№2 (189), февраль 2020

В эпоху распространения мобильных телефонов резко возросло стремление человека постоянно быть на связи. Приходя на концерт классической музыки, многие люди не отключают свои мобильные устройства, постоянно ожидая звонка или SMS-сообщения. Из-за этого они не только не могут сосредоточиться на исполнении, но и мешают слушать другим. При несоблюдении элементарных этических норм традиционный формат концерта даже в зале с великолепной акустикой теряет свой смысл. Но возможно ли бороться с невежеством слушателей и каким образом?

Яркий пример – Большой зал Консерватории, одна из ведущих концертных площадок Москвы. Первостепенной задачей зала является пропаганда академического музыкального искусства, творчества великих композиторов. Наиболее значимые мероприятия — международные фестивали, конкурсы, выступления знаменитых артистов, юбилейные вечера, посвященные выдающимся деятелям искусства — проходят чаще всего именно здесь.

Однако такие концерты являются лишь частью огромного спектра происходящих в Большом зале событий. В потоке концертной жизни, каждый день привлекающем толпы многочисленных слушателей, выделяются разные направления. Каждое из них характеризуется своей аудиторией, исполнителями, культурным, а иногда и политическим статусом.

Нетрудно догадаться, что на концерты начинающих музыкантов редко ходит случайная публика – большинство составляют родственники, учителя, друзья и знакомые исполнителей. Выступления известных музыкантов привлекают более широкую аудиторию, которая включает в себя как трепетно относящихся к музыке любителей, так и представителей определенного социального круга, для которых посещение Консерватории в первую очередь – «выход в свет». На концертах «звездных» артистов значительную часть зала составляют богатые поклонники музыкантов, для которых важно само присутствие. Такая разница в контингенте определяет многое. Иногда степень невоспитанности публики настолько чудовищна, что досадные аплодисменты между частями одного произведения, кашель, звонки, вибрации и светящиеся экраны электронных устройств делают невозможным нормальное восприятие происходящего на сцене.

Исключением стал концерт Курентзиса 23 октября, на котором организаторы решили не допустить в зал людей с включенными телефонами, заставив каждого выключить свои устройства и запаковать их в специальные чехлы, которые было невозможно открыть самостоятельно. Эта процедура на входе заняла огромное количество времени, создав километровую очередь на улице – в результате концерт начался на час позже. Тем не менее, столь строгая мера принесла свои результаты.

В зале ощущалась непривычная атмосфера идеальной тишины и спокойствия. Она действительно располагала к качественному слушанию музыки, заставляя даже далеких от профессионального искусства людей почувствовать значимость момента и осознать происходящее как часть важного духовного ритуала.

Елизавета Петрунина, IV курс ИТФ

№2 (189), февраль 2020

Зимой в музее современного искусства «Гараж» проходит выставка «Секретики: копание в советском андеграунде. 1966–1985», образованная архивными материалами музея, связанными с закрытыми суб- и контр-культурными художественными движениями 1960–1980-х годов. Над выставкой работали куратор проекта, автор идеи Каспарс Ванагс (Рига) и искусствовед, куратор музейного архива «Гаража» Саша Обухова (Москва).

Название выставки отсылает к детской игре в тайники и в засекречивание разных мелочей, доступ к которым имеют лишь «свои». На экспозиции представлены работы и личные вещи художников нон-комформистов Вячеслава Ахунова, Армена Бугаяна, Риммы и Валерия Герловиных, Никиты Алексеева, групп «ТОТАРТ», «Гнездо», «Коллективные действия», «Мухомор» и других. Большинство экспонатов – фотографии, документы, дневники, самиздат, сценарии перформансов, видеозаписи – словом, все то, что некогда носило личный, «секретный» характер, не предназначалось для раскрытия широкой аудитории и уж тем более для экспонирования под музейными стеклами с «рассекречивающими» пояснительными комментариями.  

С одной стороны, само существование такой выставки, казалось бы, отменяет всю секретность ее экспонатов, но с другой – разве не для того делается «секретик», чтобы однажды его раскрыли? К тому же, чаще важнее оказывается не содержимое тайника, а его история. Путешествие по выставке и «реконструкция» этих историй напоминает процесс игры, в которой зритель, будто подглядывая за намеренно скрытой от «чужих» частью жизни художника, превращается в посвященного, «своего». При этом хороший секрет никогда не будет раскрыт до конца. Поэтому чем он необычнее, тем шире интерпретационный дискурс вокруг него.

На Public talk 14 декабря кураторы выставки открыто побеседовали с посетителями и рассказали о том, что же все-таки прятали в брежневскую эпоху, кто, как и почему это делал. Оказалось, что некоторые объекты экспозиции секретны не только из-за личного характера. В свое время многие из них были под государственным запретом. Например, набранные вручную книги Самиздата, предметы и фотографии, относящиеся к религиозным практикам, йоге, психотерапии. Сегодня все это без последствий может стать досугом любого человека, но в те годы такие вещи совсем не поощрялись, о чем говорит представленное на одном из стендов медицинское заключение из психиатрической больницы, выписанное «Дзен-Баптисту» Валерию Теплышеву.

Не поощрялись и перформансы, даже совсем безобидные и по-детски смешные. Например, «Преодоление табу» Риммы и Валерия Герловиных, в котором за незнакомых между собой людей разыгрывают нелепый диалог. Всю эту странность Каспарс Ванагс объяснил словами: «Искусство и государство будто соревнуются, кто из них создаст более впечатляющий абсурд», а Саша Обухова называла эту ситуацию «стратегией выживания в сложных обстоятельствах, когда художник и «обычный» человек ищут в себе силы и способ выживать и противостоять сложным условиям».

Неотделимость всех объектов от жизни их создателей – это и специфическая особенность, и несомненное достоинство выставки. Внешняя тусклость экспонатов объясняется намерением художников не привлекать внимания, и, наоборот, скрыть свое искусство от посторонних глаз. Такая экспозиция как бы «отсеивает» неготовых к копанию и разбирательству зрителей, при этом затягивая в себя людей, желающих принять «правила игры». В то же время «Секретики» – повод напомнить себе, что внешняя в банальном смысле «красота» не есть мерило ценности искусства любого времени.

Некоторые экспонаты парадоксально сочетают в себе ритуал и абсурд, как ряд почти одинаковых фотографий Никиты Алексеева «Камни на моей голове». Укладка камней в восточных практиках обладает духовным смыслом и требует концентрации и спокойствия. Так, на разных фото под умиротворенным «ликом» художника расположены абсурдные подписи: «Если положить камни на голову, то глаза станут туманно-серые, а картошка в подполе прорастет бледно-розовыми щупальцами», «Если положить эти камни на голову, глаза станут снежно-белые, а ключ с первого раза попадет в скважину», «Если положить эти камни на голову, глаза станут небесно-голубые, а Россия будет счастливой страной» и др.

«Посетители жалуются, что современное искусство непонятно, как будто кто-то им обещал, что оно будет понятно или будто «старое» искусство понятно», – говорит Каспарс Ванагс. На простые вопросы слушателей кураторы дали простые ответы: «О чем эта выставка?» – «О жизни», «Для чего она?» – «Не для эстетического наслаждения. Не для потребления, но для соучастия». Эти высказывания применимы в отношении любого искусства, которое сегодня принято называть вслух – «современным», а про себя – «непонятным». И тут напрашивается риторический вопрос: а существует ли вообще понятное искусство? И искусство ли это тогда?

Анастасия Ким, IV курс ИТФ

№2 (189), февраль 2020

6 февраля в Музее Скрябина состоялся первый концерт проекта «Игра двух городов», в рамках которого музыка современных российских композиторов прозвучала в Москве и Санкт-Петербурге. На московском концерте исполнили сочинения Сергея Слонимского, Настасьи Хрущёвой, Николая Хруста, Владимира Ладомирова, Дмитрия Мазурова, Олега Крохалева, Льва Тернера, Алексея Сысоева, Лилии Исхаковой, Полины Коробковой и Сергея Леонова. Исполнители – Ансамбль современной музыки Reheard, созданный в 2018 году студентами и выпускниками РАМ имени Гнесиных и МГК имени П.И. Чайковского: Алёной Таран (флейта), Андреем Юргенсоном (кларнет), Алисой Гражевской (скрипка), Марией Любимовой (виолончель), Дмитрием Баталовым (фортепиано) и Елизаветой Корнеевой (дирижер).

Первое, что заинтересовывает в проекте – это его название, вызывающее весьма конкретные ассоциации. Кажется, что обязательно должна быть какая-то игра с отсылками к Стравинскому. Но даже если название никак не соотносится с «Весной священной», хочется узнать, в чем же суть игры.

Формально это взаимодействие музыкальных миров современной академической музыки Москвы и Санкт-Петербурга, новый шаг к укреплению культурных связей двух городов. Но в том, что один ансамбль исполняет одну и ту же программу сначала в Москве, а потом в Петербурге – нет ничего принципиально нового. Не работает и возможный принцип, при котором музыку петербургских композиторов исполняют московские музыканты, а московских – питерские. К тому же, исполнители второго концерта – оркестр Новосибирской филармонии.

Одно из исполненных ансамблем сочинений, написанное Д. Мазуровым, называется Hauntology или «Хонтология». Следуя определению, «хонтология» – это нечто существующее и несуществующее одновременно, уже не принадлежащее прошлому и не находящее импульса проявить себя в настоящем. На русский язык слово переводится как «призракология». И такое название подошло бы всему проекту.

Новые идеи воплощаются в несоответствующих им старых формах. От этого ощущение бытия концерта на грани между прошлым и настоящим только усиливается. Это уже не классический концерт с его сложившимися академическими традициями, но и не модное авангардное событие. Концерт заставил размышлять о важных вопросах: какой должна быть его форма, что делает музыку современной, что нового музыканты могут привнести в мир именно сейчас, и что они хотят и могут высказать средствами своих инструментов. Сложилось впечатление, что кураторы и авторы концерта остро чувствуют эти вопросы, но ответ на них внутри себя еще не сформировали.

Ощущение двойственности создала и сама исполняемая музыка. С одной стороны, это новые сочинения, написанные в самое недавнее время. Причем пьесы и совсем молодых авторов, и композиторов давно состоявшихся, учившихся в разные годы, в разных учебных заведениях и у разных педагогов. Но стиль всех пьес, несмотря на разные концепции, оказался очень схожим.

Основная тенденция – это работа с нестандартными приемами игры и использование расширенных исполнительских техник. На первый план выходит прием. Весь вопрос в том, насколько можно считать такую музыку современной, и в чем ее новаторство в истории условного «авангарда», в рамках которого работают почти все представленные авторы. Ведь шумы, шорохи, нестандартные приемы и расширенные техники начали использоваться уже около 100 лет назад. Привносят ли в них современные композиторы что-то свое, специфическое?

От молодых и инициативных музыкантов, организовавших большой проект по современной музыке, ждешь яркого и энергичного исполнения. Но и здесь проскальзывает ощущение недосказанности и двойственности. Не все сочинения прозвучали с той особой отточенностью каждой ноты и вниманием к приему, необходимыми при исполнении современной музыки. Большинству исполнений не хватило бережного и продуманного отношения к звуку и специфическим исполнительским техникам.

Ярким контрастом всему вечеру прозвучало сочинение Cleavages Н. Хрустав исполнении Андрея Юргенсона, которое отличало внимательное отношение к приему и к звуку. Пьеса Marsyas А. Сысоева, артистично воплощенная Алёной Таран, стала одним из самых сильных номеров концерта. Виртуозная игра и точное взаимодействие А. Юргенсона и А. Таран при исполнении пьесы О. Крохалева I’m here заставила неотрывно следить за каждым их движением. Lifestream для виолончели Л. Тернера выделялась среди остальных пьес ярким исполнительским приемом, гармонично отражающим образное содержание музыки.

Форма построения концерта оказалась неожиданно академичной – перед каждым номером на сцену выходил ведущий и объявлял исполнителей. Рассказ о концепции сочинения и зачитывание авторского предисловия в формате концерта-лекции были бы уместнее, но в иной форме. Чтение заранее записанного текста по листочку и с запинками совершенно не способствовало атмосфере и настройке на произведение. Так же, как и торжественное объявление исполнителей перед каждым номером. Тем более, что музыкантов всего шесть, и слушателям было бы достаточно их представления в начале и конце программы.

На протяжении всего вечера это ощущение «хонтологичности» происходящего приводило в состояние размышлений о музыке в историческом времени и необходимости этой музыки для самих музыкантов. Только у нескольких исполнителей был настоящий творческий азарт, восхищение каждой нотой, новизна ощущений взятия следующего звука. Но в отношении остальных возник вопрос: чувствуют ли они внутреннюю потребность и необходимость жить той музыкой, которую играют? Может быть, это и становится одной из причин, по которой люди не слишком часто посещают такие концерты.

При входе в зал неприятно удивило отсутствие публики, среди которой оказались только несколько заинтересованных лиц, а остальные – пресса и авторы. Ведь неидеальное исполнение романтической музыки все равно может произвести впечатление на неподготовленного слушателя, а с современным материалом это практически невозможно. Музыка, в которой каждая деталь продумана композитором до мелочей, требует от исполнителей такого же подхода к тексту и большой внутренней решимости высказать через музыку нечто провокационное и важное.

Николай Хруст предпослал такой текст своему сочинению: «В этой пьесе звуки отражаются сами в себе, удивленно взирая на свое отражение. Музыка то разбивается на множество излучин, то возвращается в единое течение подобно реке. Исполнитель то существует с инструментом едино, то инструмент «отпочковывается» от своего «родителя» и как бы вглядывается в него с изумлением, узнавая в нем себя». Такая аннотация является еще одним смысловым пластом произведения. Но может ли исполнитель соответствовать настолько высокой планке? Этот вопрос каждый заново решает для себя перед очередным выходом на сцену.

Мирослава Тырина, III курс РАМ им. Гнесиных

Фото Анны Махортовой

№1 (189), январь 2020

15 декабря Московскую филармонию посетил Брин Тёрфель – главный «злодей» оперной сцены, известный интерпретациями отрицательных персонажей. Его сценический опыт лег в основу диска Bad boys, выпущенного компанией Deutsche Grammophon в 2010 году. Однако в московской программе в тот вечер были не только подлецы и разбойники Тёрфеля, но и невинные оперные увертюры в исполнении оркестра Московской филармонии под управлением Валентина Урюпина.

На сцене Тёрфелю все время приходится шпионить, подслушивать и наушничать. Среди «плохих парней», воплощенных певцом, – интриган Яго, бандит Мэкки-Нож, наркоторговец Спортинг Лайф, неугодный царь Борис и всевозможные Мефистофели. В «черный список» попал даже довольно безобидный пройдоха Фигаро.

Но за кулисами певец меньше всего похож на хулигана: Тёрфель – семьянин и отец четверых детей, сын фермера и житель небольшой деревни близ Уэльса. Создатель эталонного образа Вотана, Тёрфель никогда не принимал участие в Байройтском фестивале: летние месяцы исполнитель предпочитает проводить с близкими. Свое московское выступление певец окончил добродушной детской колыбельной: «Я пел ее своим детям, но они никогда не спали», – пошутил он.

Происходившее на сцене трудно назвать концертным исполнением: на один вечер Московская филармония превратилась в Метрополитен-оперу или Ковент-гарден. Некоторые слушатели даже воспользовались биноклями – как в настоящем театре. После объявления фамилии Тёрфеля на сцену крадучись вышел сам сатана, совершенно не реагируя на аплодисменты публики. Мефистофель обличал человечество в жадности, вытащив из кармана пачку купюр. Но когда свои карманы чистосердечно вывернул Тевье-молочник, они магическим образом оказались пустыми. Спортинг Лайф выкурил не одну сигарету, притаптывая окурки ногой: «Все говорят, что сатана – злодей, но совсем не обязательно, что это правда!».

• 

• 

И все же негодяи Тёрфеля напоминали скорее бандитов из американского вестерна, чем тонко очерченных отрицательных персонажей. Злодеи получились несколько одноплановыми: между Мефистофелем Бойто и Мефистофелем Гуно не было никакой разницы. Однако это и не требовалось, ведь отсутствие декораций создает иные условия. Три оперных часа представляют гораздо больше возможностей для показа психологических процессов, чем три концертных минуты.

Ярким театральным дарованием обладал и Валентин Урюпин. Молодой и энергичный дирижер добился от оркестра почти шекспировских контрастов. Были исполнены увертюра к опере Верди «Стиффелио», увертюра к мюзиклу Роджерса «Юг Тихого океана», интродукция из оперы Мусоргского «Сорочинская ярмарка», увертюра к опере Моцарта «Так поступают все» и, конечно, увертюра к оперетте Оффенбаха «Орфей в аду». В целом выбор не самый очевидный, так как отрывки из неоконченных опер Мусоргского звучат не столь часто, а вышеупомянутая опера Верди малоизвестна даже по названию. Темпы, быть может, были чуть более быстрыми, чем это принято, зато исполнение отличалось настоящим драйвом.

На бис певец исполнил любимые валлийские песни, с которых началась когда-то его карьера. Перед нами был уже не «плохиш», а настоящий Брин Тёрфель – или Тервель, как он сам по-валлийски произносит свою фамилию. «Когда часто находишься вдали от дома, начинаешь скучать по самым обычным вещам: горам, холмам, лесам…» – сказал он. На родное валлийское ответом из зала было горячее русское «спасибо!».

Концерт приезжего певца проходил в приподнято-торжественном духе, несмотря на присутствие темных сил на сцене. Единственный недостаток злодеев Тёрфеля состоял в том, что они были чересчур очаровательны. И, как говорится, никто не пострадал.

Алиса Насибулина, IV курс ИТФ

Фото с концерта предоставлены пресс-службой Московской филармонии

№1 (189), январь 2020

Темирлан Бейсенбай – пианист, композитор, лауреат многих международных конкурсов. В данный момент он учится в престижном учебном заведении – в знаменитом Моцартеуме г. Зальцбурга. Несмотря на молодой возраст и учебную занятость, Темирлан уже успел проявить себя не только как музыкант: исполнительскую деятельность он совмещает с кинорежиссурой и бизнесом. Столь неординарная судьба вызывает естественный интерес у его сверстников. Студент Московской консерватории Бексултан Садуев, также из Казахстана, задумал взять интервью у своего успешного молодого современника:

Она и порекомендовала поступить в Казахский национальный университет искусств (раньше он назывался Казахская национальная академия музыки. – Б.С.). С первого по девятый класс я обучался у преподавателя Алексея Георгиевича Чередниченко. Признаться, в возрасте 13–16 лет часто задумывался о смене профессии – заниматься не хотел, родителям приходилось меня заставлять. Но позже начал сам проявлять интерес. Последовали разные конкурсы, в которых мне удавалось занимать призовые места.

– Почему Вы решили поступать именно в Моцартеум, а не, допустим, в Московскую консерваторию вместе с Вашими друзьями?

– Музыканты, как правило, ищут не учебные заведения, а наставника. И я поехал учиться не столько в Моцартеум, сколько к своему профессору. Если бы он работал в Москве или Петербурге, то я бы учился там.

–В данный момент Вы на 4-м курсе «Моцартеума», то есть приобрели уже большой багаж знаний и опыта. Могли бы Вы сравнить систему обучения в этом учебном заведении с предыдущим местом учебы в Нур-Султане (Казахский национальный университет искусств). Есть ли какие-либо интересные особенности?

– Сказать, что все здесь кардинально иное, я не могу. Наверное, главное отличие – это сами студенты. Здесь учатся трудолюбивые, заинтересованные в своем деле люди. Обучаясь рядом с ними, хочешь – не хочешь тоже будешь расти. И я очень рад такой возможности.

Из особенностей могу отметить следующее: в Моцартеуме мы не сдаем экзамены по специальности, а просто каждый месяц играем на концертах класса. Есть разделение кабинетов между преподавателями и студентами (то есть преподаватели не занимаются в классах, предназначенных для студентов). Бронирование аудиторий студентами осуществляется через онлайн-приложение.

– Это очень интересно и удобно! То есть студент может забронировать себе класс, не выходя из своей комнаты?

– Да, верно.

– А какое количество часов студент может занимать класс с инструментом?

– Есть лимит – 35 часов в неделю. А уже от студента зависит, как он распределит свои бронирования.

– Как Вы знаете, в этом году проходил Конкурс имени Чайковского. Следили ли Вы за ним и можете ли выделить кого-то из конкурсантов?

– Да, мне очень понравилось выступление Мао Фудзита, особенно Бах и Моцарт в его исполнении в первом туре. Также я бы хотел выделить Дмитрия Шишкина. Давно слежу за этим музыкантом.

 – Не могу не спросить о Вашей деятельности в сфере музыкального предпринимательства. Вы открыли первую в Казахстане частную фортепианную школу. Что Вами двигало: заинтересованность или все же желание заработать?

– Изначально была идея создать лучшие условия обучения для детей и искоренить советский стереотип жесткого подхода к обучению в музыкальных школах. Мы хотели доказать, что музыка – это не всегда через слезы. Мы не учим играть на фортепиано – мы учим любить музыку!

– Вы пианист, бизнесмен, как Вам удается находить время еще и на съемки? Судя по Вашим работам, в этом Вы тоже хорошо преуспеваете?

– Съемки меня интересовали с самого детства, как только у меня появился телефон Nokia Express music. Я снимал небольшие видео с функцией «пауза». Можно было создавать эффект своего рода телепорта. Снимаешь человека, затем ставишь съемку на паузу, просишь его выйти из кадра и продолжаешь снимать: вуаля – и человек пропал, как будто телепортировался! Потом я, конечно, сменил много техники. Начал разбираться в объективах, в свете, в звуке, в композиции, в монтаже и во многом другом. У меня всегда была мечта создать небольшой ролик полностью своими силами – то есть, снять, смонтировать, сочинить и записать свою музыку. И недавно она сбылась! В будущем хочу снимать большое кино. Посмотрим, что получится.

Беседовал Бексултан Садуев IV курс, ИТФ

№1 (189), январь 2020

Недавно мне посчастливилось познакомиться с восходящей звездой — оперной дивой, чье имя в ближайшие годы наверняка будет на слуху у всего мира. Речь идет о победительнице недавно завершившегося XVI Международного конкурса имени П.И. Чайковского в номинации «Сольное пение» Марии Бараковой. Обладательница очень мягкого и глубокого меццо-сопрано на данный момент является артисткой Молодежной программы Большого театра под руководством Д.Ю. Вдовина, а также студенткой РАМ имени Гнесиных класса профессора В.А. Мальченко. В интервью с ней мне захотелось раскрыть другую, более неформальную сторону певицы.

– Мария, характер играет большую роль в становлении любого человека. А ты, можно сказать, идешь семимильными шагами, покоряя вершину за вершиной. Как бы ты могла описать, что помогает тебе в этом процессе?

– В моем понимании у певца должен быть характер. Чтобы выдержать огромную конкуренцию на престижном конкурсе и на оперном рынке в целом. Чтобы не сломаться в тяжелый период, когда ты заболел, например, а голова забита репетициями, которых всегда, как мы знаем, недостаточно.

– А какова роль педагогов в твоей творческий жизни?

– Педагог – важная часть жизни певца, фактически второй родитель, только вокальный. Мне очень повезло, ведь всю жизнь, начиная с детства, меня окружали самые лучшие педагоги, которые давали и дают мне все и даже больше. Певцы учатся бóльшую часть жизни, поэтому занятия с педагогом важны. Они обретают особый смысл, когда ты находишь «того самого» учителя. Я училась в Новосибирском музыкальном колледже у Светланы Ивановны Балашовой, она развивала мой голос. Затем я поступила в Молодежную оперную программу Большого театра к Дмитрию Юрьевичу Вдовину и параллельно – в Российскую академию музыки имени Гнесиных к Владимиру Афанасьевичу Мальченко. Каждый из них по-своему вносит правки в мою вокальную технику, чему я очень рада.

– Могла бы ты назвать своих «учителей из прошлого» – кто для тебя ориентир среди мировых звезд?

Ирина Константиновна Архипова, Елена Васильевна Образцова и Мэрилин Хорн. Три такие разные и любимые мною меццо. Архипова и Образцова – одни из лучших исполнителей русской оперы, их манера, трактовка не оставили меня равнодушными в свое время. Особенно меня впечатлила ария Иоанны из «Орлеанской девы» в исполнении Ирины Константиновны и ария Ульрики из «Дона Карлоса» в исполнении Елены Васильевны. С Хорн же другая история: я впервые услышала ее, когда пришла в Молодежную программу Большого. Я никогда до этого не пела колоратурный репертуар, а Дмитрий Юрьевич решил, что нужно пробовать и, дав ноты, показал запись Мэрилин. Я была поражена силой и при этом легкостью и гибкостью ее голоса.

– Как бы ты могла себя описать? Кратко: какая ты?

– Кратко – целеустремленная. Именно это помогает мне бороться за место под солнцем. Также – жизнелюбивая. Не жизнерадостная, а именно жизнелюбивая. Я люблю жизнь и ценю каждый прожитый мною день. Стараюсь наполнять его полезными вещами. А с другой стороны – очень чувствительная и ранимая. Я очень восприимчива к словам и к жизни.

– Интересно, как твой темперамент уживается с такой тонкой чувствительностью. Это из детства? Вообще, как родители прививали любовь к музыке?

– Моя семья связана с музыкой лишь на любительском уровне. Мама и бабушка хорошо пели, отец же мечтал о музыкальном образовании, но, не получив его, воплотил свои мечты во мне. Сам он играл на гармони по слуху. Думаю, абсолютный слух достался мне от него. Не знаю, откуда во мне была уверенность, но я точно знала с детства, что буду певицей. Хотя представляла себя и архитектором, и в других ипостасях.

– Наверное, сцена помогает тебе проживать другие профессии, жизни и характеры?

– Конечно. Если бы я имела возможность жить вечно, то мне бы хотелось исследовать жизнь через профессии. Попробовать все. Многое пережить. А опера – это моя мечта в миниатюре.

– А на данный момент, кто из оперных героинь — воплощение тебя?

– Определенно,ч это Кармен. Я бы очень хотела «прожить» эту героиню, по-своему, конечно. Более чувственно, трогательно, что ли.

– Как ты оцениваешь репертуар для меццо? Достаточно ли он развит?

– Если говорить о классически устоявшемся репертуаре, то достаточно. Вполне. И он порой сложен для воплощения, так что развиваться есть куда. А вот современного воплощения, музыки композиторов нашего дня маловато.

– Какой композитор на данный момент кажется тебе самым близким?

– Наверное, Чайковский. Композитор внутренних страстей. Мне очень нравится находить для себя что-то новое в его музыке, разбирать на составляющие характеры персонажей его опер.

– Спасибо за этот разговор. Есть ли у тебя жизненный девиз, которым можно было бы завершить нашу беседу?

– Жить на полную – вот мой главный девиз!

Беседовала Александра Собецкая, IV курс ИТФ

№1 (189), январь 2020

26 ноября 2019 г. в Концертном зале «Зарядье» прозвучала Высокая месса И.С. Баха. Исполнение крупных духовных произведений композитора – явление в нашей стране нечастое. И вот, словно желая восполнить у москвичей очевидный дефицит баховской живительной влаги (не следует забывать о хрестоматийной строчке из учебников музыкальной литературы, твердящей каждый раз, что «bach» в переводе с немецкого означает «ручей»), в столицу из Бельгии приехал весьма интересный и во многом необычный музыкальный коллектив.

В центр своего репертуара Vox Luminis ставит именно барочную музыку, и прежде всего – Баха. Руководитель и дирижер Лионель Мёнье, несмотря на свой молодой возраст, уже добился выдающихся успехов на музыкальном Олимпе. За его плечами достойное образование: Высший музыкальный институт в Намюре, Королевская консерватория в Гааге. С самого начала концертной деятельности Мёнье был очень востребован, сотрудничая со множеством европейских ансамблей как педагог, дирижер, художественный руководитель, солист и исполнитель партий на духовых инструментах.

Ансамбль, созданный Мёнье в 2004 году, уже снискал заслуженный авторитет и стал заметным явлением в Европе. В 2017 году коллектив произвел фурор, блестяще исполнив Высокую мессу на Утрехтском фестивале старинной музыки. Лионель Мёнье использует в своей деятельности множество новаций. Необычность коллектива проявляется во всем.

Исполняя Высокую мессу, группы музыкантов располагались на разных высотных уровнях, причем ударники и трубачи – на самом высоком пьедестале, словно спортивные чемпионы. Дирижер на привычном месте также отсутствовал. Сначала Мёнье приобщился к группе мужских голосов, не только успевая исполнять вокальную партию, но и дирижируя с этого скромного места. Весьма вероятно, что тем самым художественный руководитель посылал слушателям, как принято теперь говорить, определенный месседж: «Мы в коллективе все равны, и я не руководитель, а лишь один из…»

По части скромности и демократизма солисты не отставали от дирижера. В целом все выступление происходило без солистов как таковых: у Баха они вступают как корифеи – инкогнито, всякий раз выдвигаясь из хора и возвращаясь в общую массу после сольной партии. И художественный руководитель не смеет нарушать этот установленный порядок. Всем этим демонстрируется и безупречная сыгранность, спетость, и профессиональная близость коллектива.

Восторг от исполнения представляется заслуженным, поскольку партитура, лежащая на коленях вроде шпаргалки, лишь подтверждала выдающуюся точность интерпретации. Каждая нота и каждая синкопа, каждый добросовестно исполненный повтор – все филигранно следовало за текстом. Внимание слушателей находилось в постоянном напряжении и даже в каком-то оцепенении – таком, что весь концерт ощущался на одном дыхании. И гром аплодисментов, перешедший в десятиминутную овацию, был совершенно заслуженным.

Слушатели долго не расходились, вероятно, надеясь на продолжение праздника и хоть какой-то бис. Его, впрочем, не последовало, к великому огорчению публики. Другая, настоящая «ложка дегтя» – неоправданно большое количество свободных мест в зрительном зале. Очевидно, что столь редкое даже среди некоторых известных коллективов безупречно качественное исполнение удалось услышать именно тем людям, которым это было действительно нужно.

Екатерина Пархоменко, II курс, муз. журналистика

Фото Лилии Ольховой

№1 (189), январь 2020

Поддержка молодых композиторов — одна из важных традиций Московской консерватории. В ее стенах регулярно проходят конкурсы и фестивали, которые не только позволяют слушателям знакомиться с новой музыкой, но и дают авторам бесценную возможность услышать свои сочинения в «живом» исполнении.

Один из таких концертов состоялся 17 ноября в Рахманиновском зале. На нем прозвучали произведения лауреатов и участников Международного композиторского конкурса «Новые классики», организованного Московской консерваторией и Фондом «Новые классики» при поддержке Федерального агентства по делам молодежи в рамках Молодежного форума «Партитура будущего». Все произведения исполнил ансамбль «Студия новой музыки» под управлением профессора И.А. Дронова.

Особенность конкурса «Новые классики» в том, что организаторов интересует не только современная академическая музыка, написанная с использованием сложных композиторских техник, но и сочинения, в которых авторы обращаются к более традиционным выразительным средствам. Эта концепция отразилась и в программе концерта: его первое отделение было посвящено современной академической музыке, второе – популярной.

В первом отделении концерта прозвучали произведения Алины Подзоровой – квинтет Dell’Arte, ранее получивший Гран-при на VII Конкурсе молодых композиторов радио «Орфей», Максима Бабинцева — «Планеты жизни», Стилианоса Диму (Греция) — Delusive Proximity и Яира Клартага (Израиль) — «Пустоты везде хватает». Авторы показали мастерство владения сложными композиторскими техниками и блестящее знание инструментальных тембров. Например, Яир Клартаг, один из успешных современных композиторов, благодаря необычным приемам звукоизвлечения сумел создать в своей пьесе оригинальное звучание, напоминающее звук электронных инструментов.

Обратило на себя внимание то, что все представленные произведения имели программный замысел. К примеру, в основе драматургии пьесы М. Бабинцева лежит специально сочиненная формула, которая делится на фрагменты, символизирующие, по словам автора, «индивидуальные планеты жизни человека, которые заложены в нем с рождения».

Второе отделение посвятили современной популярной музыке. Среди авторов были и россияне, и гости нашей страны: Чжунхай Шин (Китай) с произведением «Испаряющиеся воспоминания», Александр Тимофеев (Молдова/США) с «Феей ветра».

Наиболее запомнилось произведение «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Елены Шиповой, выпускницы Казанской консерватории. В этой небольшой пьесе автору удалось раскрыть тонкий философский замысел книги Р. Баха, изобразив оркестровыми красками и постоянно изменяющееся море, и вольный полет чайки – символа безграничной свободы. Это сочинение – бесспорно, достойное продолжение традиций «музыкальной маринистики», к которой неоднократно обращались Римский-Корсаков, Дебюсси и многие другие музыканты.

Интересным претворением направления «музыка машин», характерного для 20-х годов ХХ века, оказалась «Машина Тьюринга» композитора из Красноярска Владимира Кошелева. Большое внимание публики привлекло «Танго» шестнадцатилетнего Романа Соснина – одного из самых молодых участников конкурса. При сохранении метрической основы танца композитор, благодаря мастерскому владению инструментальными тембрами, привнес в пьесу экспрессивность и драматизм.

Прекрасным завершением этого вечера стало исполнение симфонической поэмы Тихона Хренникова-младшего «Прохоровская битва», в которой композитор передал, с одной стороны, ужас войны, изобразив в музыке сражение, а с другой – надежду на спасение.

Несмотря на то, что некоторые произведения отличались определенной сложностью для восприятия, публика сумела по достоинству оценить все работы молодых музыкантов. Радует то, что цель организаторов Конкурса, стремившихся создать платформу для сближения и взаимопонимания современных авторов, творящих в разных стилях и техниках, со слушателями, была достигнута.

Интересным представляется и другой конкурс молодых композиторов, который проходил с сентября по ноябрь 2019 года при поддержке Фонда развития творческих инициатив и критико-публицистического журнала «Музыкальная жизнь». В нем приняли участие более тридцати авторов из разных городов России и Белоруссии. В конкурсе было заявлено три номинации, в каждой из которых молодым авторам (к участию допускались студенты и аспиранты вузов) предлагалось сочинить вокальное произведение.

Нельзя не порадоваться мастерству конкурсантов: художественная ценность большинства опусов оказалась так высока, что жюри, в состав которого входили профессора и преподаватели Московской и Санкт-Петербургской консерваторий А.В. Соловьёв (председатель жюри), К.А. Бодров, Е.Д. Кривицкая, А.В. Танонов, во многих случаях разделило призовые места между несколькими участниками. Так, в номинации «Сочинение для хора a capella или в сопровождении фортепиано» победителями стали Игорь Холопов (ГМПИ им. М.М. Ипполитова-Иванова) и Сергей Терентьев (МГК им. П.И. Чайковского); в номинации «Сочинение для голоса с инструментальным сопровождением (фортепиано)» I премию разделили Петр Налич (РАМ им. Гнесиных) и Владимир Генин (Саратовская консерватория им. Л.В. Собинова); а в номинации «Хоровая аранжировка» лучшим был признан Алексей Лёвин (МГК), получивший также спецприз за военно-патриотическую песню. По словам проф. Соловьёва, члены жюри стремились «максимально поощрить всех подавших заявки».

Торжественное награждение победителей состоялось 19 ноября в Конференц-зале МГК. Затем звучала музыка. Хоровые произведения исполнил Камерный хор Московской консерватории (художественный руководитель и дирижер проф. А.В. Соловьев) – коллектив, известный своим вниманием к новой музыке. Романс «Соловейко» П. Налича представили Анна Загородняя (меццо-сопрано) и Тамара Куделич (фортепиано). Этот вечер завершил форум «Партитура будущего», который, благодаря блестящей работе команды организаторов во главе с его исполнительным директором Я.А. Кабалевской, стал бесспорной удачей Московской консерватории и важным событием студенческой жизни Москвы.

Собкоры «Трибуны молодого журналиста» Анна Горшкова, Юна и Яна Катко

№1 (189), январь 2020

Красно-синие знамена, секторы, ярко высвеченные софитами, зеленый газон с футбольными воротами, скамьи для болельщиков – кажется, что речь о спортивном соревновании! Но именно такое первое впечатление производит выставка «Дейнека – Самохвалов» под кураторством Семёна Михайловского, которая открылась в Санкт-Петербурге в дни Культурного форума.

• 

• 

Первый эмоциональный посыл выставочного пространства настраивает на противостояние, будто в конце зала каждому нужно отдать свой голос в пользу лишь одного из Александров. Соревновательный дух как один из важных принципов советской реальности погружает зрителя в атмосферу терпкого, клокочущего, бурлящего русского ХХ века.

Все работы тематически разделены на шесть контрастных секторов – Спорт, Труд, Герои, Дети, Война, Мир. Казалось бы, такое разделение могло еще больше противопоставить Александра Дейнеку и Александра Самохвалова, но эффект вышел совершенно обратный. Свободное расположение картин внутри зала без акцентирования на авторстве практически бесследно размывает границы, выводя на первый план общий смысл сектора.

Обращает на себя внимание визуально удобное оформление подписей к работам: верхнюю четверть карточек занимает заглавная первая буква фамилии художника «Д» или «С», что с одной стороны не отвлекает внимания, с другой – при желании уточнить автора позволяет лишь слегка перевести взгляд в сторону. Это даже привносит игровой элемент: в какой-то момент глаз сначала пытается уловить черты стиля одного из художников, а затем сравнивает результат с подписью к картине.

• 

• 

Герои выставки – пионеры, стиляги, спортсмены, рабочие, солдаты, просто мужчины и женщины в обычной для себя обстановке – в поле и на стадионе, на заводе и в концертном зале, на поле битвы и на берегу реки. Кажется, перед зрителем за несколько мгновений вихрем проносятся полвека – от Октябрьской революции до холодной войны.

Невероятно помогает погружению в атмосферу эпохи дизайн выставочного пространства. Достаточно очевидное, но от этого не менее удачное цветовое решение каждого сектора в буквальном смысле задает тон всей теме. Сопоставление заключительных залов выставки наиболее пронзительно – агрессивный, давящий алый цвет «Войны» и, как глоток свежего воздуха – лучезарный, цвета весенней зеленой лужайки «Мир». Внутри будто оживает воспоминание, которого нет – о невероятных потерях и огромных надеждах первого дня нового Мира.

Фаворский и Петров-Водкин, Москва и Ленинград – многое вокруг них было разным, но страна была одна. Духовное противостояние двух столиц не помешало ни московскому Дейнеке, ни ленинградскому Самохвалову говорить на языке своей эпохи о том, чем дорожили и боялись потерять – о семье, любви и мире. И спустя пятьдесят лет разве не о том же мечтаем мы, с тревогой думая о будущем?

Мария Акишина, IV курс ИТФ

Фото Михаила Вильчука

№1 (189), январь 2020

Как гласит поговорка, бесконечно можно смотреть на три вещи: на то, как течет вода, горит огонь и… как идет ко дну Московская международная биеннале современного искусства.

В ушедшем году выставка «Ориентирование на местности», восьмая по счету, длилась рекордные (для себя) три месяца. Одновременно с этим она отличилась нетрадиционной лаконичностью: на нее попали только 33 работы, которые запросто уместились в одном из залов бывшего ЦДХ. Всему виной запредельно маленький бюджет: по данным журнала Forbes он составлял 8,5 миллионов рублей (до 2017 года на биеннале выделялось до 85 миллионов).

Куратором нынешнего проекта стал оперный режиссер Дмитрий Черняков, вернувшийся домой после многолетней «ссылки» в Европу. В освоении нового амплуа ему должен был помогать директор венской «Альбертины» Клаус Альбрехт Шредер. Еще весной эта новость промелькнула в одной подборке с первоапрельскими шутками «Артгида». Тогда это выглядело как иронический намек на то, что Московская биеннале собрать dream team такого уровня вряд ли сможет. Оказалось, наоборот. Правда, теперь кураторы совсем не рады своему участию в проекте.

Дело в том, что почти за погода до открытия экспозиции на сайте Biennial Foundation появилось открытое письмо участников прошлой выставки. Они обвиняли комиссара биеннале Юлию Музыкантскую в нарушениях финансовых условий, хамстве и из рук вон плохой организации. По их словам, это была уже крайняя мера после многих неудачных попыток поговорить с директором.

4 октября эта тема всплыла на пресс-конференции в ТАСС, а на сайте «Артгида» появилось журналистское расследование Марии Кравцовой – главного редактора этого издания. Чуть позже к журналу «Гаража» присоединилась COLTA с обращением российских художников и кураторов к организаторам биеннале. Они требовали опубликовать подтверждения о выплатах и публично извиниться перед прежними участниками. На этот раз Юлия Музыкантская написала в фейсбуке краткое опровержение, причем без единого доказательства.

Что касается нынешнего проекта, то определение «биеннале» к нему мало подходит. И дело не только в масштабе экспозиции, но и в количестве художественного импорта: ровно треть всех представленных работ была из коллекции «Альбертины» (обычно же большинство арт-объектов создается специально для биеннале). По задумке кураторов, привезенные работы Георга Базелица, Германа Нитча, Алекса Каца и других классиков авангарда должны были вести «уникальный диалог» с арт-объектами менее известных российских художников.

Как выяснилось, к «уникальному диалогу» были готовы не все авторы, но обсудить задумку с Черняковым так ни у кого и не получилось. «Многие работы здесь мне нравятся, на Георге Базелице я вырос, но решение о том, чтобы нас с Базелицем запихнуть в одно пространство, не я принимал, – говорит участник биеннале Андрей Кузькин. – Мне кажется, экспозицию можно было решить иначе». Перед открытием художнику вовсе предложили убрать свою инсталляцию «Молельщики и герои», где десятки коленопреклоненных хлебных человечков сидят в крохотных камерах-ячейках, а перед ними – огромные головы с запеченной кровью. В итоге эта работа, явно с политическим подтекстом, так и осталась напротив картины «В. для Ларри (Ремикс)» позднего Георга Базелица, спокойно рефлексирующего по поводу своей тревожной молодости.

Как ни странно, только у «Молельщиков» была аннотация, причем авторская. Андрею Кузькину во избежание кривотолков пришлось написать ее на соседней стене. Больше текстов на биеннале не было: ни описаний работ, ни кураторского обращения, ни представления выставки и ее концепции. Зрителям в буквальном смысле пришлось ориентироваться на местности, созданной архитектором Сергеем Чобаном: в выставочном зале он соорудил целый город с площадями, проулками и белыми домами-коробками, где тоже разместились арт-объекты. А чтобы посетители без карт и навигаторов сильно не растерялись, огромными буквами написал имена авторов.

В «белом городе» нашлись и работы-одиночки, избежавшие добровольно-принудительного диалога. Отдельные апартаменты получила медитативная инсталляция «Все священно», имитирующая звездное пространство и вселенские просторы. Ее автор – азербайджанская художница Лейла Алиева – по совместительству еще и руководитель Фонда Гейдара Алиева, который спонсирует утопающую биеннале.

В двух шагах от инсталляции в гордом одиночестве летали разноцветные медведи Паолы Пиви, а в соседнем доме расположилась главная достопримечательность детской аудитории – «умный» ковер-хамелеон Орхана Мамедова, меняющий узоры с помощью искусственного интеллекта. Отдельные помещения получили подземный переход Александра Бродского и видеоинсталляция с игральными костями Вали Экспорт. Для абстракции Герхарда Рихтера тоже не нашлось пары среди арт-объектов, но к ней все-таки подселили Вариации ор. 27 Антона Веберна. Видимо, для того чтобы вместо одной, условно говоря, «минималистской» работы, стало две. Если идея заключалась в этом, в чем же тогда уникальность заявленного диалога? Чем хуже Вариаций Веберна опус кого-то из минималистов?

Очень досадно, что всего лишь за два года Московская биеннале – лицо российского современного искусства – превратилась в самый антистатусный международный проект, собравший за последние месяцы целый вагон отрицательной критики. И дело тут вовсе не в конкурентах, которые, по мнению Юлии Музыкантской, мешают спокойно жить. Проблема, очевидно, в отсутствии профессиональной организации: в неспособности придумать адекватную концепцию, в неумении сформулировать внятную, актуальную тему и, самое главное, в нежелании создать комфортную для всех рабочую атмосферу. Команда биеннале, как и любой коллектив, – это единый организм, чья работа зависит от качества коммуникации между руководством, кураторами, художниками и сотрудниками. Последняя выставка показала: опыт седьмой биеннале ничему не научил.

Алина Моисеева, II курс, муз. журналистика

Фото предоставлены пресс-службой Третьяковской галерии