№8 (205) ноябрь 2021 года

Одной из самых интересных и, пожалуй, значительных премьер текущего 246-го сезона в Большом театре стала постановка двух одноактных опер на Камерной сцене им. Б. А. Покровского.  «Маддалена» Сергея Прокофьева и «Испанский час» Морис Равеля – сочетание по меньшей мере необычное, если не сказать эксцентричное, но, безусловно, яркое и любопытное. В центре обоих произведений – сильное чувство любви (а именно, ее эротической составляющей), представленное сквозь призму метаморфоз женской души по отношению к своим избранникам.

«Маддалена» Прокофьева – первый, пусть и не до конца завершенный опыт композитора в области музыкального театра. В контексте времени становления художественного дарования композитора обращение молодого автора к экспрессионистски насыщенному и трагедийному сюжету Барона Ливена (Магды Ливен) – далеко не случайность. В образе главной героини словно сконцентрированы все характерные для «роковых женщин» Серебряного века черты: она создана исключительно для любви, невероятно страстной и опасной.

Исполнительница роли Маддалены (Ксения Мусланова) при первом же появлении на сцене производит потрясающий эффект, завораживая зрителя-слушателя не только своей прекрасной внешностью, но и магнетической привлекательностью создаваемого образа. Влюбляясь в героиню, начинаешь ощущать ее силу и власть, безудержную энергию, умение завладевать и управлять сердцами мужчин. В мимике и жестикуляции Маддалены чувствуется полнокровное ощущение жизни, дарованное небесами женское начало. Она словно питается энергией своих партнеров – будь то молодой и пылкий, влюбленный в свою жену красивый муж Дженаро (Александр Чернов); или же овеянный колдовским туманом, мрачный и вызывающий страх отшельник Стеньо (Роман Бобров).

Сценическое воплощение человеческих страстей, пороков, страданий и порывов в игре исполнителей-актеров органично и естественно. При этом ничто не может ни на мгновенье отвлечь наше сознание от мысли, что мы находимся в театре, и это действительно воодушевляет!

Синтетическая многоплановость происходящего подчеркивается выразительным контрапунктом мимического ансамбля (мужчины – в костюмах-тройках, женщины – в светло-бежевых блузах и серых юбках в пол), любые действия которого – мимика, пластика, жестикуляция или же игра с вещественным оформлением, – художественно оправданы, отточены и слажены. Выполняя множество различных функций (будь то изображение предпосланных сюжетом и музыкой движений или иллюстрация колорита; мимическое разыгрывание сцен, о которых повествуют герои, или отображение их эмоций; равно как и более простая вспомогательная функция наблюдения и сопровождения), миманс способствует крайне интересной детализации сценического действия, от которого невозможно отвлечься ни на минуту. Более того, возникает желание просмотреть каждую сцену еще. И не один раз!

«Испанский час» Равеля – совершенно иной мир, мир лучезарных и ярких красок комедии. Французский композитор с баскской кровью не мог не увлечься сюжетом Франка-Ноэна (Мориса-Этьена Леграна) о горячо любимой Испании.

Колоссальная работа с исполнителями-вокалистами режиссера-постановщика Владиславса Наставшевса (он же – сценограф и художник по костюмам) с актерской точки зрения заслуживает особого внимания. В блестящей отделке нюансов поведения каждого персонажа в рамках заданной канвы развития образа чувствуется полное погружение исполнителей в определенные сценические амплуа, что доставляет исключительное удовольствие при просмотре спектакля.

В «Маддалене» это удалось всем без исключения, даже появившимся лишь в эпизоде Ромео (Захар Ковалев) и Джемме (Татьяна Конинская). Однако в «Испанском часе» ситуация оказалась несколько иной. Зритель беспрекословно верит и в хромоту старого часовщика Торквемада (Игорь Вялых), и в безудержную страстность и харизму привлекающей всех и вся Косепсьон (Александра Наношкина), ловко оперирующей красивым платком и красным веером, и в поэтическую увлеченность Гонзальва (Валерий Макаров), постоянно записывающего свои вирши в блокнотик, висящий на веревочке на его шее, и в добросердечную простодушность погонщика мулов Рамиро (Александр Полковников), и во влиятельную статусность банкира дона Иниго Гомеса (Алексей Прокопьев). Но, несмотря на все старания артистов, поверить в мощность мускул Рамиро и неповоротливость дона Иниго, увы, так до конца и не удалось…

Располагающая к танцу музыка Равеля способствовала рождению чудесной идеи трактовки «Испанского часа» не только как оперного, но и как хореографического действа, разыгрываемого и артистами мимического ансамбля, и исполнителями вокальных партий (хореограф – Екатерина Миронова). Функциональный потенциал балета (и мужчины, и женщины одеты в короткие одеяния телесного цвета, позволяющие насладиться красотой их тел) в данном случае поистине неисчерпаем. Именно при помощи хореографии и пластических движений изображена открывающая оперу «симфония часов» (или «симфония времени»). Благодаря действиям артистов миманса представляется возможным очень живо показать все происходящие перемещения героев. Наконец, изображая философскую категорию времени балетный ансамбль никогда не остается равнодушным к тому, кого он сопровождает в определенный момент действия, активно сопереживает, даже сочувствует героям. Очень выразительно соло в мимическом ансамбле (Никита Куклачев) спутник, сопровождающий Рамиро практически на протяжении всего действия (его часы).

Крайне экономное и минималистичное вещественное оформление спектакля (всего лишь пюпитры со светильниками на круглом основании и стулья) – отнюдь не недостаток, а явное достоинство, имеющее громадный функциональный потенциал. В зависимости от хода действия все предметы словно оживают в руках артистов, превращаясь в ту или иную необходимую в процессе развития сюжета вещь или установку.

Декорации как таковые в спектакле отсутствуют – главным образом их заменяет свет, иллюстративные действия артистов миманса, или же их сочетание. Именно грамотная работа художника по свету (Антон Стихин) способствует погружению зрителя сначала в атмосферу бурной ночи итальянской Венеции эпохи Ренессанса (в «Маддалене»: холодная световая гамма, преобладание темных оттенков и постоянное ощущение лунного света, то скрывающегося, то вновь возникающего на небе), а затем в яркий мир солнечного полудня в Толедо эпохи Просвещения (в «Испанском часе»: гораздо более теплые цвета, преобладание светлых, преимущественно, желтоватого цвета оттенков, с ощущением жаркого солнечного света).

Костюмы главных действующих лиц, с одной стороны, носят печать вневременной классики, пусть и напоминающей своим фасоном моду начала XX века. С другой стороны, стиль одежды героев (с наличием в одеянии каких-либо уточняющих деталей) «выдает» образ жизни и социальный статус, черты характера и поведение каждого персонажа.

Музыкальная составляющая спектакля (дирижер-постановщик – Алексей Верещагин; хормейстер– Павел Сучков ) не вызывает практически никаких нареканий. Единственное, чего, возможно, не хватало – четкости в дифференциации фактурных пластов различных групп инструментов в оркестровой ткани партитур Прокофьева и Равеля.

И, наконец, последняя мысль относительно техники построения спектакля. В стремлении создать единое симультанно спаянное целое, в грамотном использовании множества интересных приемов актерской игры, в тяготении к построению синтетического театрального произведения искусства можно услышать возникающий (через столетие!) диалог режиссера-постановщика и сценографа спектакля с главным русским режиссером-новатором первой трети XX века – В.Э. Мейерхольдом.

Смею предположить, что на этот мастерски сделанный спектакль очарованному зрителю захочется приходить снова и снова. И не только ради того, чтобы вновь услышать гениальную музыку опер Прокофьева и Равеля, но и для того, чтобы получить истинное эстетическое наслаждение, любуясь отделкой каждой детали. Любая мелочь в таком тонко спаянном блестящей командой постановщиков организме способна не только увлечь, но и заворожить…

Иван Поршнев, IV курс НКФ, музыковедение 

№8 (205) ноябрь 2021 года

Светлой памяти профессора Ю.А. Евграфова посвящается

(08.10.1949–21.09.2021)

– Галина, Вы взяли первое место в IV Международном конкурсе хорового письма имени А.Д. Кастальского в номинации «Аранжировка народной песни для хора». Рассчитывали ли Вы на такой высокий результат?

– Совершенно не рассчитывала. Мой профессор по специальности и аранжировке, Юрий Анатольевич Евграфов, позвонил мне и предложил эту идею. Я отправила заявку без каких-либо ожиданий буквально в последний день приема.

– Почему именно такая номинация? Вы интересуетесь фольклором?

– Обработка русской народной песни «Тунный звон на Енисее» была написана еще на четвертом курсе Консерватории в рамках курсовых хоров и исполнена хором старших курсов на отчетном концерте в Рахманиновском зале. Каждый четвертый курс сдает такое задание. Но фольклором я действительно интересуюсь, очень люблю народные песни разных стран.

– А за два года до победы в Конкурсе Кастальского вы получили III место в III Всероссийском музыкальном конкурсе (2019). Расскажите, как происходили те творческие испытания.

– Тот конкурс я всегда вспоминаю с теплотой, он очень много мне дал в профессиональном плане. Конкурс сложный: в нем несколько туров: каждый раз нужно дирижировать разную программу, играть партитуру на третьем туре. Я работала с хором «Мастера хорового пения» (руководитель – Л.З. Конторович). После этого конкурса я стала увереннее в себе и в работе с хором.

– У многих музыкантов есть свои кумиры, на которых хочется ориентироваться. Назовите дирижеров, на которых Вы равняетесь, и тех, которые повлияли на Ваш стиль.

– Нужно отметить, что мне повезло с моими педагогами. На каждом этапе я училась у мудрейших преподавателей: Любовь Викторовна Коваль (в школе), Ольга Николаевна Мартынова (в колледже), Юрий Анатольевич Евграфов (в консерватории). Кроме того, я имела счастье несколько раз работать и петь в составе Камерного хора МГК под руководством В. Юровского. Это было очень сильно. Гениальный музыкант и простой человек. Помню, неоднократная работа над концертным исполнением опер с М. Плетнёвым меня тоже покорила.

– Сейчас Вы работаете с разными коллективами: например, хор Кафедрального собора Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии, детские хоры в детской музыкальной школе №66. Как находите подход к каждому коллективу?

– Камерный хор Кафедрального собора Magnificat – любительский. В хоре много людей с крепким музыкальным образованием, но есть и те, кто даже ноты не знает. А подход находить мне легко, я даже не задумывалась об этом. Скорее всего, это врожденное. Нужно чувствовать общую атмосферу коллектива и каждого его участника. Ну и любить свою работу.

– Бывает, что хор готовится к концерту, на котором нужно исполнить определенную программу. Но чаще, наверное, именно руководитель отбирает музыку для хора. Как Вы подбираете репертуар для своих коллективов?

– Репертуар, как правило, задается определенными концертами, конкурсами, событиями. В Кафедральном костеле это исключительно духовная музыка на латинском и русском языках. И репертуар надо подбирать к какому-то конкретному празднику. Например, на Рождество готовить произведения только на определенные тексты.

– Расскажите о своих любимых находках и работе над такими произведениями.

– Я безумно люблю музыку эпохи Возрождения и современную музыку, поэтому работа над каждым произведением – это отчасти находка. Что касается детских коллективов, то тут все просто – главное, чтобы программа была разнообразная (классика, народные песни, современные песни) и детям было интересно.

– Насколько мне известно, Вы часто выезжаете за границу на гастроли – Китай, Япония, Австрия, Словакия. Поделитесь впечатлениями о запомнившихся выступлениях во время таких поездок.

– Я много гастролировала как участник Камерного хора МГК (основатель Б.Г. Тевлин, руководитель и дирижер А.В. Соловьев). Самая яркая поездка – это, безусловно, Япония. Причем мы там были дважды (после второго и пятого курсов). На каждом концерте аншлаг, бурные аплодисменты, слова благодарности. Петь в такой атмосфере одно удовольствие. И Токио, конечно, покорил. Мы не только выступали каждый день, но еще и успели посмотреть город. Исполнилась детская мечта – посещение Диснейленда!

– Постоянное участие в конкурсах, концертах, гастролях — это большая психологическая нагрузка как для дирижеров, так и для участников хора. Перед какими выступлениями Вы волновались больше всего? Или с опытом сценическое волнение уходит?

– Не знаю, к сожалению или к счастью, но волнение не уходит. И все же ты с каждым новым разом учишься с ним справляться. До сих пор самым волнительным для меня было выступление на третьем туре Всероссийского конкурса при работе с профессионалами  – хором «Мастера хорового пения». Было очень сложно настроиться, и я справилась только благодаря поддержке моего профессора Юрия Анатольевича Евграфова и близких людей. Помню как вчера этот момент, когда ты стоишь за кулисами и тебя объявляют… Сердце колотится, хочется убежать! Но ты просто идешь и делаешь свое дело. Так уверенно, как можешь. За спиной сидит огромное жюри, которое оценивает каждое твое слово, каждый твой жест, а ты уже в потоке и думаешь исключительно о музыке. Для этого нужна крепкая воля, которой должен обладать каждый дирижер.

– Дирижеры и педагоги постоянно взаимодействуют с большим количеством людей  – не только во время концертов, но и во время репетиций. Во время пандемии Вы не боялись заразиться? Как ситуация с коронавирусом отразилась на творческом процессе?

— Пандемия закрыла все. Особенно в первую волну. Я, как и все, сидела дома, не было никакой работы, музыкальные школы работали дистанционно. Хор по Zoom – это абсурд, но приходилось выкручиваться и как-то этим заниматься. А вот после выхода из карантина были заметны изменения – уровень очень упал, приходилось заново нарабатывать все навыки. Зато все соскучились и занимались с особым рвением.

Беседовала Елизавета Петровская, IV курс НКФ, музыковедение

№8 (205) ноябрь 2021 года

В сентябре 2021 года на сцене Концертного зала имени П.И. Чайковского выступил пианист Андраш Шифф, ставший всемирно известным благодаря Международному конкурсу им. П.И. Чайковского в 1974 году. Сэр Андраш Шифф уже не раз был в Москве и столичная публика достаточно хорошо его знала.

Концерт был не совсем обычным, благодаря интересной идее, придуманной самим пианистом. Основную часть его репертуара составляет музыка австро-немецких композиторов, его называют лучшим интерпретатором сочинений Бетховена. Но в этот раз он решил заинтриговать слушателей и не раскрывать программу вечера до самого его начала. Получился эксперимент, задачей которого стало проверить, насколько люди поверят в авторитет исполнителя и доверятся его вкусу? До начала концерта в фойе и в зале девушки продавали буклеты, похожие на привычные программки, но в них была только биография пианиста.

Как оказалось, слушателей пришло много, все билеты были проданы. Эксперимент удался, и многие, в том числе молодые люди, заинтересовались этим событием. Часть слушателей пришла по абонементу «Звезды фортепианного искусства», в который также входят выступления Рудольфа Бухбиндера, Ефима Бронфмана, Марии Жуан Пиреш. За несколько минут до концерта в зале чувствовалась атмосфера загадочности – что же будет исполнено сегодня? На какой музыке остановил свой выбор маэстро?

Сэр Андраш Шифф вышел, сел за рояль Steinway & Sons и начал концерт. Пианист исполнил Французскую сюиту №5 Баха и после этого сказал несколько слов, показывая прекрасное владение русским языком (по национальности артист венгр, но большую часть жизни провел в Австрии). Из уст самого пианиста можно было узнать, что для него этот концерт особенный. Он рад был оказаться в Москве в такое непростое время, и программа вечера – это подарок московской публике.

Интересно, что даже сам артист утром в день концерта не знал, что будет играть вечером. Баха в начале программы Шифф объяснил тем, что каждый свой день он начинает именно с его музыки, и добавил: «Если каждое утро играть Баха, жизнь будет лучше». На концерте в Москве пианист вообще хотел импровизировать программу, считая, что так появляется некоторая свобода.

После Баха в первом отделении Шифф обратился к музыке венских классиков – Гайдна, Моцарта и Бетховена. Получился небольшой экскурс в школьную музыкальную литературу: три венских классика, три великих композитора и три классические сонаты. Перед каждым исполнением сэр Шифф говорил несколько слов о произведении и об авторе.

После си-минорной сонаты Гайдна (Hob XVI:32) и си-бемоль мажорной сонаты Моцарта (K 570) он сыграл, конечно же, Бетховена. Все слушатели ждали этого. Перед тем как сыграть знаменитую Сонату №17, пианист рассказал о ее строении и задал публике вопрос: «Почему же все играют третью часть быстро? Ведь Allegretto это не быстро».

Во втором отделении прозвучали две двухчастные сонаты: Соната «С улицы» Яначека и Cоната №15 до-мажор Шуберта (I часть). Пианист сопоставил их и обратил внимание на то, что оба сочинения связывает тема смерти.

Конечно же, концерт не мог завершиться без вызовов маэстро на бис. Еще четыре произведения прозвучали в зале в тот вечер: «Венгерская мелодия» Шуберта, первая часть до-мажорной сонаты Моцарта (K 545), где повтор экспозиции был сыгран с украшениями, «Спокойной ночи» Яначека. Завершился концерт музыкой того же композитора, с которого и начинался: прозвучала первая часть Итальянского концерта Баха.

Публика была в восторге от приезда маэстро. Стиль его исполнения завораживает и притягивает. Его игра изящная, но в то же время сдержанная.  Интересно, что почти всю программу, кроме Сонаты Яначека, музыкант исполнял, не используя педаль, и это придавало звуку особую легкость и естественность, при этом он заполнял все пространство зала. Играя Баха, Моцарта, Бетховена и Шуберта, пианист точно передавал стиль композитора и эпоху. При воспоминаниях об этом вечере не покидает ощущение света и вдохновения.

Полина Шмелёва, IV курс НКФ, музыковедение

№8 (205) ноябрь 2021 года

Среди академических музыкантов бытует мнение, что овладеть современными приемами игры можно лишь на Западе. По крайней мере, преобладающая часть наших исполнителей не берутся за них вовсе, оставаясь в рамках традиций. На эту и другие темы наш корреспондент пообщался с молодым кларнетистом и композитором, солистом «Студии новой музыки» Игнатом Красиковым.

– Игнат, ты являешься первым российским исполнителем технически сложнейшего «Арлекина» Штокхаузена. Расскажи о своем опыте.

– Я начал погружаться в современную музыку в 2018 году. До этого исполнял и исполнял. В итоге меня это заинтересовало, и я решил выбрать своей дипломной работой как раз «Арлекина». Купил ноты, написал работу и через полгода решил его наконец-таки сыграть. Нашел куратора, нашел площадку. Первое исполнение состоялось в «Рихтере» на Пятницкой. Были хорошие отзывы и с тех пор каждый год я его играю в начале лета.

– Где еще удалось его исполнить?

– Было выступление в Малом зале МГК, в Ростове-на-Дону на фестивале МОСТ. В пандемию выложил домашнюю запись в Instagram. Валентин Урюпин и его помощники увидели онлайн-версию, связались со мной и пригласили к себе на фестиваль.

– Как вообще откликается публика? Как реагирует?

— Замечательно. «Арлекин» у меня получился интерактивный, во взаимодействии со зрителем. Несмотря на то, что Штокхаузен написал над каждой ноткой целые тирады о том, что нужно делать и чего не нужно, все равно что-то свое я всегда добавляю.

– Как к тебе пришел интерес к современному исполнительству?

– Все началось со «Студии новой музыки». Скрипач Глеб Хохлов пригласил меня сыграть на его аспирантском концерте, мы репетировали, но в итоге этот концерт не сыграли.  С тех пор ребята из «Студии» начали меня звать, и как-то все зашевелилось, мне стало интересно. В отличие от классической музыки при исполнении новой ты как будто проживаешь этот временной отрезок.  В классическом произведении ты знаешь, что оно цельное, где так, где этак и чем это кончится. А когда играешь современное произведение, то проживаешь каждую секунду.

 – Недавно ты начал выкладывать разъясняющие ролики на своем Youtube-канале о современных приемах игры на кларнете. В сети этого недостаточно?

– Меня об этом просили другие кларнетисты и композиторы. Я сам учился по видео (в том числе), но зачастую они малоинформативные, основываются на ощущениях. Я стараюсь больше рассказывать о технологии.

 – Молодые композиторы хотят писать для кларнета соло?

– Да, и для ансамблей. Экспериментируют со звуком, микротóновостью, сплетают акустику с электроникой. Сейчас им наиболее интересен звук, общее звучание. Я сам в последнее время очень интересуюсь электроникой, постепенно осваиваю. Выпустил один экспериментальный альбом и двигаюсь к тому, чтобы выпустить следующий альбом уже полностью электронный. Естественно, будут обработанные акустические инструменты.

 – Что тебя мотивировало начать писать свою музыку?

– Внутренняя потребность. Первое произведение MLC было в наработках – это импровизация, которую мне захотелось доработать и записать. А в 2016 году в Консерватории был объявлен международный конкурс композиторов в рамках конкурса для духовых и ударных инструментов. Кто-то из кларнетового класса услышал тогда еще сырую версию моих MEPHISTO-танцев (мы – Moscow Clarinet Quartet, ансамбль, созданный мною в 2015 году, – с ними уже выступали) и предложил написать произведение для этого конкурса. Я загорелся идеей. Среди духовиков пошел слух, что я пишу, и все немножко напряглись, что я туда засуну кучу современных техник, а никто ими не владеет и может быть фиаско. Меня это взбодрило, я решился писать, подал заявку и победил. От этого мне стало весело! Тогда было несколько хороших исполнений.

– У тебя насыщенный концертный график. При этом ты еще пишешь музыку. Что в приоритете?

– На самом деле, приоритеты очень расплывчатые, стараюсь уделять внимание всему. Потому что я не могу сконцентрироваться именно на чем-то одном, погрузиться во что-то одно целиком и полностью. Хочется заниматься и тем, и тем, и тем…

– К чему больше лежит душа?

– Я до сих пор не определился. Уже несколько лет пытаюсь и никак не могу прийти к ответу.

– За последний год ты выпустил два диска – Nonsense, 4Lu. Они совершенно разные по стилю. Это поиск своего направления?

– Да, это эксперименты. И они, мне кажется, будут еще долго, потому что очень трудно остаться в одной стилистике. Голова разрывается, хочется разного. Что было в начале, лучше вообще не рассказывать, потому что хотелось усложнения. Сейчас я иду к максимальному упрощению, чтобы было понятно слушателям.

– Твое самое яркое впечатление от искусства?

– Фестиваль МОСТ потрясающий. Дягилевский фестиваль, на котором мы в этом году с Николаем Поповым на заводе Шпагина ставили перформанс //_diffusio.extensio на его музыку с народным ансамблем «Комонь» – тоже. Этот фестиваль идет круглыми сутками. Когда я увидел расписание, волосы встали дыбом: концерт в 7 утра, днем, вечером и в 3 ночи. Ребята из Этерны (musicAeterna – ред.) – они терминаторы. Фестиваль заряжает энергией. И Пермь потрясающий город, конечно же.

– Если не кларнет, какой инструмент ты бы выбрал?

– Фортепиано. Палитра тембров, штрихов неограниченная. Вообще еще играю на саксофоне и дудуке.

– Что или кто тебя вдохновляет?

– Жена.

– Какие творческие планы на ближайший сезон?

– Что касается кларнета – это сольное и ансамблевое исполнительство. В оркестре не могу сидеть. Запланирован концерт с LUX Ensemble 17 декабря в Лофт Филармонии у Алисы Куприёвой. 20 декабря полечу в Екатеринбург, там буду играть Интродукцию, тему и вариации Дж. Россини с оркестром под управлением Антона Шабурова.

Как композитор я продолжаю работу над спектаклем Black water. Я его некогда задумал, написал сюиту для октета и положил на полку. Фиксировал мысли, сюжет и не знал, как реализовать. Потом у меня начали появляться знакомые театралы, и спектакль начал приобретать какую-то форму. Это будет спектакль в жанре инструментального театра, перформанс, либо камерная опера.

Беседовала Марина Королькова, IV курс НКФ, музыковедение

№8 (205) ноябрь 2021 года

В сентябре в Московской филармонии состоялись выступления Российского национального молодежного симфонического оркестра под управлением Филиппа Херревеге. Первый из концертов прошел в зале им. С.В. Рахманинова Филармонии-2.

Филипп Херревеге – прославленный представитель движения аутентичного исполнительства. Вместе с бельгийским ансамблем Collegium Vocale Gent, который дирижер основал и возглавил, он исполнил многие произведения Орландо ди Лассо, Монтеверди, Рамо, и, конечно, И.С. Баха. Кроме того, Херревеге – создатель и руководитель французского симфонического «Оркестра Елисейских полей», репертуар которого простирается от XVIII до XX веков. Херревеге не замкнут в сфере музыки Возрождения и Барокко, в его дискографии соседствуют Шуберт и Стравинский, «Реквием» Форе и «Лунный Пьеро» Шёнберга; однако в сознании музыкантов Херревеге остается (и, наверное, останется) великим интерпретатором Баха, Шютца и других композиторов, которых мы причисляем к «старинной музыке».

Приезд в Москву дирижера мирового масштаба – всегда событие. Удваивал интерес тот факт, что выступал музыкант не со своим коллективом и с не совсем привычной программой. В этот раз маэстро сотрудничал с Российским национальным молодежным симфоническим оркестром и в программе стояли Симфония №7  Бетховена и Симфония №4 Брамса.

Первый вопрос, всплывающий при взгляде на программу – насколько хорош Херревеге в классико-романтическом репертуаре? Хорош, честен по отношению к нотному тексту, но не более. Правда, представляется, дело здесь не только в трактовке самого музыканта. Гастролирующий дирижер, приглашенный на несколько концертов руководить незнакомым оркестром, поневоле может передать музыкантам лишь часть своего замысла просто из-за недостатка времени и репетиций.

Хотя трактовка Херревеге не сильно выделялась из сотен других, возникали и интересные моменты.Например, вторая часть Седьмойсимфонии Бетховена, известное Allegretto. В интерпретации темы и начальных вариаций сказался опыт Херревеге в исполнении барочной музыки: использовалась барочная артикуляция, струнные играли почти без вибрато. Задумка дирижера оказалась весьма свежей и интересной. Кроме того, очень хорошо у Херревеге получилось объединить вариации: хотя сам жанр предполагает некоторую статичность, они слушались буквально на одном дыхании.

В то же время не хватало контрастов. Не получился финал симфонии, прозвучавший массивно, грузно, вязко. Конечно, в определенной степени главная тема части должна звучать несколько тяжеловато (акценты оркестра на слабую долю не способствуют полетности), однако другим дирижерам (Караян, Рэттл, Петренко) удавалось создать впечатление «звенящей» бодрости. Причина грузности может скрываться в темпе, немного медленном для этой музыки, а также в плохой артикуляции скрипок (чтобы услышать, что играют скрипки в начальной теме, приходилось проговаривать про себя ноты). Впрочем, этой неудаче можно найти еще одно объяснение: акустика.

Акустика этого зала Филармонии-2, увы, неприятно поражает. На протяжении всего концерта были недостаточно хорошо слышны струнные. Зато как выделялись медные! Прав был Глинка, когда писал, что труба (в то время натуральная) – инструмент «о трех нотах». Слушая финал Седьмой симфонии Бетховена, пришлось «своими ушами» прочувствовать правоту русского композитора, потому что в каждом такте звучание заглушалось громогласной тоникой или доминантой в исполнении ответственных трубачей.

Интересно, что Херревеге использовал немецкую рассадку оркестра, которую в России не так часто увидишь (у нас распространена американская); вторые скрипки сидели напротив первых, поэтому имитации между ними звучали чудесно.

Что касается оркестра, несмотря на молодость участников, коллектив этот вполне профессиональный. Акустические особенности зала не дали в полной мере восхититься струнной группой, которая, я верю, в выгодных условиях звучит очень воодушевленно и даже пронзительно. Группа деревянных духовых проявила себя прекрасно и заслужила самую горячую похвалу (в конце концерта, когда дирижер по традиции поднимал отличившихся солистов-оркестрантов, усилившиеся аплодисменты слушателей это подтвердили). Безукоризненно сработали ударные. Трубачи и тромбонисты звучали хорошо и достаточно слаженно. Валторны старались по мере своих сил, однако им есть куда стремиться, звучанию их пока не хватает плавности, обработанности, контроля. К сожалению, это проблема многих российских валторнистов, которая особенно ярко вскрывается при сравнении с немецкими и австрийскими оркестрами. Пока этот вопрос не будет решен, сердце российского слушателя будет сжиматься в страхе за солирующего валторниста («хоть бы не киксанул, бедный!»). Однако настанет время, когда слушатель откинет страхи и полностью погрузится в музыку, и такие коллективы, как Российский национальный молодежный симфонический оркестр, должны помочь оркестрантам достичь самого высокого уровня.

Уже скоро, 25 января, в Москве должен состояться концерт ансамбля Collegium Vocale Gent под управлением Филиппа Херревеге. Нет сомнений, что на этот раз Херревеге предстанет как уникальный дирижер в сфере исторического исполнительства.

Валерия Михайлова, IV курс НКФ, музыковедение

№8 (205) ноябрь 2021 года

Недавно весь мир будто бы уже оправился от пандемии. Но нет! Она снова дает о себе знать и подрывает нашу стабильность. Обо всем, что с этим связано – о локдауне, о геноциде культуры, как и о возможностях сопротивления свалившейся на человечество напасти – мы решили поговорить с создателем Лофт Филармонии в культурном центре ЗИЛ, ее основателем Алисой Куприёвой («Трибуна» ранее уже знакомила своих читателей с А. Куприёвой и ее проектом – см. «ТМЖ», 2020, №4).

– Алиса, спасибо, что согласилась на беседу, несмотря на столь напряженный график. Как Лофт смог пережить карантинный режим и в каких реалиях на данный момент ему приходится существовать?

С течением времени мои сольные онлайны стали переходить в дуэтные истории: я приглашала в Instagram друзей присоединиться поболтать на тему музыки, на тему того, как они видят свою деятельность в локдауне, потому что многие остались без работы и не знали, как продвигать свой контент. И из этого совершенно несерьезного дела родился второй проект – Midnight Loft Online, который провел 45 дуэтных ночей — онлайны с исполнителями, которые участвовали в проекте Лофт Филармонии. С одной стороны, мы хотели посвятить аудиторию в наш профессиональный музыкальный бэкстейдж. С другой, раскрыть тайны нашей исполнительской кухни. Например, кто-то всю жизнь хотел (но у него не хватало времени) записывать онлайн-уроки. Я, в частности, создала подкаст «Менеджмент на диване» на платформе Patreon.com, где в развлекательной форме знакомлю музыкантов с арт-менеджментом. То есть я, наконец_, реализовала то, что все время оставалось в тени.

– Я знаю, что вы 3 раза проходили через краудфандинг. Как продвигается это дело?

– Мы открыли его третий раз 31 июля 2020 года на Planeta.ru, уже после локдауна и меньше, чем на 100 дней. Тогда нужно было понять, способны ли мы в принципе продолжать тот сезон (речь идет о Пятом сезоне 2020/2021 года. Нынешний, Шестой 2021/2022 года, идет без краудфандинга – Х.Д.). Это был риск: принять решение об открытии третьего краудфандинга в ситуации, когда никто не знает, что будет завтра, было достаточно сложно. Судьба Лофт Филармонии в таком зыбком моменте была достаточно плачевна, но я настолько люблю проект и настолько в него верю, что решилась. Я верю в его идеалы: миссия проекта – популяризовать камерную музыку, а цель заключается в том, чтобы привлечь новую аудиторию. Потому что все, кто существует в нашем академическом крыле – Филармония, Зарядье, Дом музыки – не занимаются тем, что привлекает молодежь, форматы годами существуют в одном и том же виде. Но ведь старое поколение постепенно уходит, а молодежь живет другими рамками, в которых существуют другие мероприятия, кажущиеся более доступными, комфортными. И задача камерной музыки, в целом академической, и задача продюсеров без понижения этой высокой художественной планки – придумать нечто такое, что зацепит, привлечет и, главное, покажет актуальность этой музыки. Так вот, меня все отговаривали, говорили, что можно как-то переждать, оставить проект до лучших времен. Но по ряду причин я не смогла этого сделать и считаю, что было архиважно открыть Пятый юбилейный сезон. Я отважилась, и верю, что мы победим!

– Каково существовать камерному салону Лофт в одном ряду с такими гигантами, как Филармония, как «Зарядье?»

– И в «Зарядье», и в Филармонии есть камерные площадки, которые как-то живут, но процент концертов, которые там проходят, очень мал. Отношение к камерной музыке, мягко говоря, дилетантское, непрофессиональное. Корень жанра в том, что написано огромное количество произведений, исполнители играют репертуар многократно, это нарабатывается годами, и на выходе получается совершенно другая история: качество этой музыки и, главное, ее воздействие на публику складывается иное. В этом жанре маловато иметь какую-то маленькую камерную площадку, которая действует раз в неделю. Поэтому Лофт не может восприниматься как какая-то конкуренция.

Важно понимание того, что по причине сложной окупаемости, когда наступает кризис, как сейчас, первым делом урезают камерные концерты. Вот посмотрим с точки зрения менеджмента: зал маленький, условно 100 мест, уровень исполнителей, которые играют в камерном составе очень высокий, то есть их гонорар не может быть низким. Следовательно, если, с одной стороны, высокие гонорары, а с другой – ограниченно количество мест, то сколько должен стоить билет, чтобы это окупить? Я не просто так озвучила эту логику: на это как раз и ориентированы большие концертные площадки.

– Кстати, насчет форматов. Одной из отличительных черт Лофт Филармонии, как музыкального салона XXI века, является то, что исполнители сами становятся модераторами своих концертов. Почему другие филармонии не рискуют выйти за рамки устоявшихся отношений «исполнитель-слушатель» в иное русло?

– Страшно вообще пробовать что-то новое. Элементарно: это опять экономика, опять деньги, которые они не заработают. А зачем рисковать, если можно жить спокойно? Другой вопрос, что и не каждая площадка предрасположена к этому. Например, у нас в ЗИЛе зал-конструктор, он сам по себе, вне зависимости от концепции Лофта, диктует определенную свободу. Я не говорю, что на академической площадке такой формат невозможен, Лофт уже съездил в Белгород на академическую площадку, и мы нашли способ как это сделать. Но нужно было подумать, понять – возможен ли на академической площадке такой творческий момент. Это вопрос креатива и вопрос того, насколько филармония того или иного города готова рисковать.

– А во вкусах зрителей ты наблюдаешь какую-то определенную тенденцию? На что они больше идут?

– Знаешь, это сложный вопрос и на него нельзя ответить однозначно. Конечно, моей задачей было продвигать Бетховена, Брамса, то есть начать с азов, с тяжелой артиллерии. Но мы с исполнителями понимали, что интересно как раз на стыках: соединять музыку барокко с современной. Я помню, как у нас впервые прозвучал Карманов, Курляндский, Леру, Пярт. Людей это не смутило, они не испугались, не уходили из зала. У меня есть претензия забрасывать этот крючок дальше, чтобы публика развивалась, думала о том, на что еще музыка способна.

В октябре мы с Давидом Ардуханяном исполняли Филипа Гласса, Пауля Хиндемита, Арво Пярта. В конце мы спросили у слушателей, кто им больше понравился, и ответ нас поразил – Пярт и Гласс. Ну хорошо, можно сказать, что людям понятнее неоклассика, «новая простота», им понятна эстетика, когда нужно слушать не само звучание, а «расстояние между нотами». На самом деле это не так, ведь музыку Гласса сейчас называют «голосом планеты земля». И когда я услышала, что публике понравился именно Гласс, я поняла – вот мы и пришли к ответу.

– То есть, по твоему мнению, как менеджера, внедрение современной музыки в классическую академическую программу не так рискованно, как казалось?

– Вообще. И я считаю, что неправильно ограничивать себя седой стариной. Когда ты показываешь, что музыка родилась из определенных традиций и показываешь эти связи на примере современной музыки, то эта дико непонятная музыка начинает оживать «в руках и глазах» смотрящего.

– В заключениие нашего разговора расскажи, пожалуйста, про будущие проекты Лофта.

– Мы отработали оба сценария: офлайн и онлайн. И мы знаем, как делать онлайн с профессиональной командой, с мультикамерной съемкой. Я не выступаю против онлайнов, я выступаю за то, что это хорошо, когда онлайн является надстройкой реальности. Поэтому культуру нельзя ни в коем случае закрывать: если врачи спасают наши тела, то мы спасаем души. Мы должны поддерживать дух и сражаться до конца. Если мы вспомним войны, на линии фронта всегда играли музыканты. Во все времена.

– Полностью согласна. Спасибо большое, что выделила время для столь интересного разговора, желаю огромных успехов Лофту, а тебе много эмоциональных и материальных ресурсов для развития своего дела!

– Спасибо тебе за интервью. Успехов!

Христина Джишкариани, V курс НКФ, музыковедение

№7 (204) октябрь 2021 года

IX Весенний бал Московской консерватории в конце уходившего учебного года консерваторцы ждали особенно трепетно. Столь любимого студентами детища уже не было давно – ведь в предыдущий учебный год мероприятие проводилось в онлайн-формате. И к всеобщей радости 4 июня Большой зал вновь открыл свои двери для участников и гостей знаменитого консерваторского Бала. В этом году он был посвящен юбилею выдающегося русского композитора С.С. Прокофьева, а главной темой стала история любви юных Ромео и Джульетты – героев бессмертного произведения великого английского драматурга. А музыкальный репертуар Бала пополнился номерами из всемирно известного балета Прокофьева.

Ежегодно в Весеннем бале принимают участие студенты Московской консерватории, а также приглашенные гости дружественных университетов и училищ: АМУ при Консерватории, РАМ им. Гнесиных, МГУ, Академии следственного комитета, Военного института (военные дирижеры), МГХПА им. С.Г. Строганова. Такое большое мероприятие требует особой подготовки. Поэтому все участники за несколько месяцев начали готовиться – подбирать танцевальные образы, посещать репетиции.

Вечер открылся менуэтом «Съезд гостей» из балета «Ромео и Джульетта» Прокофьева, который плавно перешел в яркий танец дебютантов. Символом Бала стали белая и черная маскарадные маски, с которыми пары дебютантов вышли на паркет. По сложившейся традиции, после танца дебютантов ведущие вечера А. Клевич и А. Шумекова пригласили на торжественное приветствие ректора Консерватории и главу оргкомитета IX Весеннего бала, профессора А. С. Соколова. Вскоре зазвучали вальсы Д. Д. Шостаковича, М. И. Глинки, Т. Такэмицу, И. Штрауса в исполнении Концертного симфонического оркестра (руководитель профессор А. А. Левин), за дирижерским пультом стояли Дж. Уолкер и А. Лемехов. И участники закружились в танцах.

Танцевальной частью вечера руководил танцмейстер и хореограф А. Андрацкий. Вторая часть Бала контрастно выделилась танцевальными аранжировками в исполнении Джазового оркестра Московской консерватории под управлением М. Минцаева, а также необычными декорациями в виде футуристических граффити. Участники переоделись в яркие платья и костюмы и в зажигательной атмосфере станцевали ча-ча-ча, румбу, венский вальс, кадриль и джайв. Что может быть лучше сочетания возвышенных танцев в первой части и острых, темпераментных – во второй!

Ежегодно организаторы привносят что-то уникальное, что отличает каждый последующий Бал от предыдущего. В девятом сезоне сценарий дополнился театральными зарисовками истории любви героев шекспировской пьесы, роль которых исполнили студенты ГИТИСа, артисты Е. Прокопец и Н. Хвостенко. А кульминацией праздничного вечера стало выступление актрисы театра и кино Е. Захаровой, после которого весь зал наполнился воздушными шарами! Чтобы запечатлеть все эти прекрасные моменты, на балу работали фотографы К. Шадрин и А. Ким, а также видеограф И. Старостин.

Благодаря слаженной работе организаторов праздник прошел на высоком уровне. Координацией рабочей группы и важными организационными вопросами занимались его исполнительный директор, доцент Я.А. Кабалевская и продюсер М.Г. Глазкова. Над сценарием и постановкой работали театральный режиссер, обладательница «Золотой маски» Г. Зальцман, художник-постановщик Я. Рафикова и графический дизайнер К. Куприянов. Подбором музыкального репертуара занималась директор КСО Д. Дмитриева. И бессменными участниками организационного процесса, а также помощниками во время Бала были члены студенческого актива МГК А. Шумекова, Е. Карпова, П. Букина, У. Трофимова, В. Рублева, И. Копачева-Куровская, И Тагиева, Н. Жданова, Ж. Савицкая, С. Соломонян, Е. Атепаева.

Уже девятый год Весенний бал Московской консерватории собирает участников и гостей из разных вузов Москвы. Проектом интересуются многие компании, которые нередко в дальнейшем становятся партнерами Бала. Генеральный партнер прошедшего бала – АО «Дом РФ». Постоянные партнеры – компании Yamaha music Russia, «КофеМания», Nestle – стоят у самых истоков проекта и ежегодно поддерживают его, выделяя прекрасные подарки для участников. А новыми партнерами Весеннего бала стали АНО по развитию искусства и просветительства «Звук», компании L’Occitane и «Ирис».

Каждый Весенний бал Московской консерватории наполнен яркими эмоциями участников и гостей, чудесной музыкой, динамичными танцами, обворожительными костюмами и платьями джентльменов и дам, великолепным оформлением зала с блестящим светом прожекторов и софитов. И за таким грандиозным проектом в стенах Московской консерватории стоит большая работа организаторов и всех тех, кто помогает в подготовке к балу.

Можно смело сказать, опираясь на мнение большинства участников прошлых лет, что Весенний бал в Консерватории стал ключевым мероприятием в их студенческой жизни. А если вас еще не было на консерваторском балу, то после прочтения этих строк у вас точно появится желание оказаться на этом ярком танцевальном вечере, стать главными героями волшебного праздника, который найдет свое продолжение в уже наступившем учебном году, в конце которого должен состояться десятый (!) Весенний бал Московской консерватории!

Анжелика Шумекова, председатель студенческого профкома

№7 (204) октябрь 2021 года

6 июня в Большом зале консерватории состоялся концерт фестиваля «Альберт Семёнович Леман и его ученики», посвященный 105-летию со дня рождения композитора, многолетнего профессора Московской консерватории.

Имя А.С. Лемана (1915–1998) широко известно и памятно в академических музыкальных кругах. Причем во всех ипостасях, в которых Альберт Семенович на протяжении долгой жизни раскрывал свои таланты: композитора, автора новой музыки, педагога, оставившего свой значительный след в истории Казанской и Московской консерваторий, общественного деятеля. Ему удалось добиться выдающихся результатов и предъявить миру яркие музыкальные произведения, необыкновенных и самобытных учеников, создать прекрасную школу, заложить традиции.

Его долгая жизнь была тесно переплетена с самыми яркими, значимыми, трагическими моментами ХХ века, включая Великую Отечественную войну и Ленинградскую блокаду. Он на собственном опыте успел прочувствовать репрессии и пережить настоящую ссылку, но, в то же время, занимал высокие посты, руководил вопросами культуры в Казани и Поволжье, растил таланты, воспитывал учеников, писал статьи и развивал музыкальную педагогику.

Альберт Семёнович родился в Саратовской губернии, учился в Ленинградской консерватории (по классу композиции у М.Ф. Гнесина, по инструментовке – у Д.Д. Шостаковича), но в 1942 году был эвакуирован в Казань, где затем работал в Консерватории долгие годы, став одним из основателей татарской композиторской школы. После Казани Альберт Семёнович был приглашен в Московскую консерваторию, где стал заведовать кафедрой композиции. Его московские ученики – Михаил Плетнёв, Глеб Седельников, Михаил Коллонтай, Александр Раскатов, Сергей Загний, Олеся Ростовская…

Нельзя сказать, что музыку самого Лемана мало исполняют или незаслуженно забыли, но вместе с тем его творческое наследие изучено явно недостаточно и есть множество произведений малоизвестных даже искушенному слушателю.

В программу концерта памяти Лемана входила музыка Альберта Семёновича и его учеников. Последняя в массе своей преобладала, но, как можно заключить из пояснений ведущей, кандидата искусствоведения Ирины Новичковой, организаторы фестиваля сознательно определили такой формат, в выгодном ракурсе открывая слушателю эволюцию его композиторского метода, отраженную в произведениях учеников.

Программа концерта была насыщенной и разнообразной: оркестровая музыка, концерты для сольных инструментов (саксофона, виолончели) с оркестром, вокальные циклы (самого Лемана и его ученика Д. Ушакова). В концерте участвовал Образцово-показательный оркестр войск национальной гвардии Российской Федерации под руководством Азата Шахмухаметова. Среди солистов – Наталия Тютюнцева, Дмитрий Гриних, Дмитрий Чеглаков, Аркадий Пикунов.

Настоящим же украшением и «изюминкой» концерта стало исполнение Медитации для терменвокса с оркестром Олеси Ростовской в исполнении автора. Оригинальное сочинение Ростовской покорило немногочисленную аудиторию БЗК.

Екатерина Пархоменко, IV курс НКФ, муз. журналистика

№7 (204) октябрь 2021 года

17 сентября в Концертном зале имени Н.Я. Мясковского состоялся вечер памяти Народного артиста СССР, лауреата Государственной премии, почетного профессора Московской консерватории Андрея Яковлевича Эшпая. В зале имени выдающегося русского композитора и педагога в тот вечер звучала музыка его ученика.

Для Андрея Яковлевича, переехавшего с родителями в столицу России в детском возрасте, уроки музыки начались в школе имени Гнесиных. И любовь к прекрасному с годами только росла. Еще в Консерватории, получивший образование по двум специальностям – композиции и фортепианному исполнительству, – Андрей Яковлевич славился и своими литературными трудами. В своих сочинениях он обращался к темам войны и мира, любви к родному краю, внутренних переживаний человека, поклонения учителю.

На концерте собрались преданные друзья, студенты и просто поклонники творчества Андрея Эшпая. Солистки вечера – Леонора Дмитерко (скрипка) и Татьяна Рубина (фортепиано) – были лично знакомы с композитором. Их объединяла с профессором теплая дружба, совместное музицирование и любовь к музыке.

Музыка выдающегося композитора разнообразна. Андрей Яковлевич следовал веяниям времени и пробовал себя в разных жанрах. На концерте прозвучали избранные сочинения автора: программа была подобрана с учетом разных стилей письма. Слушателей познакомили со скрипичными переложениями концертов (концерт для тубы с оркестром, соната для виолончели и фортепиано), с пьесами на марийские и венгерские темы («Шансон», «Воспоминание», «Венгерские напевы»).

Сочинения-посвящения выделялись именами адресатов: это и Морис Равель (Первый фортепианный концерт, Соната для виолончели и фортепиано), и учитель Евгений Голубев (Lagramente), и скрипачка Леонора Дмитерко («Мелодия», «Посвящение», «Эскиз»). Пять пьес для скрипки и фортепиано были исполнены ею проникновенно и чувственно, что вызвало в зале бурную реакцию. Все, что перекликается с жизненными эмоциями, всегда нам близко.

Особенно ярко в тот вечер прозвучали «Венгерские напевы» в переложении для скрипки и фортепиано. Подлинная народная тема раскрывает колорит венгерской музыки через присущий венгерским танцам ритм, темп и полнозвучную фактуру. Изначально задуманное как вокальное сочинение для выпускного экзамена в консерватории, «Напевы» трансформировались и предстали перед слушателями в последней редакции – в исполнении Леоноры Дмитерко и Татьяны Рубиной.

«Творчество – вещь таинственная. На пути от замысла до конечного результата художник, как правило, несет большие потери. В каждом из нас живет великое сочинение, которое мы никак не можем написать», – говорил Андрей Эшпай, сидя за роялем. Сам он обладал сильным характером, добротой и особым чувством долга. Его музыка пронизана разными эмоциями. Поэтому она звучит свежо и по сей день.

Алевтина Коновалова, II курс НКФ, муз. журналистика

№7 (204) октябрь 2021 года

Пока мир захватывает несметное разнообразие естественных языков в виде межъязыковых контактов, расширения представлений о них среди широких масс, как и неуклонно возрастающая роль их изучения, где-то в тени прячутся сотни искусственных языков – конлангов. Белые пятна в этой области для любознательных немного восполняет научно-популярная книга Александра Пиперски «Конструирование языков: от эсперанто до дотракийского».

В названной книге известный лингвист рассказывает и показывает на практических задачах, как устроены избранные им 30 языков, в разной степени искусственных: наряду с такими конлангами, как ро и паленео, здесь очутились немецкий, нюнорск и иврит. Однако при попытке охватить чрезмерное количество языков, о которых автор имеет весьма поверхностное представление (что свойственно, вероятно, всем лингвистам, а уж в научно-популярной литературе встречается особенно часто!), вдохновляющая на языковые открытия книга не лишена ложечки дегтя в виде ряда неточностей и ошибок.

Речь идет отнюдь не о мелких недочетах корректуры (хотя они тоже имеются), а о промахах. Так, в главе о самом музыкальном языке сольресоль автор берется утверждать, что в «естественных… языках минимальной единицей является звук», тогда как в рукотворном сольресоль – слоговая структура. И сразу же два момента вызывают вопросы. Первый из них: какая именно минимальная единица подразумевается? Лексическая? Фонетическая? Фонологическая? Единица письменного языка? Неглупый читатель должен, наверное, догадаться, что имеется в виду фонетика, и действительно – к середине большого абзаца Пиперски переходит к разговору о гласных и согласных звуках в различных языках.

Однако тотчас же назревает другой вопрос: слышал ли что-нибудь уважаемый автор, например, о японских катакане и хирагане? Или о том, как устроена фонетика китайского языка? Прежде, чем бросать неосторожные слова вроде «нигде больше такого нет», стоит убедиться в верности своих идей, проверив все ныне существующие и вымершие языки.

Многие искусственные причуды можно найти в естественных языках. Знаменитая фантастическая мистификация Борхеса, якобы приводящего фрагмент классификации животных из некой китайской энциклопедии, может выглядеть абсурдно. До тех пор, пока вы не узнаете о системе счетных слов в китайском, согласно которой в одну группу попадают жесты и парные предметы, в другой оказываются мелодии и воинские части, в третьей – облака и цветы… Логика здесь, безусловно, есть, и на ее основе можно было бы составить классификацию, не уступающую Борхесу. Выглядел бы фрагмент (реально существующей) китайской классификации существительных примерно таким образом: а) люди, б) продолговатые предметы, в) плоские предметы, г) предметы с ручкой, д) верблюды, е) домашний скот, ж) растения.

Более скромная, но не менее удивительная система скрывается в малоизвестном австралийском языке дьирбал, в котором существительные делятся на 4 рода. В самом обобщенном виде к первому относятся мужчины и животные, ко второму – женщины, вода, огонь и опасные предметы, к третьему – растительная пища, наконец, к четвертому — все прочие.

Кое-что в книге было явно написано в угоду попсовой яркости и простоте контрастов между естественным и искусственным. И несколько в ущерб истине, которой, думается, настоящий ученый не должен поступаться даже в научно-популярных работах. Так, преувеличен контраст в рассуждениях о причастиях в русском языке и эсперанто.

Отталкиваясь от кочующего по учебникам и справочным изданиям утверждения, что в русском нет причастий будущего времени, Пиперски ловко сравнивает его с эсперанто, где таковые имеются. Выходит, этот искусственный язык в чем-то побогаче русского, ведь в нем шесть причастий, а в русском только четыре. Чтобы выявить истинное положение вещей, можно обратиться к литературному языку XIX века. Или к интернету, на просторах которого, несмотря на официальные схоластические запреты, форма причастия будущего времени по-прежнему существует. В устной речи, бывает, они тоже всплывают. Акцент, таким образом, смещается: не то, что в русском по определению отсутствуют такие формы, они есть, однако в настоящее время находятся в немилости у ученых.

Впрочем, во многом Пиперски вполне справедливо подмечает и достоинства конлангов, и их значительные недостатки. Так ли необходимы 96 падежей в ифкуиле? Или слова длиной в сотни букв в птидепе? Или же исключительный лексический минимализм токипоны, насчитывающей менее полутора сотен слов? Рациональный подход к организации языка, в частности, скажем, в выстраивании частей речи на основе алфавита, также можно отнести к минусам. В строгой структурированности философских языков и аукслангов почти не осталось места для «души», которой обладает каждый сформировавшийся естественным образом язык. Вероятно, в том числе и по этой причине, ни один из них не получил действительно широкого распространения. Значительно ближе к естественным языкам в этом отношении располагаются артланги, что Пиперски наглядно демонстрирует на примере языков Толкина, «Игр престолов» и некоторых других. Правда, большинство из них недостаточно разработаны для того, чтобы ими можно было полноценно пользоваться за пределами художественных произведений.

В конечном счете, секрета идеального языка, каким бы критериям он ни соответствовал, не существует. Подобно тому, как нет никакого философского камня, над открытием которого веками трудились алхимики. Но в поисках недостижимого идеала, которые разворачиваются перед читателем на страницах этой книги, по-новому раскрывается нечто более важное – красота наших естественных языков, эстетика алогичности, порой не осознаваемая их носителями. Природная красота – в несовершенстве!

София Петрунина, V курс НКФ, музыковедение