№ 7 (123), октябрь 2012

Творческие связи французских музыкантов и Центра современной музыки Московской консерватории давние и крепкие – концерты французской музыки проходили в столице уже неоднократно. Так, например, ее большим успехом стал 12-й фестиваль «Московский форум», состоявшийся в 2010 году. Нынешняя осень ознаменовалась новым циклом концертов под названием «Спектры времени».

«Знакомство с современной французской музыкой стало неотъемлемой частью жизни Москвы в последнее десятилетие», – сказал ректор консерватории проф. А. С. Соколов. 12 сентября в Рахманиновском зале состоялся первый концерт нового цикла. Он начался приветственными речами художественного руководителя Студии новой музыки проф. В. Г. Тарнопольского и проректора проф. А. З. Бондурянского, на которые, в свою очередь, теплыми словами откликнулись сопрезидент Ассоциации «Франко-российский диалог» Тьерри Мариани и композитор Филипп Леру (на фото), музыке которого и был посвящен этот вечер.

Рахманиновский зал за эти годы успел стать родным домом для французских артистов. И в этот раз, несмотря на середину рабочей недели, в нем не только не осталось свободных мест, но многие слушатели были вынуждены разместиться на подоконниках или стоять в проходе. На концерт пришла весьма пестрая публика: помимо студентов и профессуры здесь были представители самых разных возрастных и социальных групп. И это при том, что музыка была отнюдь не проста для восприятия, вопреки легкости и изяществу всего французского. Звучали сочинения Филиппа Леру, написанные им в разные годы и до этого в России не исполнявшиеся. За качество исполнения «отвечали» первоклассные музыканты Студии новой музыки во главе с главным дирижером Игорем Дроновым.

На создание «De la исполtexture» для 8 инструментов (2007), по словам композитора, его сподвигли идеи барочной орнаментики, фактуры, полиритмии, отсылающей к французским военным барабанщикам, а также пространственные эксперименты. В лаконичном «ААА» для 7 инструментов (1996) композитора прежде всего интересовал синтаксический элемент, то есть строение музыкальной речи. В произведении под аббревиатурой «РРР» для флейты и фортепиано (1993), замечательно исполненном солистками ансамбля Мариной Рубинштейн (флейта) и Наталией Черкасовой (фортепиано), Филипп Леру применил репетитивную технику, «становящуюся первопричиной, общим знаменателем всех форм». А монументальное сочинение «…Ami…Chemin…Oser…Vie…» для 15 инструментов (2011/2012), прозвучавшее в завершение концерта, имело своим прототипом траурное шествие и было посвящено брату композитора. В этом опусе автор применил свою излюбленную спектральную технику.

Подробнейшие комментарии к сочинениям, данные самим Филиппом Леру и композитором Жюльеном Коле, можно было прочесть в программке концерта. Они оказались отнюдь не лишними. За таинственными конструктивистскими названиями и крайне абстрактным звучанием музыки скрывались вполне определенный замысел автора и достаточно четкая схема. Казалось бы, опираясь на эти комментарии, мы должны были бы лучше понять задумку композитора и проникнуться музыкой. Но этого не произошло.

Прослушав все четыре произведения, несомненно, можно было составить представление о почерке Филиппа Леру. Сочинения были близки по стилистике, что позволяло оценить оригинальность композиторского метода, но… не соприкоснуться с душевной составляющей музыки, слишком абстрактной, отстраненной и способной скорее возбуждать нервные окончания, нежели вызывать эмоциональный отклик. Дело в том, что это была не просто минималистская рациональная музыка, но музыка и эмоциональная, крайне негативно окрашенная, нервная и напряженная.

Эта проблема – во многом общее место современной музыки, а отнюдь не только музыки Филиппа Леру. Она создается прежде всего для себя и себе подобных, понятна самому композитору и профессионалам, которые слышат особенности техники и приемов, но не слышат болезненности звучания. В результате возникают вопросы, остающиеся без ответа: способна ли такая музыка излечить душу пришедшего на концерт, зашоренного и отягощенного жизненной суетой индивидуума, и чего же ждали слушатели, до отказа заполнившие зал, от «французской музыки сегодня»?..

Впереди еще несколько концертов – возможно, ответ будет найден…

Екатерина Селезнёва,
студентка IV курса ИТФ

Фото Ф. Софронова

№ 7 (123), октябрь 2012

Как часто мы обсуждаем, в какой стране живем? Будучи студентом консерватории, я задался этим вопросом уже давно.

Я – продукт той системы, в которой воспитываюсь, и придерживаюсь мнения, что есть искусство, а есть реальная жизнь. Стены нашей Alma Mater создают вокруг нас пространство, защищающее от жизненных реалий. Но после того как «квалифицированный специалист» перешагнет через порог вуза, он может столкнуться с ощущением собственной ненужности. И, тут как тут, всплывут «добрые» слова друзей и приятелей: «Музыка? А на нее вообще жить можно?»

Быть творческой личностью, ощущать себя сопричастным к великому и непостижимому – прекрасные вещи. Но что потом с этой «сопричастностью» делать?! Семью же рано или поздно заводить придется… Невольно вспоминается известный анекдот-притча: Министр образования РФ заходит в кафе. Официант (подрабатывающий студент), пользуясь случаем, спрашивает: – «Что бы Вы, господин Министр, пожелали будущим выпускникам гуманитарных вузов?» – «Два кофе с собой, пожалуйста».

Ответ министра абсолютно правдив. Статистика показывает – многие выпускники после окончания вузов действительно вынуждены работать не по своей специальности. Кто-то возразит: «Настоящий профессионал всегда будет востребован на рынке труда!» Нам дают прекрасное образование, но стать профессионалом можно, уделяя время только учебе. А это находится за гранью фантастики, так как на стипендию, которую мы получаем, можно нормально жить только три дня. Поэтому студент в поисках денег берется за любую работу.

В результате перед нами, как в известной сказке про богатырей, открываются три пути: остаться в России и работать по специальности (если удастся), получая символическое вознаграждение; остаться и работать не по специальности (менеджером какой-нибудь утилитарной сферы), получая реальные деньги; уезжать. Третий вариант заманчив для молодого человека, который не желает мириться с окружающей действительностью.

Может быть, нашему правительству пора открыто сформулировать «свою» концепцию образования: «Все лучшее – Западу»! Очень емко и главное – правдиво. Социологические опросы по стране среди студентов неумолимо подтверждают эти скорбные данные: 98% опрошенных, не раздумывая, ответили, что хотели бы продолжать учебу или работать не в России. И у меня нет желания интересоваться комментариями правительства по поводу того, что для молодых специалистов выделяются рабочие места, что заработная плата неуклонно растет и вообще наша страна безумно счастлива.

А как же патриотизм и высокопарные изречения: «Ты нужен своей стране!»? Смешно… В памяти сразу же всплывает народная мудрость: хорошо там, где нас нет. В этих словах, безусловно, есть истина. Но молчаливо согласиться с ней тоже не представляется возможным, хочется дополнить: хорошо там, где нас нет, и плохо там, где мы есть…

Александр Шляхов,
студент IV курса ИТФ

№ 7 (123), октябрь 2012

Редьярд Киплинг был, наверное, одним из первых европейцев, чьи глаза видели мир цельным, ведь только такому человеку могла прийти в голову гениальная по своей объединяющей силе формула-заклинание: «Мы с тобой одной крови – ты и я!» Эта простая истина, знакомая нам с детства, почему-то забывается, когда дело доходит до встречи с музыкой других стран. Разнообразные, непохожие друг на друга музыкальные традиции Китая, Ирана, Японии, Индии, Кореи сливаются в общий котел с надписью «Восток», на крышку которого ставят устрашающие клеймо «примитив», «народная музыка», «устная традиция». Что мы знаем об этом? Откуда эта биполярная узость взглядов – «Восток» и «Запад»? Планета же не плоская!

Музыканту ХХI века невозможно жить по законам колониальной эпохи! Ведь прямо в Московской консерватории, хранительнице высоких традиций, регулярно звучит музыка самых разных культур: каждый год проходят три больших фестиваля – «Вселенная звука» (май-июнь), «Душа Японии» (сентябрь-декабрь), «Собираем друзей» (август-сентябрь). Музыканты со всех уголков света постоянно дают концерты своей классической и народной музыки, устраивают обучающие мастер-классы, участвуют в конференциях. А мы не интересуемся и тем, что происходит у нас под носом, и тем, что делается в мире! Ведь в лучших (и не только музыкальных) университетах Европы и Америки есть прекрасно оборудованные аудитории, в которых студенты на профессиональном уровне изучают музыкальные традиции разных стран, наряду с привычным для нас репертуаром европейской музыки нового и новейшего времени.

Так почему мы позволяем себе относиться с пренебрежением к тому, что весь мир признал достойным внимания? Почему позволяем себе опрометчиво делить все на черное и белое, правильное и неправильное, хорошее и плохое, необходимое и лишнее? Почему, толком не зная себя, не считаем нужным прислушаться к другим? Почему, едва прикоснувшись к иной культуре и заметив, что она отличается от нашей (впрочем, от какой такой «нашей»?!), тут же объявляем ее примитивной? Почему не хотим обогатить себя опытом других цивилизаций?

Мир был, есть и будет многополярным! Он огромен, и точек опоры в нем гораздо больше, чем сторон света! И если в нашей стране стрелка культурного компаса в основном направлена на Европу, это совсем не значит, что так происходит по всему свету. Огромными культурными магнитами служат, к примеру, Китай, Индия, арабский и персидский миры… Случаев культурных влияний множество, и изначально неверный термин европоцентризм должен уступить место другому, отвечающему настоящей ситуации в цивилизационном пространстве нашей планеты. Пора понять, что каждая культура уникальна, но ни одна из культур не универсальна, ни одну из них нельзя избрать мерилом для всех остальных!

Киплингу принадлежат не только великие слова «Мы с тобой одной крови – ты и я!», но и не менее известные, открывающие «Балладу о Востоке и Западе». Из них все цитируют лишь первые строки, однако мудрое напутствие оставлено в последних:

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток,
и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей
на Страшный Господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет,
что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу
у края земли встает?

Марина Вялова,
студенитка IV курса ИТФ

№ 5 (121), май 2012

21 февраля все культурное общество было взбудоражено вопиющей по своей циничности и наглости выходкой квартета девиц под названием Пуси Райт – панк-молебном в храме Христа Спасителя. Этот случай все еще активно обсуждается и в печати, и на телевидении, и в Интернете – на форумах и прочих социальных сетях. Много сказано и в порицание, и, что удивительно, в защиту молодых девушек. Общество, как всегда, разделилось. Уже ни для кого не секрет, что акция эта была щедро проплачена кем-то извне, для того чтобы еще сильнее дестабилизировать и так непростую ситуацию накануне больших политических перемен.

Мы стремимся называться демократическим обществом. Но демократия не есть вседозволенность и распущенность. По моему убеждению, демократическое общество – это общество культурных людей, несущих ответственность не только за себя и свои поступки, но и за развитие социума в целом.

Масштаб содеянного в храме преступления не ограничивается осквернением святынь и оскорблением чувств верующих. Здесь даже не нужно быть верующим, хотя нам, музыкантам, можно напомнить сказанное Л. Бернстайном: «Если вы любите музыку, вы верующий, как бы умело вы ни пытались ускользнуть от этого, пользуясь диалектикой». А значит, оскорбленными должны чувствовать себя все мы.

Естественно, возникает логичный вопрос: почему? Проблема, как мне кажется, кроется в отсутствии культуры или низкой степени ее развития. Как известно, человек может быть умным и даже гениальным, но без культуры он не станет по-настоящему ценным для истории. Научный прогресс без культуры приводит лишь к возникновению цивилизации, что свидетельствует, как показано в капитальном труде О. Шпенглера, о начинающемся процессе разложения общества. В связи с этим немалый груз ответственности за случившееся лежит и на наших, музыкантских плечах.

До тех пор пока мы, музыканты, будем думать только лишь о развитии техники левой руки, а все наши желания будут заключены в стремлении избежать параллельных квинт и октав, общество будет сотрясаться от такого рода варварских выходок. Людей нужно воспитывать, приучать к прекрасному и действительно ценному. Понятно, что для этого двух общедоступных концертов в год – на День города и 9 мая – маловато. Главное, что мы должны предоставить человеку, – это возможность выбора. Поэтому удельный вес положительного, созидательного начала в жизни каждого из нас должен быть намного бóльшим.

Сергей Никифоров,
студент III курса ИТФ

№ 5 (121), май 2012

Музыкальное образование в России имеет богатейшую историю. Достаточно вспомнить, что в этом году 150-летие отмечает Санкт-Петербургская консерватория, а через 4 года аналогичный юбилей будет праздновать и наша Alma Mater. Крепкая трехступенчатая система российского музыкального образования стабильно функционирует вот уже многие-многие годы. Но модные сейчас слова «оптимизация» и «модернизация» вторглись и в эту область. И речь даже не об активно внедряемой в наши вузы Болонской системе, которую справедливо, на мой взгляд, называют «бомбой замедленного действия». Речь о разрушении всей структуры в целом, о прерывании единой цепи: музыкальная школа – училище/колледж – вуз (консерватория/академия/институт).

Сегодня отчетливо прослеживается тенденция выживания учебных заведений среднего профессионального образования. И происходит это под маской того самого модного слова – «оптимизация». Конкретным примером служит ситуация, происходящая в Пермском крае. Именно она и побудила меня к написанию этих строк.

«Пермский музыкальный колледж подает сигнал SOS!» – таков заголовок открытого письма студентов этого учебного заведения. «Сегодня Пермский музыкальный колледж может исчезнуть с музыкальной и образовательной карты России, – пишут студенты. – По инициативе руководства Пермского края весь имущественный комплекс ПМК запланировано передать проектируемому учебному заведению – Пермской консерватории. Как следствие – Пермский музыкальный колледж, учредителем которого является Агентство по управлению госучреждениями Пермского края, лишается лицензии на право ведения образовательной деятельности, т. е. перестает существовать».

Само по себе открытие Пермской консерватории, конечно, может вызывать только положительный отклик. Не секрет, что выпускники колледжа стремятся уехать в другие города, чтобы получить высшее музыкальное образование, и не все из них после обучения возвращаются в родной город. Создание консерватории в Перми могло бы стать хорошей базой для подготовки профессиональных музыкантов и укрепило бы позиции краевой филармонии, оперного театра, Пермского отделения союза композиторов России и т. д.

Но вот что интересно! По словам Андрея Борисова (куратора проекта, кандидата исторических наук, завкафедрой гуманитарных дисциплин Пермского филиала Высшей школы экономики), «абитуриентской базы для подобного амбициозного проекта нет ни в Пермском крае, ни в соседних регионах. Придется привлекать абитуриентов со всей России и из-за рубежа». Между тем, выпускники колледжа сегодня продолжают обучение в Московской, Санкт-Петербургской и других консерваториях страны, в университетах Сорбонны и Беркли. Видимо, абитуриентская база Пермского музыкального колледжа вполне подходит для этих учебных заведений, но никак не приемлема для Пермской консерватории.

Создание нового учебного заведения (его уже окрестили «ПеКон») вызывает много вопросов. Прежде всего то, что проект этот возник на базе Пермского филиала Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» (!). Кроме того, правительство Пермского края готово отдать здание чуть ли не любого учебного заведения города для размещения «ПеКона» (обсуждались, к примеру, здания института культуры, сельскохозяйственной академии, музыкального колледжа). Вполне резонно возникает вопрос: если Пермский край намерен реализовать такой масштабный проект с приглашением иностранных профессоров и студентов, неужели нет возможности построить новое здание (ведь на следующий год запланировано построить новую сцену для оперного театра!)? К чему такая спешка? Хотя спешка понятно к чему: создание консерватории было условием приезда в Пермь Теодора Курентзиса – ныне художественного руководителя Пермского театра оперы и балета.

Но, как известно, старое разрушить легко, а новое построить – очень трудно. Проект «ПеКон» во многом носит абсурдный характер, поскольку целиком и полностью зависит от личных и творческих планов Т. Курентзиса. А Пермский музыкальный колледж имеет богатые традиции, почти 90-летнюю историю существования. Среди выпускников ПМК: композиторы Е. Крылатов, А. Немтин, дирижеры А. Лейтуш (Филадельфийский симфонический оркестр), Д. Волосников («Новая опера», Москва), В. Грачев (худ. рук. Хорового училища, Санкт-Петербург), Е. Максимова (солистка Музыкального театра им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко), музыковеды А. Торопова (доктор наук, лауреат Государственной премии, член Общественной палаты при Президенте РФ), Н. Жуланова (канд. иск., научный сотрудник Государственного института искусствознания, член Европейского семинара по этномузыке) и многие другие. Прекратить существование старейшего учебного заведения города ради сомнительного проекта? Стоит ли игра свеч?!

Строго говоря, власти отрицают закрытие Пермского музыкального колледжа и то, что это здание отойдет новому учебному заведению. Однако на вопрос слушателя радио «Эхо Москвы», обращенный к зампредседателя правительства Пермского края Борису Мильграму, «гарантирует ли он сохранение за музыкальным колледжем здания по адресу ул. Екатерининская, д.71?», Борис Леонидович ответил: «Да вы что?! Я же не Конституция Российской Федерации! Как я могу что-либо гарантировать?» Такой ответ, конечно, не позволяет студентам и преподавателям вздохнуть с облегчением, да и отсутствие какой-либо официальной информации не успокаивает.

К сожалению, ситуация, сложившаяся в Пермском крае, не уникальный случай в современной России. Новое понятие «рейдерский захват» – у всех на слуху. Поскольку речь идет о невосполнимых потерях, мы должны этому сопротивляться! Главное – не замалчивать происходящее, придать огласке эту проблему. Быть может, так мы спасем наше образование…

Мария Тихомирова,
cтудентка III курса ИТФ

№ 3 (119), март 2012

София Губайдулина

Грань между так называемыми «женскими» и «мужскими» профессиями на сегодняшний день практически стерта. В современном обществе все более лидирующую позицию, несмотря на старания дизайнеров и модельеров, занимает фигура типа «унисекс». То ли девочка, то ли мальчик в мешковатых тертых джинсах, балахоне и кедах, непонятного возраста со стрижкой неопределенной длины и конструкции. Психологи считают, что такой образ – это в первую очередь способ защиты от непредсказуемых испытаний, которые подкидывает жизнь в нашем стремительном и изменчивом мире. Но при этом все-таки остаются сферы профессиональной деятельности, в которых женщины, даже идеально справляющиеся со своими служебными обязанностями, кажутся не на своем месте.

Галина Уствольская

Женщина-оператор башенного крана, водитель маршрутного такси, инженер-электротехник, монтер, системный администратор, охранник, военный… Перечень профессий, произносимых только в мужском роде, но широко осваиваемых сегодня женщинами, на самом деле раз в десять длиннее. Уважение с примесью недоумения, которое вызывает женская фигура в совсем не женском окружении, связано с традиционными представлениями о специальностях, которые во многом устарели.

То же самое можно сказать и о некоторых творческих, в частности музыкальных профессиях. Женщина-дирижер, женщина-композитор? Многие любители музыки на дух не переносят дирижеров в юбке! Виной тому самые разные причины. Одни считают, что женщины не способны критично оценить себя, другие – что им не хватает физической мощи, а некоторые слушатели просто являются женофобами.

Действительно, женщина за пультом симфонического или даже народного оркестра органично смотрится в единичных случаях. Даже если она очень талантлива, музыкальна и прекрасно слышит. Но, на взгляд внимательного стороннего наблюдателя или оркестранта, зрелище это во многом неэстетичное, даже комичное. А женщины-композиторы? На ум сразу приходят два имени: Галина Уствольская и София Губайдулина. Обе доказали, что сложнейшая творческая профессия Созидания доступна любому полу.

Но все ли женщины с их природной гибкостью, чуткостью и умением подстроиться под ситуацию способны «быть вождем», вести за собой массы, быть жесткими, порой жестокими? Способны ли они властною рукою управлять целым оркестром? Могут ли они с их генетической предрасположенностью к Сохранению совершать дерзкие, революционные «композиторские» прорывы? Однако факт остается фактом: каждый год на композиторский факультет консерваторий поступает все больше барышень. Жаль, что известными из них становятся единицы.

В любом случае это гендерное противостояние будет продолжаться. А время само расставит приоритеты.

Алина Булахова,
студентка IV курса ИТФ

Фотография Г. Уствольской с сайта ustvolskaya.org

№ 1 (117), январь 2012

Часто в разговоре с великими музыкантами можно услышать не одну и не две реплики о силе Музыки, настоящей и всепоглощающей. Она – не вещь, не материя, не сумочка из крокодиловой кожи и не невидимые перчатки, в которых пианист выходит на сцену. Великие все чаще говорят о том, что Музыка – это живая субстанция и подчас – единственное, что владеет душой музыканта.

Музыка схожа со сказочной королевой: награждает тех, кто верно ей служит, и наказывает тех, кто ее обманывает. Но всегда ли так происходит? И может ли великий музыкант отступиться от нее, предать, тем самым отдав душу не Музыке, но скуке? Могут ли знаменитые музыканты отказаться от служения великому искусству ради служения крупному спонсору?

К сожалению, критика нынче, несмотря на свободу слова, все чаще остается нема и судить общепризнанных гениев боится. А слушательская культура в массе своей настолько не высока и не воспитана, что поход на концерт исполнителя с известным именем становится просто поводом поставить галочку в списке собственных «выдающихся» заслуг.

И действительно, кто из современных ценителей искусства, пошедших на концерт лишь из-за огромного баннера на Большой Никитской и имени музыканта, признается, что отдал баснословную сумму за плохой концерт, тем самым объявив о своей некомпетентности? Или же, случайно попав на концерт студента консерватории в библиотеке, сможет распознать в нем приметную творческую личность, если об этом услужливо не объявит конферансье?

Увы, но все чаще в концертном зале начинает действовать ситуация, знакомая по поговорке «дешево, да гнило, дорого, да мило», принадлежащей, очевидно, устам успешного в делах, но совершенно не сведущего в искусстве купца. Тогда же неопытному слушателю, волей случая попавшему на хороший бесплатный концерт, «в помощь» приходит еще одна народная мудрость – про сыр в мышеловке. Среди исполнителей же сохранять трезвость самооценки, увы, не всем под силу, хотя это – первое правило музыканта.

Хочется верить, что молодые таланты обязательно обретут свою аудиторию и признание. Однако ситуация с известными исполнителями, чья игра подобна полету бабочки – легка и прекрасна в движении, но никакого эмоционального следа в душе не оставляет – гораздо более трагична. Грустно и больно смотреть, как некогда великие музыканты выходят на сцену «на отбой», без всякого интереса к происходящему, с отсутствующим взглядом и абсолютным безразличием на лице.

Разумеется, Бога для служения каждый выбирает сам. Поэтому особенно жаль публику, встречающуюся в концертном зале с «волком в овечьей шкуре». И когда после концерта, как обычно, раздадутся нескончаемый шквал аплодисментов, крики «браво» и «брависсимо», рекой польются миллионы алых роз, а затем последуют обсуждения с благоговейными лицами, не возникнет только одного, увы, самого верного ощущения – ощущения искусно подготовленного преступления. Имя ему – обман и лицемерие на сцене.

Виктория Иванова,
студентка IV курса ИТФ

№ 9 (116), декабрь 2011

Волшебный мир кино увлекает многих и каждого, кто с ним хоть немного знаком. Что в нем особенного? Конечно, важна игра актеров, работа режиссеров, сценаристов, операторов, декораторов, но все это пусто без музыки. Музыка является ценным художественным элементом и выразительным средством кино, создавая определенную атмосферу.

А ведь все началось с эпохи немого кино. В начале XX века вместо «саундтрека» был тапер – музыкант, преимущественно пианист, сопровождающий немой фильм. Обычная манера игры тапера в кинотеатре – это импровизация на несложные темы, «подгонявшиеся» по характеру к происходящему на экране. По сути, первыми кинокомпозиторами были сами таперы и только после появления звукового кино музыка стала записываться в студии для последующего воспроизведения c кинолентой. Для кино писали Прокофьев, Шостакович, Шнитке, Щедрин и многие другие знаменитые российские композиторы. Какая великолепная музыка тогда создавалась! Она была на высочайшем уровне мирового искусства.

Проходят года, и хорошей киномузыки становится все меньше и меньше. К профессии кинокомпозитора стали относиться скорее как к дополнительному заработку, а не серьезному ремеслу. Все чаще в эту индустрию приходят люди, даже не имеющие музыкального образования. Они используют готовые композиции и, умело их обрабатывая, создают всего лишь оформление к фильму. Не больше.

Но иногда можно услышать и нечто большее. Вот смотришь популярное американское, французское, английское кино, даже сериалы и понимаешь, как профессионально работал композитор. Музыка в них, может, и не всегда оригинальна, но неразделима с происходящим на экране. Вспомните саундтреки к «Индиане Джонсу» (Джон Уильямс), «Властелину колец» (Говард Шор), «Пиратам Карибского моря» (Ханс Циммер).

В нашем кинематографе все гораздо печальнее. Да, есть Артемьев (музыка к фильмам Тарковского, «12» и др.), есть Корнелюк («Бандитский Петербург», «Мастер и Маргарита» и др.), Потиенко («Государь», «Обитаемый остров» и др.)… Но и это не каждому вспомнится. Куда же исчезли наши богатые традиции? Неужели не найдется на наш век Дунаевских и Прокофьевых?

Посмотрев недавно американский фильм «Санктум», я была впечатлена не только красивыми видами и графикой 3D, но и завораживающей музыкой. Тогда мне стало интересно, кто же композитор? Но сразу после окончания картины титры в кинотеатре так и не пустили. Это странно, ведь многим интересно было бы узнать тех «работников невидимого фронта», которые трудились над фильмом. Спустя некоторое время я все-таки нашла фамилию композитора: Дэвид Хиршфелдер (хорошо, что есть интернет!). Но для того, чтобы действительно заинтересоваться фамилией кинокомпозитора, музыка должна быть хорошей и запоминающейся.

Даже обладая всеми нужными качествами, композитор не всегда свободен в своем творчестве. Его музыка должна сочетаться с видеорядом так, как это видит в первую очередь режиссер. Соответственно главная проблема состоит в уровне культуры режиссера, его музыкальных представлениях и умении объяснить композитору, какого эффекта он хочет добиться. В истории кино были случаи творческого альянса режиссера и композитора: Эйзенштейн и Прокофьев, Спилберг и Уильямс, Михалков и Артемьев. Так создавались лучшие образцы мирового кино, в которых музыка абсолютно гармонична с происходящим на экране. Но не стоит забывать, что главной оценкой фильма являются любовь и признание зрителя.

Елена Заярная,
студентка IV курса ИТФ

№ 9 (116), декабрь 2011

В наш век имя Ференца Листа нередко отождествляется с самим понятием пианизма и лучших его традиций. Пианисты всего мира охотно играют его произведения, начиная от «Венгерских рапсодий» и трансцендентных этюдов и заканчивая «Поэтическими гармониями» и поздними фортепианными пьесами… Но КАК мы исполняем фортепианную музыку Листа? Соблюдаем ли мы его исполнительские заветы, знаем ли мы о них вообще что-нибудь?

Существует много предубеждений по отношению к разным композиторам. В последнее время сложилась традиция воспринимать сочинения Листа как нечто прежде всего инструктивное. Когда я заглянула в интернет в поисках записей некоторых его фортепианных произведений, то не смогла подыскать там практически ни одной адекватной! На концертах ситуация, к сожалению, не намного лучше, в том числе и на консерваторских… Думаю, если бы Ференц Лист был жив и пришел на подобный клавирабенд, – белокурые волосы на его голове стали бы дыбом от ужаса.

Основная проблема заключается в том, что современные пианисты не всегда любят… мыслить! Они много времени уделяют физической тренировке, развитию исполнительской техники. И это правильно, но иногда за всем этим мы забываем тренировать также нашу голову… А она необходима нам для создания адекватной концепции произведения. Пианист должен уметь… читать! Причем читать не поверхностно, а вдумчиво, читать книги по исполнительскому искусству, а особенно – рекомендации тех композиторов-пианистов, чьи сочинения он играет. Иногда в этих немногословных, но удивительно метких высказываниях кроется ключ к исполнению произведений. Беда наших пианистов в том, что они практически ничего не знают о духовной личности Листа, они не постигают его душу, не живут его чувствами и мыслями! И самое страшное, даже не хотят этого делать, считая подобные затраты излишними…

Конечно, Вы можете возразить: но Лист и сам играл шумные пассажи, иногда даже разрывая струны рояля! Дорогие мои, струну можно порвать, даже играя на «пиано», и это зависит не только от пианиста, но также от качества инструмента, самой струны, срока ее службы, климатических условий (при повышенной влажности струны портятся гораздо быстрее). И ведь мы далеко не всегда играем на «стейнвеях»… Кстати, Лист вовсе не завещал нам рубить пальцами рояль! Напротив, он всегда подчеркивал, как важна для него культура прикосновения к инструменту – культура туше.

Ценнейшим пособием, содержащим исполнительские заветы Листа, является книга «Уроки Листа» Августы Буасье, девятнадцатилетняя дочь которой в течение длительного времени брала уроки у маэстро. Вот что пишет мадам Буасье о манере его игры, о его творческой личности: «Господин Лист извлекает из фортепиано более чистые, мягкие и более сильные звуки, чем кто бы то ни было, и его туше отличается невыразимым очарованием…» Даже достигая «форте» большой силы, Лист, тем не менее, сохранял мягкость прикосновения! В наше время, увы, этого качества не хватает очень многим исполнителям… «Он враг выразительности аффектированной, напыщенной, судорожной. Он требует прежде всего правды в музыкальном чувстве, он психологически изучает свои эмоции, чтобы передать их такими, каковы они есть.» Эпоха романтизма была наполнена бесконечным разнообразием человеческих эмоций: нежность, страсть, томление, вдохновение, печаль и радость, гнев и всепрощение, а главное – любовь во всем множестве своих проявлений, от экстатического аффекта до умиротворенного созерцания. А какие эмоции есть у нас? Во что бы то ни стало затмить своего конкурента, а все остальное не важно – не так ли?

«Он в высшей степени склонен к раздумью и размышлению; у него голова мыслителя… Мозг его столь же развит, столь же необычен, как и его пальцы; не будь он искусным музыкантом, быть бы ему незаурядным философом или писателем.» Августа говорит об универсализме творческой натуры Листа, о всеохватности его мышления. Всем хорошо известен тот факт, что Лист в юные годы очень много читал – книги по философии, литературе, поэзии, истории, живописи, разнообразную научную литературу, какая только существовала в те годы… И это – прекрасный пример для наших пианистов!

(далее…)

№ 9 (116), декабрь 2011

В современном мире мы много говорим о культуре и способах ее развития, но почему-то мало затрагиваем вопросы культурного воспитания. А сейчас есть огромные возможности для собственного просвещения: многочисленные театральные постановки, выставки в музеях и картинных галереях позволяют заинтересовать людей своей наглядностью и легкостью восприятия. Сложнее обстоит дело с музыкой.

В культурной жизни Москвы каждый день происходит столько событий, что просто не знаешь, куда пойти и что выбрать. Наряду с яркими, иногда эпатажными мероприятиями, будь то выставка современного художника или новаторская постановка спектакля, есть концерты академические, где звучит классика. Однако вряд ли в концертных залах консерватории можно встретить большое число молодых людей, которые пришли наслаждаться искусством. Основную часть слушателей составляет старшее поколение, пожилые люди. Конечно, это касается не очень «раскрученных» мероприятий. И встает вопрос: почему молодежь не интересуется этим видом искусства? В чем непопулярность классической музыки?

Конечно, ответы можно искать долго… Чаще всего молодежь воспринимает классическую музыку как нечто скучное, устаревшее, немодное, а иногда даже и ненужное! Можно винить в этом современные компьютерные технологии и телевидение, а также другие средства массовой информации, которые развращают молодое поколение. Или систему образования, которая уделяет мало внимания культурному воспитанию. Но мне кажется, этот важный вопрос должен решаться самостоятельно.

Необходимо как-то заинтересовать наших слушателей. Не стоит забывать, что музыка, как и все остальные виды искусства, развивается. На многих академических вечерах звучат не только старинные, но и современные сочинения. Поэтому для пропаганды классической музыки нужны различные программы. Можно, например, раздавать билеты на консерваторские программы студентам других учебных заведений (и это часто делается на массово-развлекательных мероприятиях). И конечно, на любом вечере в зале должно быть определенное количество мест для студентов разных вузов, которые смогли бы не только насладиться хорошей музыкой, но и приобщиться к чему-то новому.

Полина Харитонова,
студентка IV курса ИТФ