№4 (183), апрель 2019

В репертуаре Детского музыкального театра им. Н.И. Сац есть необычный спектакль, состоящий из двух «миниатюр» – камерных опер на сюжет одной из «Маленьких трагедий» А.С. Пушкина. Первая из них – прекрасно знакомая ценителям русской музыки опера «Моцарт и Сальери» Н.А. Римского-Корсакова. Вторая – шутка-скетч «Мотя и Савелий» профессора Московской консерватории, композитора А.В. Чайковского. Идею объединить их в одном спектакле осуществил режиссер Валерий Меркулов.

Как известно, Римский-Корсаков трактовал образ Сальери согласно Пушкину —  как завистливого художника, отравившего своего гениального соперника. Его размышление над мыслью Моцарта о том, совместимы ли «гений и злодейство», — повисает в последних словах. Александр Чайковский предложил прочесть трагедию Пушкина наоборот – от конца к началу. И слова «гений и злодейство – вещи несовместные» – становятся первой фразой его скетча.

Режиссер переносит действие за кулисы Клуба художественной самодеятельности, где его директор Мотя и худрук Савелий, возомнившие себя – под влиянием алкоголя – Моцартом и Сальери, вспоминают только что закончившийся спектакль. В их фантазиях возникает не смерть Моцарта, а его возвращение из небытия. Трагедия оборачивается «шуткой», в которой многое высмеивается. Вместо цитат из Моцарта (как у Римского-Корсакова) здесь звучит музыка в духе шлягеров советской эстрады.

Постановка в Театре Сац – необычная. Оба акта единого спектакля разыгрываются при минимуме декораций: всего лишь два стула, столик с канделябром, и один диван. Фон дополняют расположенные на сцене две тряпичные куклы, сидящие за пультами, и два висящих полотна из прозрачной ткани. Время от времени меняется освещение. Музыкальная часть – камерная: вместо оркестра есть лишь пианист, который задает образный тон каждому действию. В начале спектакля на голове музыканта красуется строгий парик в духе XVIII века, а во втором акте – праздничный колпак.

Главные роли в спектакле исполнили Сергей Петрищев (Моцарт), Владислав Дорожкин (Сальери), Петр Сизов (Мотя), Олег Банковский (Савелий). Костюмы актеров из оперы «Моцарт и Сальери», с одной стороны, были современными (например, брюки и кожаные туфли), но с другой стороны, упомянутые парики «галантного» стиля и наряд Моцарта, напоминающий камзол, создавали аллюзию на одежду XVIII века.

Костюмы актеров в скетче «Мотя и Савелий», по сути, «тинейджерские» – джинсы Моти, ярко-красные штаны Савелия, футболка и бандана на слепом музыканте (его роль сыграл Андрей Панкратов) отражали пародийный характер опуса А.В. Чайковского. Внимание публики было приковано и к взъерошенным прическам Моти и Савелия, а также к татуировкам на руках у Моти.

Во время звучания музыки из «Реквиема» Моцарта на сцену вышел квартет исполнителей хоровых партий, одетых в синие балахоны, с причудливыми головными уборами. А после финального дуэта оперы «Мотя и Савелий» в духе мюзикла главные герои запустили в зал большие оранжевые воздушные шары, вызвав восторг публики.

В целом спектакль не оставил никого равнодушным – его можно смело рекомендовать к семейному просмотру. Два произведения в рамках одного вечера будут приятны как старшему, так и младшему поколению – любителям классической и поклонникам более легкой, развлекательной музыки.

Олеся Зубова,
IV курс ИТФ

№4 (183), апрель 2019

Сновидения и фантасмагории, причудливые и парадоксальные миры, все, что «не стоит понимать буквально» – таков лейтмотив выставки «Путешествия по снам», которая разместилась в галерее ARTSTORY. На примере произведений живописи, скульптуры и графики, создававшихся с 1970-х годов и вплоть до наших дней, зритель может проследить, как проявляется фантазия художников, приглашающих путешествовать в неизведанные измерения.

Интересная выставка работ русских художников открылась в московской галерее 14 февраля этого года. Ее задача – показать через искусство фантазию художников, их видение воображаемой реальности. Вся экспозиция расположилась в двух небольших залах. Была представлена живопись, графика и скульптура 50 художников.

«Тема сновидений в человеческой культуре – огромный пласт художественной культуры, связанный с таинственной областью человеческих эмоций, частью сознания, создающей виртуальную реальность. Интерпретация снов всегда занимала особое место в истории мирового искусства. Художники самых разных направлений – от мастеров Ренессанса до представителей символизма и сюрреализма – создавали свои сновидческие послания», – такой кураторский текст встречает посетителей на входе. Выставка лаконичная, работы выставлены удобно, спокойная джазовая музыка располагает к неспешному просмотру экспозиции.

Единственный недостаток выставки – около экспонатов не было кратких аннотаций, какие можно обнаружить в большинстве музеев. Есть лишь небольшие указания на листке о «снах» представителей художественного андеграунда С. Алферова, О. Ланга, которые «наполнены абстрактными образами». Или сведения о литературном «бэкграунде» в виде народных сказок или современного фольклора села и городских окраин в «мирах» В. Любарова, А. Петрова, Л. Пурыгина, о «фантастических персонажах» И. Лубенникова, Н. Нестеровой и др., которые «ведут зрителя в путешествие сквозь постмодернистскую ткань литературно-живописных реминисценций к образам окружающего нас современного общества». Однако такой информации недостаточно: догадываться о замысле художника или скульптора, атрибутировать стиль произведения каждому посетителю приходится самому.

Особая категория работ на этой выставке – картины, представляющие великих людей искусства в непривычном виде: «Пушкин на постоялом дворе» Василия Шульженко (2016) – картина шутливого характера, на которой поэт изображен, сидя по-турецки на полу и поедая дольку апельсина. «Привычка жениться. Свадьба Галы и Сальвадора Дали в Казани» Альфрида Шаймарданова (2018) – картина, выполненная в красочных тонах, изображающая супругов Дали в татарских национальных костюмах на фоне стен Белого Кремля города Казань. Необычна и красочна картина «Вне круга» Натальи Каспирович (2002), выполненная в духе сюрреализма.

В духе гротеска Иеронима Босха написано полотно «Пир во время чумы» Натальи Нестеровой (1993), занимающее огромное пространство в конце первого зала. К символизму Босха отсылает и работа Владимира Любарова с причудливым названием «Валера угощает русалку квасом» (2010). Ассоциации с языческой мифологией вызывает яркая картина «Рай» Леонида Пурыгина (1984). Необычны карандашные рисунки Александра Дедушева («Сон», «Взлет», «Дорога», «Ветер», 2018): при взгляде на них кажется, будто смотришь движущиеся кадры из мультфильма. Ощущение полета вызывает картина «Летаргия» Милы Маркеловой (2011).

И это – лишь малая крупица того интересного и необычного, что можно было увидеть, посетив экспозицию «Путешествие по снам». Организаторы заслуживают благодарности за то, что такую возможность имел любой желающий – вход на выставку свободный.

Олеся Зубова,
IV курс ИТФ

№9 (179), декабрь 2018

Качество обучения в российских музыкальных вузах пользуется успехом во всем мире. Каждый год в них поступает много желающих совершенствовать свое исполнительское мастерство. И для получения такого опыта немаловажную роль играют условия, в которых находятся музыканты. В особенности – условия для репетиций.

К сожалению, в последнее время студенты музыкальных вузов страдают от ситуации с местами для занятий. Их просто не хватает! Когда я училась в Самарском музыкальном училище по классу фортепиано, классы были все время загружены. Если удавалось взять свободную аудиторию, то в лучшем случае, на два часа.

В общежитиях многих музыкальных вузов столицы репетиториев нет. Но, несмотря на то, что Московская консерватория в этом плане имеет огромное преимущество, количество таких помещений не может полностью решить проблему места для длительных занятий студентов. Им по-прежнему дается мало времени: еще год назад в репетитории общежития класс можно было взять лишь на три часа в день, а сейчас, в связи с переездом в новый корпус, занятия сократили до двух часов. Я уже не говорю о больших очередях за классами в каждом учебном корпусе консерватории!

Кроме того, немаловажно качество инструментов в репетиториях – многие оставляют желать лучшего. Эту проблему частично решили доставкой новых роялей в старый корпус общежития. Но как же быть со студентами факультетов, которые проходят общее фортепиано? Ведь им запрещено выдавать классы, предназначенные исключительно для пианистов. Хотя бывали случаи, когда классы для пианистов пустовали, в то время как классы для общего фортепиано оказывались переполненными.

Спрашивается – и как же подготовиться к экзамену по общему фортепиано? На нем нужно исполнить четыре произведения, в числе которых и полифония, и крупная форма. Все они требуют длительного разучивания. Есть, конечно, вариант пойти в частные репетитории. Но такие занятия стоят денег, и позволить себе эту роскошь могут немногие.

Ситуация с репетиториями, увы, объективна. И все же необходимо пытаться найти ее решение. Благоприятные условия для занятий способствуют большей продуктивности, а, следовательно, и высокому профессионализму будущих музыкантов.

Олеся Зубова,

IV курс ИТФ

№7 (177), октябрь 2018

Профессор Юрий Вячеславович Мартынов (фортепиано, клавесин, хаммерклавир, клавикорд, орган) принадлежит к числу наиболее интересных и разносторонних российских музыкантов наших дней, чье исполнительское искусство соединяет лучшие традиции русской фортепианной и западноевропейской клавирной школ. Он первым в нашей стране исполнил ряд сочинений эпохи Ренессанса, барокко и раннего классицизма на оригинальных инструментах. Его дискография насчитывает 17 CD. Он является первым и пока единственным российским исполнителем, который осуществил запись всех симфоний Бетховена в транскрипции Листа для фортепиано соло на инструментах листовского времени (в сотрудничестве со звукозаписывающей компанией «Outhere music»). С 1994 года Юрий Мартынов ведет активную преподавательскую деятельность в Московской консерватории, проводит мастер-классы как в России, так и за рубежом. Наш корреспондент беседует с музыкантом о его творческом пути.

– Юрий Вячеславович, когда у Вас созрела мысль о записи всех симфоний Бетховена в транскрипции Листа?

– Она созрела не у меня. Когда-то я сыграл в концерте Шестую и Седьмую симфонии – концерт записывался, и это услышали люди и Outhere music. Вот они мне и предложили записать все симфонии.

– Когда и где Вы сделали эту запись? Кто помогал в ее осуществлении?

– За исключением первого диска, который был записан в Бельгии, все остальные писались в Нидерландах, в Харлеме в период с 2011 по 2015 год. Звукорежиссером на протяжение всего проекта выступил Франк Жаффрес. Инструменты были из коллекции Эдвина Бёнка, и он сам, со своими ассистентами, их обслуживал, дежуря на записях.

– Как на это событие отреагировали в Европе и в России?

– В Европе диски получили множество призов от разных музыкальных журналов, вошли в международные топы и т.д. А в России об этом особо не упоминалось – во всяком случае, я знаю только одну рецензию Ларисы Кириллиной на диск с Четвертой и Пятой симфониями.

– Когда Вы захотели стать артистом и почему?

– Если речь идет о правильном ощущении себя на сцене, то я ведь имел счастье учиться у Анны Даниловны Артоболевской, а она, как, наверное, никто, умела вводить ребенка в мир музыки. Ее ученики (и я среди них) часто выступали, и сцена была для нас продолжением той большой комнаты, в которой проходили ее чудесные уроки.

– Трудно ли было идти к намеченной цели?

– Мало кому в нашей профессии стелят ковровые дорожки. Но, к слову, цели бывали разные, их могло быть несколько. Если говорить о желании прорваться на большую сцену, так это не цель: нас в ЦМШ и так растили с очевидным прицелом на концертную деятельность, так что вся жизнь в той или иной степени этому подчинялась. Зато меня попутно захватывал интерес к чему-то еще, помимо фортепиано: я с огромным удовольствием ходил к А.А. Агажанову на инструментовку, к Ю.Н. Холопову на полифонию… В консерватории к этому добавился орган под руководством сначала Л.И. Ройзмана, а потом А.А. Паршина. Тут немного странно говорить о трудностях – я просто занимался тем, что мне было интересно. С точки зрения выстраивания карьеры – да, наверное, правильнее бить в одну точку, будет проще.

– Как Вы пришли к старинной музыке?

– Еще в детстве мне она очень нравилась. Разумеется, все началось с композитора, который исполнялся и исполняется чаще всего – Иоганна Себастьяна Баха. Постепенно круг имен стал расширяться. Я слушал все больше разных записей, сам что-то начал играть. Старинная музыка не есть нечто устаревшее – это стиль, как в живописи или архитектуре, посредством которого выражались глубочайшие мысли и эмоции. Разумеется, у каждого стиля свой язык, своя система координат, своя манера подачи, но если вам нравится то, что вы видите или слышите, вы можете хотя бы попытаться понять, в чем секрет этого воздействия.

– Какой репертуар Вы любите исполнять больше всего?

– Я играю только то, что мне дорого или, как минимум, интересно. Основной критерий – произведение должно трогать меня по-настоящему, и меня не интересует, насколько это будет популярно. Должно возникнуть ощущение (возможно, обманчивое), что мне есть что сказать и что для меня почему-то важно это сделать.

– Что привлекает Вас в исполнении современной музыки?

– Когда-то я целенаправленно переиграл большое количество современной музыки самых разных направлений – в основном, для того, чтобы просто иметь какое-то представление об этом. Привлекает то же самое, что и в любой другой музыке: в первую очередь, искренность высказывания.

– Где публика принимает наиболее приветливо – в России или за рубежом?

– В каждой стране это немного по-разному. В США, если все не встали в конце – это провал, а в Финляндии все намного сдержаннее. Немцы топают ногами, французы и итальянцы громко кричат, словом, это не более чем особенности местной традиции поведения и темперамента. Важнее, что люди способны с концерта вынести.

– Как Вы пришли к преподавательской деятельности?

– Она сама ко мне пришла: после окончания ассистентуры-стажировки мой профессор М.С. Воскресенский позвал меня в ассистенты. Я и раньше иногда по его просьбе с кем-то немного занимался. Мне нравилось. Так что я был очень рад такому приглашению. Потом к фортепианному факультету добавился ФИСИИ, где я преподаю с момента его основания (в котором мне довелось принять некоторое участие).

– Любите ли Вы проводить мастер-классы? Что полезного они могут дать?

– Да, люблю. Мне кажется, это очень интересный формат, при условии, что преподающий хочет принести пользу, а играющий готов быстро реагировать. Свежий взгляд еще никому не повредил. Остальное уже зависит от целого ряда факторов.

– Что бы Вы хотели пожелать начинающим артистам-исполнителям?

– Не закоснеть в привычных рамках. И никогда не разочароваться в том, что они делают.

Беседовала Олеся Зубова,

IV курс ИТФ

Фото Эмиля Матвеева

№ 5 (112), май 2011

Весна – время возрождения не только эмоциональных, духовных, но и интеллектуальных сил. Рядом с афишами концертов появляются приглашения обогатиться еще и знаниями. Научно-музыкальная конференция – событие специфическое в ряду исключительно творческих мероприятий, услаждающих ухо и эмоционально возвышающих. Особенность конференций состоит в известной замкнутости самих в себе – рассчитанные на профессиональный альянс, они вряд ли заинтересуют любителя музыки. Но даже в среде профессиональных музыкантов происходит дифференциация – как правило, события такого плана оказываются близки преимущественно музыковедам и дирижерам.

Конференции, связанные с определенной тематикой, знаменательной датой или юбилеем композитора (например, этот год проходит под эгидой юбилейных дат Прокофьева и Мясковского), направлены на обобщение, углубление, освещение новых данных. Объявленная заранее программа заманчиво обещает заинтересованным лицам расширить тезаурус, не прилагая усилий для чтения тонн литературы, и к тому же узнать о последних достижениях в музыкальной науке. И кажется, чтó может яснее приглашать к посещению, чем вывешенная на всеобщее обозрение афиша?! Ничего. Но вот парадокс: несмотря на доступность перечисленных благ, зачастую конференции представляют собой приятное событие лишь для самих докладчиков. В то время как студенты остаются к ним совершенно безучастны, хотя, казалось бы, они-то, будущие исследователи, – как раз очень желанная здесь публика.

Основное – отсутствие лишнего свободного часа в и без того загруженном расписании. К тому же конференции часто совпадают со временем занятий. Но причина кроется не только в этом. Здесь вырастает проблема образовательного порядка. Налицо явное упущение в воспитании, отсутствие профессиональной культуры и солидарности. А это своего рода наддисциплина, которая складывается из многих деталей и формируется, естественно, под влиянием авторитета педагогов.

(далее…)

№ 5 (35), сентябрь 2002

Жизнь идет непрерывной чередой, одно поколение сменяет другое — так устроена жизнь. Нынешние студенты консерватории никогда не бывали на концертах великой пианистки Марии Гринберг, ее земной путь завершился в июле 1978 года. Многие из нас в детстве слушали пластинки с ее записями сонат Бетховена и другие интерпретации. В последние годы ее имя, достойное стоять в ряду самых прославленных артистов мира, незаслуженно и совершенно необъяснимо предается забвению. Лишь те немногие, кто лично знал Марию Израилевну, не только прекрасную пианистку, но и человека редкой душевной красоты, передают свою любовь и преклонение перед ней следующим поколениям.

«Жить без музыки мне было бы так же тяжело, как жить без зрения или слуха: ведь она есть самое капитальное, что во мне заложено», — писала Мария Гринберг, будучи шестнадцатилетней девушкой. Ей была дарована радость встречи с музыкой и удивительный талант, но жизненный путь был тернист и труден.

Ее детство и юность прошли в Одессе в беспокойное время (р. 1908), да и дальнейшие годы не были безмятежными: репрессии 30-х, Великая Отечественная, затем душный климат последующих советских лет). Серьезные занятия музыкой начались довольно поздно, когда будущей пианистке было уже десять лет. Однако талант ее стремительно развивался. В то время она намеревалась стать композитором и впоследствии в ее игре всегда слышалось композиторское начало.

В 1925 году Мария Израилевна оказалась в Москве. Ф.М. Блуменфельд, прослушав Марию Израилевну, предложил ей занятия бесплатно! Через год она поступила в консерваторию, к нему в класс. После смерти Блуменфельда в 1931 году Мария Израилевна перешла в класс К.Н. Игумнова, у которого затем закончила аспирантуру. Мария Израилевна посещала также занятия у М.В. Юдиной, но сама ей тогда не играла.

Многое восприняв от своих учителей, Мария Гринберг еще в студенческие годы искала и находила свое лицо сама, обладала яркой индивидуальностью. Вот что вспоминает о студентке Марии Гринберг ее соученик Я. Мильштейн: «Чувствовалось ее незаурядное дарование, тот особый талант, который заметно выделял ее среди студентов. Держала она себя независимо. Я ее немного побаивался. Она всегда предпочитала прямой разговор извилистой неправде. Не подлаживалась под чужие характеры и мнения. Она открыто утверждала свое собственное понимание вещей и вместе с ним свое достоинство».

В 30-е годы талантливая пианистка занималась концертной деятельностью, участвовала в конкурсах. В 1937 году она первым номером прошла отбор на конкурс им. Шопена в Варшаве, но принять участие в нем не смогла, так как ждала ребенка.

Летом 1936 года Мария Гринберг вышла замуж за польского поэта Станислава Станде. «Дружба, а затем брак со Ст. Станде были самыми значительным событием в ее жизни —пишет в статье о Марии Израилевне Ю.М. Гитис — это был человек высокой художественной одаренности, у которого широта общего кругозора сочеталась с высокими нравственными качествами». Однако счастье было недолгим; летом 1937 года, когда их дочери было четыре месяца, Ст. Станде забрали в НКВД и вскоре расстреляли вместе с группой польских литераторов.

Марию Израилевну долго вызывали на допросы, она была под угрозой ареста. Ее тут же уволили из филармонии, лишив сразу и концертной деятельности, и средств к существованию. А ведь ей надо было не только растить дочь, но и поддерживать приехавших из Одессы мать и сестру. Страшные события продолжались. Началась Великая Отечественная война. Мария Израилевна с семьей оказались в эвакуации в Свердловске. В годы войны возобновилась ее филармоническая деятельность, и с 1942 года она дает концерты в Москве, часто выступает на радио.

Личность и искусство Марии Гринберг закалялось в трудностях и борьбе с ними. Страшные события не надломили ее, она не опустила руки, все выдержала. После войны наступает очень интенсивный период ее концертной деятельности: ее имя не сходит с афиш БЗК и других крупных залов страны, выступления проходят с неизменным успехом. Слушатели отвечали ей большой любовью и признательностью. Стремительно расширяется репертуар, гастроли проходят в Ленинграде, Харькове, Таллинне, Тарту, Воронеже, Баку, Тбилиси, Свердловске и других городах СССР. Впоследствии к концертам добавились записи на пластинки, педагогическая деятельность в Гнесинском институте.

Всегда вызывала восхищение внутренняя независимость и стойкость Марии Гринберг в принципиальных вопросах. Она не шла на компромиссы и в вопросе выбора репертуара, отказывалась играть произведения влиятельных композиторов, от которых зависели гастроли и знаки отличия. «Эта музыка не лежит в сфере моих интересов», — поясняла она с присущим ей лаконизмом. Однако репертуар ее не ограничивался произведениями классиков. Помимо дорогих ей Баха и Бетховена, а также богатейшего и необъятного романтического фортепианного репертуара, она играла произведения композиторов-современников: Белого, Вайнберга, Локшина, Мясковского, Шехтера, совсем молодых Окунева, Тищенко. Она фактически открыла дорогу Юрию Буцко, исполнив с Сергеем Яковенко его монооперу «Записки сумасшедшего», одна из первых играла прелюдии и фуги Шостаковича, всю жизнь любила и превосходно исполняла музыку Прокофьева.

На рубеже 50-летия перед Марией Гринберг впервые открылась возможность зарубежных гастролей. За границей были поражены появлением пианистки такого масштаба, она получила множество восторженных откликов в прессе (при том что на родине о ней писали довольно скупо). «Мария Гринберг — это артистка, достигшая такой степени сосредоточенности, что ни размеры зала, ни число слушателей не имеют ровно никакого значения. В камерном ли зале, или на эстраде большого концертного зала она играет великолепно».

В годы высшего расцвета ее таланта были сделаны многочисленные записи на пластинки. Вершиной творческого пути Марии Гринберг стала запись всех 32-х сонат Бетховена в 1964–66 гг. В 1968–69 гг. она осуществила еще один грандиозный замысел, исполнив их в восьми концертах.

В 1967 году маститая пианистка выезжает с концертами в Голландию. Это ее первый и последний выезд за пределы социалистического лагеря. Успех, сопутствовавший этим гастролям, был удивителен для нее самой. Газеты писали: «Мария Гринберг — не только превосходная артистка, но прежде всего, великий художник. Поэтому каждая секунда ее исполнения захватывает и волнует, даже если знаешь произведение наизусть». Мария Израилевна была приглашена в Голландию и на следующий год. Эта поездка не состоялась по нелепой, но характерной для СССР причине: райком КПСС не утвердил ее характеристику. На этом зарубежные поездки закончились.

В семидесятые годы нездоровье все чаще ставило Марии Израилевне преграды. Теперь, когда ее искусство достигло такого изумительного уровня, приобрело совершенно уникальные интонационные и звуковые качества, не хватало физических сил. Ю.М. Гитис пишет о поздних интерпретациях Марии Израилевны: «Подобно портретам Рембрандта, в которых видна, кажется, вся жизнь, портретируемого, в такие моменты откровений ясно проступает героическая судьба этой довольно хрупкой, но такой мужественной, сильной, волевой и талантливой женщины, которая сумела столько преодолеть на своем

жизненном пути, не сломаться и достигнуть таких исполнительских вершин». ***

Во время кульминации творческой деятельности — 50–70 годы — Мария Гринберг была почти неизвестна за пределами нашей страны. Сейчас ситуация противоположна: ее записи тиражируются в Японии и Франции. В нашей же стране имя этой великой пианистки начинает забываться. Музыкальные газеты и журналы, телевидение обходят имя Марии Израилевны стороной. По непонятным причинам записи ее удивительных интерпретаций полностью отсутствуют в музыкальных магазинах, а распространенные некогда грампластинки фирмы «Мелодия» отживают свой век. Так отдаляется от нас образ великой, сильной, глубокой и блестящей пианистки, ее прекрасное наследие.

Ольга Зубова,
студентка IV курса

№ 9 (31), декабрь 2001

Человеку три года. Он едва научился говорить, но слушать умеет уже давно…

Человеку три месяца. Мы летим в другую страну. Аэропорт, таможня, самолет, опять таможня. Много часов в дороге. Человек не издает ни единого крика, потому что я все время тихонько пою ему на ушко. Это волшебное средство помогает нам во всех критических ситуациях, и при этом не стоит ничего, и не весит ни грамма.

Человек уже умеет передвигаться. Пока на четвереньках. Ему интересно все, и нет ни минуты покоя. Но как только дедушка включает музыку, человек замирает на руках. Он внимательно смотрит на мигающие лампочки музыкального центра и 24 минуты слушает концерт Бетховена. (Такую концентрацию внимания никогда не видела у детей на уроках музлитературы. Вот бы им так слушать!)

А еще человек учится извлекать звуки из всего, что есть в доме, от пианино до сковородки. Бедные наши уши уже привыкли к оглушительному «фортиссимо». Интересно, как соседи?

Совсем неплохо человек говорит целых пять слов: дай, мама, папа, кошка, Бах. Зато читает он всего одно из них — последнее. Никто ему это слово не показывал, а он находит его на всех кассетах и компакт дисках, и на русском, и на немецком. Портрет Иоганна Себастьяна — самая любимая картинка — тоже узнает везде, где увидит. Совсем уже недавно спрашиваю: «Тебе какую сказку рассказать?» Отвечает: «Про Баха». Так в три года человек начал курс истории зарубежной музыки. На втором месте Шуберт, но про него пока рассказать не просит.

На фортепиано у нас живут герои сказок. Человек охотно играет импровизации «Как медведь рычит», «Как птички поют» и «Как колобок катится». На слух различает регистры «папин», «мамин» и «ребячий». Гитара в нашем доме называется контрабасом, в связи со сложившимся у человека способом игры на ней.

Теперь к человеку приходят в гости друзья, и он очень гордится, что именно его мама играет и поет ребятам песни. Сам человек, правда, почему-то не поет. Да и говорить стал совсем недавно, но все больше нараспев.

Мультфильмы человеку пока не показывают. Но тем большее впечатление на него производит видеокассета с «Петей и волком» Прокофьева. Уже который раз он еле живой замирает у экрана, когда волк проглатывает утку. Его и самого зовут Петя, и он тоже страшно храбрый. Но сам почему-то идентифицирует себя с волком, а не с победителем волков.

Человек слышит музыку во всем. Осенний тихий солнечный день. Мы на даче, везем на тележке дрова, колесо у тележки скрипит. Петя говорит: «Мама, колесо поет?» Уже вечером издалека слышим шум какого-то мотора (видимо газонокосилка где-то работает). Туман скрадывает неприятную резкость звука, обволакивает все обертонами эха. «Мама, это музыка?», — спрашивает Петя.

Человек слушает. И слышит, а мы, музыканты, так часто ничего не слышим, кроме определенных аккордов и созвучий. Кем человек станет — физиком или композитором — неизвестно. Но так хочется, чтобы он не потерял ключик от дверцы в мир звуков.

Ольга Зубова,
студентка III курса

№ 8 (30), ноябрь 2001

Каждое время года имеет свои прелести, нужно лишь уметь их увидеть. Осень прекрасна не только дивными картинами природы, но и замечательными афишами. Каждую осень в программе Малого зала консерватории появляется фортепианный дуэт — Елена Гладилина и Наталья Юрыгина. Не нужно представлять этих блестящих пианисток, ведь многим выпадает счастье довольно часто встречать их в учебном классе.

Появившись на кафедре общего фортепиано в середине 60-х, они вскоре (в 1969) создали свой замечательный творческий союз. С тех пор Наталья Донатовна и Елена Вильгельмовна освоили обширный репертуар — более 70 произведений. Продолжая традицию «Исторических концертов», их программа всегда объединяется какой-либо темой: «Музыка Венгрии», «В ритме вальса», «Произведения Сергея Рахманинова». В этом году дуэт обратился не к оригинальным сочинениям, а к транскрипциям для двух фортепиано. 11 октября в Малом зале было очень людно и оживленно. Концерт Гладилиной и Юрыгиной — это не только музыкальное событие, но и встреча старых друзей, бывших учеников. Настроение приподнятое даже у бабушек в гардеробе: «Наверное сегодня какой-то очень хороший концерт», — говорят они.

Музыка, заявленная в программе, безусловно, обещает наслаждение гармониями и светом. Сначала много Моцарта. Все, кого я просила поделиться впечатлениями, в один голос отвечали, что более всего понравилась транскрипция увертюры к «Волшебной флейте». Сильный, насыщенный, яркий звук, поющий в «forte», завораживающий в «piano». Они играют легко, словно для них не существует технических сложностей. Потом Сен-Санс, вариации на тему Бетховена. Исполнительницы безраздельно завладевают вниманием зала, на исходе целого часа их игры никто не отвлекается на рассматривание канделябров.

У дуэта появился собственный композитор — Вадим Рыжков, и во втором отделении исполнялись его транскрипции для двух фортепиано. Вначале прозвучали вступление к третьему действию и свадебный хор из «Лоэнгрина» (до сих пор вспоминаются бриллиантовые россыпи звуков из свадебного хора). И далее вальсы — «Вино, женщины и песни» Штрауса и парафраз Пабста на вальс из «Евгения Онегина» Чайковского.

«Играть дуэтом приятнее», — говорит Елена Вильгельмовна Гладилина. А ведь для этого требуется не только музыкальное мастерство, но и особые душевные качества. Люди нечуткие, самовлюбленные не могут хорошо играть в ансамбле (конечно же, это не про наш любимый дуэт). Чутко слушая, Гладилина и Юрыгина создают прекрасный контрапункт: одна более устойчивая, спокойная, сдержанная, другая — темпераментная, взрывчатая, блестяще эмоциональная. «У каждой из них яркая индивидуальность, а вместе они создают своеобразный стереофонический эффект. Каждый раз, когда они передают тему из рук в руки, она меняет свой облик», — говорит их коллега, преподаватель Института музыки им. Шнитке Юлия Марковна Гитис.

Единственное, чего хотелось бы пожелать Гладилиной и Юрыгиной, — играть чаще. И помещение надо бы побольше, все желающие едва помещаются в Малом зале. Некоторым, как и мне, везет больше других, мы можем слушать их игру на своих уроках фортепиано. Но концерт, конечно же, другое дело, и я с нетерпением буду ждать следующей осени.

Ольга Зубова,
студента III курса