрелище, погружающее в атмосферу сказки, красочные костюмы и танцы, татарский язык – все вместе сделало спектакль не просто ярким, но и неповторимо оригинальным.

Оперу тепло приняли на московской сцене. Публика долго не расходилась: бурные овации и крики «браво», море цветов свидетельствовали о восторге и приподнятом настроении людей. После завершения оперы И. Н. Жиганов на вопрос о его впечатлениях ответил: «Совершенно чудесный спектакль! Он тем хорош, что молодые артисты еще не обременены административной обязанностью петь так, как их учат, как «надо». Они поют от сердца. Вдвойне приятно, что спектакль, который был поставлен 72 года назад, появился снова, причем на московской сцене. Это, конечно, праздник! Я думаю, что если бы Назиб Жиганов был сегодня с нами, он был бы счастлив!»

Яна Катко, IV курс ИТФ

Фото Льва Арпишкина

№ 9 (170), декабрь 2017

В рамках II фестиваля «Видеть музыку» на сцене Детского музыкального театра имени Наталии Сац дважды прозвучала «Сильва» – ярчайшая оперетта всех времен, жемчужина в творчестве Имре Кальмана, которая уже более ста лет входит в репертуар многих театров и продолжает волновать сердца. Иркутский музыкальный театр им. Н. М. Загурского и Алтайский государственный театр музыкальной комедии показали каждый свою «Сильву».

«Сильва». Алтайский театр музыкальной комедии

Я шла на спектакли как на праздник. И не только потому, что они должны были состояться в Детском музыкальном театре им. Н. И. Сац – в театре, где поют настоящие живые птицы, где можно посидеть среди зимнего цветочного сада, где публика любуется картинами, скульптурами, рисунками, да и просто находится в теплой уютной атмосфере. Я ждала мою любимую оперетту. Слушая ее уже множество раз, я не перестаю вновь и вновь переживать за судьбу главных героев, смеяться до слез над остроумными шутками и испытывать нескончаемый восторг и радость после спектакля.

Свежей и веселой показалась постановка Иркутского театра благодаря тщательной работе главного режиссера Анны Фекета. Интересной была идея вывести на сцену Стасси на роликовых коньках. Эта, незначительная на первый взгляд, деталь очень соответствовала образу непосредственной, легкой, непринужденной девушки. Анна Захаренкова (Стасси) меня просто очаровала. В ней все было идеально: и актерская игра, и пение, и пластика, игривость в движениях, взгляде. Да, в такую Стасси Бони действительно мог влюбиться без памяти!

Украшением спектакля стали юмористические пантомимы трех мимов (Роман Винокуров, Роман Лукьянчук, Наина Шмелева), которые становились безмолвными участниками действия. Кроме того, режиссер добавила в спектакль несколько комедийных сцен: в начале второго акта появился эпизод с журналистами, где Бони бегает от них по сцене; запомнился смешной кастинг для новой звезды вместо уезжающей Сильвы. В кабаре попробовать себя пришли колоритные персонажи: «очень скромный» молодой человек, который не может связать и двух слов; «обольстительница», совершенно не умеющая петь; «серая мышка», все время забывающая текст песни; «дама с опытом и контральто», которой Ферри всё-таки пришлось отказать со словами: «Вы поёте слишком хорошо для нас». Непонятной для меня осталась излишняя акцентировка внимания на персонаже по имени Микки (Василий Степанов), которого почему-то все рьяно обижали…

«Сильва». Иркутский музыкальный театр

В версии Алтайского театра было сделано много купюр, что с одной стороны более отчетливо выделило общую драматургическую линию, выстроенную режиссером-постановщиком Константином Яковлевым (интересно, что он же является художником спектакля). С другой стороны, оказались утрачены многие жемчужины известной оперетты. Очень огорчило отсутствие удивительного по красоте и изяществу дуэта Эдвина и Стасси. Также исчезла история любви Ферри и Юлианы, да и самого Ферри было на сцене меньше, чем обычно. Зато добавились вставные танцевальные номера с восточными мотивами.

Известно, что оперетта требует универсализма. Необходимо не только петь, но и говорить – двигателем сюжета, как правило, служат динамичные, часто злободневные, остроумные диалоги. Перестроиться с пения на речь бывает весьма непросто. В «Сильве» – особенно, ведь её знают абсолютно все, да так хорошо, что могут подпевать из зала.    К сожалению, некоторым артистам не всё удалось.

Сильва в исполнении Татьяны Бочкаревой (Иркутский театр), к сожалению, не оказалась для меня убедительной: обратили на себя внимание невыразительные движения рук, скованные перемещения на сцене, специфический тембр голоса в среднем регистре, местами явное переигрывание. Хотя ее Сильва была эффектной и яркой, чему в большой мере способствовали наряды, новые в каждой картине (броский красный цвет сопутствовал ей на протяжении всего спектакля, за исключением помолвки в кабаре, где она предстала как настоящая невеста в белоснежном платье с длинной фатой). Возможно, в первом акте сказалось волнение, с которым ей постепенно удалось справиться. Благодаря Гейрату Шабанову (Эдвин) главная пара звучала весьма гармонично. Он был великолепен и держал зал в своих руках.

Виктория Гальцева (Алтайский театр) в образе Сильвы всех очаровала. Когда она появилась на сцене в национальном костюме, её красивый и сильный голос разлился по залу как горный родник. Не могу не отметить выразительное, тонкое пение, эмоциональность в игре. Сильва в ее исполнении была не просто «шансоньеткой», а настоящей драматической героиней, горячо любящей женщиной, нежной, обольстительной, страдающей, гордой. На ее фоне Эдвин (Петр Борисенко) померк. Он спел свою партию блестяще, но ему не хватало внутреннего стержня, военной выправки, «герой» показался противоречивым персонажем, эгоистичным и самовлюбленным.

В обоих спектакля присутствовали действующие лица, только один вид которых поднимал настроение. Они словно излучали свет, своей энергией и теплотой преображая все вокруг. Таким жизнеутверждающем персонажем, конечно же, был «простак» Бони – шутник, «сват, жнец и на дуде игрец». Глядя на Станислава Чернышева (иркутский Бони) хотелось улыбаться, в знаменитых куплетах «Без женщин жить нельзя на свете, нет!» он выступил в облике милого зайчика со смешными ушами. А Александр Каминский (алтайский Бони) кроме остроумных шуток и песен, стал исполнять акробатические трюки, садясь на идеальный шпагат.

В оба вечера в зале царила благоприятная обстановка, оперетта воспринималась легко благодаря огромному количеству юмористических вставок. Зал чутко реагировал на множество шуток. Отдельно хочу выделить Владимира Яковлева в роли князя Леопольда. Как он выразительно картавил, как восхитительно подчеркивал свою «породу»! Его актерское мастерство подарило зрительному залу много веселья.

Оркестр в каждой из постановок выглядел очень достойно. Под управлением чуткого мастера, каким показал себя Михаил Тарасов (иркутский театр), инструментальные краски органично вплетались в насыщенное действие. Оркестровые эпизоды в алтайском спектакле (дирижер Владимир Рылов) также звучали одухотворенно и ярко, но, иногда в соединении с вокальной партией складывалось ощущение, что оркестр мешает певцам, он будто сковывал их, заставляя снижать темп.

«Сильва», поставленная Иркутским и Алтайским театрами, в Москве прошла с блеском. Постановщики и артисты устроили для зрителей настоящее шоу с традиционными для кабаре перьями, яркими нарядами, зажигательными танцами и захватывающей любимой музыкой.

Ирина Поликарпова, IV курс ИТФ

№8 (169), ноябрь 2017

В 2017 году в Европе широко отмечается 450-летие Клаудио Монтеверди (1567–1643), итальянского композитора, в чьем творчестве наглядно прослеживается рубеж эпох позднего Ренессанса и раннего барокко. Московский детский музыкальный театр им. Н. А. Сац и Эндрю Лоуренс-Кинг со своей стороны приготовили совершенно невероятный подарок: 28 и 29 сентября в рамках фестиваля «Видеть музыку» и международного проекта Академии старинной оперы «OPERA OMNIA» публике была представлена «Ариадна» – воссозданная реконструкция утраченной оперы Монтеверди.

История ее возникновения заслуживает отдельного рассказа. Монтеверди, с 1590 года работая в Мантуе при дворе Винченцо Гонзаги, в начале 1600-х получает престижную должность maestro della musica. Музыкальная и театральная жизнь во времена правления Винченцо I Гонзаги была весьма насыщена, причем расцвет музыкального искусства в Мантуе олицетворяет именно Монтеверди с его гениальным «Орфеем», написанным в 1607-м. Годом позже по случаю свадьбы сына – герцога Мантуанского Франческо Гонзаги (ему, кстати, был посвящен «Орфей») и Маргариты Савойской, Винченцо Гонзага устроил многодневные торжества с разнообразными зрелищами: 28 мая – музыкальная драма «Ариадна» (К. Монтеверди – О. Ринуччини), 31 мая – навмахия (театрализованное сражение на воде), 2 июня – комедия Дж. Б. Гварини «Больная водянкой» с интермедиями Г. Кьябреры, 3 июня – костюмированный турнир «Триумф любви», 4 июня – «Балет неблагодарных» (К. Монтеверди – О. Ринуччини), 5 июня – балет «Жертвоприношение Ифигении» (М. да Гальяно, А. Стриджо).

Следует заметить, что подобные «музыкально-театральные фестивали» были весьма характерны для свадеб знатных особ (достаточно почитать описания других подобных торжеств – мантуанских, флорентийских, феррарских…). Но «Ариадна», если верить очевидцам и придворной хронике, произвела на публику неизгладимое впечатление: «Это сочинение весьма украсили персонажи, которые выходили в одеждах столь же уместных, сколь и роскошных, а также сценическое убранство, представлявшее скалистые горы среди волн, которые с большим изяществом постоянно колыхались в отдалении. И ко всему этому присоединилась сила Музыки г-на Клаудио Монтеверди, маэстро герцогской капеллы, мужа, чьи достоинства знает весь мир; в этой пьесе он превзошел сам себя. К ансамблю голосов он добавил звучание инструментов, расположенных за сценой, которые сопровождали [голоса] постоянно, и с переменой музыки менялось и их звучание. В исполнении участвовали как мужчины, так и женщины в искусстве пения совершеннейшие, и каждая роль вышла более чем прекрасно. А lamento, которое спела Ариадна, оставленная Тесеем на скале, было исполнено с таким чувством, с такими горестными интонациями, что не нашлось среди слушателей никого, кто не был бы тронут, и не было среди дам ни одной, которая не уронила бы слезы над ее прекрасным плачем».

По иронии судьбы лишь этот Плач и сохранился от всей оперы – Монтеверди опубликовал Lamento в Шестой книге мадригалов, переделав его из сольного номера в пятиголосную пьесу. Остальная же музыка пропала. Впрочем, это не единственная утрата композитора. До нашего времени из всех его опер дошли лишь три: «Орфей», «Возвращение Улисса» и «Коронация Поппеи». Но, во-первых, от «Ариадны» сохранилось хоть что-то (в отличие, например, от «Андромеды» или «Свадьбы Энея»), а во-вторых, «Ариадна» (равно как и «Орфей») очень много значила для самого композитора – на нее он ссылается в своих письмах, ее он представлял в Венеции в сезон     1639-1640 годов.

Эндрю-Лоуренс Кинг – один из наиболее выдающихся мировых исполнителей старинной музыки и ее вдохновенный исследователь – проделал колоссальную работу. Для начала следовало изучить то, что сохранилось: кроме Lamento, это либретто О. Ринуччини, плюс описания в различных хрониках, письмах и прочих документах той эпохи. Эти материалы составили «фундамент». Дальше маэстро обратился к сочинениям Монтеверди, созданным в тот же период, что и «Ариадна», тщательно проанализировал – как композитор работает с текстом, как интонационно преподносится то или иное слово – и составил своего рода «тезаурус» автора. И из этих «кирпичиков» Кинг бережно собрал целое – музыка, звучавшая в тот вечер, была абсолютно в стиле Монтеверди (вплоть до прямых реминисценций).

Однако оценить музыкальные достоинства новой «Ариадны» оказалось сложно. Идея совместить учебный проект и воссоздание оперы, прямо скажем, себя не оправдала. Маэстро перед началом спектакля предупредил, что это до некой степени сырая работа, «working in progress», подчеркнул, что состав исполнителей разноуровневый (от любителей до профессионалов), а также с большой гордостью представил Марка Беннета – одного из ведущих музыкантов, специализирующихся на старинных трубах…

И тут, как читатель догадался, возникает огромное НО. Дело в том, что музыкально-художественный результат оказался не просто «сырым». Пожалуй, самое подходящее определение – абсолютно несделанный спектакль, к тому же помноженный на неподготовленность некоторых исполнителей. Например, вызывает недоумение выбор заглавных героев: Тесея и Диониса (он же Аполлон в прологе) пели зарубежные гости, но если Тесей (Сандро Сандрино) более или менее справился со своей партией, то Карло Гомецу его роли что Аполлона, что Диониса были явно не по голосу. Спрашивается: зачем было приглашать колумбийского музыканта, который изначально не мог ничего сделать?! (Не исключено, все дело в том, что это был еще и учебный проект, и вполне возможно, что никакого особого кастинга и не проводили…).

Впрочем, можно отметить и вполне удачные работы. Ариадну пела Варвара Турова, (музыкальный критик и в недавнем прошлом ресторатор), которая исполнила свою партию – интонационно чисто и вполне артистично, хоть и с налетом ученической старательности. Главный антигерой, советник Тесея, подговаривающий и убеждающий последнего бросить Ариадну, был представлен Робертом ван дер Вальтом вполне убедительно. Мы намеренно сейчас не говорим о Венере (Анастасия Бондарева) и Амуре (Екатерина Либерова) – их пели профессионалы, специализирующиеся в первую очередь на старинной музыке. Сравнивать их с остальными было бы некорректно.

К хорам же, совершенно очевидно, подошли по остаточному принципу, и потому они звучали на уровне читки с листа (хотя автору этих строк довелось слушать постановку во второй день). Оставим в стороне то, что многие исполнители пели с нотами в руках. В конце концов, доучить текст – это вопрос времени. В том отчасти и проявляется сила искусства, что, например, партия Венеры, спетая по нотам, прозвучала абсолютно убедительно и прекрасно. И, продолжая эту мысль, было бы гораздо лучше, если бы Аполлона/Диониса также исполнил профессиональный певец, пусть по нотам, пусть введенный в роль в последний момент.

Итог же получился очень двойственным. Конечно, реконструкция, воссоздание подобного масштаба, насколько нам известно – уникальный случай в сегодняшней музыкально-театральной практике. И все же, хотелось бы увидеть и услышать «Ариадну» в более тщательно проработанной, профессиональной постановке. Иначе, судя отзывам, что уже опубликованы, даже у заинтересованных и вполне просвещенных слушателей создается превратное впечатление и о премьере 1608 года, будто бы, и тогда опера была поставлена в весьма скромных и камерных условиях. А это не так. Начиная с того, что в 1608 году специально к свадебным представлениям построили новый придворный театр (архитектор Антонио Мариа Виани), рассчитанный на 2500 зрителей, и заканчивая тем, что к постановке привлекли лучших исполнителей не только Мантуи, но и других итальянских дворов (в первую очередь, Флоренции)…

Надежда Игнатьева, редактор сайта МГК

Фото Е. Лапиной

№8 (169), ноябрь 2017

«Провокационная опера», «премьера эротического триллера», «Большой театр … ставит себя в положение “мусорного бака”»… Такие нелицеприятные названия рецензий в Интернете относятся к нашумевшей премьере одной из самых популярных опер Генделя «Альцина». Состоялась она 18 октября 2017 года в качестве совместного проекта Большого театра и Международного оперного фестиваля в Экс-ан-Провансе. Изначально современная постановка была реализована режиссером Кэти Митчелл в 2015 г. во Франции, теперь ее показали в Москве. Действительно ли все так, как порой пишут о ней возмущенные критики?!

Старая Алицина – Т. Владимирова

Для британского режиссера Кэти Митчелл опера «Альцина» – не первая работа для фестиваля в Экс-ан-Провансе. Ею также были поставлены спектакли «Написано на коже» Бенджамина, «Захваченный дом» Мендонсы, «Траурная ночь» по кантатам Баха, «Пеллеас и Мелизанда» Дебюсси. «Альцина» оказалась непростой задачей для Митчелл. Как она сама отмечает в одном интервью: «При постановке репертуарной оперы, которую до тебя, зачастую блестяще делали другие, встают совсем иные проблемы: нужно создать нечто неповторимое, что оправдает твое отношение к шедевру». Это так, тем более что существует и другая известная современная версия Йосси Вилера и Серджо Морабито, выпущенная в Штутгарте в 1998 году.

Но режиссерское решение Митчелл отличается существенно, и в этом ее постановка уникальна. Во-первых, необычно место действия: нет никакого острова, на сцене показан двухэтажный дом в разрезе. На нижнем этаже – роскошный зал с кроватью в центре, по бокам от него – невзрачные комнатки. На верхнем этаже взору зрителей предстает мастерская таксидермиста, где бывшие любовники сестер-волшебниц благодаря «преобразующему» конвейеру превращаются в чучела животных и помещаются в витрину. Во-вторых, изменено время действия – оно воплощает здесь и сейчас. Альцина и Моргана, по решению Митчелл, на самом деле «старухи, занимающиеся похищением мужчин уже не первый десяток лет». Их превращение из красавиц в невзрачных женщин сделано потрясающе: молодые певицы появляются только в роскошном зале, но после ухода через двери в тусклые пыльные комнаты их сменяют «пожилые» актрисы. Так, Митчелл справилась с двумя проблемами сразу, неизбежно возникающими при постановке «Альцины».

Альцина – Х. Энгебретсон, Руджеро – Д. Хансен

Успешному воплощению оригинального режиссерского замысла способствовали и исполнители. Струнным оркестром с группой континуо (виолончель, клавесин, теорба) управлял за клавесином дирижер-постановщик Андреа Маркон, один из известнейших специалистов по старинной музыке. Заглавные роли были поручены в основном зарубежным артистам. Партию соблазнительной волшебницы Альцины блистательно спела сопрано Хизер Энгебретсон. Руджеро очень артистично воплотил контратенор Дэвид Хансен. Роль Брадаманты представила меццо-сопрано Катарина Брадич, хорошо отметившаяся в Экс-ан-Провансе. Выразительную партию Оронта мастерски продемонстрировал тенор Фабио Трумпи. Исключением стала Моргана: с ней блестяще справилась солистка Большого театра Анна Аглатова. Помощника Брадаманты, Мелиссо, исполнил бас Григорий Шкарупа. И, конечно, нельзя не отметить сложную детскую партию Оберто у Алексея Кореневского.

Несмотря на то, что «Альцина» в целом длится 3 часа, спектакль идет на одном дыхании. Движение на сцене не прекращается даже во время исполнения арий из-за множественного параллельного действия. Например, под арию «Pensa a chi geme» Мелиссо переодевает и вооружает Руджеро, а под «Vorrei vendicarmi» Брадаманта меняет платье и наносит макияж, представая перед Руджеро в истинном обличии его возлюбленной. Во втором акте Руджеро поет арию «Mio bel Tesoro», успокаивая Альцину, и одновременно похищает ключ для побега. Во время арии Оронта «Semplicetto» старые колдуньи снимают мерки с манекенов, а сам Оронт показывает наивному Руджеро, как бывшие любовники становятся чучелами.

Интересно, что в конце оперы происходит обратный процесс: чучело льва, проходя через конвейер, превращается в отца Оберто, которого мальчик искал всю оперу. Другой параллелизм заключает в себе элемент боевика. В начале оперы в доме Альцины Брадаманта и Мелиссо появляются в костюмах военных с пистолетами, а в третьем акте Брадаманта и Руджеро захвачены в плен Альциной и слугами с оружием. Эротические сцены возникают во время арий Альцины и Морганы. Несмотря на их критику, эти эпизоды вписываются в сюжет и довольно органично сочетаются с музыкой. Хотя арии Морганы с наручниками и плеткой могут показаться некоторым перебором…

В своей режиссуре Кэти Митчелл удалось преодолеть главный недостаток барочных опер – их статичность. И это при том, что режиссер не насыщает сценическое действие чужеродной суетой: в отличие от других современных спектаклей, здесь нет серьезных отступлений от сюжета, он воплощен чуть ли не дословно. Поэтому «Альцину» в прочтении Митчелл можно смело отнести к ряду оригинальных и удавшихся постановок.

Софья Овсянникова, IV курс ИТФ

Фото Д. Юсупова

№ 6 (167), сентябрь 2017

«Земную цивилизацию постигла катастрофа. Уже много лет почти не светит Солнце. Новое поколение уцелевших пытается выжить в условиях суровой зимы…» Цепляясь глазами за следующую строчку в буклете, сбавляешь обороты чтения. Барабанная дробь, мрачный пейзаж в голове. Молодежь уж точно мысленно воспроизводит эти фразы низким мужским голосом, который мы привыкли слышать в озвучивании трейлеров к очередным блокбастерам или к компьютерным играм с постапокалиптическим сюжетом. Но режиссер Александр Титель и художник Владимир Арефьев обманули наше ожидание и рассказали историю возрождения цивилизации после глобальной катастрофы в… опере-сказке Н. А. Римского-Корсакова «Снегурочка» на громкой премьере Большого театра.

Царь Берендей – Б. Волков, Снегурочка – О. Селиверстова

Пройдясь по перекопанным улицам холодной, дождливой Москвы и оказавшись в роскошном партере главного театра страны, выдыхаешь с облегчением, предвкушая весеннюю сказку с участием Мороза, Весны, Снегурочки, хором птиц и Масленичным гулянием. Но занавес поднимается… и отрезвляет от иллюзий – на сцене покосившиеся вышки линий электропередач, костры в железных бочках, торчащие каркасы и столбы, заброшенный ржавый вагон и изнеможенные берендята, закутанные в потрепанные одеяла… Налицо явные признаки последствия индустриальной катастрофы. Нечто вроде жизни после жизни. «Люди надеются, что возрождение древних обрядов или имитация их в новых условиях поможет им возродить и прежнюю жизнь», – гласит буклет.

По мнению А. Тителя, «в «Снегурочке» много жестких, совсем не «сиропных» вещей». Мир Берендеева царства – это мир строгой обрядовой цикличности. Диалог между зарождающейся культурой (языческий культ у А. Н. Островского) и закатом цивилизации (у Тителя и Арефьева) – это смыкание очередного прожитого цикла более широкого временного охвата. Оттолкнувшись от ядра мифа о Снегурочке – многолетнее отсутствие Солнца и бесконечный холод – сюжет оперы отправляется в свободное плавание в ближайшее или далекое будущее. В спектакле заметно смещаются акценты с ожидания публикой любимых песен и арий на внимание к причинам и мотивам поступков главных героев. Почему сильное чувство Снегурочки привело к неминуемой гибели? Понимает ли Весна, что может быть такой исход? Ведь «Снегурочка» – это сказка о жертве. Первым спасительную силу красоты холодной красавицы осознал «интеллигент» Берендей, предугадав, что ее смерть вернет все «на круги своя» и даст жизнь новому поколению. И ведь как актуально сегодня звучит его фраза: «В сердцах людей заметил я остуду, не вижу в них горячности любви, исчезло в них служенье красоте и видятся совсем иные страсти»!

Еще Островский писал: «Музыка Корсакова к моей «Снегурочке» удивительна; я ничего не мог никогда себе представить более к ней подходящего и так живо выражающего всю поэзию древнего русского языческого культа и этой сперва снежно-холодной, а потом неудержимо страстной героини сказки». Но как же соотносится эта «поэзия» с подобным сценическим решением? А вот здесь наступает гениальный баланс между невероятно теплой музыкой и прохладно-отчужденным, мрачным колоритом сцены.

Лель – А. Кадурина, Снегурочка –              О. Селиверстова

Задача оркестра и солистов – оживить и «обнажить» всю красоту партитуры, которая зачастую прячется под штампами оперных прочтений. Множество оркестровых соло, пасторальная живопись фактуры, ориентальность, бесконечная игра тембровыми красками, диалоги лейтмотивов и при этом размеренность и неторопливость в смене сценических фресок… Музыка – вот главная рассказчица сюжета. Дирижеру Тугану Сохиеву и хормейстеру Валерию Борисову удалось приподнять завесу тайны над партитурой русского классика, намекнув лишь на один из возможных вариантов интерпретации вечного сюжета. Украсили спектакль своими голосами солисты: О. Семенищева (Снегурочка), М. Лобанова (Купава) А. Бондаревская (Лель), М.  Аниськин (Мизгирь), А. Неклюдов (Царь Берендей), Е. Манистина (Весна),      Г. Никольский (Мороз).

Пытливый взгляд и чуткие уши всегда заметят отражение насущных проблем современного общества в самых «неприкосновенных» сюжетах – можно много рассуждать на тему «актуальных» прочтений классических либретто (под особый прицел чаще попадают спектакли ведущих театров!). Для меня самый честный критерий – эмоции, которые уносишь с собой. В случае со «Снегурочкой» – это вдохновение, невероятная наполненность и окрыленность, ведь при жестких, суровых условиях (природных, человеческих) нежность, красота, любовь воспринимались особенно остро.

Ольга Шальнева,

V курс ИТФ

Фото Дамира Юсупова

№ 4 (165), апрель 2017

«Альтист Данилов». А. Полковников

15 ноября в Камерном музыкальном театре им. Б. А. Покровского в очередной раз прошел спектакль, который можно по праву считать родным детищем этих стен: написанная в 2012 году опера «Альтист Данилов» Александра Чайковского была специальным заказом к столетию великого режиссера.

Атмосфера романа В. Орлова, лежащего в основе сочинения, будоражит воображение своими фантастическими образами и искрометным юмором в деталях бытописания. Появившись в печати в 1980 году, книга быстро стала популярной: в ней обыденная житейская суета причудливо смешивалась с действием потусторонних сил. Главный герой, являясь связующим «звеном» этих полюсов – наполовину человек, наполовину демон – живет в обоих мирах, словно сидит между двух стульев. Будучи творческой личностью – музыкантом и композитором, он отрешается от своей демонической ипостаси, отдаваясь целиком искусству, за что навлекает на себя праведный гнев демонов. Обремененный весьма прагматичной супругой, развивающей активную деятельность в обществе «хлопобудов» (хлопочущих о будущем), а также некоторыми поручениями сверхъестественного характера (организация досуга инопланетного труженика), Данилов находит время отдаться чисто человеческим чувствам – вспыхнувшей взаимной любви к Наташе. Она принимает Данилова без лишних вопросов, таким, какой он есть.

«Альтист Данилов». Наташа — О. Старухина, Кармадон — Г. Юкавский, Клавдия- Е. Большакова

Соответственно, опера должна была отразить хитросплетения первоисточника и переживания героев. И от ее постановки можно было ожидать всевозможных сюрпризов. Да и само обозначение – опера-фантасмагория – обещало нечто подобное. Еще только входя в зал, зритель получает пищу для размышлений и перешептываний: согласно театральным канонам, актеров на сцене стоит ожидать не раньше третьего звонка. Но что, если оттуда уже смотрит кто-то? А из множества пустых стульев для оркестрантов один уже занят: неподвижно сидящий скрипач выжидающе оглядывает публику, подперев голову рукой. Еще одна таинственная личность в плаще пребывает на хорах – словно парит над миром, глядя куда-то вдаль, мимо присутствующих. Дополняет эту картину соло альта, льющееся из динамиков.

По либретто, составленного самим композитором, события романа разворачиваются в рамках судебного разбирательства демонов. Начало и конец оперы происходят в суде – здесь и сейчас. А в центре располагаются «эпизоды из жизни артиста» в режиме просмотра видеозаписи, начавшейся по мановению пульта судьи Валентина Сергеевича (П. Паремузов). Этот ход делает органичным чередование контрастных сцен и внезапную перемену мест действия с периодически возникающими по ходу дела комментариями демонов.

«Альтист Данилов». Сцена из спектакля

Так, совершенно неожиданно начинается репетиция оркестра – ближайшим мероприятием, судя по исполняемой музыке, станет «Волшебная флейта». Качество игры музыкантов (эдакий слегка изъеденный оспой неоклассический Моцарт) и полный хаос в рядах «действующих лиц» (девушка-лошадь, жующая яблоко; колонна, задумчиво читающая газету и другие, не менее странные персонажи) заставляют надеяться, что выступление состоится нескоро.

Колоритно решена сцена с «хлопобудами»: абсолютно несуразная очередь из людей в одежде исключительно желтого цвета, которыми заправляет секретарша Ростовцева (А. Мартынова) с нервной колоратурой, обрушившаяся на несчастного Данилова всей широтой своего диапазона.

Но наиболее яркие места оперы в постановке режиссера Михаила Кислярова, на мой взгляд, были связаны с личностью Кармадона. Он выделяется как сюжетно (персонаж, из-за которого жизнь Данилова претерпела значительные изменения и даже докатилась до демонической «уголовщины»), так и чисто актерски: Г. Юкавский, исполнявший эту роль, обладал настолько яркой харизмой, что даже периодически затмевал собой Данилова (А. Полковников). При этом будет абсолютно неверно считать, что последний бледнее как певец или актер; скорее, Данилов воспринимался уже как родной персонаж, на контрасте с которым эпатажный гость с планеты Бетамол своим кратким визитом буквально взорвал мировую общественность Земли.

Нельзя не отметить дуэт Данилова и Кармадона: встречая гостя, альтист покорно извлекает из глубин стоящего в углу пианино бутылку и два заботливо припрятанных там стакана. После пары стопок разведенного ликера оба узрели «молибденовый свет», и, держась за спустившийся с потолка красный абажур, Кармадон (в трогательном ариозо) решается на перевоплощение в Синего Быка.

Наиболее проникновенным моментом оперы следует считать последнюю сцену: на фоне множественных речитативов, декламаций, разговорных вставок она является чуть ли не единственным развернутым фрагментом чистой лирики. Композитор словно сэкономил свой мелодический потенциал, выводя на поверхность диссонансы и старательно пряча остальное, так что финал действительно стал «лирической бомбой» по силе своего воздействия на слушателя. Именно сцена Данилова и Наташи (О. Старухина) – скупое объяснение героя о переменах в его жизни, о секрете, о перспективе расставания, – спровоцировало девушку на тот самый лирический взрыв: она готова вынести все, кроме расставания (а Данилов не в силах вставить ни слова в ее излияния). Эта сцена оставила грустный осадок, однако, он был нивелирован последующим актерским обыгрыванием поклонов…

Спектакль идет уже давно. А в зале почти не оказалось свободных мест, что очень приятно. Публику привлекает все: и необычный формат оперы, и ироничный дух, который распространяется на всех участников, затягивая зрителей и усиливая значимость представления.

Маргарита Попова,
IV курс ИТФ

№ 4 (165), апрель 2017

«Каменный гость». Лаура — А. Кулаева, Первый гость — П. Валужин, Второй гость — Д. Чесноков

В конце января 2017 года столичная публика спешила в Большой театр на очередной спектакль «Каменного гостя». На протяжении ХХ века Большой обращался к этому сочинению дважды. Премьера состоялась в декабре 1906 года (дирижер В. Сук, режиссер И.  Лапицкий), однако жизнь спектакля была недолгой – всего три месяца. Зато следующая постановка закрепилась в репертуаре: «Каменный гость», над которым работали М. Эрмлер и О. Моралев, шел с неизменным успехом около 20 лет (1976 – 1999). И, наконец, после семнадцатилетнего перерыва эта опера снова вернулась на сцену в постановке дирижера Антона Гришанина и режиссера Дмитрия Белянушкина. Долгожданная премьера, назначенная на 11 марта 2016 года, была встречена публикой с огромным интересом.

«Каменный гость» А. Даргомыжского – одна из самых смелых и новаторских опер ХIХ века. Премьера 1872 года в Мариинском театре сразу вызвала оживленную полемику: одни резко ругали, другие восторженно хвалили. Замысел Даргомыжского был уникален: композитор предложил совершенно новый тип спектакля – без классических оперных форм. В нем не было ни традиционных арий, ни привычных ансамблей. Зато была живая музыкальная речь, богатая тончайшими оттенками интонаций, а также яркие характеристики и психологическая точность каждой роли.

Постановщики нового спектакля Большого театра представили свое прочтение истории о Доне Жуане. Они решили вернуться к истокам средневековой легенды и обогатить сюжет Пушкина-Даргомыжского новыми подробностями. Так, реальное жизнеописание некоего Дона Хуана Тенорио повествует о преследовании севильского ловеласа испанскими монахами-францисканцами. Решив отомстить за смерть Командора, монахи от лица незнакомки пригласили Дона Хуана на свидание и, заманив его в церковь, убили. Для сокрытия же следов было объявлено, что Дон Хуан низвержен в ад каменной статуей…

«Каменный гость». Лаура — А. Кулаева, Д. Жуан — Ф. Атаскевич

В одном из интервью по случаю премьеры Д. Белянушкин поделился своими идеями: «Я решил взглянуть на ̎Каменного гостя̎ через призму вот этой, настоящей истории. И вдруг очень многое стало ясно, сразу возникли мотивы каких-то поступков, выстроилась причинно-следственная связь… Кто такие гости Лауры? Почему в первой картине появляется монах? Зачем он говорит о Донне Анне? У нас получается такой средневековый детектив. Даже триллер, наверное. Даргомыжский ведь удивительно чувствовал время, он написал оперу с идеальным хронометражем. При этом сюжет невероятно захватывающий, а концентрация событий такова, что действие развивается просто стремительно. В финале каждой картины есть очень острое событие, и зритель будет постепенно разгадывать ребус: почему все это происходит, что связывает этих людей…»

Результат получился впечатляющий! Действительно, возникает ощущение детектива, которое не покидает до самой развязки. Связь между заговорщиками –монахами и «друзьями Лауры» – оказывается для публики полной неожиданностью и заинтриговывает.

Сцена из спектакля

Интересно решен образ Командора (Александр Науменко): создатели спектакля намеренно лишили его мистики. Никаких шагающих, кивающих и разговаривающих статуй! На кладбище памятник Командору не виден – есть только лестница к постаменту, уводящая вверх за кулисы. По ней карабкается Лепорелло, смиренно поднимается Донна Анна, отважно шествует Дон Жуан. Сам же Каменный гость скрыт от взора зрителей. Тем ярче его музыкальная характеристика!

Зато есть другие «явления»: люди в черном выносят палантин, из драпировки которого временами появляется длинная рука, подающая знак. Именно в таком виде предстает Каменный гость во время звучания интродукции и в финале. Этот образ может напомнить инквизитора: тем более что часто рядом с носилками оказываются монахи – с остроконечными капюшонами, тощие и мрачные. По словам режиссера, «Командор – это повод убрать неугодного человека». Вероятно, этим и объясняется «обезличенность» персонажа.

Еще одним «сюрпризом» становится убийство Лауры (Екатерина Сергеева) в конце первого акта. Как только Лаура с Доном Жуаном решили уединиться, в комнату ворвались «друзья Лауры», мгновенно закололи ее и погнались за любовником. С одной стороны, это явное отклонение от сюжета (зрители начали недоуменно переглядываться). А с другой, такое решение вполне соответствует звучащей музыке: возникает сценическая и музыкальная параллель с эпизодом смерти Дона Карлоса. Если к тому же учесть детективное ви́дение истории, отмеченное режиссером, то названное событие закономерно вписывается в сюжет.

Однако описанный триллер – это лишь один пласт. Второй, не менее важный – история любви, которая способна изменить человека. Для Дона Жуана любовь к Донне Анне стала откровением, обретением смысла жизни. И исполнители, которых мне посчастливилось видеть (Сергей Радченко – Дон Жуан, Екатерина Щербаченко – Донна Анна), не оставили сомнений в искренности чувств героев.

Последнее слово – режиссеру: «Вот это интересно! Наблюдать за героем – циником, скептиком, который все в этой жизни уже перепробовал – и вдруг влюбляется. Сколько у него было женщин по моцартовской ̎арии со списком̎? И вдруг – настоящая любовь, и она меняет его кардинально. Мне кажется, что история Пушкина и Даргомыжского именно об этом…»

Анна Теплова,
III курс ИТФ
Фото Дамира Юсупова

№ 4 (165), апрель 2017

Эдип — В. Добронравов, Иокаста — Л. Максакова

Известно, что театр – синтетический вид искусства. В «Вахтанговском» этот синтез предстает в наиболее полном виде. Только на их сцене можно увидеть новаторские музыкально-хореографические спектакли с потрясающей игрой драматических актеров. Режиссер-хореограф Анжелика Холина отбирает литературные источники, в которых чувства героев можно передать лишь невербальными способом – жестом («Берег женщин», «Отелло», «Анна Каренина»). Особой популярностью пользуются музыкальные спектакли режиссера Владимира Иванова, в которых представлены живые голоса, живой оркестр и озорные танцы («Мадемуазель Нитуш»). Оба постановщика ведут поиски новых открытий на границе театра и музыки.

Эдип — В. Добронравов

Особая заслуга в этом, конечно же, принадлежит художественному руководителю театра Римасу Туминасу. Именно в его драматических спектаклях так важны жест и музыкальное звучание, которые помогают артистам добиться полного перевоплощения, а зрителю окунуться в душевный мир героев. Режиссер работает не только с драматическими спектаклями, но и с оперными, профессионально подходя к ним, ведь Туминас ни много, ни мало, выпускник литовской консерватории! В результате, казалось бы, такие давно известные сюжеты как «Онегин», «Дядя Ваня», в его интерпретации  приобретают совершенно новые краски. А в этот раз его выбор пал на «Царя Эдипа» Софокла – древнегреческая трагедия заинтересовала режиссера, видимо, неслучайно, ведь она, в некотором роде, является прародительницей оперного искусства.

«Царь Эдип» – масштабный межнациональный проект, совместно подготовленный Театром им. Евгения Вахтангова и Национальным театром Греции. Премьера спектакля состоялась 29 июля 2016 года в античном театре Эпидавра под открытым небом, где декорациями служила сама природа. Российские зрители увидели «Эдипа» 12 ноября 2016 года на сцене театра Вахтангова. Теперь он в репертуаре, и 6 марта вновь прошел с огромным успехом.

Сцена из спектакля

Зрители пережили вместе с Эдипом и Иокастой сложный путь самопознания. «Трагедия «Царь Эдип» – считает Туминас – звучит как история об ушедшем поколении, об утраченном человеческом величии. Были люди, умевшие чувствовать себя виновными. В этом умении заключены мудрость и величие человека». Эта мысль настолько актуальна, что зрителю и сегодня есть над чем задуматься, ведь как всегда герои Туминаса современны, и их поступки показаны через призму нашей действительности.

Впечатляют ресурсы, которые задействованы в постановке. Сценограф Адомас Яцовскис организовал пространство сцены с минимальным количеством декораций: основную площадь заняла огромная массивная труба – символ неизбежного рока, – имеющая тысячу и одно применение. Превосходную игру драматических актеров (Эдип – Виктор Добронравов, Иокаста – Людмила Максакова, Тиресий – Евгений Князев) дополнила работа бессменного хореографа театра Анжелики Холиной. А для воплощения полной достоверности происходящего был приглашен консультант – доктор искусствоведения Дмитрий Трубочкин.

Сцена из спектакля

Музыку к самому действу написал литовский композитор Фаустас Латенас. Использовав прием персонификации тембров, он как всегда попал в точку. Для Иокасты избран тембр виолончели: печальная мелодия, звучащая при каждом выходе героини, предрекает ее трагическую судьбу. Интересна режиссерская трактовка образа Иокасты: «Думаю, главный герой «Царя Эдипа» – не Эдип, а Иокаста. <> В ней черпают свою силу и Эдип, и Креонт. Ее кара себе самой тяжелейшая. Иначе и быть не могло: за собственное преступление титаны приговаривают себя только к смертной казни». Тембр, характеризующий Эдипа, – саксофон. Причем, саксофон звучит не только за сценой, но и на сцене, а играет на нем не кто иной, как сам Эдип. Ударные (литавры, барабаны) и медные духовые символизируют неумолимое приближение рока, возмездие и волю богов.

Сцена из спектакля

Особая роль в спектакле принадлежит хору (какая же греческая трагедия без хора?!). Его партию специально написал греческий композитор Теодор Абазис, который позднее вспоминал: «Мы в основном работали над произношением текста, тонами и полутонами. Наше дело – больше говорения, ритма, речитатива…». Нетрудно увидеть сходство с «Эдипом» Стравинского. Особенно ценным для нас является то, что с хором занималась педагог по вокалу из Греции Мелина Пеониду (в прошлом выпускница Московской консерватории), учитывая все особенности национального греческого пения.

Перед премьерой трагедии на сцене театра Вахтангова Туминас сказал, что для него театральный путь «Эдипа» только начинается. «Я хочу <> потом перейти в театр Станиславского и поставить ораторию по Стравинскому. Вот тогда пройдет «Эдип» весь путь. Это Тема, которую я могу петь вечно. Через 5 лет я опять его поставлю где-нибудь. Это как народная песня, которую ты поешь. Она развивается, она вечная. Каждый спектакль для меня – это песня…».

Олеся Бурдуковская,
III курс ИТФ
Фото Валерия Мясникова