№ 5 (121), май 2012

Слушая сказку «Петя и волк» Сергея Прокофьева, не одно поколение детишек постигало тайны симфонического оркестра. Познавательное представление появилось на свет по просьбе Центрального детского театра в 1956 году. Спустя 76 лет музыкант, искусствовед, поэт и драматург Михаил Казиник решил создать другой словесный текст сказки, посчитав, что прокофьевская литературная основа порядком устарела. 14 апреля в Театральном зале Московского дома музыки столичным детям представили новый вариант знаменитой симфонической зарисовки Прокофьева. В преддверии премьеры М. Казиник рассказал о причинах, побудивших его посягнуть на авторский текст.

– Михаил Семенович, почему Вы решили создать альтернативный вариант текста для произведения?

– Те дети, для которых писал Сергей Сергеевич Прокофьев, не знали ни «Тома и Джерри», ни зайца и волка из «Ну, погоди!». Нынешние дети привыкли к резкой смене событий и непредсказуемости. Например, им трудно понять, почему, когда в тексте говорится, что Петя открыл калитку и вышел на лужайку, в музыке ничего не происходит.

– Чем Ваш текст принципиально отличается от авторского?

– В свой вариант я ввел аллитерации, подражания инструментам, поэзию, раскрыл знаки музыки. Прежде чем фагот изобразит ворчание дедушки, я сам поворчу в тексте, подражая этому инструменту. Кроме того, иногда у Прокофьева музыка и текст не совпадают. Например, актер произносит: «Кошка сидела на одной ветке, птичка – на другой, а волк смотрел на них жадными глазами». А в музыке в это время «дрожит» то птичка, то кошка, потому что Волк пугает их по очереди. Ну, а гениальный реквием утки, звучащий в партии оркестра, просто нельзя не отразить в тексте.

– Собираетесь издавать партитуру «Пети и волка» со своим текстом?

– Я бы с удовольствием это сделал в будущем. Пока собираюсь записывать диск при участии Бориса Тихомирова.

– Почему Вы решили сами выступать в роли чтеца?

– На мой взгляд, важно, чтобы текст произносил музыкант, который словно дразнится, имитируя звучание инструментов.

– Во времена Советского Cоюза композиторы создавали довольно много музыки для детей. Как Вы думаете, почему сейчас такие произведения появляются редко?

– Во времена СССР при всех проблемах дети были «орлятами», которые «учатся летать». В посткоммунистическом обществе вместе с водой «из корыта выплеснули ребенка». Дети для нынешних нуворишей так же неприбыльны, как и старики. Сериал ужасов «Школа» Валерии Гай Германики показывали в лучшее время на канале Россия, а наши с Натальей Кугашовой и Игорем Шадханом 56 фильмов «В свободном полете» – на ТВЦ в три часа ночи. Дети, которые никогда не посмотрят наших передач о Моцарте и Григе, Шуберте и Гайдне, но увидят со стороны такую школу, не нуждаются ни в Прокофьеве, ни в волшебных историях. В современном обществе сделали «былью» самые страшные сказки, а добрые сказки стали тленом…

Ольга Завьялова,
студентка III курса ИТФ

№ 4 (120), апрель 2012

21 марта, не дожив трех месяцев до своего 80-летия, ушел из жизни Николай Николаевич Некрасов (1932-2012) – замечательный дирижер и педагог, представитель старейшей династии музыкантов-народников. Он твердо верил в то, что музыка «как лекарство – может вылечить, а может и убить», а потому всю жизнь пропагандировал настоящие сокровища музыкальной культуры, особенно русские песни и романсы. Около 40 лет Николай Николаевич возглавлял знаменитый Академический оркестр русских народных инструментов Гостелерадио (в наши дни АОРНИ ВГТРК), объездив с гастролями весь земной шар, совмещал активную концертную деятельность с педагогической в Институте имени Гнесиных и Московской консерватории.

Потомственный музыкант (в четвертом поколении!), Н. Н. Некрасов вырос в музыкальной среде. Дед и отец – дирижеры, мать пела и играла на виолончели. В доме часто бывали знаменитые певцы и исполнители – Лемешев, Козловский, Скопцов, о встречах с которыми Николай Николаевич очень любил вспоминать. Хотя музыка не была единственным увлечением будущего маэстро – соперницей долго была химия. «В конце концов, великий русский композитор Александр Порфирьевич Бородин тоже был сначала химиком, а потом стал композитором и написал оперу “Князь Игорь”», – думал он, а позднее с юмором вспоминал, как «вечно ходил в прожженных кислотой штанах, за что всегда был дома нагоняй». В какой-то момент отец сказал: «Хватит дурака валять… Давай-ка ты, занимайся на домре» – так началось музыкальное образование. Затем было Музыкальное училище имени Октябрьской революции (ныне Музыкальный колледж имени А. Г. Шнитке) по классу балалайки, служба летчиком на Украине (впоследствии он не раз сравнивал профессию дирижера с парашютным прыжком), диплом ГМПИ имени Гнесиных по классу балалайки и дирижирования.

После института Николай Николаевич сразу же оказался в стремительном круговороте музыкальных событий. В 1957 году на Всемирном фестивале молодежи и студентов он завоевывал золотую медаль, исполнив на балалайке «Венский каприс» Крейслера и сразив наповал главу комиссии из Парижской консерватории тем, что исполнил это виртуозное произведение «на трех струнах на этом треугольном инструменте». Затем – дирижерский дебют с симфоническим оркестром в Америке в 1959 году, ставший фактически «боевым крещением», т. к. из-за необходимости заменить коллегу пришлось неожиданно «всю ночь провести с партитурой». После этого была работа в знаменитом ансамбле Игоря Моисеева, «давшая такой заряд мастерства, что его хватит на всю жизнь». И, наконец, с 1973 года Николай Николаевич стал главным дирижером АОРНИ ВГТРК – прославленного коллектива, который именовали за границей не иначе как «русским чудом», а на родине слушатели уже много лет зовут «Некрасовским».

В центре творческого внимания руководителя всегда были русская песня и городской романс. Отсюда многочисленные выступления с ведущими певцами – И. Архиповой, В. Пьявко, И. Козловским, Е. Образцовой, концерты с молодыми, еще только начинающими свой путь солистами, лауреатами конкурса Глинки – с В. Гривновым, Е. Манистиной, Е. Максимовой, Е. Кунгуровым, М. Гужовым, Н. Ерохиным, многочисленные циклы концертов «Ирина Архипова и Николай Некрасов представляют», «Ямщицкие песни», «Я люблю Вас так безумно», собиравшие всегда полные залы.

Но не только вокальная музыка интересовала Николая Николаевича. Он был одним из первых исполнителей, редактором и интерпретатором серьезной инструментальной музыки для оркестра русских народных инструментов, написанной композиторами академического направления, неизменно расширяя репертуар этого сравнительно «молодого» (сегодня оркестру русских народных инструментов чуть более ста лет!) состава. Под его руководством звучали «Русская фантазия» А. Глазунова (написанная в свое время специально для Великорусского оркестра В. Андреева), «Симфония-фантазия» Р. Глиэра, «Итальянская симфония» С. Василенко, многочисленные премьеры композиторов-выпускников Московской консерватории: Н. Пейко, В. Кикты и И. Красильникова – произведения разных жанров и форм, от миниатюр до симфоний и концертов.

Всегда открытый для молодежи, Николай Николаевич с большим интересом относился к творчеству начинающих музыкантов. А с 2001 года он преподавал на кафедре инструментовки Московской консерватории, раскрывая перед студентами необыкновенные возможности оркестра русских народных инструментов, сопровождая рассказ показом уникальных записей, а также приглашая композиторов на свои репетиции. Это на практике давало возможность услышать тембровые чудеса, на которые способен многогранный состав, и чего всегда так не хватает при обучении нелегкому искусству оркестровки.

С уходом Николая Николаевича Некрасова завершилась одна из ярких глав в истории нашей культуры, отзвучал концерт длиною в жизнь…

Павел Алексеев,
студент IV курса КФ

№ 4 (120), апрель 2012

Эти слова французского писателя Антуана де Сент-Экзюпери стали своеобразным эпиграфом творческой деятельности Ольги Пантелеевны Камозиной – педагога-новатора с 40-летним музыкально-педагогическим стажем. Ольга Пантелеевна работает в Ростове-на-Дону в единственной в России 10-летней Джазовой школе имени Кима Назаретова. Она является автором оригинальных игровых методик по предметам «сольфеджио» и «музыкальная литература».

Ольга Камозина окончила Ростовскую государственную консерваторию им. С. В. Рахманинова, проходила стажировку в Германии, работала в детских музыкальных школах и музыкальных училищах. Но не так давно, девять лет назад, судьба связала Ольгу Пантелеевну с джазовой школой, где обучение детей начинается с трех лет! «Чем раньше – тем лучше» – таков негласный лозунг школы. Но как помочь малышам освоить сложный курс, да еще и в такой короткий срок? Ведь курс обыкновенной музыкальной школы заканчивается здесь уже во втором классе! В третьем – начинаются уроки импровизации, которые на начальном этапе возможны только при активном использовании всего комплекса классических аккордов. А потом следуют сложные гармонические конструкции нетерцового строения, всевозможные лады, которые, оказывается, тоже изучаются учениками средних классов школы.

Основная суть оригинальной методики автора – творческая практика буквально с первых уроков сольфеджио, еще в донотный период! Дети практически ничего не пишут на занятиях. Они сочиняют мелодии, подбирают аккомпанемент – учатся применять самые простые, но такие ценные знания на практике. «Эта методика позволяет малышам без напряжения, с радостным увлечением заниматься все 45 минут», – говорит Ольга Пантелеевна.

Самый сложный и непредсказуемый, наверное, первый урок. Ведь трехлетние дети часто ассоциируют музыку с праздником: утренник в детском саду, сладости, радостные улыбки родителей. И, приходя в музыкальную школу, ожидают того же. Но нередко они обманываются, получая вместо этого скучное пение гамм и изучение непонятных правил. «Упрощайте сложное, и вы получите самый существенный результат» – эти слова английского историка Генри Бокля открывают учебник Ольги Камозиной.

Зачем дети приходят в музыкальную школу? Учиться на артиста! Первый урок Ольга Пантелеевна назвала «Посвящение в артисты». Ребенок поет песню, нажимает клавиши на фортепиано, учится кланяться, аплодировать своим новым коллегам. А затем начинается так называемое «неправильное» сольфеджио, то есть сольфеджио, в котором нет правил, а вместо них – песенки, картинки и разные истории.

О. П. Камозина нашла оригинальную методику и для преподавания музыкальной литературы. Ольга Пантелеевна рассказывает, что, когда она только начинала свою педагогическую деятельность, в глазах детей часто читала: «Тетя, с кем и о чем ты разговариваешь?..» Наверное, это подтолкнуло ее на создание собственной методики.

Как известно, главным видом деятельности для детей является игра. Ольга Пантелеевна построила свой курс так, чтобы ученики запоминали материал через игру и собственное творчество. Например, изучив Древнюю Грецию, ребята ставят «древнегреческую» трагедию «Курочка Ряба». Помимо известных персонажей здесь участвуют и Боги – Зевс, Посейдон. Узнав о происхождении оперы, ребята осуществляют постановку учебного спектакля «Красная шапочка» — О. П. Камозина сама написала музыку и использовала в этом сочинении все основные оперные формы.

Очень важный элемент урока – создание антуража. Ольга Пантелеевна и здесь проявляет творческую фантазию. Например, рассказывая ученикам о восточной музыке, она обязательно приносит ребятам восточные сладости, готовит чай, накрывает стол…

Конечно, в Джазовой школе имени Кима Назаретова есть несколько педагогов-теоретиков. Интересно, что основной принцип учебного заведения таков: каждый работает, как хочет; главное – результат. Методика О. П. Камозиной, безусловно, дает превосходные результаты. Ее выпускники продолжают профессиональное музыкальное образование в Амстердаме, Лейпциге, Берлине и других европейских центрах. И, даже находясь за границей, ребята всегда советуются с любимым педагогом, ведь все мы родом из детства…

Мария Тихомирова,
студентка III курса ИТФ

№ 4 (120), апрель 2012

Ансамбль солистов «Премьера» был создан в Мерзляковском училище (ныне Академическом музыкальном колледже при МГК) в 1994 году. С тех пор в этом учебном коллективе под руководством талантливых и чутких педагогов было воспитано не одно поколение профессионалов. И сейчас, спустя 18 лет, в Ансамбле продолжают вырастать прекрасные музыканты, многие из которых, еще совсем юные, побеждают на международных конкурсах и гастролируют по всему миру.

«Премьера» – камерный оркестр. Когда учащиеся вступают в него, они получают профессиональную ансамблевую школу и приобретают важные навыки концертного музицирования. Но одновременно каждый проявляет в нем и индивидуальные творческие способности. Это ансамбль солистов, гармоничный сплав восходящих звезд, подающих большие надежды в мире музыкального искусства.

Коллектив является лауреатом многих зарубежных фестивалей: XVII фестиваля молодых оркестров в Мурсии, Musica Sacra Praga в Чехии, фестиваля в Медине (Тунис), молодежного фестиваля российского искусства в Италии (область Марке). Многие музыканты ансамбля впоследствии стали работать в престижных оркестрах страны – в БСО им. Чайковского, в оркестрах Большого театра и «Виртуозы Москвы», в ансамблях старинной музыки «Pratum Integrum», «Musica Petropolitana» и многих других.

Репертуар «Премьеры» включает произведения эпохи Барокко, русскую и зарубежную классику, музыку XX века. Но творческие возможности музыкантов этим не ограничиваются. Публике в их исполнении были представлены также две оперы – «Аптекарь» Гайдна (премьера которой прошла в петербургском театре «Эрмитаж») и «Импресарио в затруднении» Чимарозы. В постановках приняли участие известный дирижер Игорь Дронов (под взмахом его палочки оркестр играет так, как будто это единый живой организм) и театральный режиссер Игорь Ушаков. Несмотря на то что в обеих операх задействован минимум декораций, в этом есть своя прелесть и даже некая «изюминка». Впечатление дополнили интересные костюмы, созданные художником Ирэной Белоусовой. Постановки были восприняты зрителями с энтузиазмом. Все это говорит о том, что ансамбль «Премьера» – не только музыкальный коллектив, но и настоящая «театральная» труппа. И стоит отдать им должное за то, что они возрождают оперы, которые практически не исполняются в России и не столь известны публике.

Музыканты «Премьеры» на протяжении почти двух десятилетий ведут насыщенную концертную деятельность. Их выступления проходят на самых разных площадках – Большой, Малый, Рахманиновский залы Московской консерватории, Музей изобразительных искусств им. Пушкина, музей-заповедник «Царицыно», Центр оперного пения Галины Вишневской, Третьяковская галерея и др. Благодаря упорному труду коллектива и профессиональному руководству Тамары Васильевны Казаковой ансамбль исколесил многие города и страны мира и везде был встречен слушателями с неизменным восторгом. Будем надеяться, что на смену талантливым музыкантам в этот коллектив по-прежнему будут вливаться такие же яркие творческие личности и «Премьера» будет продолжать радовать слушателей своим искусством.

Татьяна Бесполитая,
студентка III курса ИТФ

№ 4 (120), апрель 2012

Недавно в рамках лекторской практики мне посчастливилось провести концерт в зале им. Мясковского, посвященный памяти несправедливо забытого композитора и ученого Михаила Александровича Марутаева (1925-2010). Знающие люди называют его музыку современной классикой.

Музыкальные способности Марутаева проявились очень рано – в два года. Обучаться музыке он начал в 7 лет, а в 9 уже получил свою первую премию на олимпиаде в Киеве за исполнение сонаты Гайдна. С 10 лет стал сочинять, в 1940-м по рекомендации виолончелиста Леопольда Ростроповича (отца М. Ростроповича) он был принят в Мерзляковское училище, в 1944-м ушел на фронт; окончив училище в 1948-м, в тот же год поступил в Московскую консерваторию в класс В. Я. Шебалина, в 1954-1957 гг. обучался в аспирантуре. Как композитор М. А. Марутаев уже первым струнным квартетом (1952) привлек внимание музыкальной общественности. Его исполнение (1953) имело такой резонанс, что декан факультета С. С. Богатырев назвал этот успех «шаляпинским». За ним последовал прием в члены Союза композиторов (1954). Творческое наследие композитора включает ораторию «Героическая Русь» и кантату «Слово матери», концерты для альта и для скрипки с оркестром, Симфонию, камерные ансамбли, романсы, произведения для детей и многое другое.

Михаил Александрович – один из немногих советских композиторов, музыкальное творчество которого удивительным образом сочеталось с научным подходом. Он был академиком Международной академии творчества, Международной академии наук и Национальной академии интеллектуальных и социальных технологий; он известен своими оригинальными исследованиями (статья «О гармонии как закономерности», 1978; книга «Золотое сечение: Три взгляда на природу гармонии», 1990).

На концерте звучало много замечательной музыки. Первый и Второй струнные квартеты исполнили музыканты «Русквартета» (А. Снежина, А. Янчишина, А. Назарян и А. Дулова). Вокальные произведения на слова Тютчева («Двум сестрам» и «Чему бы жизнь нас не учила») прозвучали в интерпретации Вячеслава Марутаева – сына композитора и солиста Театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Заметное оживление публики вызвали детские сочинения и музыка к кинофильмам («В путь» из мультфильма «Незнайка» и «Вальс» из кинокартины «Рогатый бастион») в исполнении Татьяны Рубиной. В ее же вдохновенной игре слушателям посчастливилось познакомиться и с рядом «взрослых» фортепианных произведений – Сонатиной, прелюдией, музыкальными моментами, этюдами (отнюдь не легкими в техническом плане).

Гвоздем программы стало исполнение трех пьес для скрипки и фортепиано («Кривое зеркало», «Русский напев», «Баба Яга») Леонорой Дмитерко и Татьяной Рубиной. Музыка почти зримо воспроизвела сказочные образы, заявленные в названиях. В пьесах живо ощущалась национальная традиция, идущая от Н. Римского-Корсакова, А. Лядова, И. Стравинского.

Каждое из прозвучавших в концерте произведений явилось в полном смысле открытием музыки, которая, на мой взгляд, достойна звучать на концертной эстраде! Человек может уйти и вернуться, если его музыка продолжает жить.

Маргарита Плюйко,
студентка III курса ИТФ

№ 3 (119), март 2012

Идея перемещения во времени и пространстве всегда преследовала человечество. Вообразим концертную атмосферу начала XIX века – свечи, канделябры, исполнители за роялем… Фортепианный дуэт в то время очень популярный жанр — салонное ансамблевое музицирование так увлекало публику, что предприимчивые издатели стали выпускать не только дуэтные сочинения и переложения оркестровых произведений, но и четырехручные аранжировки фортепианных сонат Бетховена, ноктюрнов и этюдов Шопена. Молниеносно достигнув триумфа, этот жанр на время канул в Лету. И лишь во второй половине ХХ века на него вновь стали устремляться взоры исполнителей. Среди них – очаровательный фортепианный дуэт: аспирантки Наталья Рахманина и Людмила Маегова.

Девушки учатся в классе профессора Д. Г. Галынина и уже пятый год радуют слушателей образцами ансамблевого репертуара. В прошлом году дуэт выдержал два ответственных выступления в залах консерватории. На обоих прозвучала Соната для двух фортепиано фа минор Й. Брамса. Серьезное и в техническом, и в содержательном плане сочинение произвело успех и вызвало поток оваций. С мощной энергией и эмоциональным накалом, что приятно оттенялось хрупкостью исполнительниц, девушки увлекали слушателей стремительными порывами музыки, не позволяя ни на мгновение оторваться от мысли композитора. «Мы давно хотели играть Брамса – получилось только сейчас, в аспирантуре, когда есть возможность выбирать программу самостоятельно. Это новая вершина, которую мы взяли!» – говорит Людмила.

Предыдущее переломное сочинение – «Видение аминя» Мессиана – сейчас представляется девушкам спасительным: после него решение о жизни дуэта окончательно утвердилось. А первым совместным произведением была Первая сюита С. В. Рахманинова. К творчеству любимого композитора девушки обращались и позднее, планы на будущее тоже связывают с его творчеством.

Играют исполнительницы преимущественно на двух роялях, предпочитая эту форму четырехручному изложению. «Это технически не просто, – рассказывает Людмила, – нужны большие залы с хорошей акустикой и два инструмента. Но как приятно ощущать всю фактуру рояля, чувствовать его полностью своим.» Репертуар фортепианных ансамблей велик, учитывая всевозможные переложения, но исполнительницы утверждают, что «психологически комфортнее играть специально написанную для фортепиано музыку».

Слушая, я поразилась органичности звучания дуэта, мне даже показалось, что девушки как бы общаются друг с другом во время игры, от их исполнения веяло воздушностью, изяществом и самоуглубленностью. Нельзя сказать, что они играют театрально или артистично. Нет! Они живут в произведении, лелея каждую мысль композитора. Убежденная, что секрет единства в схожести характеров пианисток, я крайне удивилась, получив обратный ответ. «Мы совершенно противоположны по темпераменту, – утверждает Людмила. – Наташа очень чуткая, ей легко подстроиться. Но если в ансамбле есть лидер, то дуэт пострадает – необходимо действовать как единый организм. Важно, чтобы исполнителей объединяла общая духовная сфера.» В совместной работе приходится изменять некоторые личные качества и девушки с готовностью идут на это.

Специфика работы в дуэте, наверное, дело субъективное. Для Наташи и Людмилы – это «слышать не только себя, но и партию партнера, выстраивать каждый аккорд, чтобы ощутить тонкие детали целого». Делясь секретами исполнительства, девушки советуют делать записи при разучивании, ставить во время занятий конкретные цели, что «помогает удержаться под контролем, а не улететь каждому в свою сферу», а главное – «работать над собой, над своей душой».

«Искусство призвано дарить людям радость и очищение» – таково кредо дуэта. Пусть такой радости будет больше для слушателей наших залов!

Ольга Бальцевич,
студентка IV курса ИТФ

№ 3 (119), март 2012

В последнее воскресенье октября мне довелось побывать на необыкновенном вечере. В Малом зале консерватории был праздничный концерт из сочинений Валерия Григорьевича Кикты, неделей раньше отметившего семидесятый юбилей.

Почти все, звучавшее в этот день, – произведения, созданные композитором уже в новом столетии. Но в заключение вечера прозвучала концертная симфония «Фрески святой Софии Киевской» – сочинение начала 70-х годов. Такой ретроспективный финал был органичным и заставил задуматься над вопросом – какую музыку мы называем современной? Сочиненную недавно или новую с точки зрения музыкального языка? Актуальную сегодня, будь она сочинена хоть столетия назад, или, наконец, просто все, что настойчиво вливают сегодня в наши уши радио и телевидение? Ответ на этот вопрос нашелся позже.

В конце первого отделения юбилейного концерта исполняли сочинение 2011 года – Концерт для смешанного хора, солирующего дисканта, органа, арфы и ударных «Возвращение святой Цецилии» на слова автора. Напомню, чудесная фреска с изображением этой покровительницы музыкантов, находящаяся в Большом зале консерватории, фактически целиком была разрушена в годы Великой Отечественной войны и лишь спустя почти семьдесят лет была восстановлена. Так, свершившееся недавно знаменательное событие стало для Кикты поводом к написанию музыки. Но, думается, это произведение по праву можно считать современным отнюдь не только ввиду его недавнего рождения. Уникальность сочинений Кикты вообще в том, что он пишет музыку, дарящую миру радость. Это и радость от возвращения фрески домой, и благодарность, и воздаяние славы.

Замечательный мастер тембрового письма, в «Возвращении святой Цецилии» он создает особенное звучащее пространство, в котором хоровое пение сменяется проникновенным solo вступающего чуть погодя детского голоса. Постепенное crescendo этого вступления – как приготовление грядущего волшебства: словно медленно отворяется высокая дверь, за которой – свет. Гармония и Таинство – и в динамическом рельефе, почти всюду негромком, и в мягких диссонансах диатоники, и в величественном гимне органа, и в тихом звучании хора, словно сверху и издалека. Сама форма Концерта кажется стремящейся ввысь: ее кульминация – возвышенное и праздничное ликование, после которого возвращается материал вступления; его постепенное затихание, как и нарастание вначале, будто делает видимым процесс приближения и отдаления.

Истинной музыкой, по собственному признанию, композитор считает ту, от исполнения которой «слушатель постигает глубинное содержание, красоту и богатство гармонии, свет и радость, приносящие его душе утешение и успокоение». С этих позиций музыка самого Валерия Григорьевича – истинна, а значит, современна во все времена.

Полина Богданович,
студентка IV курса ИТФ

№ 9 (116), декабрь 2011

В наш век имя Ференца Листа нередко отождествляется с самим понятием пианизма и лучших его традиций. Пианисты всего мира охотно играют его произведения, начиная от «Венгерских рапсодий» и трансцендентных этюдов и заканчивая «Поэтическими гармониями» и поздними фортепианными пьесами… Но КАК мы исполняем фортепианную музыку Листа? Соблюдаем ли мы его исполнительские заветы, знаем ли мы о них вообще что-нибудь?

Существует много предубеждений по отношению к разным композиторам. В последнее время сложилась традиция воспринимать сочинения Листа как нечто прежде всего инструктивное. Когда я заглянула в интернет в поисках записей некоторых его фортепианных произведений, то не смогла подыскать там практически ни одной адекватной! На концертах ситуация, к сожалению, не намного лучше, в том числе и на консерваторских… Думаю, если бы Ференц Лист был жив и пришел на подобный клавирабенд, – белокурые волосы на его голове стали бы дыбом от ужаса.

Основная проблема заключается в том, что современные пианисты не всегда любят… мыслить! Они много времени уделяют физической тренировке, развитию исполнительской техники. И это правильно, но иногда за всем этим мы забываем тренировать также нашу голову… А она необходима нам для создания адекватной концепции произведения. Пианист должен уметь… читать! Причем читать не поверхностно, а вдумчиво, читать книги по исполнительскому искусству, а особенно – рекомендации тех композиторов-пианистов, чьи сочинения он играет. Иногда в этих немногословных, но удивительно метких высказываниях кроется ключ к исполнению произведений. Беда наших пианистов в том, что они практически ничего не знают о духовной личности Листа, они не постигают его душу, не живут его чувствами и мыслями! И самое страшное, даже не хотят этого делать, считая подобные затраты излишними…

Конечно, Вы можете возразить: но Лист и сам играл шумные пассажи, иногда даже разрывая струны рояля! Дорогие мои, струну можно порвать, даже играя на «пиано», и это зависит не только от пианиста, но также от качества инструмента, самой струны, срока ее службы, климатических условий (при повышенной влажности струны портятся гораздо быстрее). И ведь мы далеко не всегда играем на «стейнвеях»… Кстати, Лист вовсе не завещал нам рубить пальцами рояль! Напротив, он всегда подчеркивал, как важна для него культура прикосновения к инструменту – культура туше.

Ценнейшим пособием, содержащим исполнительские заветы Листа, является книга «Уроки Листа» Августы Буасье, девятнадцатилетняя дочь которой в течение длительного времени брала уроки у маэстро. Вот что пишет мадам Буасье о манере его игры, о его творческой личности: «Господин Лист извлекает из фортепиано более чистые, мягкие и более сильные звуки, чем кто бы то ни было, и его туше отличается невыразимым очарованием…» Даже достигая «форте» большой силы, Лист, тем не менее, сохранял мягкость прикосновения! В наше время, увы, этого качества не хватает очень многим исполнителям… «Он враг выразительности аффектированной, напыщенной, судорожной. Он требует прежде всего правды в музыкальном чувстве, он психологически изучает свои эмоции, чтобы передать их такими, каковы они есть.» Эпоха романтизма была наполнена бесконечным разнообразием человеческих эмоций: нежность, страсть, томление, вдохновение, печаль и радость, гнев и всепрощение, а главное – любовь во всем множестве своих проявлений, от экстатического аффекта до умиротворенного созерцания. А какие эмоции есть у нас? Во что бы то ни стало затмить своего конкурента, а все остальное не важно – не так ли?

«Он в высшей степени склонен к раздумью и размышлению; у него голова мыслителя… Мозг его столь же развит, столь же необычен, как и его пальцы; не будь он искусным музыкантом, быть бы ему незаурядным философом или писателем.» Августа говорит об универсализме творческой натуры Листа, о всеохватности его мышления. Всем хорошо известен тот факт, что Лист в юные годы очень много читал – книги по философии, литературе, поэзии, истории, живописи, разнообразную научную литературу, какая только существовала в те годы… И это – прекрасный пример для наших пианистов!

(далее…)

№ 9 (116), декабрь 2011

Сегодня имя Дмитрия Александровича Пригова – одного из самых радикальных литераторов и основоположников московского концептуализма – известно лишь узкому кругу «интеллектуалов». Размах его деятельности необычайно широк: он прикасался к самым разным видам искусства, вербальным и невербальным, осязаемым и слышимым… Писатель, поэт, публицист, скульптор, художник, актер… В течение жизни Пригов участвовал в несчетном количестве выставок, а также сделал две персональные: «Мягко» и «Монстрология» (Галерея Петра Войса, Москва; 2003, 2006). Большой резонанс получила посмертная выставка «Граждане! Не забывайтесь, пожалуйста!», которая прошла в Московском музее современного искусства в 2008 году.

Выходец из интеллигентной семьи (отец – инженер, мать – пианистка), он некоторое время работал на заводе слесарем, затем поступил в Московское высшее художественно-промышленное училище им. Строганова; в 1966 году получил диплом по специальности «скульптор» и распределение в архитектурное управление Москвы. А в конце 1960-х молодой скульптор идейно сблизился с художниками московского андеграунда. И хотя в 1975-м он и был принят в члены Союза художников, однако в Советском Союзе за долгие годы не было организовано ни одной его выставки.

Литературная деятельность Пригова началась очень рано. Он сочинял стихи, но печататься стал лишь с 1975 года, причем в зарубежных изданиях: газете «Русская мысль», журнале «А – Я», альманахе «Каталог». На родине первые публикации появились лишь в 1986-м. В своем главном прозаическом труде – трилогии – автор опирается на традиционные жанры западного письма: автобиография в романе «Живите в Москве», записки путешественника в романе «Только моя Япония». Третий, к сожалению ненаписанный, роман должен был быть в жанре исповеди.

1986 год был очень непростым для художника: он ознаменовался серьезными столкновениями с властями. После одного из уличных выступлений Пригов был принудительно направлен на лечение в психиатрическую клинику. Освободили его лишь благодаря сильному нажиму известных деятелей культуры.

Автор большого числа текстов, графических работ, коллажей, инсталляций, перформансов, экспериментальных проектов, Пригов не обходил стороной и музыкальные проекты. В частности, он был одним из участников знаменитой пародийной рок-группы «Среднерусская возвышенность». Организаторы группы стремились доказать, что в русском роке музыкальная составляющая не имеет никакого значения и что слушатели всего лишь реагируют на ключевые слова в тексте.

В его поэзии на протяжении долгих лет присутствуют два лирических образа – «милицанер» и абстрактный «он». Оба – «системные» советские обыватели. Ставит он в своих текстах и сугубо языковые задачи, что сближает его поэзию с творчеством Хлебникова и Крученых. Нередко его стихи открываются вполне примитивной картинкой повседневной реальности, но затем эта реальность как будто преломляется и искажается. В результате перед читателем расцветает подлинно авангардистский текст.

(далее…)

№ 9 (116), декабрь 2011

Фестиваль Большого зала продолжается. 17 ноября состоялся очередной концерт, в котором звучала музыка Бетховена – три последние фортепианные сонаты. За роялем – народный артист России профессор Михаил Воскресенский.

Подобные концерты надолго остаются в памяти: проходят неделя, месяц – а воспоминания такие же волнующие и живые, как в тот вечер. Но что именно запомнилось? Пытаясь в этом разобраться, приходишь к выводу: не детали, не частности, а что-то крупное, цельное, всеобъемлющее. Некое единое звуковое пространство и особая «генеральная интонация», которая проходит насквозь через всю музыку и оставляет в душе слушателя трудноуловимый, но ясно ощутимый отзвук.

Если попытаться выразить впечатления от услышанного самыми простыми словами, получится, наверное, так: мягкость, тепло, доброта. А еще – мудрость и покой. И – тайна. Чтобы воплотить все это в звучании, исполнителю необходим не только талант, не только высокий уровень мастерства, но и огромный опыт – как художественный, так и чисто человеческий. Далеко не всякому музыканту, даже одаренному, подвластна тайна музыки последних сонат Бетховена.

У Воскресенского тайна была заключена прежде всего в звуке. Иногда казалось, что это уже не фортепианный звук. Рояль как будто исчезает – на смену ему приходит какой-то неведомый инструмент. В звуке не остается ни следа «ударности»; порой он совершенно истаивает, оказывается на грани исчезновения, но при этом никогда не становится бледным и поверхностным: всегда сфокусированный, внутренне наполненный… Особенно удивительным был финал последней сонаты: в теме Ариетты – затаенные аккорды с гулкими басами и тонко прорисованной мелодией; в последних вариациях – струящаяся звучность в высоком регистре, как поток тихого, чистого света.

Но звук – лишь одна из сторон музыки; другая – время, ритм, форма. Внутри каждой из сонат ощущался единый поток времени – он мог ускоряться или замедляться в соответствии с происходящими «событиями», но в целом его течение было неторопливым, без суеты. Поэтому все темповые контрасты получились очень органичными (в том числе в ор. 110, столь необычном по композиционному замыслу) и форма целого была выстроена безупречно.

Более того, все три сонаты прозвучали как единый сверхцикл. Его пронизывали общие «мотивы» и «темы» как смысловые константы – они были тонко подмечены исполнителем; их повторное появление всякий раз было вполне узнаваемым. Светлая, теплая лирика окутала слух уже с первых тактов сонаты ор. 109; затем вернулась в ор. 110, но в несколько другом эмоциональном освещении (и в иной тональной окраске: E-dur звучал ярче и теплее, As-dur – мягче и приглушеннее). Активное, действенное начало заявило о себе в первой части ор. 111, но по-особенному, именно в духе позднего Бетховена. Не острое переживание конфликтов, а сдержанное повествование; не динамика настоящего, а воспоминание о событиях прошлого. К этой же сфере принадлежит и музыка второй части ор. 110. Вдруг вспомнился маленький эпизод из педагогической деятельности профессора Воскресенского: студент в классе играл это скерцо, очень «старался», получалось резко и даже агрессивно; Михаил Сергеевич остановил его и сказал: «Нет, не так, это ведь очень добрая музыка…»

(далее…)