№ 4 (58), май 2005

То что система русского музыкального образования воспитала и воспитывает выдающихся музыкантов, ни для кого не секрет. Не секрет и то, что многие российские музыканты сегодня мечтают о загранице. Причины очевидны. В современной России музыкант высочайшего профессионального уровня подчас оказывается весьма стеснен финансово. Ситуация такова, что жизненный уровень этих людей не идет в сравнение с их уровнем профессиональным. Тут уж можно держаться либо на гранте, либо на энтузиазме…

По-настоящему профессиональная жизнь музыканта начинается уже с обучения. Большая часть студентов консерватории обзаводится работой, а если и нет, то хотя бы усиленно об этом думает. Единицы из разряда «суперстар» уже имеют сольную гастрольную жизнь и даже читают лекции в других вузах. Другие счастливчики попадают в престижные и высокооплачиваемые оркестры. А многие работают в неизвестных оркестрах, рассчитывая на счастливый случай… В то же время преподавательская деятельность становится все менее популярной, ею занимаются все больше теоретики. В итоге многие музыканты либо порывают с любимым искусством, либо работают в смежной области, например, в области музыкальной журналистики.

Возвращаясь к исполнителям, можно сказать, что гонорар получивших российскую (но пока что не международную) известность солистов оставляет желать лучшего. Видимо, это проблема именно нашей страны. Да и о чем можно говорить, если слово «консерватория» в устах наших современников нередко звучит как ругательство. Неприятно отмечать, что такое отношение исходит и от нашей власти: комментируя критику в адрес нынешнего министра культуры, господин Фрадков роняет фразу: «Хорошо хоть консерваторией не обозвали…». Понятно, что эта фраза только способ еще раз уколоть, и тем не менее…

Выходит – нашей стране не нужны высококлассные музыканты, чьими именами поддерживается и культура нашей страны, и российский мировой статус. Солисты-исполнители вынуждены самостоятельно пробивать себе дорогу. И тут во избавление несчастных от этой неблагодарной работы (ибо каждый должен заниматься своим делом) на первый план выдвигается профессия арт-менеждера. Судя по названию, такой человек должен быть сведущ в организации мероприятий, имеющих отношение ко всем видам искусства. На деле же выясняется, что новички, не имеющие давних связей с музыкальным сообществом, вливаются в музыкальный мир с трудом. К счастью, многие из арт-менеджеров имеют высшее музыкальное образование, которое, по их словам, просто незаменимо. А дальнейшее приобретается либо с опытом, либо со вторым образованием. Каким? Где этому можно научиться?

Кроме обычных курсов арт-менеджмента есть курсы и чисто музыкального направления: платное отделение существует в Академии им. Гнесиных, в Московской консерватории есть бесплатный факультатив. И такая двойственность не случайна – ведь сама профессия подразумевает освоение как общеобразовательных, так и музыкальных дисциплин. Тут возникает вопрос — кому легче овладеть недостающей информацией? Музыка – замкнутая система, требующая длительного погружения. Не музыкант, который попытается это сделать, скорее всего погрязнет в море информации, оставаясь в глазах профессионалов дилетантом. Конечно, дилетантами могут оказаться и менеджеры-музыканты. И все же согласитесь, что объем немузыкальной информации (как показывает практика) осваивается гораздо быстрее, чем происходит освоение музыкальных азов. Не свидетельствует ли это о том, что музыкальным менеджментом стоит заниматься именно музыкантам?

Надежда Лобачева,
студентка III курса

№ 3 (57), апрель 2005

Не так давно мне довелось побывать в городе Туле и посетить концерт небезызвестного оркестра Cantus Firmus. Увы, надежды провести приятный вечер не оправдались. Я была поражена некачественной игрой музыкантов (фальшивой, изобилующей мелкими огрехами), отсутствием выстроенной формы. Создавалось впечатление, будто эти люди не преследовали иных целей, как просто съездить в соседнюю область похалтурить. Вы скажете, что столь негативные эмоции могли возникнуть лишь у культурного сноба, разъевшегося на столичных концертах? Напротив.

Возможно, столь немузыкальное исполнение было обусловлено полупустым залом, и оркестранты, расстроившись, решили, что для небольшой горстки любителей музыки не стоит особо стараться. Но помимо решения, недостойного профессионала, здесь еще и другое: раз посетителей немного – значит, пришли только настоящие любители музыки, не пожалевшие потратить время на это мероприятие и деньги на недешевый по провинциальным меркам билет. И уж они-то, наверняка, в этой музыке разбираются… Тем более что звучала, по сути, «классическая попса», существующая и в записи, причем не в одном исполнении. Этими записями уже задан уровень, которому нужно соответствовать и до которого наши музыканты явно не дотягивали.

Сам собой возникает вопрос о причинах такого непрофессионального подхода. Здесь три варианта: либо недоученная программа, либо халатное отношение под влиянием трагических обстоятельств в виде полупустого зала, либо неверное представление о провинциальной публике.

О первом случае вообще не стоит говорить, хотя и такое бывает. Ко второму уважающий себя музыкант также не вправе прибегать, потому что это прямой путь к потере профессионализма. Один раз публика не собралась – стараться не стал; второй раз народу мало – опять отыграл «лишь бы только отыграть»; и вот, наконец, зал полон, а игра оставляет желать лучшего. Потому что разучился. Забыл, что чувства тоже нужно тренировать. К сожалению, в игре оркестра «хромали» не только чувства…

А публика в провинции, тем более не столь далекой от Москвы, мало чем и отличается от столичной. Разве что не ходит в грязных джинсах в оперный театр. Так что рассчитывать на ее культурную необразованность глупо. К тому же жизнь полна сюрпризов – вдруг на этот раз в зале окажется заезжий музыкант и решит разнести в пух и прах недостойную игру?

Ольга Окнинская,
студентка III курса

№ 3 (57), апрель 2005

Музыкальное искусство без зрителя было бы бессмысленным. Чтобы его привлечь сегодня, нужны особые средства, «спецэффекты». Конечно, еще Рихард Вагнер придумывал для своих спектаклей особые приспособления и машины, которые перемещали бы певцов в сценическом  пространстве, а не только в горизонтальной плоскости. И это было оправдано его невероятной музыкальной фантазией. Сейчас шедевры Вагнера запечатлены в многочисленных вариантах на видео, и это прекрасная возможность увидеть уникальные спектакли со знаменитейшими певцами. Стоп! Увидеть, а не услышать! Смотреть, а не слушать! Но ведь главное в опере – музыка, а не зрелище, хотя плохая постановка может испортить любую музыку…

Попытаемся разобраться в этих противоречиях.

Большинство людей на планете – визуалы, поэтому информация, передаваемая через зрительный ряд, усваивается нами на девяносто процентов. Мы садимся перед телевизором и смотрим все каналы подряд с одинаковым вниманием, будь то очередной сериал или… опера! В данном случае «мыльная» опера несет ничуть не меньше информации, чем музыкальный спектакль. Но, телевизор не дает возможности погрузиться в темноту зрительного зала и смотреть на сцену, услышать все богатство оркестровых красок и уловить тончайшие исполнительские оттенки. К тому же, записанный на видео спектакль приходится смотреть глазами оператора, который навязывает определенный ракурс. А о качестве звука в формате видео, даже записанном в режиме стерео, даже не приходится говорить.

Конечно, это не относится к операм Дзеффирелли, которые были изначально задуманы как фильмы. Они полноценны во всех смыслах и высшей степени художественны. А все остальное? Приходится согласиться, что если на продукт есть спрос, значит это кому-нибудь нужно. Иногда музыканту нужно срочно познакомиться с новым сочинением или постановкой, к примеру, Ковент Гарден, а поехать не получилось… А дети, которых хочется приобщить к культуре, с удовольствием посмотрят телевизор вместо принудительного похода в театр.

И все же, нельзя сказать, что видеопросмотр оперы однозначно неприемлем (в учебных целях он просто незаменим), только… не отказывайте себе в удовольствии иногда («хоть редко, хоть в неделю раз») пойти в оперный театр!

Евгения Федяшева,
студентка IV курса

№ 3 (57), апрель 2005

Вот уже несколько лет на сценах московских театров с огромным успехом ставятся многочисленные мюзиклы. Этот синтетический жанр, объединивший в себе черты оперетты и балета, зародился в США еще в начале XX века и в рекордные сроки приобрел сумасшедшую популярность. В России он появился сравнительно недавно: примерно шесть лет назад в Театре оперетты был поставлен первый мюзикл «Метро», вызвавший неоднозначную реакцию публики и широкий резонанс в прессе.

С одной стороны, налицо были все атрибуты жанра – легкая эстрадная музыка в сочетании с современными танцами, яркие красочные костюмы, декорации, пиротехническое шоу! Всё это вызывало бурный восторг и оставляло у большинства слушателей неизгладимые впечатления. С другой стороны, консерваторы высказывались в том духе, что в России, с ее поистине великими классическими оперными традициями, чужой поверхностный жанр мюзикла не приживется. Как показало время, жанр этот в нашей стране не только прекрасно прижился, пользуется гигантским спросом и, вполне естественно, коммерчески окупается, но и «натурализовался» на русской почве. То есть, возникли мюзиклы на отечественные сюжеты: «Норд-Ост» по мотивам романа Каверина «Два капитана» и «12 стульев» по одноименному роману Ильфа и Петрова. Кроме того, помимо «русского мюзикла» (а о таковом уже можно говорить), стали появляться и русские версии зарубежных спектаклей, как, например, «Собор Парижской Богоматери» по роману Гюго. Сейчас производство и последующее исполнение мюзиклов на московских сценах поставлено, что называется, на конвейер.

20 мая 2004 года в Театре оперетты состоялась долгожданная премьера русской версии знаменитого французского мюзикла «Ромео и Джульетта». Специально для этой постановки были пошиты костюмы – копии оригинальных французских, и был приглашен хореограф Андре Бэвис, работавший над французской постановкой. Премьера двухактного спектакля произвела настоящий фурор – все две недели зал был заполнен до отказа, по окончании публика устраивала бесконечную овацию и вызывала на бис самую популярную арию Ромео «Короли мира». Несмотря на то, что мюзикл идет с перерывом (в течение месяца – 2 недели подряд) и часто меняются актеры (всего задействовано 3 состава), интерес зрителей к нему до сих пор не спадает. В спектакле сохранен дух трагедии Шекспира, а постановка выполнена на высочайшем уровне. Впечатляет и подбор актеров – чего стоит роль Смерти (Фатума – во французской постановке) в исполнении всемирно известного танцовщик Николая Цискаридзе! За все это огромная благодарность продюсеру Екатерине фон Гейчман-Вальдек, а также директору театра оперетты Владимиру Тартаковскому – людям, которые дарят всем нам такие замечательные спектакли!

Сейчас уже готовится новая постановка – русская версия знаменитейшего мюзикла английского композитора Э. Л. Уэббера «Кошки». Его премьера состоится в ближайшем будущем. Мы ждем!

Константин Смесов,
студент IV курса

№ 3 (57), апрель 2005

Наверное, каждому из нас хоть раз в жизни приходилось слышать от исполнителей разочарованно-презрительное: «А, теоретик…». Всем ясно, что стоит за этими словами. Мы – «заучки», неудавшиеся пианисты или скрипачи, которые только и делают, что «поверяют алгебру гармонией» да мешают Настоящим Музыкантам спокойно закончить консерваторию. Кто-то до сих пор мучительно ищет ответ на вопрос «Зачем мы нужны?», кто-то всю жизнь пытается доказать себе и другим ценность избранной профессии.

А вот он никому и ничего не доказывает. Он легко взбегает на четвертый этаж музыкального училища, где преподает теоретические дисциплины, успевая по дороге обменяться с коллегами новыми музыкальными идеями и последними анекдотами. Он не соответствует образу типичного преподавателя-теоретика. У него прекрасное зрение. На вопрос дотошного студента «А знаете, в тридцать втором такте третьей симфонии Малера…» с пафосом отвечает: «Ничего не знаю лучше Аппассионаты… Да и вообще я музыку плохо знаю!». И хотя до сих пор вахтерши окликают его «Молодой человек!», а опоздавшие студенты выстукивают на двери его класса ритм тем из ХТК, никто сейчас не усомнится в том, что он настоящий, большой музыкант.

Для того чтобы нарисовать его творческий портрет понадобятся, пожалуй, все краски радуги. В теорию он попал случайно, гораздо больше его интересовал джаз. Однако, настойчивым попыткам «снять» с пластинок джазовые импровизации помогли навыки написания музыкальных диктантов, а сама импровизация стала гораздо свободнее после постижения общих законов гармонии и полифонии.

После длительного периода увлечения джазом, в течение которого был написан, между прочим, теоретический труд, не имевший в то время аналогов в советском музыковедении «Явление свинг. Его становление и развитие на примере музыки А. Тейтума и Ч. Паркера», наступил резкий, внешне парадоксальный перелом. С таким же пылом, каким когда-то играл рэгтаймы, он делает аппликатурную редакцию ХТК Баха под впечатлением от игры Г. Гульда. Редакция опиралась на приемы джазовой игры, и потому не нашла своих почитателей в среде почтенных профессоров-пианистов.

Жизнь диктует свои правила – чтобы заработать денег, как и многим из преподавателей, ему пришлось трудиться в нескольких местах, в том числе и концертмейстером хора. В результате возникли оригинальные обработки для хора как популярных произведений, так и шедевров мировой классики. Чего стоит обработка одного из номеров «Кармины Бураны» Орфа в стиле хард-рок, сделанная с прекрасным вкусом и чувством стиля! Музыка «In taberna» заиграла новыми красками, вполне соответствующими содержанию этого номера кантаты. А уж как были рады студенты! За хоровыми обработками последовали опыты оркестровых переложений и даже собственные сочинения для различных составов… Позвольте, скажете вы, он джазовый импровизатор, концертмейстер, аранжировщик и композитор, но не теоретик! И ошибетесь. Однажды, он признался: «теоретическое образование так выстроило мое мышление, что я научился видеть общее во множестве частностей, закономерности во множестве случайностей, оно помогает быстро определять механизм любой музыкальной деятельности, и мне остается только приводить этот механизм в действие». Не правда ли, сказано истинным теоретиком?

Итак, вы все еще уверены, что теоретики не музыканты? Тогда знакомьтесь – мой папа.

Екатерина Прокопьева,
студентка IV курса

№ 1 (55), январь-февраль 2005

В последнее время нередко слышишь в кругах профессиональных музыкантов небрежно брошенные с высоты их слухового и интеллектуального воспитания реплики: «Московская осень» уже давно потеряла свою актуальность и свежесть. Вот лет двадцать назад …».

Действительно, современного слушателя, а тем более столичного, сейчас трудно чем-то удивить. Сотни концертных залов, столько же концертных программ в день. Мировые знаменитости, толпами приезжающие в Москву по приглашению шустрых столичных менеджеров. Как только в Европе или Америке появляется нечто (причем не важно, какого оно качества, – главное, чтобы был спрос!), все те же менеджеры преподнесут это нечто избалованному московскому слушателю на блюдечке с голубой каемочкой (непременно заломив безумную цену за это «блюдечко»). И разрекламируют, и привезут новоиспеченную «звезду», и устроят ей концерт в самом престижном зале (соответствие «звезды» статусу зала отнюдь не обязательно!), и заплатят баснословный гонорар, и журналистов в обиде не оставят – дадут им возможность лишний раз поупражняться в критике. И все это для любимого слушателя (в том числе и самая нелицеприятная критика в адрес «лучшего в мире перфоманса», судя по рекламе, на который слушатель сходил, поддавшись на пресловутый PR).

Тут тебе и фестивали, и форумы, и конкурсы. Слушай – не хочу! А слушатель как избалованное дитя начинает капризничать, да еще и нос воротит: авангард ему окончательно приелся, а традиционализм утомляет! Разве странно, что на этом фоне «Московская осень» с ее 26-летней историей выглядит, мягко говоря, «неактуально» и «бледновато»?

Признаться, именно с такими мыслями и стойким чувством скептицизма я отправилась на один из концертов фестиваля в Дом композиторов. По началу все выглядело до обиды предсказуемо: в зале – студенты, члены Союза композиторов, несколько бабушек, помнивших, видимо, еще первую «Московскую осень». У входа – еще две бабушки: одна продает билеты на концерты фестиваля, а вторая – пропускает на один из них всех желающих («Можете даже не показывать мне свои корочки!»). Но после третьего звонка предсказуемость вдруг исчезает. Стена скептицизма, отделяющая избалованное восприятие от всего нового, постепенно начинает рушиться. Умелые композиторы словно проводят слушателя по разным странам и эпохам. Здесь и мифологические герои древней Греции («Кеик и Алкиона» А. Кокжаева для двух фортепиано и чтеца), и чарующие звуки японских инструментов («Время цветения хризантем» Т. Смирновой), и рыцарское средневековье (вокальный цикл Ш. Каллоша «Страна улетевших мгновений»), и Испания времен Ф. Г. Лорки («Желтые баллады» И. Арсеева).

В заключение, на осколках слушательского скептицизма, настоящим откровением прозвучал вокальный цикл Б. Печерского «Пять стихотворений И. Бродского». Поэзия Бродского, одна из величайших интеллектуальных вершин лирики XX века, по словам самого композитора, трудно переводима на язык музыки. Печерский блестяще справился с поставленной задачей. Его цикл – это пять миниатюр-зарисовок в различных жанрах вокально-инструментальной музыки. Органично сменяют друг друга философские размышления в неоклассицистской стилистике, речитатив-декламация, романс, разухабистая цыганочка (продолжение традиций «Антиформалистического райка» Шостаковича). А за этими зарисовками скрывается непереносимая боль, трагедии и утраты ушедшей эпохи, острая сатира, временами перерастающая в сарказм… Еще более усилило впечатление великолепное исполнение цикла (Сергей Яковенко (баритон) и автор (фортепиано)).

После финального аккорда старые вопросы встают с еще большей остротой. Значит, не все еще сказано в академической музыке? Значит, она еще способна достучаться до глубин слушательского восприятия? Значит, осталось у фестиваля самое главное – неисчерпаемые и талантливейшие силы, готовые творить еще и еще. Но есть ли у фестиваля со столь богатым прошлым столь же богатое будущее? Найдется ли для него место в нынешней музыкальной действительности? Нужен ли такой фестиваль современному слушателю? Ответ напрашивается сам собой: просто слушатель бывает разный. А избалованного и несознательного, наивно доверяющего рекламе слушателя можно и нужно привлекать к вещам, действительно достойным его внимания.

Назойливая мысль, робко появившаяся при входе в Дом композиторов, намертво засела в голове и не дает покоя вот уже которую неделю: новые времена требуют новых подходов. И к организации многолетнего музыкального фестиваля тоже. Может быть, пора все изменить? А в ответ первый снег заметает яркие краски опавшей листвы, словно следы былого величия московской осени…

Екатерина Лозбенёва,
студентка IV курса

На снимке: С. Яковенко и Б. Печерский

№ 1 (55), январь-февраль 2005

…принято у нас говорить, когда речь заходит о каком-нибудь явлении азиатского происхождения, непонятном для нашего менталитета. И уж если говорить о вещах, близких музыке, то для некитайца, пожалуй, самой впечатляющей, и одновременно шокирующей оказывается Пекинская опера, один из многочисленных в Китае, и, вместе с тем, единственный по своей популярности вид китайского музыкального театра. Его неотъемлемой частью, наряду с музыкой, являются и искусство декламации, и искусство восточных единоборств, в том числе владение оружием, и акробатика с элементами циркового представления, и искусство костюмов и грима. Соответственно, актер Пекинской драмы – настоящий универсал, от которого требуется прекрасное пение, поставленная речь и отличное владение телом. Потому и обучение будущих актеров начинается уже с пятилетнего возраста.

Невероятная зрелищность Пекинской оперы стали ее визитной карточкой. Цвет, линии рисунка грима, крой одежды могут многое рассказать зрителю о герое спектакля. Так, например, красноватый цвет лица присущ положительным персонажам, говоря об их благородстве и добропорядочности. Белый цвет, наоборот, характерен для персонажей коварных и подлых. Роскошный шелковый халат золотисто-желтого цвета может принадлежать только императору, а простая синяя роба – обычному человеку. Кроме того, весьма конкретной символикой обладают и каждый жест, и движения актера, и разнообразная бутафория, подсказывая зрителю развитие сюжета.

Тем не менее, если иностранцы, как правило, смотрят Пекинскую оперу, то китайцы ее слушают. Причина таких разных подходов, по всей видимости, не столько в языке, сколько в самой музыке. Нельзя не вспомнить, пусть и столетней давности, но весьма примечательный случай, описанный известным синологом академиком В.Алексеевым: «Мне довелось быть в Пекинской опере с одним знакомым европейцем. Он не выдержал «мучений» и ушел, назвав всю оперу «кошачьим концертом». На этот комплимент китайцы отвечают вполне аналогичным, называя европейскую манеру пения «коровьим ревом» и «рычаньем тигра».

Разумеется, сейчас, в результате тотальной европеизации современное поколение китайцев полюбило западную музыку. Мы же нередко продолжаем рассуждать по старинке, приклеивая ярлык анахронизма ко всему, что не вписывается в привычные рамки. И причина такого неприятия, вероятно, кроется в несколько эгоцентристской позиции – мы до сих пор не можем допустить, что чужая культура ничем не хуже нашей, что она просто другая. И чтобы понять ее, надо либо в ней вырасти, либо к ней приобщиться. И если первое уже невозможно, а для второго нет условий, то просто попытаться расширить рамки своего восприятия вполне реально. Хотя бы ради того, чтобы не уподобляться человеку, далекому от музыки, а потому не переносящему классической оперы.

Что греха таить, когда я впервые услышала Пекинскую оперу, то ощущения были далеко не восторженные. Мужчины, поющие пронзительным фальцетом, «мяукающие» диалоги, оглушающее звучание ударных и «взвизгивания» двухструнной скрипки – непростое испытание для уха, воспитанного на европейской музыке. Потребовалось определенное время, чтобы многое, тогда еще недоступное моему сознанию, стало постепенно переходить в разряд понимаемого. В результате же акценты в восприятии буквально развернулись на 180?! Вот тогда передо мной и начала раскрываться вся ее магическая прелесть.

Еще до недавнего времени, до того, как в нашу повседневную жизнь прочно вошел телевизор, театр в Китае был главным культурным центром для всех слоев населения. И это отнюдь не пустые слова! Спектакли требовали от зрителей (из которых немалая часть была неграмотна) знания истории и даже классической литературы, без чего понять короткий исторический эпизод или отрывок из романа было бы невозможно. С другой стороны, технический прогресс со своей индустрией развлечения, лишив Пекинскую оперу изрядной части публики, сделал определенный вклад и в ее сохранение. Сейчас выпускается множество записей на CD и DVD, реставрируются уникальные архивные аудио- и видеоматериалы. А на Центральном Всекитайском телевидении даже есть отдельный канал, специализирующийся сугубо на театральном жанре, в первую очередь, Пекинской опере.

Для большей экзотики можно побывать на спектакле в стенах традиционного театра. Здесь, как и в любом другом китайском театре недалекого прошлого, зрители, наслаждаясь прекрасным исполнением, сидят за столиками и вкушают ароматный чай. Зеленый. Нередко жасминовый. И это абсолютно не мешает восприятию оперы, как кому-то может показаться. Такую активную публику, которая приходит на спектакли Пекинской оперы, в нашей стране увидишь, разве что, на спортивных аренах и эстрадных концертах. Все происходящее на сцене влечет за собой непосредственную реакцию со стороны китайских зрителей. Невольно возникают ассоциации с давно минувшей традицией забрасывать артистов либо цветами, либо тухлыми помидорами. Конечно, такие бесчинства на китайской сцене не встретишь, но бурные аплодисменты и многоголосные возгласы «Хao!» (что в переводе означает «хорошо!») в середине арии после очередной сложной фиоритуры, продолжают сотрясать стены их театров и сегодня.

Поэтому неудивителен факт, что Пекинская опера до сих пор остается народным театром. Ну, где у нас видано, чтобы простой люд, не обремененный любовью к искусству, ходил слушать оперу? А в Китае отыскать человека, равнодушного к театру достаточно проблематично. Причем, зрители Пекинской оперы в своей массе – совсем не профессионалы, они просто большие любители. Их много. Их огромные толпы, которые можно встретить даже в… городских парках. Там, в типично китайских открытых беседках под аккомпанемент инструментального ансамбля ими исполняются любимые арии. Причем, не ради заработка, а для души, из любви к искусств». Вот уж действительно, Восток – дело тонкое…

Туяна Будаева,
студентка IV курса

№ 6 (52), октябрь 2004

Все мы слышали неоднократно от людей старшего возраста, что нынче молодежь пошла не та. Вот, помнится, в их годы… Далее следует подробный рассказ о том, что раньше и уважения больше было, и к возрасту относились с почтением, а уж если старший сделает замечание, то было стыдно… Все это, конечно, верно, да и нынешние студенты, вырастая, превращаются в таких же нравоучителей по отношению к школьникам и их шалостям. Действительно, так ли уж виноваты озорники или взрослые чересчур придирчивы? Ответ на этот вопрос может дать современная школа.

Представим себя учителем на школьной перемене. Уже страшно? Да. Надо быть начеку, иначе вы сильно рискуете. Например, вы легко можете стать амортизатором для разрезвившегося второклассника, который случайно перепутает вас со стеной. И хорошо, если только второклассник… Разница состоит лишь в том, что если еще десять лет назад у вас попросили бы извинения, то сейчас велика вероятность, что вас: а) не заметят и пробегут мимо, б) еще что-нибудь веселое скажут вдогонку. И никогда, заметьте, НИКОГДА, вы не услышите извинения – дети не утруждают себя подобными пустяками.

А когда начнется урок? Путь по коридору в класс покажется вам «долгой дорогой в дюнах». Тишина наступит с вашим приходом, но этого удастся добиться не сразу или ненадолго. По истечении пяти минут урока, когда вы еще будете рассказывать новую тему в надежде, что это кого-нибудь интересует кроме вас, дети уже сильно утомятся и начнут себя веселить. Они придумают множество игр, как, например, «повторите еще раз, я вас плохо слышу» (произносится одним или несколькими участниками с частотой примерно раз в две-три минуты под дружный гогот остальных, к числу которых вы, разумеется, не относитесь). Это может быть игра «ку-ку» (в качестве возгласа – любое односложное восклицание, главное, в самый неожиданный момент). Ваши слова: «Сейчас двойку поставлю!» или «Все! Единица в журнал!» – также вызовут большое веселье с поощряющими комментариями: «Ставьте, ставьте». Но вы должны быть непреклонны и довести-таки урок до конца, так и не отправив никого к директору, иначе вам некому будет рассказывать про сложноподчиненное предложение или про область функции.

Однако, эти замечательные дети очень хитры. Им НРАВИТСЯ ходить к директору – это вносит некоторое разнообразие в скучную размеренность школьного бытия.

Так ли уж страшно то, что происходит? Ведь каждый может возразить: «А разве вы никогда не были школьником? Они же дети». Да, дети. Наше будущее. Они вырастут и не будут никого боятся. С одной стороны, это хорошо, они не станут колебаться, выбирая своей путь. Только куда они пойдут? Туда, где нет ни порядка, ни культуры? Никаких ограничений, которые могли бы вовремя остановить и сдержать? «После меня – хоть потоп», – так сказал один французский король, кажется, Людовик XVI, не задумываясь о будущем своей державы. Но он был один и не подчинялся никому. А в Москве десять миллионов человек и среди них так много школьников… А в стране?..

Размышляла на тему московская студентка
Евгения Федяшева

№ 6 (52), октябрь 2004

О Первом студенческом вечере-концерте в Малом зале извещала красочная афиша, привлекающая всеобщее внимание на входе в консерваторию. Педагоги часто и подолгу останавливались у нее, обсуждая необычное название, удивляясь и радуясь столь редкой в последнее время студенческой инициативе, вспоминая: «А вот в наши студенческие годы тоже устраивались такие концерты!…» Студенты спрашивали друг друга, а кто же участвует, кто организовывает концерт, нужно ли чем-то помочь. А помощь действительно была нужна, ведь впервые за долгое время концерт был организован только силами и инициативой студентов. И поэтому более чем приятно констатировать, что концерт прошел на высоком уровне и заслужил положительную оценку самых суровых профессиональных критиков.

И не случайно первый студенческий концерт ребята посвятили своим уважаемым педагогам и своему ректору А. С. Соколову, тем самым поздравив его с назначением на пост министра культуры и массовых коммуникаций.

Для студентов это был еще и первый серьезный организаторский опыт, позволяющий почувствовать специфику арт-менеджмента со всеми его трудностями. Трудно было и добиться разрешения проводить концерт в Малом зале (например, генеральная репетиция в нем так и не состоялась); тревожно было, заинтересуется ли нашим концертом публика; неспокойно было из-за ведущих, которые даже не умели говорить в микрофон. Но… 27 апреля концертный зал был заполнен благодарными слушателями, исполнители по опытам других концертов вспомнили и акустику зала, и специфику инструментов (органа, клавесина, рояля), и ведущие справились со своей задачей – создать праздничную атмосферу концертного вечера…

Программа, поначалу складывающаяся немного стихийно, неожиданно приобрела неординарный и «сочный» смысл: гармоничное звучание достаточно контрастных инструментов, в основном дуэтов и трио, подчеркивалось сочетанием произведений как классических композиторов, так и авангардных мастеров и экспериментаторов постмодернизма. Вполне органично прозвучали в одном концерте Хор консерватории (Гимн Российской Федерации в честь открытия вечера и русская народная песня «Ах ты, степь широкая» в завершении), брасс-квинтет (Ж.-Ф. Мишель «Чарльстон-тайм»), джазовый ансамбль «Just Listen» (джазовые композиции «Я и море», «Вessame mucho»), ансамбль ударных инструментов (К. Чавез «Токката»), фортепианное трио (А. Шнитке «Посвящение И. Стравинскому, С. Прокофьеву и Д. Шостаковичу), ансамбль из двух кларнетов и фортепиано (Сарасатэ «Наварра», впервые переложенная профессором консерватории Р. О. Багдасаряном), дуэт клавесина и контрабаса (Дианов «Тарантелла»), трио – сопрано, орган и труба (Каччини «Ave Maria»). Интересным «вкраплением» стало и произведение в жанре инструментального театра – Егор Павлов артистично исполнил на тромбоне «Басту» Фолькрабэ.

То проникновенно и тепло, то по-праздничному торжественно звучал голос Романа Демидова (ария Кутузова «Величавая» из оперы «Война и мир» Прокофьева, соло в русской народной песне «Ах ты, степь широкая», и «Многая лета» в финале).

С восторгом хочется написать о «золотой середине» концерта – это выступление солиста Московской Филармонии, лауреата множества российских и зарубежных конкурсов, студента 4 курса Гайка Казазяна, вдохновенно исполнившего «Цыганские напевы» Сарасатэ. Виртуозное владение инструментом, удивительное чувство формы и внимание к мельчайшим деталям, властный магнетизм таланта очаровывает слушателя, харизма артиста заставляет почувствовать, что скрипач посвящает свое исполнение и всему залу, и обращается к каждому слушателю лично. Это, на мой взгляд, и есть проявление гениальности.

Немного ностальгический оттенок придали вечеру выступления профессора консерватории, народного артиста Р. О. Багдасаряна и проректора по учебной работе С. Г. Мураталиевой. Они с теплотой вспоминали студенческие годы, проведенные в стенах «Alma Mater», своих однокурсников, ставших профессорами консерватории, поздравляли одного из них с назначением на пост министра… Александр Сергеевич в конце вечера также поднялся на сцену со словами, что на нашем концерте он отдохнул душой. «…Мое новое назначение – это не профессия. Это тяжелая, и, что немаловажно, временная, работа. Главное для меня – это консерватория. Я уверен, что все у нас с вами будет хорошо. И еще: я очень одобряю такого рода идеи – собраться, поиграть и для себя, и для всех гостей. Спасибо вам за концерт!…»

Ну а студенты?! Студенты несказанно рады, что, несмотря на все трудности и препятствия, этот «первый блин» получился не «комом»! Наш единственный советчик и критик, человек, глубоко неравнодушный нашим треволнениям и заботам, профессор Ирина Васильевна Коженова после концерта восклицает: «Беру все свои скептические высказывания назад! У вас действительно все получилось замечательно!»

Организатор и идейный вдохновитель концерта студент 5 курса духового отделения Артем Давыдов говорит об этом событии: «Мы сами себе установили такую высокую планку, ниже которой опускаться уже ни в коем случае нельзя!» Надеемся, что мы стали свидетелями основания хорошей традиции – и идея ежегодного проведения таких концертов претворится в жизнь инициативными и любящими консерваторию студентами!

Ярослава Кабалевская,
студентка V курса

№ 5 (51), сентябрь 2004

«Я не знаю кому и зачем это нужно»

А. Вертинский

Классическая музыка в наше время остается, по сути, замкнутой системой. В концертный зал приходят прежде всего музыканты-профессионалы, студенты музыкальных училищ, ВУЗов или те, кто хотя бы закончил «музыкалку». Остальной народ, не искушенный классикой, в свободное время отправляется на модные попсовые концерты, танцевальные вечеринки, а те, кто любят «потяжелее» – на рок-концерты. В общем, туда, где можно получить изрядную дозу адреналина. А какой же адреналин можно получить, сидя неподвижно в концертном зале без попкорна и бутылки пива и слушая какую-то длиннющую симфонию какого-то Малера?! Нет, товарищи, такой отдых не для нас! Конечно, случается, что народ «немузыкальный» захаживает на классические концерты. Но среди них не так много тех, кто пришел действительно послушать музыку. Кого-то привела жена (дабы просветился), кто-то – ради моды (будет чем похвастаться перед друзьями). К сожалению, реже приходят те, которым это действительно интересно.

А что у нас происходит с классической музыкой вне стен концертного зала и музыкальных учебных заведений? Находясь в автобусе, мы можем услышать знакомые мелодии из «Лебединого озера», «Утра» Грига и т.п., пищащие в звонках сотовых телефонов (вспоминается анекдот про «новых русских»). В метро, когда кто-то пытается пробежать без билета (или просто автомат сломался) мы непременно прослушаем исковерканный полонез Огинского, от которого уже тошнит. А по телевизору нас могут порадовать отрывками «Пасторальной» Бетховена, ноктюрна Шопена, Второго концерта Рахманинова, «дополненные» видеорядом шоколадки «Марс» или йогурта «Даниссимо». А «В пещере горного короля» – это, оказывается, «шок по-нашему»!

Есть и другие способы «внедрения» классики в реальный мир. К примеру, обработки Ванессы Мэй – пример академического музыканта, одновременно прекрасно чувствующего потребности современного слушателя. Ее ритмичные интерпретации произведений Вивальди и Баха, да еще в исполнении на электроскрипке с сопровождением других «тяжеленьких» инструментов привлекают огромное количество народа, как музыкантов, так и немузыкантов. Вот тебе и адреналин! А оказывается, Бах и Вивальди тоже были крутыми ребятами и писали такую классную музыку! Меньше повезло нашим «неритмичным» соотечественникам. Бородин с его половецкими девушками хоть как-то украшает занудную рэп-композицию, а вот «просто Щелкунчик!» – это уж просто издевательство над Петром Ильичем!

Невольно напрашивается вопрос: нуждается ли современный человек в классической музыке? Зачем подобно мучительному внедрению христианства на Руси «навязывать» ее людям? Ведь настоящее искусство необходимо лишь его истинным любителям и поклонникам. Конечно, классическое музыкальное искусство нельзя назвать «подпольным», однако для миллионов людей нашей страны оно пребывает в глубокой тени. Но все же мы, классические музыканты, не теряем надежды, что в один прекрасный день народ устанет от всей этой «легкости» и пошлости и захочет послушать «серьезную» музыку, а мы тогда с радостью распахнем для него двери концертного зала. Пока же будем хранить и беречь ее до того знаменательного дня.

Мария Карачевская,
студентка IV курса