№ 7 (114), октябрь 2011

8 сентября в Малом зале состоялся концерт пианистки Екатерины Рихтер, ассистента класса профессора Е. Р. Ритер. Многократно радуя слушателей сольными и камерными программами, в этот вечер она выступила с оркестром А. Рудина «Musica Viva» под управлением молодого дирижера, аспиранта МГК Максима Емельянычева.

Концерт имел большой и заслуженный успех. Этому во многом способствовала музыка – два масштабных сочинения Бетховена: Концерт для фортепиано с оркестром № 5 ми-бемоль мажор, соч. 73 и Концерт ре мажор для скрипки с оркестром, соч. 61а в авторском переложении для фортепиано с оркестром.

Оптимистичное вступление первой части фортепианного концерта под чуткими пальцами пианистки превратилось в грандиозную оркестровую увертюру. Звуки рояля «разливались точно бурлящий весенний поток», представляя нам картину мироздания. После бравурной первой части как откровение прозвучала медленная – музыка божественной красоты. И это не могло не подкупать: слушатели бережно хранили тишину, предоставив лишь музыке право царствования. Третья часть буквально «ворвалась» в зал. Взяв на себя функции дирижера, солистка задала энергетический тон этому буйному, грубоватому народному танцу. Вместе с тем, само исполнение отличалось изысканностью и культурой звукоизвлечения. Оркестру лишь оставалось подхватить и поддержать празднество.

Скрипичный концерт был написан Бетховеном в 1806 году для скрипача-виртуоза Франца Клемана, концертмейстера венского театра, ставшего его первым исполнителем. Позднее по совету М. Клементи композитор сделал переложение скрипичной партии для фортепиано, оставив без изменений оркестровую партитуру. Сведений о публичном исполнении этого концерта в фортепианной редакции, к сожалению, не сохранилось, а само переложение было незаслуженно забыто.

(далее…)

№ 7 (114), октябрь 2011

Интересно, куда приводит судьба современных отечественных композиторов? Как изменяется их жизнь после обучения в alma mater? Связана ли она с музыкой или нет? Каково их место в современном обществе, каков их голос в музыкальном мире? – вот вопросы, на которые хотелось бы найти ответ.

Многие уезжают за границу. Среди них и Елена Соколовская. Она – член Союза композиторов России, Германии и Израиля, ее сочинения звучат в концертных залах разных стран, включая, конечно, Израиль, где она сейчас живет. Ее творчеству посвящены статьи и исследования, она является лауреатом международных конкурсов, в ее активе много премий, в том числе премия премьер-министра Израиля, которая ежегодно вручается лучшим композиторам страны.

Е. Соколовская принадлежит к четвертому поколению в семье Бекман-Щербины. Закончив Московскую консерваторию (1994) у проф. А. И. Пирумова, где также консультировалась у проф. Э. В. Денисова, затем прошла стажировку у проф. Х. П. Дитриха в консерватории им. Ганса Эйслера в Берлине, а позднее у проф. М. Копытмана в Академии им. Рубина в Иерусалиме. Она с легкостью работает как в камерной музыке, так и в полномасштабных симфонических и кантатно-ораториальных жанрах. Почти все издания отмечают новизну, своеобразие стиля. Но и некоторую эклектичность: впитав глубокие русские традиции и опираясь на классико-романтическую основу, композитор сегодня погружена в новый музыкальный мир.

(далее…)

№ 7 (114), октябрь 2011

Пианист… Философ… Писатель… Дирижер… И все же в первую очередь пианист, пианист-философ. Валерий Афанасьев – человек поистине уникальный. Это целый мир, живой, меняющийся во времени и пространстве, существующий в разных плоскостях одновременно. Масштаб его личности огромен.

Афанасьев родился в Москве (1947) в математической семье. С детства серьезно увлекался математикой и стоял перед выбором пути. Победила музыка. В Московской консерватории он обучался в классах профессоров Якова Зака и Эмиля Гилельса, участвовал в различных международных конкурсах, стал победителем конкурсов имени Баха в Лейпциге (1968), имени Королевы Елизаветы в Брюсселе (1972). Человеку, обладающему внутренней свободой, естественно, было очень трудно жить в несвободной стране. И в 1974 году Афанасьев попросил политического убежища в Бельгии. Сейчас он живет в Версале.

В. Афанасьев относится к тому небольшому числу музыкантов, которые не принадлежат к так называемому мейнстриму. Наверное, этим и объясняется элитарность его искусства. Он не гонится за успехом. Играя сонаты Бетховена, избирает такие темпы, что некоторые слушатели, в том числе музыканты, просто шокированы. У него есть то, что встречается не так часто: умение творить на сцене. Поэтому его интерпретации нешаблонны. А в последнее время Афанасьев выступает и как дирижер с различными европейскими симфоническими оркестрами. Его кумиры – Фуртвенглер, Тосканини, Менгельберг, Кнаппертсбуш, Бруно Вальтер, Клемперер.

Не меньшую роль, чем музыка, в жизни В. Афанасьева играет литература. Он автор десяти романов, восемь из которых написаны по-английски, а два – по-французски. Его перу принадлежат четырнадцать поэтических циклов на английском, французском и русском языках, сборники рассказов, две театральные пьесы, написанные под впечатлением от «Крейслерианы» Шумана и «Картинок с выставки» Мусоргского. Его литературные достижения признают маститые коллеги по цеху. По словам писателя Саши Соколова, Афанасьев – первый русский после Набокова, кто cмог столь блестяще писать на неродном языке.

(далее…)

№ 7 (114), октябрь 2011

Мне хочется рассказать об интересной девушке с Востока – молодом композиторе Руйхан Ян. Мы познакомились три года назад, и, живя с ней в одной комнате в общежитии, я узнала, насколько это одаренный и целеустремленный человек.

Руйхан приехала в Россию из Страны Восходящего солнца, закончив там музыкальную школу по классу фортепиано, параллельно занимаясь композицией. Я была очень удивлена, что в музыкальную школу дети в Китае ходят только с 13 лет! Нам, живущим в России, это кажется очень странным – ведь у нас детишек отдают в подготовительные классы уже в 5-6 лет.

Поступление в консерваторию было случайным. Путешествуя по России и оказавшись в Москве, она решила попробовать свои силы и сдать вступительные экзамены, потому что знала: наша консерватория – одна из лучших в мире. И, удачно преодолев испытания, была зачислена на подготовительный курс. Сейчас она уже на пятом курсе, в классе композиции профессора В. Г. Тарнопольского.

Руйхан – необычайно творческий человек. Я не раз оказывалась свидетелем, с каким усердием создается то или иное сочинение. До того как произведение приобретает окончательный вид, оно проходит много этапов: сначала делаются наброски, идут поиски различных вариантов, затем многое, что поначалу нравилось, уже не устраивает – начинается новый поиск… Одним словом, ты как бы постоянно находишься в маленькой творческой лаборатории, в которую тебя засасывает, и уже не можешь (да и не хочешь!) из нее уйти.

Когда произведения Руйхан звучат в студенческих концертах, они всегда привлекают внимание слушателей своим неповторимым колоритом. В наше время музыка многих молодых авторов насыщена техническими сложностями и трудна для восприятия, чего я не могу сказать о музыке Руйхан. В ее творческом багаже в основном камерные произведения: Соната для скрипки и фортепиано, Симфоническая поэма, Квинтет для деревянных духовых, Трио «Пейзаж» для флейты, альта и вибрафона. По ее словам, она стремится соединить техники русского авангарда с китайским духом, через инструменты европейского оркестра найти тембры ее родных восточных инструментов.

(далее…)

№ 7 (114), октябрь 2011

Всегда проникаюсь безмерным уважением к тем смельчакам, которые дерзают покорить орган – «короля музыкальных инструментов». Как ни странно, в наши дни их огромное количество. И это не только студенты фортепианных факультетов. Орган магически притягивает к себе музыкантов разных специальностей. Вспомним, что Кристиан Даниэль Шубарт называл орган первейшим инструментом, обращение с которым исключительно трудно и требует интеллектуального и физического совершенства, а органиста – первейшим музыкантом. Но всем ли удается стать таковым?

Органист Гарри Еприкян считает, что орган либо «сдается» сразу, либо «бороться» с ним будешь все время. Говоря проще, как и скрипачами, настоящими органистами рождаются. (Впрочем, это утверждение можно отнести и к любым другим музыкальным специальностям!) Орган – это не тот инструмент, на котором начинают играть в раннем детстве, поэтому пути к нему у всех исполнителей разные.

Гарри Еприкян – в прошлом выпускник нашей alma mater, закончивший консерваторию по двум специальностям (фортепиано и орган), а в настоящем один из тех «первейших музыкантов», чье имя можно часто увидеть не только на московских афишах.

В первый раз он обратился к органу в музыкальном училище. Интерес к нему возник, возможно, как своего рода запасной «профессиональный» вариант. Хотя стремление к этому сакральному инструменту было обусловлено и более глубокими причинами: прадед Гарри был священником армянской церкви. Увлечение быстро переросло в нечто большее, и уже Мерзляковское училище он заканчивает с двумя красными дипломами: пианиста и органиста.

(далее…)

№ 6 (113), сентябрь 2011

Живую органную музыку в России можно услышать значительно реже, чем, к примеру, в Западной Европе или в Америке. Там орган есть практически в каждой церкви – даже самой маленькой, провинциальной… Но особенно большая радость для нас, когда приезжают исполнители из других стран: мы обмениваемся опытом, знакомимся с иной манерой исполнения, с творчеством композиторов, которые мало известны в нашей стране. Именно таким запомнился концерт органной музыки в Римско-католическом кафедральном соборе Непорочного зачатия с участием профессора Мартина Зандера. Звучала музыка И. С. Баха, Р. Шумана и М. Регера, а также Ф. Ю. Вольфрума.

Мартин Зандер – профессор Высшей школы церковной музыки в Хайдельберге (Германия) и Высшей школы музыки в Базеле (Швейцария), преподаватель органа в Высшей школе музыки во Франкфурте-на-Майне. Он регулярно проводит органные мастер-классы в различных странах мира, является членом жюри международных органных конкурсов и фестивалей, ведет активную исполнительскую деятельность, осуществляет многочисленные записи. Многие компакт-диски Зандера были отмечены премиями музыкальной критики. Среди его учеников – многочисленные лауреаты международных конкурсов.

Концерт в соборе всегда проникнут особой атмосферой. Чувствуется запах фимиама, еще витающего в воздухе после вечерней мессы, теплятся свечи, царят полумрак и благоговейная тишина. Часто можно увидеть молящихся… Так было и перед концертом Мартина Зандера: несмотря на то что зал был переполнен, было достаточно тихо – атмосфера церкви не располагает к громким разговорам. В кафедральном соборе концерты всегда начинаются со слов: «Слава Иисусу Христу!». Они имеют огромное значение: это своего рода благословение и события, и самого исполнителя, и слушателей. И вот полились божественные звуки органа…

Особое место заняло исполнение Первой органной сонаты Филиппа Юлиуса Вольфрума (1854–1919), имя которого в Москве до этого было практически неизвестно. Благодаря профессору для нас открылась неизведанная область музыкальной сокровищницы позднего романтизма. Немецкий композитор и органист, пианист и дирижер Ф. Ю. Вольфрум посвятил свою жизнь не только исполнительской, но и просветительской деятельности. Он является автором научно-исследовательских работ и основателем Хайдельбергского баховского хора. Его вклад в мировое музыкальное наследие не может остаться незамеченным. Кстати, при жизни Вольфрум пользовался признанием и уважением в музыкальных кругах Германии. Ведь недаром в Бамбергской ежедневной газете, в рецензии на концерт 27 декабря 1881 года, его назвали «душой нашей музыкальной жизни».

(далее…)

№ 6 (113), сентябрь 2011

Интервью с обладателем золотой медали и Гран-при конкурса
Даниилом Трифоновым

— Даниил, расскажите, пожалуйста, как фортепиано вошло в Вашу жизнь. Это случилось по Вашей инициативе или по побуждению родителей?

— Вы знаете, лет до пяти я не проявлял к этому инструменту вообще никакого интереса, хотя у нас музыкальная семья: мой отец композитор, мама музыковед. Но однажды отец принес в дом синтезатор, и тогда я увлекся не на шутку: у него столько разнообразных тембров! Получилось, что я пришел к фортепиано через синтезатор…

— А Вы не играли еще на каких-либо инструментах, кроме синтезатора и фортепиано?

— Нет, не пробовал, да и не вижу в этом необходимости. Но я хотел бы научиться дирижировать.

— Как рано Вы начали выступать на сцене?

— С самого детства, точно не помню когда. Помню, мне было семь лет, когда я сыграл с оркестром 17-й концерт Моцарта…

— Насколько я знаю, Москва – Ваш неродной город. А с каким городом связаны Ваши детские воспоминания?

— Я родился в Нижнем Новгороде и жил там до девятилетнего возраста. Далее я учился в Москве, в школе при Гнесинской академии, а теперь учусь в Кливленде, в США. У нас там замечательный оркестр, отличная стипендия, а наиболее успешным студентам-пианистам выдают на дом рояли марки «Stainway»…

— Вы впервые принимаете участие в конкурсе имени Чайковского?

— Да. Мне сейчас 20 лет, и я считаю, что раньше двадцати участвовать не стоит. Я выделяю три таких масштабных, серьезных и очень ответственных конкурса: имени Шопена, Рубинштейна и Чайковского.

— Какие у Вас впечатления от игры Ваших конкурентов, Вам кто-нибудь запомнился?

— Нет, я толком никого не слышал – должен был сосредоточиться на своем выступлении. Но я немного находился в зале, чтобы послушать акустику. Она в разных местах зала отличается.

— Скажите, пожалуйста, какие произведения занимают основное место в Вашем репертуаре? Каких композиторов Вы предпочитаете?

— Ну, вообще-то самое любимое мое произведение – это «Поэма экстаза» Скрябина, хотя она и не фортепианная. Меня впечатляет мастерская работа композитора с оркестровыми тембрами. Я очень люблю Скрябина, Шумана, Шопена – они все очень близки мне. Еще я люблю Бетховена и хотел бы чаще играть его произведения, особенно сонаты. Я хочу, чтобы Бетховен стал мне так же близок, как Шуман и Шопен… В целом, основное место в моем репертуаре занимают романтики, но было бы хорошо еще побольше играть классиков.

(далее…)

№ 6 (113), сентябрь 2011

Мы склонны не придавать значения неожиданным знакомствам. Но как часто спустя время возникает подозрительное ощущение чьего-то вмешательства: уж не Его ли Величество Случай был тому виной? И если говорят, что Случай – это псевдоним Бога, когда Он не хочет подписываться своим именем, то в моей жизни такое необыкновенное знакомство случилось около года назад.

– Вы уже знакомы с нашим солистом? – спросил меня приветливый сотрудник Пермской филармонии. – Познакомьтесь, это Филипп.

Передо мной стоял молодой человек лет двадцати с тонкими изящными пальцами, выдающими в нем пианиста, и внимательным, чуть ухмыляющимся взглядом. Мы улыбнулись друг другу, и каждый последовал своей дорогой. Тем же вечером состоялся заключительный концерт, на котором я с удивлением обнаружила, что Филипп – не только обаятельный юноша, но и талантливый музыкант, обладающий редким даром: под пальцами этого пианиста любой не поющий инструмент забывает о том, что внутри него не только струны, но и молоточки. Концерт Шопена очаровал меня своей глубиной и певучестью, а исполненная на бис мазурка заставила затаить дыхание. Еще одно откровение ожидало меня уже в Москве: в коридорах консерватории выяснилось, что Филипп Копачевский является и солистом Московской филармонии, и студентом третьего курса по классу проф. С. Л. Доренского.

Прошло немного времени, прежде чем я стала замечать его имя на афишах с почти необъятной программой: сегодня Второй концерт Брамса, в следующем месяце – Третий Рахманинова, а вот уже и Первый Чайковского анонсирован крупным шрифтом. Говорят, сыграть достойно такой объем концертов – достижение, однако в случае с Филиппом этому есть и разумное объяснение: искренняя любовь к своему делу и непостижимая работоспособность. Кажется, если бы в классах разрешали оставаться на ночь, а для жизни вообще не был бы необходим сон, Филипп занимался бы по 26 часов в сутки, силой желания и воли прибавляя недостающие пару часов. Сам он объясняет свое трудолюбие очень просто: «музыка – то настоящее, что есть в нашем мире».

Игра Филиппа – жанр отнюдь не развлекательный: слушая парящие, певучие звуки, подкупающие невероятной искренностью, волей-неволей задумаешься о вечных вопросах бытия. Среди наиболее часто играемых – в основном романтики: Григ, Чайковский, Шуман и, конечно же, Шопен. Ко всем композиторам, к любой пьесе Филипп находит свой, оригинальный подход, ощущаемый в каждом звуке. «Любимое произведение – то, которое я играю в данный момент. Художественно ценным становится только то, что исходит от самого тебя. Поэтому если ты не можешь решить, как играть, то выбирать надо то, что тебе ближе. К тому же если играть музыку Листа и многих композиторов того времени буквально так, как написано в нотах – конечно, речь об оттенках ritenuto, ritardante… – то это будет бульварный кич. Буквоедство в музыке приводит не иначе как к аптекарству».

(далее…)

№ 6 (113), сентябрь 2011

«Я принадлежу к тому направлению в русской музыке, которое, независимо от композиторского стиля, обычно обращается к очень серьезным проблемам: философским, религиозным, моральным, проблемам духовной жизни личности, ее взаимоотношениям с окружающим миром, проблемам красоты и ее соотношений с реальностью, так же как проблемам благородства и значимости в человеческих существах и в искусстве и отношениям между духовным и бездуховным…» – писал композитор Николай Корндорф (1947-2001) в своей автобиографии, опубликованной в одном из американских журналов.

Н. С. Корндорф был воспитанником московской школы. Родившись в семье немузыкантов, он прошел обучение в Мерзляковском училище и окончил консерваторию по двум специальностям – композиции в классе С. А. Баласаняна и оперно-симфонического дирижирования в классе Л. М. Гинзбурга. Прожив последние десять лет в Канаде, он так и остался русским композитором, до конца своей жизни сочиняя музыку, пронизанную интонациями русского фольклора и знаменного распева.

Николай Сергеевич был очень талантливым педагогом. За 18 лет в его индивидуальном классе по чтению партитур и инструментовке обучалось около 70 студентов, среди которых композиторы С. Жуков, К. Уманский, В. Рябов, С. Дмитриев, Е. Чемберджи, А. Серпер, И. Вискова, С. Загний, музыковеды Н. Ксенофонтова, Н. Алексеенко, Е. Николаева, Т. Старостина, Н. Плотникова, дирижеры В. Понькин, В. Блинов, В. Кожин, И. Головчин, П. Коган. Многие из них очень хорошо известны как ведущие деятели современной исполнительской культуры и преподаватели консерватории. Из воспоминаний некоторых из них я и составила портрет Н. С. Корндорфа-педагога.

В этом году исполняется десять лет со дня смерти Николая Корндорфа, но в памяти его учеников и коллег он так и остался не просто всеми уважаемым человеком, но и высоким, красивым, умным, молодым…

Елена Ковалева,
студентка IV курса ИТФ

№ 5 (112), май 2011

Можно ли помимо уважения и благодарности испытывать к педагогу, изначально стоящему на пьедестале, дружеские чувства и надеяться на их взаимность? Уже при первой встрече (в сентябре 2008 года) я почувствовала, что профессор Виктор Львович Гинзбург – мой педагог. За 3 года обучения в его фортепианном классе я не раз убеждалась в великодушии, мягкости учителя и его нескончаемой вере в студентов. «Мне кажется, что педагогика должна быть как-то по-моцартовски дана человеку свыше» – с этих его слов и началась наша беседа:

— Виктор Львович, почему Вы занялись педагогикой? Что это для Вас – необходимость или призвание?

— К педагогике я пришел сразу, как закончил консерваторию. Наивно, наверное, говорить, но еще со студенческой практики я почувствовал, что педагогика – это мое, и уже тогда понял, что мне совсем не трудно сказать и показать, как я бы сыграл сам. Вообще, показ произведения имеет большую роль и во много раз лучше действует, чем самые умные объяснения. Мне в жизни очень повезло, у меня были великолепные учителя, всем им я глубоко признателен за участие в моей судьбе!

Педагогика – это потребность научить. Не показать, что ты стоишь выше того, кого учишь, а по возможности через музыку оказать какое-то влияние на студента. В этом – существенная часть музыкального воспитания. Можно говорить не только о «музыкальных моментах», тонкостях исполнения, но также о литературе, живописи, житейских вопросах. Разумеется, все это должно быть пропорционально и подчинено главному – исполнению конкретного произведения, которое играет студент. Важное предварительное условие – точное следование авторскому тексту.

— Вы сочетаете педагогическую деятельность с концертной. Как часто Вы выступаете?

— Педагогика должна обязательно сочетаться с собственной концертной деятельностью. Если музыкант постоянно чувствует сцену, публику, он может сказать гораздо больше. В случае, когда педагогический процесс «затворяется в келью», профессия зачастую превращается в ремесло. К сожалению, я сейчас не так много концертирую, как в 80-90-е годы. Тем не менее я объездил очень много городов у нас в стране и за рубежом. Когда у педагога есть гастрольный план и он иногда уезжает, студент и педагог немножко отдыхают друг от друга (смеется), их восприятие становится свежее.

— Ваш приоритет – ансамблевое музицирование. С кем Вы чаще выступаете?

— Мне приходилось играть со многими партнерами. У каждого из них я пытался чему-то научиться. В частности, уже более 30 лет мы играем вместе с Александром Рудиным – это большой кусок моей творческой жизни. Мы сыграли много серьезных концертов в нашей стране и за рубежом, записали несколько компакт-дисков. В Рахманиновском зале провели серию концертов под названием «Музыка композиторов ХХ века для виолончели и фортепиано» в цикле «Исторические концерты Московской консерватории», регулярно исполняем программы из цикла «Вспоминая мастеров». Всегда очень хочется отдать должное композиторам, чье творчество достаточно известно в целом, но конкретные произведения, на наш взгляд, незаслуженно забыты. В конце сентября в Рахманиновском зале сыграем концерт из произведений Мартину, Энеску…

В последнее время выступаю и с Элеонорой Карпуховой, моей коллегой по кафедре, очень интересным молодым музыкантом. В январе мы планируем играть в абонементе «Весь Рахманинов для двух фортепиано».

— А как распределяются роли в ансамбле? Кто главный и есть ли вообще «главные»?

— Невозможно, чтобы кто-то был главным. Хотя бывают люди от природы лидерского склада. Конечно, сочетание характеров имеет очень важную роль. С А. Рудиным мы друг друга чувствуем с полуслова. Не припомню случая, когда у нас были бы какие-то музыкантские идеологические расхождения. В этом смысле с ним мне очень легко. С другой стороны, мне приходилось играть и с людьми, с которыми мы часто спорили. Но если с уважением относиться к партнеру, понимать, что это в любом случае достойный музыкант, то всегда можно пойти на компромисс и поучиться чему-то. Это легко сделать, если открыты глаза и уши и человек способен воспринимать другую точку зрения как в музыке, так и в жизни.

— Наверное, в ансамбле возникает какая-то привязанность, дружеское чувство. А как Вы относитесь к понятию «дружба»? Существует ли она?

— Это хороший вопрос. Если нет духовной близости, то в ансамбле сложно играть. Бывают, конечно, парадоксальные случаи – замечательные ансамбли, состоящие из абсолютно противоположных музыкантов, которые идеально дополняют один другого. Дружба – одна из вещей, в которые я абсолютно верю (с Рудиным мы стали друзьями с первых аккордов!). Важно, когда можешь сделать все ради другого. Именно это и делает человека человеком. Разумеется, дружба не обязательно основана на музыке, но если музыканты «одной веры» еще и друзья – это уже практически родство. У них общие опасности, общее искушение, общий успех…

(далее…)