Главным героем музыкального вечера 17 февраля в зале Мясковского стал пианист Александр Тюменцев – ассистент-стажер Московской консерватории (руководитель – профессор Е.А. Кузнецова), лауреат всероссийских и международных конкурсов.
Все первое отделение звучал рояль. Второе составили ансамблевые выступления, в которых прияли участие учащиеся и выпускники ЦМШ–АИИ Полина Тхай (виолончель), Стефания Поспехина (скрипка) и Светлана Маренкова (флейта). Зал был почти полон. Исполнителей пришли поддержать их знакомые и учителя. До начала оставалось еще несколько минут, а слушатели уже замерли в ожидании. Даже традиционная десятиминутная задержка не охладила их энтузиазм.
Вечер открыли десять прелюдий Рахманинова в исполнении Александра Тюменцева. И вообще музыка Сергея Васильевича была представлена довольно широко. Можно было предположить, что такой выбор программы – отголоски юбилейного года, но, как нам рассказал исполнитель, эти прелюдии были привлечены в репертуар лишь месяц назад.
«Рахманинов – один из моих самых любимых композиторов, – подчеркнул Александр. – Два года назад я сыграл его Третий концерт, год назад весь ор. 39, а в этот раз решил исполнить весь ор. 23. В планах еще есть Вторая соната и Второй концерт, и в будущем, конечно, хотелось бы все его концерты исполнить. Музыка его близка мне, во всяком случае, в голове есть ясная картина того, как хотелось бы ее сыграть».
По словам пианиста, несколько лет назад он услышал неизвестную ранее запись Рахманинова, где тот играет «Симфонические танцы» дома, и по-новому посмотрел на него, как на исполнителя. Александра поразили его звук, как будто из другого измерения, фразировка, управление временем и фактурой. И это отразилось на его видении этих прелюдий.
Музыкант также поделился подробностями своей подготовки. «Я много записывал себя, слушал и корректировал, искал точное воплощение внутреннего замысла – прежде всего, звукоизвлечения. И формы – чтобы каждая прелюдия и весь цикл выстроились» – рассказал музыкант.
Слушатели оценили усилия пианиста. «Я в восторге. Вокализ, десять прелюдий оставили особое впечатление» – прокомментировала одна из посетительниц концерта. И, действительно, прелюдии прозвучали очень убедительно. Особенно удачной оказалась медленная музыка, ее вдохновенную лирику подчеркивало мягкое, но полновесное туше пианиста. Первое отделение завершил эффектный Экспромт для фортепиано фа минор, ор. 142 №4 Шуберта. Сам Александр остался более всего доволен исполнением именно этого сочинения, уже давно опробованного на публике.
Во втором отделении были представлены инструментальные ансамбли. Исполнение музыки Э. Грига, И. Брамса, С. Рахманинова и В. Цыбина отличили эмоциональная интерпретация и высокое мастерство.
Публика тепло и восторженно приняла музыкантов, не скупясь на аплодисменты и крики «Браво» почти после каждого номера. «Все понравилось, все замечательно! У А. Тюменцева и его партнеров очень достойный уровень», – поделился впечатлениями один из слушателей. Как признался сам Александр, он не продумывал какой–то особой концепции концерта, ему хотелось донести до слушателей именно саму музыку и идеи, в ней заложенные. И пианисту, безусловно, удалось справиться с этой задачей.
Ансамбль «Студия новой музыки», солистка Екатерина Кичигина (сопрано) и дирижер Игорь Дронов, а также Ярослав Тимофеев, ведущий и автор филармонического цикла «Вещь в себе», 3 февраля познакомили слушателей с оперой «Индекс металлов» Фаусто Ромителли, ее историей и содержанием. Вещь в себе – философский термин, введенный Иммануилом Кантом, который утверждал, что мир непознаваем и подлинное значение всякого объекта останется для нас тайной. «В этом проекте, – заявил Я. Тимофеев, – мы пытаемся дискутировать с Кантом и разобраться в том, как устроена та или иная вещь на самом деле».
Опера «Индекс металлов» – предсмертное сочинение Ромителли. Он написал его в последние недели своей жизни, работая по 15 часов в сутки. Сам автор в предисловии к опере писал, что его цель – «превращение светского жанра оперы в опыт тотального восприятия, погружающего зрителя в раскаленную материю, которая ни о чем не повествует, но гипнотизирует, овладевает и вводит в транс».
Опера написана для 19 инструментов, голоса и электроники. При этом участвуют в исполнении всего 10 человек. В ней нет сценического действия, четкого сюжета и персонажей. Зато есть номера, пять интермеццо, живое пение и даже самые настоящие арии. Кроме того, важным компонентом является видеоряд. Объединение этих разных составляющих напоминало своеобразное алхимическое действо: появляется звук, звук превращается в материю, материя плавится, переходит в энергию, в звук и затем бесследно исчезает…
«Тотальное восприятие» не прошло мимо слушателя. Отвлечься или уснуть, как иногда бывает на концертах привычной оперной классики, было невозможно. Все вокруг было заполнено светом и звуком. В некоторые моменты чувствовалась даже дезориентация в пространстве, и, несмотря на четкую номерную структуру, пытаться предугадать дальнейшее развитее было бесполезно. Некоторые звучности выдерживались без изменений длительное время, из-за чего терялось его ощущение, и зритель тонул в остановившемся мгновении. 14 раз звучит начальный аккорд песни Shine On You Crazy Diamond группы PinkFloyd. Ромителли цитирует не мелодию, а лишь тип звучания. Так начинается опера. Аккорд постепенно завоевывает пространство, время и в своем спрессованном состоянии уподобляется точке сингулярности, которая в конце концов взрывается. Появляется раскаленная материя, которая очень долго еще будет остывать…
Необычным получилось и окончание оперы. Последний номер Ромителли обозначает как каденцию – место, где музыканты импровизируют. Композитор, который продумывал все до мельчайших деталей, отдал финал на откуп исполнителям. На экране в этот момент изображается мусор – консервные банки, пластик и другие отходы, ожидающие очередной переработки. Получается, что смерть, как полное уничтожение, невозможна: атомы, из которых мы состояли, будут продолжать жить уже в составе других объектов. Должно ли это нас утешить или повергнуть в ужас? Похоже, ответ мы так и не получили…
В оперной партитуре оказались переработаны многие стили: авангард, постмодерн, спектрализм, поп-арт, рок-музыка и минимализм. Текст оперы полон свободных интерпретаций и аллюзий, которые, к сожалению, зрители не оценили. Партер и первый амфитеатр были практически пусты. В социальных сетях появлялись комментарии: «Очень сложное произведение и для восприятия, и для исполнения».
Невозможно не оценить мастерство ведущего и музыкантов, которые сделали для презентации сочинения все, что было в их силах. Но, скорее всего, опера «Индекс металлов» так и осталась для большинства публики «вещью в себе», несмотря на предварительную 40-минутную лекцию. Почему так произошло? Из-за сложности языка музыки или несовершенства слова? Вряд ли кто-то из слушателей, оставшихся в зале к финалу произведения, смог бы ответить на этот вопрос…
В Рахманиновском зале 26 февраля прошел традиционный концерт студентов кафедры композиции (класс В.Г. Агафонникова, Л.Б. Бобылёва, Ю.В. Воронцова, А.А. Коблякова, А.В. Чайковского, А.Н. Ананьева, К.А. Бодрова, М.И. Дунаевского, Д.И. Славниковой). Прозвучали сочинения для фортепиано, хора, альта, домры, вибрафона, струнного квартета, а также симфонического оркестра.
Из сочинений для фортепиано три пьесы цикла «Грёзы» Надежды Бояджиевой впечатлили мелодичной, почти однотональной музыкой, а «Воспоминания» Федора Кирилловазапомнилисьчуть более усложненной гармонической эстетикой. Brevis mobileАлексея Новикова (исп. Олег Давыдов) воспринялся со своей минималистичной манерой (умеренный постоянный темп, с часто присутствующим остинатным ритмом).
Прозвучали и три сочинения для ансамблей с участием фортепиано. Баллада для альта и ф-но Олега Давыдова (альт – Анна Ченчикова) началась с разработки хроматического мотива, а завершилось использование интересной синкопированной ритмики. Диптих Александра Некрасова для домры (Юлия Кузнецова) был одним из самых продолжительных сочинений вечера: представленный в нем «развернутый сюжет», завершился нагнетанием напряжения во второй части («На грани света и тени») и разрешился положительно. «В кубе» Анны Симаковой, где к фортепиано присоединились вибрафон и скрипка (Дзялин Ян и Анастасия Жукова) свершилось погружение в минималистичную атмосферу, в которой исполнители долго пребывали, а звучание вибрафона это впечатление усиливало.
Неожиданным оказался струнный квартет Анастасии Хорошиловой под названием «Наэкспериментировались» (исп. Снежана Пащенко, Софья Цыпруш, Евгений Терлецкий, Ольга Белоглазова). Названия частей – «Не эксперименты», «Эксперименты», «Танец на могиле» – предвещали мрачный конец, а энергичная игра исполнителей подчеркивала его неизбежность. Два этюда для саксофона соло Семена Суханова – контрастные пьесы, в первой из которых инструмент звучит в спокойном ключе, исполняя ограниченный набор мелодических формул, а во второй его партия более развернута и содержит «агрессивные» пассажи.
Из двух хоровых номеров «Трехпятибуквенная песня» Дмитрия Баженова (ансамбли Florium и La Fiamma), по тексту раскрывающая образ одинокого героя, была выдержана в приятной сдержанной атмосфере диатоники. А два хора на стихи М. Цветаевой авторства Сатара Али (хор Soul Music) представляли развернутые красочные миниатюры.
Особым моментом стал цикл «Детский мир» Софии Фокиной (исп. Ульяна Солодикова, Андрей Беккер, Екатерина Белых), написанный на абсурдистские по характеру стихи Игоря Шевчука, в котором на первое место был выведен элемент перформанса с разговорной речью. В завершении программы прозвучала вторая часть Концерта для фортепиано Игоря Шаманова, исполненная симфоническим оркестром «Импульс» (солист Олег Давыдов, дирижировал автор).
Программа концерта была немного сокращена, однако и без того продолжительное выступление прошло успешно.
Виктор Львович Гинзбург – пианист, заслуженный артист России, профессор Московской консерватории, уже более 40 лет преподающий на Межфакультетской кафедре фортепиано. Сын профессора Л.С. Гинзбурга, виолончелиста и музыковеда, автора «Истории виолончельного искусства» и многих других трудов, ученик профессора Я.И. Мильштейна – пианиста и музыковеда, автора в том числе известной монографии о Листе, Виктор Львович рассказывает нашему корреспонденту, что он считает самым важным в своей деятельности исполнителя и педагога.
– Виктор Львович, с чего начался Ваш творческий путь?
– Я родился в семье музыкантов. Отец хотел учить меня игре на виолончели. Поскольку в то время он близко общался с М.Л. Ростроповичем, тот лично «благословил» меня, когда мне было около пяти лет. Но этому благословению, увы, не суждено было сбыться, поскольку в конце концов родителями было решено, что я буду пианистом, и ступив на эту дорогу, я больше с нее не сворачивал.
– Кто стоял у истоков Вашей педагогической деятельности?
– В детстве и юности я перенял достаточно много у своего отца, моего первого учителя. Иногда его советы смешиваются в моей памяти с советами Якова Исааковича Мильштейна, моего профессора, с которым судьба свела меня позже.
Вспоминаю, что Мильштейн часто говорил о некоем тезаурусе, куда входят эрудиция, квалификация, видение мира музыканта; он говорил о том, что музыкант должен как можно больше положить в эту сокровищницу, используя свой богатый внутренний мир. Я часто рассказываю об этом студентам, которые, надеюсь, меня понимают.
– Чем Вам запомнились занятия у Мильштейна?
–Яков Исаакович взял меня в свой класс, когда я учился еще в восьмом классе ЦМШ. С тех пор и до окончания консерватории мне посчастливилось заниматься с ним два раза в неделю.Я испытываю неудовлетворение собой: имея такую роскошную возможность, я так мало ей пользовался! Понимаю, что мог бы взять гораздо больше от своего дорогогоучителя. Я помню его уроки, как что-то невероятное. Он мог играть любое произведение с любого места, будто только что подготовил его, чем поражал всех нас. А как он аккомпанировал концерты…
В классе Мильштейна я успел застать Елизавету Леонскую. До сих пор помню ее исполнение финала си-минорной сонаты Шопена. Она вообще потрясающий музыкант, и, на мой взгляд, самая яркая из учеников Мильштейна, которых я слышал. Вспоминаю еще одного человека, не столь широко известного, но необычайно яркого педагога – Б.Я. Землянского. К сожалению, судьба его была нелегкой, но это никак не отразилось на общении с нами, студентами: например, встретившись со мной случайно в коридоре, по которому я шел со своим товарищем, его учеником, Борис Яковлевич мог запросто пригласить меня зайти к нему в класс «просто поиграть». Тогда мы считали такие вещи как бы изменой своему учителю, но сейчас я очень жалею, что не поиграл ему хотя бы несколько раз.
– Каким был Ваш репертуар? Насколько он изменился со временем?
–Яков Исаакович прекрасно знал традиционный фортепианный репертуар, но живо интересовался и новой музыкой. Фактически он открыл мне творчество Хиндемита. Современная музыка давалась мне сравнительно неплохо: я, например, считаю, что смог поступить в Консерваторию благодаря Первой сонате Щедрина, которую играю до сих пор. Считаю, что Щедрин сильно опередил свое время этим сочинением. Также Мильштейн посоветовал мне выучить Первую сонату Рахманинова – ее тогда очень редко играли. С тех пор я с ней не расстаюсь. В то же время Яков Исаакович предоставлял мне возможность выбирать произведения самому, что я и делал с большим интересом и удовольствием.
В последние десятилетия особое место в моей жизни заняла музыка Баха: так, например, однажды я понял, что не могу жить без Гольдберг-вариаций и не успокоился, пока не сыграл их на концерте и не записал на диск. Следующей вершиной для меня стало исполнение I тома ХТК в Малом зале Консерватории, затем удалось осуществить студийную запись этого концерта. Сейчас я пытаюсь учить второй том, он настолько увлек меня, что я практически перестал играть все остальное. Надеюсь, что смогу выучить наизусть (как и первый том), исполнить и записать. Тогда я буду считать, что некий этап в моей жизни прожит не зря.
Такжеменя увлекает музыка Шуберта: несколько моих сольных программ были монографическими, я чередовал в них сочинения Шуберта и Баха…
– Влияет ли подготовка ученика на Ваши педагогические принципы?
– Педагогика всегда была чем-то очень желательным и легким для меня – своего рода, естественной потребностью. Мне интересно и очень нравится преподавать. Я преподаю на Межфакультетской кафедре фортепиано с 1981 года, и в моем классе всегда были студенты разного уровня владения инструментом, так что приходится «подстраиваться» под индивидуальные особенности каждого из них.
Вспоминаю моего старшего друга и коллегу Ирину Семеновну Козолупову, еще в те годы говорившую мне о том, что с пианистами заниматься проще, а вот со студентами других специальностей – гораздо сложнее. При этом я смотрю на педагогику, как на возможность взаимного творческого общения со студентом. Мне кажется, что главные принципы отношения педагога к студентам любой специальности – поощрение творческого начала, уважение и вера в возможности ученика.
–Что Вы могли бы пожелать или посоветовать молодым музыкантам, пианистам?
– Советовал бы молодым музыкантам никогда не останавливаться: пусть иногда и хочется взять небольшой тайм-аут после значительной вершины – это возможно лишь в крайнем случае: надо всегда идти вперед. Еще советую стараться видеть жизнь во всех ее проявлениях, не сводить восприятие мира к развлекательной стороне, стараться понимать, что происходит вокруг. Наряду с чисто музыкантскими качествами, я очень ценю искренность в исполнении. Исполнитель должен ясно представлять, что он хочет сказать своей музыкой. Так что желаю молодым музыкантам действовать всегда осознанно, воспринимать себя в контексте всего окружающего мира, и не только музыкального.
Беседовал Виталий Захаров, IV курс НКФ, музыковедение
«Композитор – это не тот человек, который пишет музыку бесплатно. Это тот, кто будет писать музыку, даже если ему за это платить не будут». Так о профессии сказал Денис Присяжнюк, яркий нижегородский композитор, музыковед и педагог. Действительно, сложно себе представить настоящее творчество исключительно из практических и корыстных соображений. Композиторский дар – как группа крови, с ней необходимо жить, даже если она одна из самых редких в мире.«До тех пор, пока на свете есть человек, который мыслит, будет существовать потребность в индивидуальном высказывании» – утверждает композитор.
Денис Олегович Присяжнюк родился 2 апреля 1973 года в поселке Смолино Горьковской (ныне Нижегородской) области. Там он провел первые шестнадцать лет жизни. Творческие способности композитора проявились рано. По воспоминаниям Присяжнюка, в 11 лет он предпринял попытку создать оперу «Демон». Музыкант с иронией отметил, что в итоге получилось несколько номеров, написанных под впечатлением от посещения оперного театра.
Неординарные способности Присяжнюка отмечали не только родители, но и педагоги сельской музыкальной школы. Сценические ситуации, порой курьезные, показывали, что ученика может ждать будущее большого музыканта. Так, на одном из зачетов по фортепиано Присяжнюк забыл текст фуги И.С. Баха, однако не растерялся и сымпровизировал недостающий фрагмент без особых последствий для конечного результата.
Следующий этап творческого пути композитора связан с Дзержинским музыкальным училищем. Это время теоретического и пианистического освоения всей академической музыки, «идущей в руки». С особым теплом он вспоминает о педагоге училища Тамаре Сергеевне Юрпаловой. Она приняла мальчика с весьма относительными представлениями о теории музыки и подготовила его к поступлению. Именно Юрпалова устроила встречу Присяжнюка с Б.С. Гецелевым – его будущим учителем композиции в Нижегородской консерватории.
Первая консультация состоялась на втором курсе. По воспоминаниям Дениса Олеговича, он представил Гецелеву фортепианные сочинения в жанре вариаций с бесконечным количеством пассажей. Тот отправил молодого композитора обратно, «писать тему». Вторая встреча, случившаяся два года спустя, оказалась более успешной. Посмотрев работы, Борис Семенович сказал, что молодому композитору обязательно надо поступать.
Период обучения в Консерватории – один из важнейших этапов становления музыканта. Присяжнюк параллельно учился на двух факультетах – композиторском и музыковедческом. По словам Дениса Олеговича, ему повезло с педагогами по специальности. Гецелев заложил базовые принципы композиции: нельзя врать и повторяться в музыке, нужно делать все самому, а не надеяться на исправления преподавателя. Б.Ф. Егорова, специалист по французской музыке, научила технике музыковедческого слова. Т.Н. Левая, научный руководитель в период написания кандидатской диссертации, также дала очень много в профессиональном плане. По словам Дениса Олеговича, «эти люди стали моими педагогами».
Творчество Присяжнюка разнообразно количественно и качественно: оперы, инструментальные концерты, струнные квартеты, сонаты для разных составов, романсы и др. Каждая из областей заслуживает подробного освещения. Однако интересна и особая сфера творчества композитора – его авторскиежанры.
Возникновение жанров «Акции», «Параллельной музыки», «Оксюморонов», «Вероятной музыки» произошло само собой. По воспоминаниям Присяжнюка, в определенный момент он обратил внимание на то, что стал мыслить сериями. Под серией в данном случае подразумевается интерес к иному повороту в той же самой концептуальной и драматургической проблематике. «В сложном вопросе или проблеме всегда остаются вещи, которые можно было бы сказать еще, но в другой раз» – так композитор объясняет необходимость появления новых сочинений в определенном жанре.
«Акции» характеризуются непременным присутствием внешнего, театрального элемента. Композитор говорит о сочинениях в этом жанре как о «направленной действенности». Часто на первый план выходит перформативный элемент, связанный с нестандартной сценической ситуацией. Ярким примером может послужить «Акция X» для кафе, его ничего не подозревающих посетителей, инструментального ансамбля и фонограммы (2013).
«Параллельная музыка» отличается тем, что в ней симультанно существует несколько смысловых рядов (тексты, драматургии, формы, материалы). В этом смысле наиболее показательно сочинение «Параллельная музыка I» для двух фортепиано (2005). Работа представляет собой две прелюдии, прописанные в первой и второй партиях отдельно, которые исполняются параллельно.
В «Оксюморонах» непременно есть парадоксальное совмещение несовместимого. Это может проявляться как в инструментальном решении, так и в драматургии. У «Оксюморонов» достаточно много схожего с «Акциями», в некоторых аспектах между жанрами прослеживаются пересечения.
Наиболее закрытый, «внутренний» жанровый вектор – «Вероятная музыка». Композитор дал такой комментарий: «“Вероятная музыка” – эмоциональное название. Бывает так, что задумываешь одну музыку, а приходит совсем другая. “Вероятная музыка” для меня – “музыка-замещение”; это музыка, которая приходит… или могла бы прийти».
Сочинения Присяжнюка регулярно звучат в залах Нижегородской консерватории, а также периодически на концертных площадках Москвы, Саратова, Астрахани. Однако значительная часть произведений до сих пор не исполнена. На то есть несколько причин. Собрать большой состав под современную музыку, особенно в провинции, очень сложно; обычно исполнители без особого энтузиазма берутся за работу над новыми сочинениями. Другая причина кроется в природной скромности автора, что, безусловно, очень красит его как человека. Вместе с тем это приносит немало сложностей композитору, которому в современных условиях необходимо громко заявлять о себе. Иначе как быть услышанным среди обилия звукового «шлака», ставшего неотъемлемой частью нашей реальности?..
Мюзикл для ностальгирующих и «нововлюбленных» в московском Дворце молодежи, о котором «Трибуна молодого журналиста» уже рассказывала в прошлом году («ТМЖ», 2023, № 8), продолжает удерживать интерес столичной публики. С завидным постоянством он собирает толпы как молодежи 2020-х, так и их ностальгирующих родителей, желающих провести вечер с музыкой бит-квартета «Секрет», к которой они приобщились еще в 1980-х.
Нашумевший спектакль «Ничего не бойся, я с тобой» творческой группы продюсера Дмитрия Богачева в многочисленных анонсах и пресс-релизах ассоциируют с его западной прародительницей – MammaMia!. Действительно, идея узнается безошибочно, и именно она оказалась абсолютно беспроигрышной для нашего зрителя. Продюсер, когда-то познакомивший московскую публику с различными образцами этого «заокеанского» жанра – от «Звуков музыки» и «Кошек» до «Чикаго» и недавно гремевших «Шахмат», – вместе со своей командой сделал ставку не на сюжет, а на материал. И не прогадал. Песни, проверенные десятилетиями, а также время и место действия – рок-Ленинград 80-х… Ну разве можно представить себе период в недавней истории страны, еще более привлекательный для тоски по прошлому?!
Песни группы «Секрет», в лучших традициях русского рока, сами по себе событийно насыщенны. Истории знакомств с необычайными девушками, чьи удивительно-характерные портреты бороздят память («Арина-балерина», «Алиса»), внезапная встреча в транспорте с давней подругой, с которой когда-то не сложилось («Привет»), житейская зарисовка приготовлений к празднику («Именины у Кристины»), жизненные мудрости от бывалых («Твой папа был прав») и сущая абракадабра («Сара Бара Бу») – в них, казалось бы, все, что встречается в жизни молодого человека, любой поклонник музыки этого коллектива вполне мог бы нарисовать в голове свой собственный сюжет. А каким же он получился у профессионалов?
Поскольку именно сюжет – самая интригующая деталь замысла (ведь музыка является уже отчасти известным слагаемым), раскрывать его деталей я не буду. Скажу лишь только, что не все решения показались удачными. Если в первой половине спектакля зрителю не позволяют «заглянуть за поворот» и угадать дальнейшее развитие событий, то во второй напряжение несколько падает, из-за чего страдает драматургия – кульминация уже не так ожидаема, и, как следствие, развязка не приносит долгожданного удовлетворения.
Спектакль потрясает обилием визуальных удовольствий. Поражают грандиозные декорации, заполняющие все пространство сцены: интерьеры советских квартир и телестудии, питерские дворы и крыши, огромный теплоход и взмывающий в небо троллейбус, опутанный гирляндами звезд. Каждая деталь оказывается задействованной актерами в мизансценах. Если есть окно, в него обязательно влезут с улицы. Или же через него полетит сгоряча сброшенный на улицу телевизор. Если танцуют артисты ансамбля, вместе с ними пустятся в пляс оказавшиеся поблизости предметы. Все вершины – от мачты до пожарных лестниц и крыш – непременно будут покорены. Никто и ничто не потеряется в толпе, не останется в тени!
Некоторые мизансцены настолько многосоставны и насыщенны всевозможными подробностями, что порой композиционно напоминают знаменитые картины Питера Брейгеля-старшего. Но там, рассредоточенных на дальнем плане персонажей можно рассматривать часами, последовательно охватывая взором каждую группу участников, а здесь, в условиях динамичного действия, уследить за всем этим карнавалом — задача трудновыполнимая, хотя и очень интересная (возможно, желающим это сделать придется прийти на спектакль несколько раз). В этом, конечно, заслуга целой слаженно работающей команды – режиссера-постановщика Михаила Миронова, хореографа-постановщика Ирины Кашубы, художника-постановщика Максима Обрезкова, художника по костюмам Татьяны Ногиновой, художника по свету Ивана Виноградова, музыкального руководителя Евгения Загота, саунд-дизайнера Станислава Савельева, видеосценографа Аси Мухиной и других.
Но без ярких исполнителей праздник бы не состоялся. Помимо приятной гармоничной пары главных персонажей, «беспечного ездока» Славы (Алексей Фалько) и профессорской дочки Алисы (Дарья Январина), особенно запомнились герои второго плана – хозяйка самых крутых вечеринок в городе Кристина (Анастасия Стоцкая), очаровывающая своей харизмой и звонким тембром, и ботаник Антон (Никита Смольянинов), чье комедийное дарование беспрестанно вызывало приступы смеха в зале…
И все же главное, чему обязан оглушительный успех спектакля «Ничего не бойся, я с тобой» – это музыка, которая в новой аранжировке пережила второе рождение. Нет сомнений, что, если бы не двадцать песен любимой группы из прошлой жизни, ни сюжет, ни игра актеров, какой бы замечательной она не была, и даже не блестящая работа постановщиков не заставили бы российскую публику так увлечься этим мюзиклом. Чувство ностальгии, близкое нашему обществу, и есть самый главный секрет спектакля. Он дарит возможность молодежи 80-х вспомнить лучшие годы, а их детям узнать, чем жили и как веселились их родители.
В уходящем году исполнилось 35 лет со дня кончины Анны Даниловны Артоболевской, выдающегося детского фортепианного педагога, преподавателя Московской консерватории и ЦМШ, одной из ключевых фигур советской фортепианной педагогики, создавшей свою методику работы с самыми маленькими музыкантами. Сегодня мы вспоминаем ее жизненный и творческий путь.
Анна Даниловна родилась 4 октября 1905 года в Киеве в дворянской семье. Она рано проявила музыкальную одаренность и уже в четыре с половиной года была принята на «Курсы музыкального образования» Евгения Павловича Рапгофа. В 1923 году окончила Киевскую консерваторию по классу В.В. Пухальского. Еще во время обучения начала преподавать в интернате для сирот, родители которых погибли во время Гражданской войны.
В феврале 1925 года Артоболевская поступила на второй курс Петроградской консерватории в класс известнейшей пианистки Марии Вениаминовны Юдиной, с которой в последующие годы ее связывала теплая дружба. Впоследствии Юдина вспоминала, что «Анна Даниловна Карпека-Артоболевская всегда глубоко удовлетворяла как меня, так и музыкальную общественность своим отличным пианистическим уровнем, широкой общей музыкальной культурой и чрезвычайно активным и проникновенным отношением к делу».
Анна Даниловна много концертировала в Ленинграде и других городах, в том числе вместе со своим супругом, мастером художественного слова Г.В. Артоболевским. К сожалению, в 1943 году талантливая пианистка из-за перенесенного инфаркта была вынуждена отказаться от концертных выступлений. Тяжело переживала она и гибель мужа, который во время Великой отечественной войны выступал на фронте в составе концертной бригады.
С этого времени Анна Даниловна полностью посвятила себя музыкальной педагогике. В 1944-1953 годах она преподавала на военном факультете при Московской консерватории (ныне Военный институт военных дирижеров Военного университета Минобороны России), а также в средней специальной музыкальной школе им. Гнесиных.
В 1944 году А.Д. Артоболевская начала работать в Центральной музыкальной школе при Московской консерватории. Ее талант педагога, собственная уникальная методика, чуткое отношение к каждому ученику, внимание к всестороннему развитию его личности, в том числе знаниям в других областях искусства, творческая атмосфера урока давали возможность в полной мере раскрыться талантам юных музыкантов. Свою методику она выстраивала на пути «от музыки к технике», учитывая при этом характер, способности и знания ученика и пробуждая у него образное восприятие.
Один из ее учеников, известный композитор С.М. Слонимский, в свое время написал ей: «Музыка никогда не была у Вас школьной задачей или сухой тренировкой техники. И почему-то при этом 99% Ваших ребят – редкие виртуозы с блестящей техникой. А как Вы научили меня читать ноты – ей-богу, не помню. Кажется, это было раньше букв. Но это не так, а только кажется, потому что это было интереснее букваря…». Другой выдающийся воспитанник Анны Даниловны – директор ЦМШ, профессор В. В. Пясецкий свой первый урок у великого педагога вспоминает так: «Помню, что в первый же день, когда пришел только знакомиться, я ушел от нее, как она сказала, музыкантом. Это совершенно потрясло моего отца. Я мог третьими пальцамиобеих рук сыграть «Собачий вальс»! Как она это сделала, никто не понимал. Все, я музыкант! Такой скачок, по-видимому, был основой ее метода».
Более сорока лет Анна Даниловна преподавала в Центральной музыкальной школе. Многие ее ученики стали впоследствии известными музыкантами: среди них Алексей Наседкин, Алексей Любимов, Сергей Слонимский, Любовь Тимофеева, Валерий Пясецкий, Владимир Овчинников, Юрий Розум, Дмитрий Галынин, Вадим Руденко, Наталия Деева, Рубен Мурадян, Юрий Богданов и другие.
Своим педагогическим опытом Анна Даниловна поделилась в книгах «Первая встреча с музыкой», «Музыка и малыши», в статье «Ваши дети и музыка», в которых описала в том числе и свою методику преподавания. Одним из ее главных педагогических принципов было погружение ребенка в музыку с первого урока. Она писала: «Постарайтесь околдовать ребенка музыкой, как интересной сказкой, не имеющей конца». Многих современников поражало то, как быстро и легко начинали играть ее ученики. Самым главным для Артоболевской было сделать так, чтобы ученик поверил в свои силы, входя в прекрасный мир звуков.
Дмитрий Дмитриевич Шостакович также отдавал дань ее талантам, говоря: «Анна Даниловна Артоболевская хорошо известна мне как отличный, высококультурный музыкант, как ярко одаренная пианистка, как замечательный, вдумчивый педагог». Ее собственный взгляд на музыкальную педагогику как нельзя лучше отражает это: «Музыка, быть может, как ни одно искусство, помогает сделать человека добрее, облагораживает его жизнь. Ее язык не нуждается в переводе; в то же время, он способен передать самые тонкие, самые глубокие чувства, которые подчас невозможно выразить словами. Ведь недаром говорят: музыка начинается там, где кончается слово. Зажечь, «заразить» ребенка желанием овладеть языком музыки – главнейшая из первоначальных задач педагога».
Значение личности Алексея Любимова в контексте музыкальной культуры России трудно переоценить. Один из самых известных российских пианистов, проводник нового направления исторически-информированного исполнительства, популяризатор старинной и современной музыки, педагог, воспитавший не одно поколение музыкантов. В преддверии 80-летнего юбилея Алексей Борисович Любимов продолжает заниматься делом, которому посвятил всю свою жизнь: изучать великое искусство музыки и выходить на концертную сцену, чтобы донести до слушателей его суть.
Образование Алексей Борисович получил профессионально-академическое, в русле московской пианистической традиции. Воспитывался в классе педагога ЦМШ А.Д. Артоболевской, а затем, будучи студентом Московской консерватории, несколько лет учился у Г.Г. Нейгауза. По собственному признанию, уже на этом этапе он почувствовал необходимость сбросить оковы школы классического исполнительства, требовавшей стандартизации.
Участвуя в различных международных конкурсах, общаясь с коллегами-музыкантами, он постоянно стремился расширить свой кругозор, проникнуть в саму сущность музыки. Уже после окончания Консерватории, увлекся творчеством современных композиторов. Со многими из них тесно общался в юности и продолжает дружить до сих пор.
При этом сам пианист сочинением не увлекается. Говорит, что подобные эксперименты были простительны до шестнадцатилетнего возраста. В мире и так слишком много хорошей музыки, чтобы дополнять ее собственными опусами, считает он. Начав с исполнения авангарда, Алексей Борисович в конце концов принял решение углубиться только в область минимализма и постминимализма, сочтя их наиболее органичными для себя.
Судьбоносный поворот в сторону старинной музыки произошел в 1970-х годах. Услышав на одной из пластинок Н.Арнонкура непривычное звучание, казалось бы, давно известных барочных произведений, Алексей Борисович заинтересовался новым направлением аутентичного исполнительства на исторических инструментах. Эта область в России тогда была совершенно не изучена. Музыкант вспоминает, что в то время во всей Москве существовало только два клавесина, находящихся в очень плохом состоянии. Лишь спустя несколько лет в Московской филармонии по настоянию Алексея Борисовича появился первый играющий хаммерклавир.
Опираясь на записи европейских коллег, пианист начал формировать новый стиль исполнения, интуитивно ощущая его близость к возможному оригиналу. Первые концерты старинной музыки вызывали недоумение в среде академических музыкантов. Прослушав цикл сонат И.С. Баха, Альфред Шнитке спросил: «Где же баховское величие?». Чтобы освободить слух публики от исполнительских клише понадобились годы. Эта цель до сих пор не достигнута в полной мере, считает Любимов, но сегодня звучание исторического фортепиано уже не вызывает отторжения.
Новому исполнительскому направлению требовались музыканты, воспитанные в других условиях. Для этих целей в Московской консерватории был открыт новый факультет исторического и современного исполнительского искусства (ФИСИИ). В деле его основания пианист отводит себе небольшую роль. Говорит, что этот вопрос в большей мере решили его коллеги и время. «Мы обратились к ректору Московской консерватории В. П. Овчинникову. Сказали, что у нас есть педагоги, есть инструменты, и мы можем привести 12 студентов», – вспоминает Алексей Борисович. Сегодня факультет ФИСИИ выпускает в высшей мере профессиональных, всесторонне образованных исполнителей, готовых к любым экспериментам.
Будучи на протяжении 12 лет деканом факультета ФИСИИ, профессором Московской консерватории и Зальцбургского университета, Любимов не оставляет активную исполнительскую деятельность. Он признается, что «давно выпустил из рук и орган, и клавесин», сосредоточив свое внимание на историческом фортепиано. «Еще в 90-е годы на Западе стали говорить о том, что сложилась русская клавесинная школа. Сейчас есть множество высококлассных исполнителей клавесинистов и органистов. Чтобы заниматься всем в равной степени хорошо, нужен огромный внутренний ресурс, поэтому я принял решение обратиться к более узкой области – романтические рояли и стилистика игры на них», – говорит музыкант.
Желание освободить музыку от «накипи интерпретаций» является отличительной чертой творчества Алексея Любимова. «К сожалению, люди все дальше стали уходить от сути музыки в сторону исполнительства. Она [музыка] стала для многих музыкантов средством создания имиджа», – с горечью комментирует артист сложившуюся сегодня на концертной эстраде ситуацию.
Быть первопроходцем в новых областях – его кредо. Подготовка к каждому новому выступлению начинается с поиска того самого единственного звука, оттенка, штриха. Он считает, что каждый инструмент по-своему уникален и требует индивидуального подхода. Похоже, что этот процесс для музыканта в творческом плане стал самым важным, важнее самого концерта.
Этим летом французский валторнист Шарль Рейделле стал лауреатом XVII Международного конкурса им. П. И. Чайковского. О том, почему он считает эту награду самой красивой в своей карьере и почему мечтает снова приехать в Россию, музыкант рассказал нашему корреспонденту:
– Шарль, прошло более полугода после конкурса, как изменилась Ваша жизнь?
– Для начала хочу поблагодарить за возможность ответить на ваши вопросы, я безумно этому рад! Хочу отметить, что в Конкурсе Чайковского я участвовал впервые. Когда в 2019 году в основные номинации были добавлены медные духовые инструменты, я об этом не знал, но с того момента мне очень захотелось принять в нем участие. Конкурс Чайковского – крупнейший международный, и возможность поехать туда была огромной радостью для меня. Сам по себе выход в финал уже был победой, потому что я смог сыграть великолепный концерт Глиэра с русским оркестром. Это мой любимый концерт, и возможность сыграть его в родной стране композитора была моей мечтой.
Получение премии значительно повлияло на мою карьеру, и стало подтверждением, что 22 года работы (а я начал играть на валторне с 6 лет) и ежедневные занятия – все это не зря. Мой результат – это моя личная гордость и уверенность в том, что я достиг определенного уровня. Несколько раз я был приглашен в Россию маэстро Гергиевым и был удостоен чести солировать с оркестром Мариинского театра.
– Что неожиданного было для Вас на российском конкурсе? Что больше всего запомнилось?
– Поразила тщательная и продуманная организация конкурса. Нигде я не чувствовал такой заботы и уважения по отношению к участникам. Организаторы оплачивали нам билеты в обе стороны, трансферы по Санкт-Петербургу и Москве, а также проживание в отеле на протяжении двух недель. Вся команда конкурса была чрезвычайно дружелюбной и никогда не отказывала в помощи. Мы были на связи 24 часа в сутки, и любой вопрос решался моментально. Для меня это нечто совершенно уникальное, и я искренне и от всей души благодарю оргкомитет Конкурса.
Помимо этого, я бы хотел выразить огромную благодарность моему концертмейстеру Полине Григорьевой. Для меня она стала настоящим партнером, на понимание которого я мог рассчитывать. Кстати говоря, концертмейстера также предоставил оргкомитет конкурса. А одно из самых ярких конкурсных воспоминаний – это контакты и знакомства. Со многими я общаюсь до сих пор, чему очень рад.
– Лучшие площадки, концерт с оркестром Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева – о таких событиях мечтают все исполнители. Совпали ли Ваши ожидания и реальность?
– Я был чрезвычайно удивлен атмосферой, царившей в Москве и Петербурге. Это было совсем не то, чего я ожидал, будучи во Франции и смотря телевидение. Во время конкурса в Петербурге проходил фестиваль «Алые паруса», и я был поражен количеством людей на улицах. Все были полны энергии, счастливы, веселились, наслаждались жизнью. Я этого совершенно не ожидал.
Меня также поразило качество концертных залов. Капелла – зал с исключительной акустикой, идеально подходящей для валторны. Концертный зал Мариинский-3, где состоялся финал конкурса, тоже уникальное место. Мариинка-2, где я играл соло с оркестром на концерте лауреатов – просто захватывает дух. Огромный, красивый зал с шикарной акустикой. Мне удавалось играть во многих залах мира: в Берлинской филармонии, в Шанхайской опере, в Мупе в Будапеште, но ни один из этих залов не оказал на меня такого эффекта, как Мариинский. Выйти на сцену в качестве солиста в этом зале было своеобразным «приливом энергии», и этот вечер я запомню, как очень важное событие в моей жизни. А играть под управлением Валерия Гергиева – это мечта. Его по праву считают одним из величайших дирижеров в истории. Его можно сравнить с такими фигурами, как Караян, Шолти, Баренбойм, Клайберн…
– Не могу не спросить о том, как Вы решились в столь непростое для русской культуры время поехать к нам на конкурс?
– Действительно, вопрос об участии в Конкурсе Чайковского в нынешнее время был вполне ожидаем. Реакция европейского общества и последствия поездки в Россию могут быть совершенно неожиданными. Но я всегда думал, что музыка вне политики, поэтому мое решение изначально было положительным: при любом раскладе – еду. Готовясь к конкурсу, я пытался узнать, что думает о моем решение окружение – семья, коллеги по консерватории Ниццы, а также мой профессор. Все они меня поддержали. Я даже поинтересовался мнением знакомых украинских музыкантов, и они признались, что сами однажды мечтают выиграть приз на конкурсе Чайковского.
Без негативных комментариев, конечно, не обошлось. Но после моего успешного выступления многие знакомые музыканты поменяли свое отношение к моему решению, и искренне меня поздравили, чему я очень рад. С огромным сожалением отмечу, что в западной прессе конкурс почти не упоминался. Во Франции вышло всего две статьи с указанием победителей. Это большая печаль.
– Вы совмещаете учебу и работу в трех странах? Как Вам это удается?
– В сентябре 2018 года я получил должность преподавателя валторны в консерватории Ниццы. В то же время у меня появилась возможность поступить в класс К. Даллмана в Берлинском университете. Обычно первую часть недели я проводил в Ницце, а вторую – заканчивал в Берлине. Это было непросто, признаюсь. Но 2022-й и 2023-й годы стали еще более насыщенными, потому что, помимо Ниццы и Берлина, я начал обучаться в Женеве, одновременно работая в Оркестре романской Швейцарии (Женева). Я летал на самолете почти каждый день, чтобы днем преподавать в Ницце, а вечером участвовать на концертах в Женеве… А несколько свободных дней, которые у меня были, я посвящал урокам в Берлине. Это было трудное время, безумное, в хорошем смысле, и уникальное. Я искренне убежден, что никогда не нужно переставать учиться, особенно в области искусства.
– С чем связано Ваше упорство? Три высших учебных заведения – это внушительный список.
– Абсолютный абсурд считать, что ты все знаешь и умеешь после окончания магистратуры. Только сейчас, а мне 28 лет, я начинаю понимать, что хочу донести слушателю через свою игру, но я все еще считаю, что мне многому нужно научиться. Это вдохновляет меня на продолжение обучения у разных мастеров. Считается, что для изучения игры на валторне Германия – самая подходящая страна. Поэтому в 18 лет, после окончания Лионской консерватории, я уехал учиться в Германию. Каждый из моих профессоров привносил в мою игру что-то новое, каждый уделял внимание разным вещам. Я считаю, что это дает мне возможность «услышать» себя с разных сторон, и помогает мне как педагогу.
– Как проходит обучение по классу валторны в Германии и Франции, в чем разница этих двух систем?
– В целом, у меня сложилось впечатление, что в Германии целью преподавания является подготовка музыкантов к реальной жизни. Студентов подталкивают к тому, чтобы они одновременно с учебой пытались реализоваться в оркестре с помощью различных стажировок, после которых многим предлагают работу. И в немецких консерваториях это поощряется.
А вот во Франции совсем иначе – если студент Парижской консерватории начинает работать, ему запрещают продолжать обучение. Многих студентов исключают за прогулы, которые неизбежно возникают из-за концертов, репетиций, конкурсов и т.д.
– А как проходят будни профессора в Ницце?
– Я был принят на работу в возрасте 22 лет, все вокруг принимали меня за студента. Мне кажется, я был один и самых молодых учителей во всей Франции. Уже пять лет я пытаюсь создать качественный класс валторны. Для меня это увлекательная, но требующая усилий работа. Часто слышу, что преподавание – это просто проведение определенного количества часов занятий. Но на самом деле, чтобы достичь значимого результата, нужно много вкладываться. Учитель постоянно должен держать связь со своими учениками, поддерживать их как в профессиональном, так и в психологическом плане. Помимо этого, многих нужно готовить к конкурсам в оркестры. Это большая ответственность, так как оркестр – их будущий заработок.
Кстати, всех русских музыкантов мы очень ждем, и, если кто-то из них захочет приехать учиться в Ниццу, приглашаю в свой класс.
– Играете ли Вы в оркестре или все же видите себя в качестве солиста?
– Я был валторнистом в женевском оркестре в сезоне 2022/2023. Это был потрясающий опыт. Женевский оркестр можно назвать богатым, он приглашает именитых дирижеров – Даниэля Гатти, Даниэля Хардинга, Шарля Дютуа. Но, к сожалению, работа в оркестре оказалась несовместима с моей преподавательской деятельностью. Ежедневные авиаперелеты чрезвычайно утомительны. В итоге мои женевские коллеги поставили меня перед выбором: либо оркестр, либо преподавание. Я остался в Ницце, потому что профессия педагога для меня очень важна. Ницца – гораздо красивее Женевы. Лазурный берег – это что–то невероятное, и русские люди это знают не хуже, чем я. И да, мне гораздо больше нравится играть в качестве солиста, исполнять безумно красивые произведения валторнового репертуара.
– Вы играете на валторне – инструменте, который известен своим сложным устройством. Как пришли к такому выбору?
– Выбор инструмента – очень интересная история. Мои родители – профессора консерватории Гренобля, моего родного города. Мама – пианистка, а папа преподавал игру на саксофоне. Они буквально разрешили мне попробовать все инструменты. Мама потом говорила мне, что при виде валторны я прямо засветился.
– Что Вам нравится больше всего в Вашем инструменте?
–Конечно, его тембр. Очень большое внимание обращаю именно на работу со звуком, и это ежедневная, тяжелая работа. До сих пор я занимаюсь 4-5 часов в день, что очень много для валторниста. Для многих моих знакомых трех часов вполне достаточно. Но в этом случае нужно заниматься очень сконцентрировано и эффективно, не отвлекаясь на телефоны и прочее.
– А что Вас больше всего поражает или удивляет в России?
–У меня сложилось впечатление, что русские – очень позитивные и энергичные люди. При любом раскладе русский будет сохранять позитивный настрой. Несмотря на санкции, запреты и прочее, россияне справляются с ситуацией и сохраняют привычный ритм жизни. Меня поразила энергия вашей страны, абсолютно кипучая культурная активность, оптимистический настрой. Я бы очень хотел поделиться своим видением русских со своими соотечественниками, потому что нам рисуют совсем иную картину…
Мне посчастливилось приехать в Санкт-Петербург в октябре, я выступал в рамках ХI Международного органного фестиваля «Мариинский». Я сыграл французские произведения XIX–XX веков, написанные для валторны с органом. В Мариинке-3 есть совершенно потрясающий орган, и мне рассказали, что его проектировал француз. Выступать в качестве солиста в этом огромном зале довольно необычно, и для меня это было огромное удовольствие. Надеюсь когда-нибудь вернуться туда.
– Что Вы можете сказать о русском менталитете?
– Знаете, на концерте в России я играл только французскую музыку – Дукас, Бозза, Сен-Санс, и был очень удивлен, увидев, с каким энтузиазмом публика отнеслась к этой программе. Мариинский театр на высшем уровне организовал мой приезд в Санкт-Петербург. Все проявили огромный профессионализм и искреннюю доброту, в том числе публика, и это совсем не тот образ России, который, к сожалению, создается на Западе. Все вокруг были очень доброжелательны, когда узнавали, что я француз. У меня только самые прекрасные воспоминания о России и ее народе, и я всегда счастлив посетить ваш дом.
– А русская музыка?
–Что касается музыки, я большой поклонник Чайковского и Шостаковича. Это связано с тем, что у моего папы есть абсолютно все записи дирижера Евгения Мравинского. Пятая симфония Чайковского в записи 1962 года для меня эталон знаменитого соло валторны. А запись Десятой симфонии Шостаковича – метафора русской души. Я знаю все эти записи наизусть!
Впечатляет, что Россия борется за свою культуру и ценности. Я почувствовал, что ваша страна гордится и восхищается своей уникальной культурой. У меня сложилось впечатление, что культура занимает центральное место в российском обществе. Мечтаю, чтобы и во Франции к культуре относились также.
В Малом зале консерватории 24 ноября состоялся фортепианный вечер «Приношение Рудольфу Кереру (1923–2013)». На концерте в честь 100-летия со дня рождения выдающегося пианиста выступили профессор И.Н. Плотникова и ее ученики, ассистенты-стажеры Татьяна Фёдорова и Александр Захаров. Программа состояла из шедевров композиторов-романтиков: Шуберта, Шопена и Рахманинова.
Ирина Николаевна Плотникова – одна из самых известных учениц профессора Рудольфа Рихардовича Керера. Лауреат Международного конкурса пианистов в Сиднее (1977), VIII конкурса им. П.И. Чайковского в Москве (1986, III премия), Piano Master в Монте-Карло (1995, Гран-при), заслуженная артистка России, она является прямой преемницей лучших традиций русской фортепианной школы.
Пианисты, продолжающие традиции профессора Р.Р. Керера, показали, почему он считается великим педагогом. В первом отделении выступила профессор И.Н. Плотникова, исполнив Шесть музыкальных моментов Шуберта. Невероятное проникновение в музыку, внимание к каждой детали – отличительная черта стиля Керера и его учеников. И это выступление как нельзя лучше это доказало. Особое отношение исполнительницы к музыке передалось слушателям: все сидели неподвижно, завороженные льющейся музыкой.
Затем прозвучала Фантазия фа минор oр. 49 Фредерика Шопена. Это был самый яркий момент всего вечера, настоящее волшебство. Такой уровень пианистического мастерства – большая редкость. Ощущалось истинное глубокое уважение пианистки к композитору, к искусству, сочетающее эмоциональность игры с абсолютным пониманием стиля. Удивительно умение исполнительницы управлять временем – оно текло иначе, словно в другом мире, более прекрасном, чем наше. Можно сказать, что это исполнение останется в памяти слушателей надолго.
Второе отделение было отдано молодому поколению – выступали Т. Федорова и А. Захаров. Несмотря на то, что они сами не учились у Керера, его школу они приняли из рук своего профессора. В зале, между прочим, сидели многие студенты ее класса. Татьяна Федорова исполнила три пьесы D. 946 Шуберта. Ее интерпретация отличалась зрелостью и глубиной. Каждая из трех пьес звучала по-своему, и в то же время они сложились в единое целое, несмотря на немалую протяженность. Завершил программу вечера Александр Захаров Вариациями Рахманинова на тему Шопена. Исполнение, скорее шопеновское, чем рахманиновское, было технически блестящим, с аккуратным отношением к фразировке и динамике.
Концерт стал подарком любителям музыки композиторов-романтиков. И подарил уверенность в том, что московская фортепианная школа – в хороших руках, безусловно, способных сохранять все ее лучшие черты.
