Еще одна La comédie humaine, или «Вишневый сад» по-французски
№ 3 (110), март 2011
«Promenade à une paire!» – провозглашает человек во фраке, и на сцену начинают по очереди выходить люди. Каждый из них рассказывает о своем отношении к сложившейся ситуации. Все они под впечатлением реплики властного господина в костюме, восклицающего: «Продан вишневый сад! Продан! Я купил. Я купил». Именно так начинается опера французского композитора Филиппа Фенелона (р. 1952) «Вишневый сад», концертное исполнение которой состоялось в Большом театре.
Примечательно обращение иностранного автора к классическому сюжету русской литературы (либретто Алексея Парина). Но интересно, почему этот чеховский сюжет не снискал себе желающих преобразовать его в оперу среди российских композиторов? Ведь язык великого русского писателя обладает большой музыкальностью (что побудило, например, Рахманинова написать романс «Мы отдохнем» из финала чеховского «Дяди Вани»). Главная причина, как мне кажется, кроется не в проблеме адаптации прозаического текста к вокальной просодии, а в особенностях сценической драматургии «Вишневого сада».
Либретто для оперы Фенелона драматургически создано вполне адекватно: в его основу положен последний – третий – акт пьесы, где, собственно, концентрируются кульминационные точки действия и все персонажи психологически раскрываются наиболее полно. Вся сюжетная канва оперы разделена между двумя актами, каждый из которых, в свою очередь, состоит из шести картин. Знакомые персонажи предстают в не совсем «чеховской» трактовке. Так, Любовь Андреевна Раневская превращается просто в Любу, а Леонид Андреевич Гаев – в Леню. Возможно, этим авторы спектакля стремились подчеркнуть то, что эти дворяне по происхождению – обычные люди с такими же чувствами. В роли Раневской блистательно выступила Анастасия Москвина (сопрано), а в роли Гаева – Марат Гали (тенор). Образ Лопахина, персонажа, явно конрастирующего двум главным героям, замечательно отразил Дмитрий Варгин (баритон).
«Щелкунчик», поставленный Тарасовой в прошлом году, признан самым популярным ледовым шоу и занесен в Книгу рекордов России. Грандиозный успех «Щелкунчика» вдохновил создателей на новую постановку. Сюжет был выбран не случайно – в апреле прошлого года исполнилось 205 лет со дня рождения Ганса Христиана Андерсена. А что же может быть лучше для рождественского спектакля, чем его «Снежная королева»?!
Что такое «Пустые холмы»? Говоря простым языком, это собрание неформалов, принадлежащих порой к совершенно противоположным течениям современного искусства. А также ежегодно проводимый фестиваль и постоянно функционирующий проект, помогающий различным художникам (в широком понимании этого слова!) и ансамблям в проведении выставок, концертов, мастер-классов. Подчеркну – открытый некоммерческий проект. Открытый означает, что в нем может участвовать любой желающий. Некоммерческий – что заработанные средства расходуются на развитие фестиваля, в частности, и на развитие культуры и искусства в целом.
Удивительно разнообразна концертная жизнь консерватории. И на улице, и в учебных корпусах цветные афиши вежливо приглашают вас окунуться в музыкальный мир. В одном зале выступает знаменитое трио, в другом – премьера очередного шедевра с непонятным названием, там – встреча с нашумевшим композитором или открытые уроки иностранного маэстро, а здесь читает курс лекций именитый ученый…
В прошедшем году в Камерном музыкальном театре имени Бориса Покровского состоялась премьера оперы Шостаковича «Нос». Но премьера довольно условная – спектакль можно обозначить так применительно к моему поколению. На самом же деле – это возрождение постановки 1974 года, которая создавалась Б. Покровским и Г. Рождественским еще при участии самого композитора. Возрождали все: режиссуру, костюмы, сценографию. И, разумеется, определенная знаковость премьеры связана с тем, что эта опера Шостаковича – своеобразная визитная карточка театра: 330 спектаклей по всему миру о чем-то да говорят.
Постановка абсолютно классична – с точки зрения современного зрителя, привыкшего к режиссерской «изобретательности» и стремлению показать себя на базе признанного публикой музыкального произведения. Является ли это недостатком? Не для меня, хотя зрители, настроенные на «модернистский» лад могут быть разочарованы. Камерность спектакля делает его чрезвычайно личным, словно играют его только для тебя. Никакого хаоса в режиссерском решении, что лишь подчеркивает гротескность и абсурдность ситуации, созданной Гоголем. Оформление сцены – минимальное, но достаточное, чтобы создать необходимую атмосферу и представить пришедшим именно девятнадцатое столетие, хотя бы и сквозь призму современности. И этому не мешает ни условность декораций, ни смена костюмов, происходящая прямо на сцене. А появление некоторых персонажей из зала создает ощущение причастности к действию – будто ты и не зритель вовсе, а прохожий с Невского проспекта.
Сразу поразили декорации: три огромных картины выше человеческого роста, расставленные по трем сторонам сцены. И такое решение более чем естественно, ведь опера, как известно, написана по серии гравюр «Карьера мота» английского художника XVIII века Уильяма Хогарта. Эти гравюры буквально оживают на сцене и символизируют три мира, в которых существует Том Рейкуэл – главный герой. В них можно заходить, сидеть… Так в начале оперы из первой картины, символизирующей дом Энн и Трулава, выходят главные герои. Из второй – в начале второго действия – появляется целая ассамблея куртизанок, а затем на ее месте оказывается картина кладбища. Третья гравюра олицетворяет новую жизнь Тома в Лондоне, полную одиночества и тоски: герой сидит неподвижно за столом довольно продолжительное время и создается потрясающий эффект «неживого» портрета. Позже Энн окажется в этой картине за решеткой, став, таким образом, жертвой его иллюзий. Картины – это немые знаки, раскрывающие глубинный подтекст происходящего.