№ 5 (4), май 1999

«Смотрите, Слонимский приезжает!»

– то и дело раздавалось на первом этаже консерватории, рядом с доской объявлений.  И встреча состоялась. Невероятно, но два часа  общения вместили и показ за роялем уже известных и недавно оконченных сочинений, и блистательные импровизации. Было место и мыслям о вечном, о «старой» и новой музыке, и даже шуткам по поводу своего собственного носа, который, однако, владелец не хотел бы поменять на другой. Не было ни тени желания выглядеть оригинально, ошеломить или навязать собственное мнение, но ошеломляющее все-таки было: необыкновенное обаяние, доброжелательность, невероятная артистическая и музыкальная энергетика, открытость и настроенность на общение. Театр одного композитора состоялся!

Слонимский много играл, извлекая из инструмента полный, глубокий, выразительный звук (так, наверное, Брамс мог бы исполнить сочинения Слонимского!). Вспоминал своего учителя, Николая Дмитриевича Успенского, которому обязан умением сочинять в стиле знаменного роспева (упомянув о запрете по идеологическим соображениям диссертации видного ученого-исследователя древнерусского певческого искусства). Глубина знаний о мире, широта и избирательность музыкальных интересов, огромная творческая энергия, яркая притягательность музыки — вот, что делает личность Сергея Слонимского неповторимой.

Наталья Григорович,
студентка III курса

«Чем человек отличается от тролля?»

– таким неожиданным и одновременно интригующим вопросом открылась встреча студентов и преподавателей Московской консерватории с питерским гостем – композитором Сергеем Слонимским. Точнее, открылась монологическая часть встречи, вскоре переросшая, к восторгу всех присутствовавших, в театрализованное действо, где исполнитель и композитор слились в нерасторжимое, самодостаточное единство.

В качестве прелюдии к столь чудесному превращению прозвучали импровизации Мастера на «заказанные» публикой темы – своеобразный диалог со стилями и техникой. Среди таких «заказов» была предложенная автором данных строк (и по случайности не узнанная Слонимским!) тема органных Вариаций Шенберга op. 40. Впрочем, «неузнавание» только пошло импровизации на пользу, поскольку Слонимский задействовал иные, нежели Шенберг, особенности материала. Речь, в первую очередь, идет о разработке сонорного потенциала темы. А «щипки» рояльных струн квази-пиццикато с привлечением кластерных звукокомплексов – красноречивое тому подтверждение.

Встречу продолжила демонстрация фрагментов последнего сочинения Слонимского – исторической оперы «Видения Иоанна Грозного» (либретто Я. Гордина), недавняя премьера которой состоялась в Самаре (дирижер – М. Ростропович, режиссер – Р. Стуруа). Основная идея оперы, по признанию композитора, состоит в попытке по-новому взглянуть «на нашу больную проблему»: взаимоотношение власти и народа. Впрочем, нравственный вывод Слонимского о неприемлемости диктатуры в любой ее форме, о невозможности тирании как альтернативы самому скверному государственному устройству отнюдь не нов, и тем более для традиций русской культуры. Но, может быть, особенно близкая параллель возникает с интерпретацией темы насилия в новом фильме Александра Сокурова «Молох». Картина посвящена истории любви Гитлера и Евы Браун, как бы спрессованной в один весенний день 1942 года. Эта параллель уместна еще и потому, что Слонимский просмотрел фильм накануне своего приезда в Москву, отозвавшись о нем в высшей степени положительно.

Основная сюжетная линия «Видений» сводится к воспоминаниям царя о совершенных им злодеяниях – убийстве собственного сына, Митрополита, рабски преданного Федьки Басманова, не погнушавшегося перед тем заколоть, по приказанию Ивана, собственного отца… Вся опера, таким образом, представляет цепь галлюцинирующих видений больного, умирающего Грозного, жалеющего себя в своем одиночестве, и не способного уже что-либо изменить. Как видим, драматургия оперы содержит инверсионную идею – произведение начинается с эпилога, который по ходу действия получает разъяснение и оправдание (если тирания вообще может иметь сколько-нибудь приемлемое оправдание). Кажется, следование сюжета «в обратную сторону» аналогично структуре нашей памяти, которая тоже представляет собой движение вспять, возвращение в прошлое для обогащения, обобщения и исторического осмысления.

По поводу «техники своего музыкального языка», Сергей Михайлович заметил, что индивидуальность художника заключена не в «изме» (мини-, сериа- или каком-либо из вновь придуманных направлений), но в решимости быть самим собой, в смелости говорить то, ЧТО считаешь нужным и так, как считаешь нужным. Лексическую основу сочинения можно определить, в связи с этим, через филологическое понятие «многоязычия», поскольку иногда автор «говорит» на языке древнерусской монодии (а ведь он имел счастье учиться у выдающегося специалиста в этой области Николая Дмитриевича Успенского), иногда «одевается» в квази-фольклорный костюм (хотя считает, что «фольклорные цитаты – это неприлично»; и поэтому подлинных народных мелодий в опере нет). В то же время Слонимский широко использует современные приемы звуковой выразительности, например, микрополифонию в духе Лютославского, – композитора, музыку которого, по собственному признанию, «обожает».

В заключение Сергей Михайлович исполнил свои фортепианные сочинения: две пьесы («Интермеццо» памяти Брамса из цикла «Воспоминания о XIX веке» и «Колокола»), а также «две с половиной» прелюдии и фуги (полностью циклы: F-dur и es-moll, и прелюдию Fis-dur – «китайскую», как объявил ее автор). Слонимский пояснил, что гармоническая идея цикла состояла в попытке возврата к ренессансной трактовке высотной системы. Однако, все же акцентировал особое прочтение «добаховской» тональности, сознательно дистанцировав себя от варианта интерпретации, известного нам по творчеству Свиридова или Гаврилина. «Это другая диатоника», – сказал композитор.

Способность быть самим собой – это, по Слонимскому, не просто обязательное для художника умение. Это то, что, вспоминая «Пер Гюнта», музыкант считает важнейшим свойством человеческого существа вообще. Так возникает оппозиция с троллем. Всегда довольный собой, тролль лишь играет написанную для него роль (может быть, отсюда тайная связь слов: т-рол-ль – роль?). Он – не он, а тот, кем его хотят видеть. Человек же наделен возможностью меняться в своих устремлениях, а значит, творить себя сам. Не в этом ли смысл нашего существования? – спрашивает Слонимский. – Не в этом ли предназначение художника и одна из животворных сил искусства? Не этим ли человек отличается от тролля?

Елена Доленко,
студентка III курса

№ 4 (6), апрель 1999

Случилось как-то мне в разгар семестра по делу в общем-то обычному, особенно для теоретика, заглянуть в один отдаленный уголок нашей Консерватории, спрятавшийся за батареей мусорных баков, в темном грязном закоулке «под аркой». (Те, кто бывал в rонсерватории сразу же понимают, что в этом мало приятном месте дислоцируются наши «филиалы» – фонотека и видеокласс.) Целью моего визита был каталог фонотеки. Там можно найти все, что нужно мне для работы над курсовой, думала я. Действительно, если не здесь в собрании записей крупнейшего музыкального ВУЗа страны, то где еще можно послушать интересующие вас вещи?

А интересовали «нас» записи произведений русских композиторов, написанных в первое десятилетие XX века: ранний Рахманинов, Василенко, Ребиков, Н. Черепнин, Штейнберг, Гнесин… Думаю, не ошибусь, если скажу, что из всего этого перечня только имя С. В. Рахманинова вызовет у современного музыканта более-менее определенные музыкальные ассоциации, причем это касается не только музыкантов-исполнителей, но и многих музыковедов! А остальные как же? А вот как: разве могут возникнуть музыкальные ассоциации, если им и взяться-то неоткуда? Ни одной записи интересовавших меня сочинений вышеперечисленных композиторов я не нашла. Исключение только подтверждало правило – одиноко стояла карточка с «Островом мертвых» Рахманинова, да еще обнаружился единственный CD с тремя симфоническими картинами Лядова и двумя произведениями Черепнина (вероятно, «в нагрузку»). Состояние легкого шока… Нет ни-че-го!

Значит, совсем не исполняется? Значит, совсем никому не нужно и не интересно? (Кто-то скажет: «Наивная! Нашла что искать, да еще в записях! Каких-то штейнбергов, гнесиных… Да кто сейчас имена-то такие помнит? Хотя Гнесина, конечно, еще помнят, но чаще не за композиторские достижения, а за заслуги перед Отечеством на ниве народного образования и чаще даже не мы, консерваторцы, а наши соседи – «академики»).Только тогда я осознала, что огромный пласт отечественной музыкальной, и не только музыкальной, культуры уходит или уже ушел безвозвратно. А мы и не заметили…И сейчас, по прошествии почти века спрашиваем себя: «А был ли мальчик?» Может ничего вовсе и не было там, на рубеже, между Римским-Корсаковым и Прокофьевым со Стравинским? Там, в уже почти мифическом «серебряном веке», пытавшемся преобразить весь мир в «Мир искусства», где только музыкантам мы отвели места где-то «на задворках», именуя их как-то с оттенком пренебрежения что ли – «композиторы рубежа веков». Так вот: всех в одну «не-могучую кучку»…

Сейчас только ленивый не говорит о том, что надо возрождать отечественную культуру, восстанавливать историческую справедливость, поднимать архивы, доставать с пыльных полок музейных хранений ранее недоступные материалы, документы, за которыми стоят живые люди, реально двигавшие историю вперед. Конечно, в живописи или литературе это сделать гораздо легче: достал из запасника картину, организовал выставку, издал рукопись – и, пожалуйста, знакомься с некогда забытыми, а теперь возвращенными шедеврами. И знакомятся. Зайдите в любой крупный книжный магазин – чего тут только нет! Все поэты «серебряного века» изданы и даже не в одной серии! Пишутся статьи, труды, диссертации. А как радуются любители живописи, когда узнают, что где-то найден какой-нибудь малюсенький набросок или рисунок известного художника! Сколько уже проведено выставок, издано альбомов, книг по русской живописи, по деятельности «Мира искусства», по модерну. А что в музыке? У нас – глухо…

Можно, конечно, взять партитуру. Хотя что с ней делать простому смертному? Ни читать ее как книгу, ни разглядывать как картину бедняга не может. Каждому понятно: узнать и полюбить музыку можно только слушая ее и, по возможности, в хорошем исполнении, сегодня – хотя бы в записи, а их-то как раз и нет! Держу пари, если бы Чайковского в свое время признали «неактуальным», его музыку перестали исполнять, партитуры «забыли» на полках хранений, то лет через восемьдесят о нем говорили бы: «Да-да, был вроде такой композитор». Абсурд? Да. С гениальной музыкой такого не бывает. Пример – «старина» Бах. Через сто лет после смерти «воскрес» и до сих пор благополучно «живет и здравствует». К сожалению, выдав «патент на гениальность» одним, мы быстро забываем других, из поколения в поколение повторяя раз и навсегда заученные оценки как не вызывающие сомнений аксиомы.

Однако самое неприятное, что такой однобокий подход у нас по-прежнему влияет и на репертуарную политику. Если некоторые произведения почти не сходят с афиш, другие только дожидаются своего «воскресения» или же появляются реже, чем дождь в пустыне. Так наши любимые произведения, превращенные стараниями оборотистых антрепренеров в «попсу» и «хиты» обеспечивающие и хорошие сборы, и довольную публику, совершенно не дают прохода своим менее удачливым «собратьям». Конечно, любому оркестру лестно дать новую интерпретацию давно известной Шестой симфонии Чайковского или Седьмой Шостаковича. Но в результате мы имеем их записи по десятку вариантов, зато ни одной версии последней части «Образов» для оркестра Дебюсси – композитора, без которого музыка в ХХ веке могла бы развиваться по совершенно другому «сценарию».

Есть и другая сторона. Кто-то знает только Пятую симфонию Бетховена, «тащится»от нее и «это все, что от жизни нам надо». Но другим, к числу коих относит себя и ваша покорная слуга, постоянно хочется новых музыкальных впечатлений. Так почему бы не последовать примеру наших предшественников и не возобновить что-нибудь наподобие рубинштейновских «Исторических концертов», так популярных у публики чуть более ста лет назад? Тогда можно будет спокойно удовлетворять требования всех: кто-то пойдет на знакомое, любимое, а кто-то туда, где можно получить новые музыкальные впечатления. На днях у нас в Консерватории состоялось нечто подобное – концерт из произведений Рославца, Прокофьева, Щедрина под общим девизом «Назад в XX век». Но такие проекты все равно остаются редким приятным исключением. Для их организации нужна определенная база знаний и в первую очередь со стороны исполнителей. Где ее взять?

Студенты-исполнители не знают русскую музыку «рубежа веков» настолько хорошо, чтобы заинтересоваться идеей ее исполнения. И в этом, увы, «заслуги» нашей музыковедческой науки, где сам подход – «альпинистский». Посмотришь ее отражение в консерваторской программе по истории музыки – ну прямо-таки гряда вершин, одна сплошная гористая местность, состоящая из гениев. Самостоятельно заниматься поисками исполнители вряд ли будут. Но этим с удовольствием займутся и музыковеды, если будет специальная база. Может быть, администрации студии звукозаписи, в ведении которой находится наша фонотека, стоило направить часть усилий на ревизию своих фондов и планомерное приобретение новых записей с целью заполнить существующие «пробелы»?

Позволю себе немного пофантазировать. Как было бы здорово, если на базе нашей Консерватории при участии исполнительских и теоретических кафедр и при поддержке ректората была бы разработана специальная программа. Ее главной задачей стало бы разучивание и исполнение незаслуженно забытых и почти вычеркнутых из нашей памяти произведений русской музыки. Многое из того, что никогда не исполнялось в советское время или же исполнялось крайне редко, можно возобновить при участии студентов, записать в том же БЗК и сохранить хотя бы для учебных целей. На базе этой программы организовать серию концертов в одном из залов Консерватории. Исполнение многих произведений, возможно, стало бы для них «вторым рождением», возвращением их слушателю – ведь у нас есть и свой оркестр, и хоры, и оперная студия, и множество самых разных камерных ансамблей…

Если не нам, Московской консерватории, то кому сейчас под силу такое большое дело? За него пора браться. И, может, тогда через несколько лет поговорка «что имеем – не храним, потерявши – плачем» не будет звучать так актуально и оттого еще больнее… Вслед за организаторами концерта поспешим «Назад в ХХ век», ведь времени осталось очень мало. Если вновь опоздаем, то уже точно потеряем что-то важное, на этот раз безвозвратно…

Ирина Никульникова,
студентка III курса

№ 3 (5), март 1999

Большой зал Московской консерватории… Холодные академические стены… Каждый день концерт, а то и два. Кроме этого – репетиции, встречи с музыкантами… Иностранцы, приходящие сюда большей частью из-за престижа, студенты, тайком пробирающиеся на самый верх, и основная масса зрителей, в большинстве своем не разбирающаяся в музыке совершенно и покидающая зал после первого отделения.

Ни у кого на сегодняшний день нет сомнений, что огромная по своей культурной значимости область классического искусства сейчас переживает кризис, и пока не видно, чтобы начались какие-нибудь перемены. Безусловно, что отдельные попытки возрождения и спасения музыки делались и делаются, но в целом картина не меняется. Широкой общественности абсолютно нет никакого дела до классической музыки – решить бы собственные, видимо, более насущные проблемы. У обычного человека профессия музыканта вызывает только чувство недоумения и непонимания. А иногда (в лучшем случае) – и чувство экзотики. Сами же музыканты считают себя элитой, не понятой обществом. Так и существуют параллельно общество и «люди искусства», изредка забредая друг к другу…

Возвышаются толстые колонны на Никитской, окруженные консерваторскими зданиями. Время от времени пролетают здесь отдельные пассажи и колоратуры. Склонив голову, печально созерцает все это Петр Ильич. А мимо едут красивые иномарки, спешат люди по делам, не обращая ни на что внимания…

Мария Сытник,
студентка IY курса

№ 2, декабрь 1998

Гнев, о богиня, воспой теоретика, критики сына,

Мужа всеславного, разума светлого и многоумного,

И всемогущего (в смысле поденной работы насущной)

Се «невесомое» бремя науки нести предостойно.

Ты, о светлейший, с утра соскребая прискорбно

Сонное тело со жесткого ложа древянного,

Слезно с пуховой подушкой, увы, разлученный, ты мрачно

Верно пути направленье узреешь – в Желтое Здание.

Тот нерушимый веками дворец стерегут неустанно

Бдительно Музы светлейшие, и мастерством богоравные.

Ты их искусство с утра познаешь и до ночи,

Самозабвенно рождая в умище анализы стройные.

А строгостильные соpositioni покойному мэтру

Джованни Пьеру Луиджи да Палестрине, маэстро всеславному,

Смелые опыты те подражаемы будут.

Но оглянись, о достойнейший, ибо узреешь

Сладость и силу воздействия кратких, полетных мгновений,

В кои тебе, возглашающему на семинаре,

Весь теоретиков люд так восторженно внемлет.

Ты, о оратор, вещай вдохновенно, со знанием дела, не важно,

Что сотворенный ночною бессонницей текст ты видишь впервые,

На выступленье. Никто не прознает о том, и лишь промысел высший,

След незаметный, но в подсознании памятный, запечатлеет навеки.

Музыку должен познать ты как Вид Искусства,

А не как просто пустое души развлеченье,

И передать, мелочей не тая, сущность этой науки

В секторе практики, на смену грядущему нам поколенью.

О, многоумный, всезнающий брат-теоретик,

Ты расшифруешь когда-то все крюки и невмы,

Ты восстановишь по памяти всю достославну историю музык:

Русской ли, иль зарубежной  – все Мнемосине подвластно;

Ты сотворишь этот нерукотворный труд, а Клио согласно

И многорадостно имя твое в каталог всех великих да начертает.

Ох, теоретик (в том же лице – аналитик),

Балетовед, «композитор» в курсе гармонии и полифонии, он же и критик,

Он расшифровщик и медиевист, палеограф же он и мыслитель,

Младших учитель, конечно же, и музыкант-исполнитель!

И курсовых написатель, и результатов экзаменов он предсказатель,

Он же архивов музейных незаменимый никем изучатель,

Также и практики лекторской он для людей основатель,

Он же эстетик, философ, историк и культуролог, психолог.

Жаль, что пока еще не профессиональный филолог …

Ноша его нелегка, но своя ведь – не тянет ! (???)

И этой песнью Искусство Высокое он прославлять не устанет.

Да будут во веки веков расширяться искусства пути и дороги,

Пока, последние силы отдав, не протянет теоретик наш ноги!

Анна Русакова,
студентка IV курса

№ 2, декабрь 1998

До чего же легко и приятно, сидя в зрительском зале, рассуждать о том, как нужно вести себя на сцене!

Три непростых дня выдержала аудитория № 21, когда у выпускников-теоретиков проходил госэкзамен. Около восьми раз в день один из них десять минут чувствовал себя «большим человеком» – вихрем проносились перед присутствующими мысли, рожденные творческой бессонницей полутора лет. А следующие за ними минут пятьдесят возвращали докладчика в то, уже почти минувшее для него время, в котором он – всего лишь студент в окружении неизмеримо более умных и разносторонне образованных профессоров.

Интересно и порою больно было наблюдать за тем, как серьезный исследовательский труд (а точнее, его оценка по пятибалльной системе) был поставлен в зависимость от способности его автора выступать перед большой аудиторией. На мой взгляд, ситуации были разные: кому-то повезло с тактичным рецензентом, кто-то «спас» свою работу только за счет умения артистично вести себя на сцене. Кто-то незадачливый «проиграл» этот поединок как раз из-за недостатка внешнего обаяния… Ну что сказать? Поучительно. За себя в похожей ситуации через два года я не боюсь, публику люблю с детства. А как быть тем, кто просто здорово и свежо пишет, а вот «защищаться» не умеет?

Уважаемые руководители! Вспомните наконец о том, что в наш учебный план не входят лекции по ораторскому искусству, актерскому мастерству и восточным единоборствам. А всем, кому хотя бы один раз в жизни придется еще услышать на помосте двадцать первой аудитории мистический возглас «Сударыня, защищайтесь!», я желаю мужества.

Ирина Зайцева,
студентка IV курса ИТФ

№ 2, декабрь 1998

Наконец-то наш оркестр выехал за рубеж! Оркестр студентов Московской консерватории, где первые партии исполняют их профессора. Профессиональный коллектив под названием «Оркестр Большого зала консерватории», в котором слияние молодого темперамента, многолетнего творческого опыта и возможность выступать на прославленной, знаменитой на весь мир сцене, является постоянным залогом успеха.

Идею создания подобного коллектива воплотил руководитель оркестрового класса, профессор Московской консерватории, Леонид Владимирович Николаев. Его стремление к живой творческой атмосфере в учебном оркестре, способствующей воспитанию молодых исполнителей, нашло живейший отклик у наших педагогов. Валерий Попов, Владимир Соколов, Евгений Фомин, Валентин Снегирев – с этими выдающимися музыкантами, как и со многими другими, получили возможность разделить свое репетиционное время нынешние студенты консерватории. Закончив IV курс и освободившись, тем самым, от обязательств по оркестровым программам, некоторые студенты садятся опять в оркестр и проводят там долгие часы.

В программах концертов оркестра прозвучал уже целый ряд великих произведений — фортепианные концерты Прокофьева, 21 симфония Мясковского, «Вестсайдская история» Бернстайна, «Американец в Париже» Гершвина, «Поэма экстаза» Скрябина, «Весна священная» Стравинского. С публичных выступлений оркестра было записано несколько компакт-дисков, к их услугам  прибегают и некоторые зарубежные артисты.

Однако первая гастрольная поездка оркестра состоялась совсем недавно – с 19 по 24 сентября коллектив  гостеприимно принимала Румыния. Репетиции к поездке закипели с самого начала учебного года. В качестве солистов-виолончелистов в поездку были приглашены студент консерватории Павел Гомзяков  ( класс проф. Д. Г. Миллера, концертмейстер в группе) и совсем юный музыкант Cережа Антонов, в игре которого, как показали гастроли, уже видна необычайная одаренность и настоящий музыкантский профессионализм.

Первый румынский концерт был выступлением на Международном музыкальном фестивале Дж. Энеску в Бухаресте, где вслед за многими заслуженными коллективами оркестр должен был исполнить произведения современных авторов, а также «Концертная фантазия» Энеску для виолончели с оркестром. Пришедшие на концерт композиторы — Тибериу Олах и Димитриу Капаяну, представители различных творческих направлений, остались вполне удовлетворенными «трудоемкой» интерпретацией их сочинений. Дирижировали концертом Л. Николаев и молодой дирижер из Молдовы Ю. Ботнарь. На бис была дана I часть из «Симфонических танцев» Рахманинова, после которой неимоверно богатое акустикой помещение концертного зала «Атенеум» огласила буря аплодисментов. Начало румынских гастролей состоялось.

(далее…)

№ 2, декабрь 1998

Новогодний разговор с ректором М. А. Овчинниковым

— Михаил Алексеевич! На подступах Новый год. Как Вы думаете, что ждет всех нас, Московскую консерваторию?

— Каждый человек надеется на лучшее. Я – не исключение. Я тоже надеюсь на лучшее, во всяком случае на лучшее будущее для консерватории. А вообще-то я считаю, что переход одного года  к другому — это событие достаточно условное, потому что отсчет времени, как известно, у разных народов не совпадает. Скажем, у мусульман – один отсчет, у буддистов – другой, у христиан – третий. Поэтому мне,  думается, если следующий этап времени, который у христиан связан с Новым годом, пройдет без потрясений, это уже большое счастье.

— С нами все ясно. А каким Вам видится будущее классической музыки?

— Здесь у меня никаких сомнений нет – классическая музыка будет жить столько, сколько будет существовать нынешняя цивилизация, которая, как известна, связана с идеями и идеалами христианства. Если эти идеи исчерпают себя, а предостережения, знамения такого рода уже есть – например, сейчас возникает грандиозная опасность для всего гуманистического развития  человечества, скажем, связанная с технократическим изменением мира, с опытами по клонированию человека, с подменой человека механизмами, попыткой решить проблемы человечества без непосредственного участия человека, через его модули – в этом кроется колоссальная опасность для современной цивилизации… Так вот, если человечество сможет побороть искусы такого рода, тогда и классическая музыка будет существовать, как и вообще все искусство, связанное с гуманистической направленностью развития человечества.

— Но пока ведь в массовом сознании, к сожалению, царит поп-культура. Есть ли надежда, что изменится массовое сознание?

— Массовое сознание было всегда. Классическая же музыка всегда являлась духовной основой жизни для достаточно узкого круга лиц. Это всегда было элитарное искусство. Но это не значит, что оно существовало только для элиты, так как в конечном счете влияние элиты, аристократии,просвещенных людей на все общество пусть незаметно, но всегда осуществлялось. В обществе ведь очень часто животные инстинкты одерживают верх, но именно элита мешает обществу выплеснуть их, опуститься до варварства. Она как бы нейтрализует массовое сознание, о котором вы верно упомянули. Варварство, низменные инстинкты встречают невидимую преграду в лице настоящих пользователей и носителей искусства, в лице просвещенной части общества. Кстати все общество никогда не бывает полностью просвещенным, но круг таких людей в определенные моменты становится шире. И если в ХХ веке  такое произойдет – это уже будет огромная победа. Но прирастает просвещенность, как верно подметил А. Солженицын , микроскопически. Во время разного рода социальных потрясений этот круг снова может сузиться. Это пульсирующий круг: он становится то уже, то шире, но никогда не сможет охватить всех.

(далее…)

№ 2, декабрь 1998

Второй номер, естественно, труднее первого, как, наверное, и последующих. Далее у нас пойдет, надеюсь, как бы по накатанному, а первый шаг был заведомо интересен уже своей новизной. Сейчас же надо упрочить сделанное, не уронив планки. И мы стараемся.

Правда, есть одно благоприятное обстоятельство – этот номер новогодний. Здесь все к месту – серьезное и веселое, разговор о высоком и взгляд на повседневное, можно прозой, а можно и в стихах! Тем более, что впечатлений уходящего года много, а авторам присущи не только наблюдательность, но и чувство юмора. Правда, проблемное выступление (обязательное задание в курсе) на часто избираемую студентами тему о своей учебе, о неоправданных перегрузках музыковедов, написанное в «греческом стиле» – это впервые! Вообще этюды – малые литературные формы – проблемного, полемического, художественно-оценочного характера, наряду с классической рецензией, для читателя, как кажется, всегда интересны.

И, наконец, какая новогодняя газета без задушевной беседы? В последние дни декабря мы чаще, чем обычно, с пристрастием вглядываемся в будущее, ожидая если не чуда, то хотя бы приятных сюрпризов и всяческих радостей. Желая друг другу счастья и успехов, мы невольно надеемся и на удачу, и на себя, и на всех, кто рядом и сочувствует нам, кто мудрее и сильнее. Так, понимая и разделяя ожидания нашего читателя, наш корреспондент взяла предновогоднее интервью у ректора Московской консерватории профессора М. А. Овчинникова…

Проф. Т. А. Курышева,
художественный руководитель «Трибуны»

№ 1, ноябрь 1998

Мы начинаем новое дело. Начинаем издавать свою газету. Пусть и не от хорошей жизни: экономические трудности, увы, замучили наш дорогой «Музыкант», который из двухнедельного издания постепенно превратился в двух-трех (а иногда и более)-месячное, причем настолько неопределенное по срокам, что и периодикой трудно назвать. Все, конечно, когда-нибудь наладится. Но учебный процесс не ждет, и как молодым исполнителям и композиторам нужна сцена сегодня, сейчас, каждый день, так и молодым журналистам нужна своя регулярная печатная трибуна. Тем более, что время теперь другое: компьютеры и принтеры, издательский редактор и ксерокс, прекрасные специалисты вычислительного центра и студенческий энтузиазм – со всем этим богатством можно (и уже нужно!) делать самим свое периодическое издание.

И вот наша традиционная студенческая «Трибуна молодого журналиста» пускается в самостоятельное плавание. Модулирует из рубрики газеты в ее приложение. Теперь не только качество текста требует авторского внимания, но и другие, важные для газетного дела аспекты — оперативность, злободневность. Особенно хотелось бы, чтобы жизнь Консерватории, достаточно насыщенная творческими событиями, была интересно представлена в студенческой газете, а пристрастный взгляд молодых журналистов и их слово «о времени и о себе» волновало бы (радовало, задевало) современников, а когда-нибудь заинтересовало бы и историков.

Хотя спецкурс музыкальной критики и журналистики читается музыковедам третьего курса, молодая газета, естественно, – не только для них. Не потерявшие своей актуальности материалы прошлого выпуска, как и любые другие студенческие выступления – могут найти себе место в новом издании. Равно как и в старом – основной газетой Консерватории, естественно, остается «Российский музыкант».

(далее…)

№ 1, ноябрь 1998

Ур-ра! Свершилось! 29 октября в Рахманиновском зале Московской консерватории была исполнена «Сказка о солдате» И. Ф. Стравинского, «читаемая, играемая и танцуемая». Наконец-то наши показали, на что они на самом деле способны!

Почему – наши? Да потому что они тоже учатся в Консерватории (а кто-то и не в Консерватории — даже в техническом вузе), они тоже молоды, тоже любят музыку. Но кроме того могут представить ее так, чтобы полюбили другие. Превратить то, что мы привыкли слышать в сопровождении треска фонотечного динамика в музыкально-сценическую феерию.

Произошло действительно значительное событие в столичной музыкальной жизни. Ведь после постановки в Большом театре в 1964 году музыка «Сказки» исполнялась лишь в концертах. И вновь произведение ставит не какая-нибудь знаменитость с мировым именем, а наш Коля Толоконников (он учится в Консерватории на IV курсе как теоретического и на II как симфонический дирижер). Он и «продюсер» – сам нашел всех исполнителей (музыкантов, актеров, балерину) – и режиссер, и дирижер. Собранный им инструментальный септет сыграл далеко не простое для исполнения сочинение Стравинского на высоком профессиональном уровне. Заметим, что за исключением скрипачки Елены Листратовой из Петрозаводска, все музыканты – наши, консерваторские: Алексей Богорад (кларнет, III курс МГК), Андрей Рудометкин (фагот, IV курс), Алексей Корнильев (корнет-а-пистон, I курс), Анатолий Федотов (тромбон, I курс), Николай Гаврилов (ударные, IV курс), Дмитрий Рогов (контрабас, II курс). Браво, молодые исполнители! Честь и хвала и дирижеру – ведь это его первое выступление.

(далее…)