№ 1 (3), январь 1999

В тот день, насколько я мог судить, в Малом зале Московской консерватории не было свободных мест. Трудно сказать, что вызвало такой аншлаг. Может быть, любовь к органной музыке, а, может быть, желание познакомиться с творчеством и исполнительским мастерством молодых музыкантов. Это всегда особенно интересно для публики, выступающей в подобных случаях не только в роли слушателя, но и в роли своеобразного критика.

В концерте прозвучала как сольная органная музыка, так и ансамбли с участием органа. Последнее, без сомнения, внесло необходимое разнообразие в программу. Разнообразными были и сами ансамбли, вплоть до того, что в состав одного из них входил чтец.

Наряду с музыкой молодых композиторов были исполнены сочинения выдающихся музыкантов нашего века – Оливье Мессиана («Поединок смерти и жизни» для органа), Альфреда Шнитке (Две органные пьесы), Марселя Дюпре (Концерт для органа и фортепиано ми-минор – первая часть), Софии Губайдулиной («Светлое и темное» для органа).

Среди прозвучавшего не все показалось равно интересным. К сожалению, две композиции Шнитке, вероятно, в силу неверного подбора их в контексте всей программы концерта, промелькнули как-то незаметно, не оставив глубокого следа в душе. Напротив, Губайдулина, Дюпре и Мессиан были представлены работами достаточно интересными. В «Светлом и темном» особенно привлекало использование нетрадиционного приема глиссандо, а также вкрапление мелодически развитой педальной партии. В Концерте Дюпре орган замещал целый оркестр. «Поединок» Мессиана, благодаря гармоническому богатству и многообразию органных тембровых характеристик, буквально погружал в себя. Этому способствовало и хорошее, вдумчивое исполнение Федора Строганова.

Среди сочинений современных авторов неудачными показались «Пять прелюдий для голоса с фортепиано на тексты «Stabat mater» Марины Воиновой. Подчеркнуто авангардистский музыкальный язык с его интонационной «неопределенностью», неясность произнесения текста Марией Булгаковой (при объективном достоинстве – приятном сопрано) – яркое тому свидетельство. Прелюдия для органа Семена Сегаля, написанная в стиле «новой» музыки, но в то же время воскрешающая традиции баховских величественных опусов, оставила впечатление некоторой композиционной незавершенности.

Но и на «молодой» улице был праздник – и здесь нашлись впечатляющие работы. Таковы «Четыре стихотворения Басе для органа, скрипки, арфы и чтеца» Игоря Гольденберга, а также органная си-минорная «Токката» Эжена Жгу. «Стихотворения» представляют собой короткие музыкально-поэтические зарисовки. Это почти натуралистическое впечатление возникает благодаря использованию различных приемов игры на скрипке и арфе, динамическим краскам в звучании партии органа и, конечно же, необыкновенно выразительному высокохудожественному чтению Юлии Романовой.

В «Токкате» Эжена Жгу, вызвавшей, наверное, наибольший восторг у публики, соединились баховская виртуозность с романтической эмоциональностью. Более того, все это было подкреплено прекрасным исполнением Евгении Кривицкой.

В завершении концерта в исполнении ансамбля прозвучал «Гимн великому городу» из «Медного всадника» Глиэра. Его тема, известная и близкая многим, объединила сторонников и критиков органной музыки ХХ века, звучавшей в тот ноябрьский день «Московской осени» в Малом зале консерватории.

Евгений Метрин,
студент III курса ИТФ

№ 1 (3), январь 1999

ХХ век на исходе. Приобретая почти мифологическое значение, это обстоятельство заставляет задуматься о приуроченности конца столетия как календарного рубежа к некоторой грани. В свою очередь, попытка ограничить спровоцирована потребностью выделить самое главное – то, с чем ХХ веку суждено войти в мировую историю. Для одних это самое главное связано с открытием атомного ядра и завоеванием космического пространства. Для других – это век двух мировых войн и социальных катаклизмов. Но, если иметь в виду вещи более общие, то можно сказать, что ХХ век – это век, покоривший время или, по-другому – век, продемонстрировавший невиданную прежде полноту обладания временем.

Пространство, «спрессованное» открытиями нашего столетия (телевидением, спутниковой связью) превратило вектор времени из линейного в точечный. Время сегодня стало временем сейчас – настоящим настоящего. Но вот «у конца» века человечество подстерегло еще одно чудесное изобретение, позволяющее, не выходя из дома, в то же мгновение объять весь мир. О нем и пойдет речь, а вернее, не о нем самом, а о тех возможностях, которые предоставляются им для многочисленной армии пользователей. Как многие догадались, «героем нашего времени» я избираю глобальную электронную сеть – World Wide Web, называемую также Internet.

По свидетельству профессионалов, феномен Internet не претендует на тот же ранг технической новизны, что и, например, изобретение электронно-вычислительной машины, радио или синематографа. Однако, с точки зрения подавляющего большинства пользователей, Internet есть нечто принципиально новое, открывающее невиданный космос возможностей для тех, кто хоть сколько-нибудь разбирается в компьютере и мало-мальски прилично владеет английским языком. Но как сделать так, чтобы ресурсы World Wide Web стали работать на Вас?

Не стремясь сколько-нибудь полно охватить все музыкальные лакуны виртуального пространства, я расскажу о личном опыте общения с Internet на примере сайта «Наследие Шенберга» («The Legacy of Arnold Schoenberg»; http://www.schoenberg.org), одного из самых мощных и объемных в сети. Даже беглый взгляд на его 15 разделов поражает количеством предоставляемой информации. Здесь рисунки Шенберга, его фотографии, генеалогическое древо композитора, сведения о деятельности Института Шенберга в Лос-Анджелесе… Но вот вопрос – содержится ли в форме передачи этой разнообразной информации нечто принципиально отличное от книги, журнала, газеты или какого-нибудь иного вида печатной продукции? И еще – так ли необходимо помещать на дорогостоящий сервер материалы, которые всего лишь дублируют названные источники информации?

Кажется, однозначного ответа ни на один из поставленных вопросов нет, потому что, с одной стороны, Internet действительно дублирует традиционные формы передачи информации, а с другой, – значительно отличается от них. Например, в разделе «Музыка Шенберга», мы находим каталог всех сочинений композитора. Подобного рода каталог вполне органично мог бы выглядеть и в книге. Но если присмотреться к сетевому списку внимательнее, то окажется, что некоторые из произведений содержат гипертекстовые ссылки. «Раскрыв» их, мы находим… (и это настоящая сенсация!)… сканированные на сайт «The Legacy of Arnold Schoenberg» фрагменты рукописей композитора!!!

(далее…)

№ 1 (3), январь 1999

Если задуматься, что является первоочередным предметом внимания музыкального журналиста, то ответ на этот вопрос окажется не столь простым и легким. С одной стороны, весь современный музыкальный процесс, все его составляющие – потенциальный объект журналистского интереса. Пиши о том, что как-то затрагивает, волнует тебя – и все. Но, с другой, только личные пристрастия во взгляде на пеструю, неохватную картину современной культуры – этого мало. В работе художественного критика-журналиста непременно должен отсвечивать некий социо-культурный заказ. Ведь, отнюдь, не каждый факт – Факт, не каждое событие – Событие, а явление – Явление. Умение схватить «разлитые в воздухе» темы, идеи, которые фокусируют в себе сгустки общественного к ним интереса (в том числе, возможно, и будущего), выделить именно их, то есть оправдать ожидания, а еще лучше эти ожидания предвосхитить, – один из важнейших знаков журналистского профессионализма.

Фестиваль «Московская осень» традиционно остается среди объектов оценки молодых консерваторских критиков. Он удобен для обязательного рецензирования новой музыки (здесь ее много!). Хотя, увы, все меньшее число студентов посещает сегодня концерты этого фестиваля, и еще меньше хочет писать о них. Не вдаваясь в причины (это – тема отдельного разговора), можно с сожалением констатировать, что для них сегодня данный фестиваль, видимо, не Событие, хотя и примечательный Факт московской музыкальной жизни. Для консерваторцев – и пишущих, и читающих – особенно в той его части, которая именно с Консерваторией связана.

Истинными событиями ушедшего года оказались совсем другие источники художественных впечатлений, среди которых, быть может, одно из самых ярких – гастроли оперной Мариинки. И уж, конечно, Явление, причем не ушедшего года, но уходящего века (!) – его Величество Интернет, на который пал заинтересованный, пристрастный, подлинно журналистский взгляд молодого исследователя.

Проф. Т. А. Курышева,
художественный руководитель «Трибуны»

№ 2, декабрь 1998

Гнев, о богиня, воспой теоретика, критики сына,

Мужа всеславного, разума светлого и многоумного,

И всемогущего (в смысле поденной работы насущной)

Се «невесомое» бремя науки нести предостойно.

Ты, о светлейший, с утра соскребая прискорбно

Сонное тело со жесткого ложа древянного,

Слезно с пуховой подушкой, увы, разлученный, ты мрачно

Верно пути направленье узреешь – в Желтое Здание.

Тот нерушимый веками дворец стерегут неустанно

Бдительно Музы светлейшие, и мастерством богоравные.

Ты их искусство с утра познаешь и до ночи,

Самозабвенно рождая в умище анализы стройные.

А строгостильные соpositioni покойному мэтру

Джованни Пьеру Луиджи да Палестрине, маэстро всеславному,

Смелые опыты те подражаемы будут.

Но оглянись, о достойнейший, ибо узреешь

Сладость и силу воздействия кратких, полетных мгновений,

В кои тебе, возглашающему на семинаре,

Весь теоретиков люд так восторженно внемлет.

Ты, о оратор, вещай вдохновенно, со знанием дела, не важно,

Что сотворенный ночною бессонницей текст ты видишь впервые,

На выступленье. Никто не прознает о том, и лишь промысел высший,

След незаметный, но в подсознании памятный, запечатлеет навеки.

Музыку должен познать ты как Вид Искусства,

А не как просто пустое души развлеченье,

И передать, мелочей не тая, сущность этой науки

В секторе практики, на смену грядущему нам поколенью.

О, многоумный, всезнающий брат-теоретик,

Ты расшифруешь когда-то все крюки и невмы,

Ты восстановишь по памяти всю достославну историю музык:

Русской ли, иль зарубежной  – все Мнемосине подвластно;

Ты сотворишь этот нерукотворный труд, а Клио согласно

И многорадостно имя твое в каталог всех великих да начертает.

Ох, теоретик (в том же лице – аналитик),

Балетовед, «композитор» в курсе гармонии и полифонии, он же и критик,

Он расшифровщик и медиевист, палеограф же он и мыслитель,

Младших учитель, конечно же, и музыкант-исполнитель!

И курсовых написатель, и результатов экзаменов он предсказатель,

Он же архивов музейных незаменимый никем изучатель,

Также и практики лекторской он для людей основатель,

Он же эстетик, философ, историк и культуролог, психолог.

Жаль, что пока еще не профессиональный филолог …

Ноша его нелегка, но своя ведь – не тянет ! (???)

И этой песнью Искусство Высокое он прославлять не устанет.

Да будут во веки веков расширяться искусства пути и дороги,

Пока, последние силы отдав, не протянет теоретик наш ноги!

Анна Русакова,
студентка IV курса

№ 2, декабрь 1998

Нынешнее лето прошло для меня под знаком Рахманинова. Точнее – под впечатлением от его Третьего фортепианного концерта. Конечно, я и раньше неоднократно слышал это произведение великого мастера, но, как часто случается в жизни, что-то вдруг заставляет вернуться к ранее пройденному и увидеть все несколько по иному. Причиной в этом случае явился третий тур проходившего этим летом  Конкурса имени Чайковского. Прослушав за три дня четыре разные интерпретации концерта, я вдруг понял, что должен сам еще раз осмыслить эту божественную музыку.

И вот, из переполненного до отказа Большого зала консерватории  я переместился в свою тихую уютную квартиру. На диске проигрывателя – пластинка с записью третьего концерта Рахманинова в исполнении Вана Клиберна, одна из первых записей лауреата Первого конкурса имени Чайковского (в нашей семье она хранится уже более тридцати пяти лет). Затем, каждый день, слушая эту запись (наверное, одну из лучших),  я полностью отрешался от внешнего мира, чтобы наслаждаться этой необыкновенной  музыкой. Оказывая сильнейшее эмоциональное воздействие своей всеохватностью, как временной, так и пространственной, она постоянно рождала во мне самые разные ассоциации, чувства, мысли.

Простейшая, на первый взгляд, основная тема первой части невольно связывалась с кадрами документальной хроники трагических событий истории. Один из наиболее впечатляющих эпизодов концерта – кульминации разработки этой же части – виделась мне как своего рода вселенская катастрофа, сменяемая картиной страшного суда над всем человечеством. Монолог же во второй части, отмеченный поистине рахманиновской патетикой, воспринимался как мощный авторский голос. Но, что потрясало в концерте больше всего, так это побочная партия финала, особенно ее грандиозное проведение в коде. Подобный гимн жизни и свету невероятно волнует душу, и, мне кажется, просто не может никого оставить равнодушным…

…Этот концерт Рахманинова можно слушать бесконечно. Чувственное, субъективное в нем поднято на уровень всеобщего. Бесспорно, эта музыка – на все времена.

Евгений Метрин,
студент III курса ИТФ

№ 2, декабрь 1998

—  вздохнул Денис Винцентович, –  что может быть ужаснее?

— Да нет же, это в порядке вещей, – поспешно возразила Людмила Михай­ловна. – Только как бедные дети умудряются вместить в себя столько инфор­мации? Я как представлю себе, что это все нужно осознать и переварить… Кроме того, с такой скоростью появляются новые программы  –  их же все нуж­но успеть освоить!

—  Да-да, вот я себе уже 7-й Word инсталлировал, –  робко вставил Вячеслав Вячеславович, – специальный для 95-го Windows’а.

— А в Ехсе11’е, кстати, Вы уже умеете таблицы делать? – поинтересовался Ев­гений Владимирович.

—  К сожалению…

—  Ой, а я в этом ничего не понимаю, –  махнул рукой Виктор Павлович.

—  И очень зря , –  в разговор вступил Игорь Константинович. –  Я вот уже за этот учебный год почти освоил азы работы в Finale. Очень, знаете ли, полезная штука. В конце концов, мы же все современные люди.

— Конечно, – поддержал Юрий Николаевич, – современный музыкант дол­жен уметь разбираться в новых технологиях. А по компьютерной сети, кстати, можно удобно и быстро связаться с музыкантами из других стран! –  Он радо­стно посмотрел на окружающих.

—  Да, но до Америки  (ведь она ушла в этом далеко вперед) нам еще очень и очень далеко, –    Светлана Юрьевна улыбнулась, –  Знаете…

— Ничего, догоним когда-нибудь, – вступилась за Родину Татьяна Суреновна, – Вы, кстати, Евгений Владимирович, на каком принтере таблицы печатаете –  на матричном или струйном?

—  Если себе, то на струйном, а студентам  –  на матричном.

—  А зачем студентам вообще что-либо печатать? – Ирина Арнольдовна пожа­ла плечами. – Я обычно все диктую –  библиографию, списки, вопросы… А то еще совсем писать разучатся.

—  Нет, ну нельзя же так отставать от жизни, – возмутился Михаил Александ­рович (умолчав, что дальше DOS он сам еще не ходил), – нужно использо­вать по возможности все технические возможности. Правда, Виктор Павлович?

—  Правда, –  ответил Виктор Павлович и опустил монетку в кофейный автомат.

Евгения Изотова,
студентка IV курса

№ 2, декабрь 1998

До чего же легко и приятно, сидя в зрительском зале, рассуждать о том, как нужно вести себя на сцене!

Три непростых дня выдержала аудитория № 21, когда у выпускников-теоретиков проходил госэкзамен. Около восьми раз в день один из них десять минут чувствовал себя «большим человеком» – вихрем проносились перед присутствующими мысли, рожденные творческой бессонницей полутора лет. А следующие за ними минут пятьдесят возвращали докладчика в то, уже почти минувшее для него время, в котором он – всего лишь студент в окружении неизмеримо более умных и разносторонне образованных профессоров.

Интересно и порою больно было наблюдать за тем, как серьезный исследовательский труд (а точнее, его оценка по пятибалльной системе) был поставлен в зависимость от способности его автора выступать перед большой аудиторией. На мой взгляд, ситуации были разные: кому-то повезло с тактичным рецензентом, кто-то «спас» свою работу только за счет умения артистично вести себя на сцене. Кто-то незадачливый «проиграл» этот поединок как раз из-за недостатка внешнего обаяния… Ну что сказать? Поучительно. За себя в похожей ситуации через два года я не боюсь, публику люблю с детства. А как быть тем, кто просто здорово и свежо пишет, а вот «защищаться» не умеет?

Уважаемые руководители! Вспомните наконец о том, что в наш учебный план не входят лекции по ораторскому искусству, актерскому мастерству и восточным единоборствам. А всем, кому хотя бы один раз в жизни придется еще услышать на помосте двадцать первой аудитории мистический возглас «Сударыня, защищайтесь!», я желаю мужества.

Ирина Зайцева,
студентка IV курса ИТФ

№ 2, декабрь 1998

Наконец-то наш оркестр выехал за рубеж! Оркестр студентов Московской консерватории, где первые партии исполняют их профессора. Профессиональный коллектив под названием «Оркестр Большого зала консерватории», в котором слияние молодого темперамента, многолетнего творческого опыта и возможность выступать на прославленной, знаменитой на весь мир сцене, является постоянным залогом успеха.

Идею создания подобного коллектива воплотил руководитель оркестрового класса, профессор Московской консерватории, Леонид Владимирович Николаев. Его стремление к живой творческой атмосфере в учебном оркестре, способствующей воспитанию молодых исполнителей, нашло живейший отклик у наших педагогов. Валерий Попов, Владимир Соколов, Евгений Фомин, Валентин Снегирев – с этими выдающимися музыкантами, как и со многими другими, получили возможность разделить свое репетиционное время нынешние студенты консерватории. Закончив IV курс и освободившись, тем самым, от обязательств по оркестровым программам, некоторые студенты садятся опять в оркестр и проводят там долгие часы.

В программах концертов оркестра прозвучал уже целый ряд великих произведений — фортепианные концерты Прокофьева, 21 симфония Мясковского, «Вестсайдская история» Бернстайна, «Американец в Париже» Гершвина, «Поэма экстаза» Скрябина, «Весна священная» Стравинского. С публичных выступлений оркестра было записано несколько компакт-дисков, к их услугам  прибегают и некоторые зарубежные артисты.

Однако первая гастрольная поездка оркестра состоялась совсем недавно – с 19 по 24 сентября коллектив  гостеприимно принимала Румыния. Репетиции к поездке закипели с самого начала учебного года. В качестве солистов-виолончелистов в поездку были приглашены студент консерватории Павел Гомзяков  ( класс проф. Д. Г. Миллера, концертмейстер в группе) и совсем юный музыкант Cережа Антонов, в игре которого, как показали гастроли, уже видна необычайная одаренность и настоящий музыкантский профессионализм.

Первый румынский концерт был выступлением на Международном музыкальном фестивале Дж. Энеску в Бухаресте, где вслед за многими заслуженными коллективами оркестр должен был исполнить произведения современных авторов, а также «Концертная фантазия» Энеску для виолончели с оркестром. Пришедшие на концерт композиторы — Тибериу Олах и Димитриу Капаяну, представители различных творческих направлений, остались вполне удовлетворенными «трудоемкой» интерпретацией их сочинений. Дирижировали концертом Л. Николаев и молодой дирижер из Молдовы Ю. Ботнарь. На бис была дана I часть из «Симфонических танцев» Рахманинова, после которой неимоверно богатое акустикой помещение концертного зала «Атенеум» огласила буря аплодисментов. Начало румынских гастролей состоялось.

(далее…)

№ 2, декабрь 1998

Новогодний разговор с ректором М. А. Овчинниковым

— Михаил Алексеевич! На подступах Новый год. Как Вы думаете, что ждет всех нас, Московскую консерваторию?

— Каждый человек надеется на лучшее. Я – не исключение. Я тоже надеюсь на лучшее, во всяком случае на лучшее будущее для консерватории. А вообще-то я считаю, что переход одного года  к другому — это событие достаточно условное, потому что отсчет времени, как известно, у разных народов не совпадает. Скажем, у мусульман – один отсчет, у буддистов – другой, у христиан – третий. Поэтому мне,  думается, если следующий этап времени, который у христиан связан с Новым годом, пройдет без потрясений, это уже большое счастье.

— С нами все ясно. А каким Вам видится будущее классической музыки?

— Здесь у меня никаких сомнений нет – классическая музыка будет жить столько, сколько будет существовать нынешняя цивилизация, которая, как известна, связана с идеями и идеалами христианства. Если эти идеи исчерпают себя, а предостережения, знамения такого рода уже есть – например, сейчас возникает грандиозная опасность для всего гуманистического развития  человечества, скажем, связанная с технократическим изменением мира, с опытами по клонированию человека, с подменой человека механизмами, попыткой решить проблемы человечества без непосредственного участия человека, через его модули – в этом кроется колоссальная опасность для современной цивилизации… Так вот, если человечество сможет побороть искусы такого рода, тогда и классическая музыка будет существовать, как и вообще все искусство, связанное с гуманистической направленностью развития человечества.

— Но пока ведь в массовом сознании, к сожалению, царит поп-культура. Есть ли надежда, что изменится массовое сознание?

— Массовое сознание было всегда. Классическая же музыка всегда являлась духовной основой жизни для достаточно узкого круга лиц. Это всегда было элитарное искусство. Но это не значит, что оно существовало только для элиты, так как в конечном счете влияние элиты, аристократии,просвещенных людей на все общество пусть незаметно, но всегда осуществлялось. В обществе ведь очень часто животные инстинкты одерживают верх, но именно элита мешает обществу выплеснуть их, опуститься до варварства. Она как бы нейтрализует массовое сознание, о котором вы верно упомянули. Варварство, низменные инстинкты встречают невидимую преграду в лице настоящих пользователей и носителей искусства, в лице просвещенной части общества. Кстати все общество никогда не бывает полностью просвещенным, но круг таких людей в определенные моменты становится шире. И если в ХХ веке  такое произойдет – это уже будет огромная победа. Но прирастает просвещенность, как верно подметил А. Солженицын , микроскопически. Во время разного рода социальных потрясений этот круг снова может сузиться. Это пульсирующий круг: он становится то уже, то шире, но никогда не сможет охватить всех.

(далее…)

№ 2, декабрь 1998

Второй номер, естественно, труднее первого, как, наверное, и последующих. Далее у нас пойдет, надеюсь, как бы по накатанному, а первый шаг был заведомо интересен уже своей новизной. Сейчас же надо упрочить сделанное, не уронив планки. И мы стараемся.

Правда, есть одно благоприятное обстоятельство – этот номер новогодний. Здесь все к месту – серьезное и веселое, разговор о высоком и взгляд на повседневное, можно прозой, а можно и в стихах! Тем более, что впечатлений уходящего года много, а авторам присущи не только наблюдательность, но и чувство юмора. Правда, проблемное выступление (обязательное задание в курсе) на часто избираемую студентами тему о своей учебе, о неоправданных перегрузках музыковедов, написанное в «греческом стиле» – это впервые! Вообще этюды – малые литературные формы – проблемного, полемического, художественно-оценочного характера, наряду с классической рецензией, для читателя, как кажется, всегда интересны.

И, наконец, какая новогодняя газета без задушевной беседы? В последние дни декабря мы чаще, чем обычно, с пристрастием вглядываемся в будущее, ожидая если не чуда, то хотя бы приятных сюрпризов и всяческих радостей. Желая друг другу счастья и успехов, мы невольно надеемся и на удачу, и на себя, и на всех, кто рядом и сочувствует нам, кто мудрее и сильнее. Так, понимая и разделяя ожидания нашего читателя, наш корреспондент взяла предновогоднее интервью у ректора Московской консерватории профессора М. А. Овчинникова…

Проф. Т. А. Курышева,
художественный руководитель «Трибуны»