№ 1 (3), январь 1999

Приезд Валерия Гергиева – всегда событие для музыкальной Москвы. И его появление, и необычные программы его концертов (вспомним шестую симфо­нию Малера или «Ромео и Юлию» Берлиоза). На этот раз Гергиев впервые при­вез «свой» театр, достигший, по единодушному признанию и российских, и за­рубежных критиков, мирового уровня и не бывавший в Москве уже двадцать лет. Так что новые гастроли петербургского маэстро стали событием «втройне» и обеспечили предельный интерес публики и критики.

Как и следовало ожидать, гастроли всколыхнули будни московской музы­кальной (особенно оперной) жизни. Я убежден – все, кому удалось побывать хотя бы на одном спектакле или концерте Марнинки, будут делить свои худо­жественные впечатления уходящего сезона на «до Гергиева» и «после Гергиева».

Теперешнего положения театр достиг прежде всего благодаря неиссякаемой энергии и работоспособности своего руководителя. За девять дней гастролей – пять спектаклей, один из которых («Летучий Голландец» Вагнера) был показан дважды, один гала-концерт в Большом театре и два симфонических, в Универ­ситете и в консерватории. Как всегда; привлекала внимание программа, как оперная – все привезенные спектакли, за исключением «Хованщины», в Моск­ве не ставились либо вовсе (как «Огненный ангел» Прокофьева), либо послед­ние лет тридцать («Катерина Измайлова» Шостаковича и «Летучий Голлан­дец»), так и концертная – «Чудесный мандарин» Бартока, его же вторую сим­фония, полную версию балета «Жар-птица» Стравинского и даже вторую сим­фонию Брамса не часто услышишь в Москве.

Но среди всех премьер этих гастролей было одно главное Событие и главная Премьера – «Парсифаль» Вагнера, впервые после 1917 года поставленный в России. «Парсифаль» – последний шедевр «титана XIX века», итог его творческих и религиозно-философских исканий. По завещанию автора, не до­жившего до премьеры оперы, «Парсифаль» мог исполняться только в его собст­венном театре в Байрейте под управлением только одного дирижера – Германа Леви, чье дарование «байрейтский маэстро» оценивал наиболее высоко. Вагнер сознавал, насколько трудна его партитура для исполнения и насколько важна совершенная интерпретация для восприятия оперы. Гергиев – первый и пока единственный в нашей стране дирижер этого произведения, и сам этот факт уже ставит музыканта в совершенно особое положение.

Если гастролировавшую недавно балетную труппу Мариинского театра не­которые критики упрекали в излишней классичности, музейности постановок, то Мариинская опера находится в этом отношении на «передовом» уровне. Све­товое оформление «Летучего Голландца» (мастер по свету – американец Джеймс Ингэлс), великолепное пластическое «сопровождение» «Огненного ангела» – вот самые яркие примеры новаторских решений теат­ра. Впрочем, спектакли не назовешь авангардными. Во-первых, всюду найден идеальный синтез традиционного и новаторского; во-вторых, постановка нико­гда не перегружает нашего восприятия и органично вписывается в спектакль. И самое главное, нигде режиссура как таковая не становится целью, но является лишь средством для выявления музыкального замысла. Нечего и говорить, что все исполнители до единого повинуются Гергиеву в безукоризненном ансамбле, а один из лучших театральных оркестров мира цементирует действие так, как это может сделать только он. Каждая опера воспринимается как единое целое, в котором невозможно выявить отдельные элементы. И всегда главное – музыка, гениально исполняемая под управлением маэстро Гергиева. Именно это рожда­ет впечатление безукоризненного во всех отношениях спектакля.

(далее…)

№ 1 (3), январь 1999

Весть о том, что 17 ноября в Малом зале Московской консерватории состоится концерт Камерного студенческого хора, руководимого Борисом Тевлиным, мгновенно разнеслась в музыкальной среде и вызвала живейший интерес как к некой свежей струе в потоке разноликих явлений  фестиваля «Московская осень». И в этом нет ничего удивительного! Тевлинский хор с первых дней своего существования высоко поднял художественную планку, и можно было ожидать не только поразительное по чистоте и красоте звучание, но и в каждом случае – новое, оригинальное исполнительское решение. Установленная руководителем коллектива суровая дисциплина и бескомпромиссно честное отношение к искусству участников хора являются залогом глубочайшего профессионализма и качественного результата: в хоре не остаются те, кто не способен к самоотверженному труду, кто личные интересы может поставить выше интересов общего дела или позволит себе не следовать чисто «немецкой» пунктуальности. Итак, концерт ждали с нетерпением…

Малый зал, к великому сожалению, и масштабом, и, главное, акустическими свойствами оказался подобному событию просто противопоказан. Особая архитектура Рахманиновского зала, к примеру, придавала трем хорам А. Шнитке в том же исполнении ангелоподобный оттенок – незримый дух будто бы парил над слушателем. Но изумительное, легкое звучание было совершенно утеряно в сводах Малого зала, в какой бы его части слушатель не находился: музыка, «пробираясь» между рядами, «наваливалась» на человека и не позволяла молитвенно вознести к ней душу…

Обращаясь к сути молитвы, моления («Вечернее моление о мире» Н. Сидельникова – одно из сочинений, прозвучавшее в качестве премьеры, исполненное с истинным религиозным чувством), к думам о смерти и жизни, понимаешь вопиющее несоответствие внешнего внутреннему. Конечно, концертный зал – не храм, но и он требует определенного настроя (включая внешний вид слушателей), и человеческий голос – прекрасный, удивительный инструмент – тоже нуждается в особенном к нему отношении (наше восприятие инструментальной музыки значительно отличается от восприятия вокальной). И все же, как ни странно, люди – в большинстве своем консерваторская публика – ко всему этому не потрудились подготовиться.

Огорчила и тенденция концерта в целом – ухода от религиозного состояния к светской картинности. Он был построен как два совершенно отличных друг от друга (по обращенности души) миниконцерта, и молитвенное ощущение, которое господствовало в первом отделении, решительно противоречило всему последующему. Мне думается, что смешивать в одной программе глубоко религиозные духовные сочинения с теми, которые далеки от стихии молитвы и умиротворения, не совсем уместно. И в рамках одного отделения сочинение В. Калистратова «Смерть и жизнь» (сценическая версия Б. Ляпаева), пусть даже оригинальное, но требующее актерской игры, не совместимо с внутренним камертоном Трех духовных хоров А. Шнитке, открывших этот вечер.

Пестрота концерта настолько сбивала душевные ориентиры, что в конце концов создалось впечатление некоторого сумбура в восприятии всего, что предлагалось слушателю. Возможно ли после «Отче наш»  думать об «Осени» В. Хлебникова? Тем более, что стилистически сочинения А. Шнитке и Э. Денисова настолько разнятся, что создают между собой определенный диссонанс, хорошо ощущаемый присутствующими. И уже совершенно чужеродным выглядело «Сольфеджио» Р. Щедрина (первое произведение, исполненное на bis) между «Вечером» С. Танеева и «Казнью Пугачева» того же Р. Щедрина. В этом случае приходится говорить об «эффектности» не к месту…

(далее…)

№ 1 (3), январь 1999

Интересно, как далеко за эстетические рамки могут выйти современные академические композиторы-электронщики? Чтобы это выяснить, я отправился 17 ноября в зал Дома композиторов на концерт электро-акустической музыки современного российского «производства».

…Публика рассаживалась по местам. Почти все люди не сняли с себя верхнюю одежду: в зале было очень холодно. Я устроился в центре первого ряда на балконе – там теплее, да и с точки зрения акустики лучше. Так думал и ведущий концерта, композитор Анатолий Киселев, когда посоветовал публике занять места в середине рядов, чтобы находиться точно между двумя динамиками, висящими по краям сцены («для того, чтобы быть в центре музыкальных событий»).

Открывался концерт сочинением Артема Васильева «Колокола бесконечности». Перед этим ведущий поведал нам о том, что Артем Васильев – трехкратный лауреат конкурса композиторов в Бурже (до него никто из наших композиторов не становился три раза подряд лауреатом этого конкурса). Конкретно об этом сочинении ведущий сказал, что автор использовал в нем три звуковых пласта: звучание колоколов, шепотом произносимое название пьесы, звуки настраивающегося оркестра и, поскольку это сочинение записывалось в Будапеште, на венгерской земле, в него автор включил небольшой фрагмент «Концерта для оркестра» Бартока. Силами электроники был создан глубокий, философско-созерцательный образ; но, к сожалению, сочинение страдало чрезмерной затянутостью: не будь этого, можно было бы о «Колоколах бесконечности» отозваться более чем положительно.

Затем последовала композиция Станислава Крейчи «Confession», предполагающая, по словам ведущего, зрительный ряд. В нем под электронно-звуковой хаос безобразно дергалась и извивалась танцовщица в костюме, напоминающем одно надежное средство защиты от СПИДа. Она исполняла какой-то первобытный, животный танец. По окончанию с балкона раздался свист, затем свистевший молодой человек лет двадцати пяти поднялся со своего места и крикнул: «Плохо!»

Очень грустное впечатление произвел следующий опус, созданный неким Сергеем Громенко и имеющий название «А древо жизни вечно зеленеет». Под «древом жизни» автор подразумевал, как я понял, фрагмент звучания барочной музыки; но вскоре это «древо» на корню, со всего размаха было срублено мощным электронным «топором». Название пьесы (кстати, это строчка из «Фауста» Гете), увы, не оправдалось.

(далее…)

№ 1 (3), январь 1999

В тот день, насколько я мог судить, в Малом зале Московской консерватории не было свободных мест. Трудно сказать, что вызвало такой аншлаг. Может быть, любовь к органной музыке, а, может быть, желание познакомиться с творчеством и исполнительским мастерством молодых музыкантов. Это всегда особенно интересно для публики, выступающей в подобных случаях не только в роли слушателя, но и в роли своеобразного критика.

В концерте прозвучала как сольная органная музыка, так и ансамбли с участием органа. Последнее, без сомнения, внесло необходимое разнообразие в программу. Разнообразными были и сами ансамбли, вплоть до того, что в состав одного из них входил чтец.

Наряду с музыкой молодых композиторов были исполнены сочинения выдающихся музыкантов нашего века – Оливье Мессиана («Поединок смерти и жизни» для органа), Альфреда Шнитке (Две органные пьесы), Марселя Дюпре (Концерт для органа и фортепиано ми-минор – первая часть), Софии Губайдулиной («Светлое и темное» для органа).

Среди прозвучавшего не все показалось равно интересным. К сожалению, две композиции Шнитке, вероятно, в силу неверного подбора их в контексте всей программы концерта, промелькнули как-то незаметно, не оставив глубокого следа в душе. Напротив, Губайдулина, Дюпре и Мессиан были представлены работами достаточно интересными. В «Светлом и темном» особенно привлекало использование нетрадиционного приема глиссандо, а также вкрапление мелодически развитой педальной партии. В Концерте Дюпре орган замещал целый оркестр. «Поединок» Мессиана, благодаря гармоническому богатству и многообразию органных тембровых характеристик, буквально погружал в себя. Этому способствовало и хорошее, вдумчивое исполнение Федора Строганова.

Среди сочинений современных авторов неудачными показались «Пять прелюдий для голоса с фортепиано на тексты «Stabat mater» Марины Воиновой. Подчеркнуто авангардистский музыкальный язык с его интонационной «неопределенностью», неясность произнесения текста Марией Булгаковой (при объективном достоинстве – приятном сопрано) – яркое тому свидетельство. Прелюдия для органа Семена Сегаля, написанная в стиле «новой» музыки, но в то же время воскрешающая традиции баховских величественных опусов, оставила впечатление некоторой композиционной незавершенности.

Но и на «молодой» улице был праздник – и здесь нашлись впечатляющие работы. Таковы «Четыре стихотворения Басе для органа, скрипки, арфы и чтеца» Игоря Гольденберга, а также органная си-минорная «Токката» Эжена Жгу. «Стихотворения» представляют собой короткие музыкально-поэтические зарисовки. Это почти натуралистическое впечатление возникает благодаря использованию различных приемов игры на скрипке и арфе, динамическим краскам в звучании партии органа и, конечно же, необыкновенно выразительному высокохудожественному чтению Юлии Романовой.

В «Токкате» Эжена Жгу, вызвавшей, наверное, наибольший восторг у публики, соединились баховская виртуозность с романтической эмоциональностью. Более того, все это было подкреплено прекрасным исполнением Евгении Кривицкой.

В завершении концерта в исполнении ансамбля прозвучал «Гимн великому городу» из «Медного всадника» Глиэра. Его тема, известная и близкая многим, объединила сторонников и критиков органной музыки ХХ века, звучавшей в тот ноябрьский день «Московской осени» в Малом зале консерватории.

Евгений Метрин,
студент III курса ИТФ

№ 2, декабрь 1998

Наконец-то наш оркестр выехал за рубеж! Оркестр студентов Московской консерватории, где первые партии исполняют их профессора. Профессиональный коллектив под названием «Оркестр Большого зала консерватории», в котором слияние молодого темперамента, многолетнего творческого опыта и возможность выступать на прославленной, знаменитой на весь мир сцене, является постоянным залогом успеха.

Идею создания подобного коллектива воплотил руководитель оркестрового класса, профессор Московской консерватории, Леонид Владимирович Николаев. Его стремление к живой творческой атмосфере в учебном оркестре, способствующей воспитанию молодых исполнителей, нашло живейший отклик у наших педагогов. Валерий Попов, Владимир Соколов, Евгений Фомин, Валентин Снегирев – с этими выдающимися музыкантами, как и со многими другими, получили возможность разделить свое репетиционное время нынешние студенты консерватории. Закончив IV курс и освободившись, тем самым, от обязательств по оркестровым программам, некоторые студенты садятся опять в оркестр и проводят там долгие часы.

В программах концертов оркестра прозвучал уже целый ряд великих произведений — фортепианные концерты Прокофьева, 21 симфония Мясковского, «Вестсайдская история» Бернстайна, «Американец в Париже» Гершвина, «Поэма экстаза» Скрябина, «Весна священная» Стравинского. С публичных выступлений оркестра было записано несколько компакт-дисков, к их услугам  прибегают и некоторые зарубежные артисты.

Однако первая гастрольная поездка оркестра состоялась совсем недавно – с 19 по 24 сентября коллектив  гостеприимно принимала Румыния. Репетиции к поездке закипели с самого начала учебного года. В качестве солистов-виолончелистов в поездку были приглашены студент консерватории Павел Гомзяков  ( класс проф. Д. Г. Миллера, концертмейстер в группе) и совсем юный музыкант Cережа Антонов, в игре которого, как показали гастроли, уже видна необычайная одаренность и настоящий музыкантский профессионализм.

Первый румынский концерт был выступлением на Международном музыкальном фестивале Дж. Энеску в Бухаресте, где вслед за многими заслуженными коллективами оркестр должен был исполнить произведения современных авторов, а также «Концертная фантазия» Энеску для виолончели с оркестром. Пришедшие на концерт композиторы — Тибериу Олах и Димитриу Капаяну, представители различных творческих направлений, остались вполне удовлетворенными «трудоемкой» интерпретацией их сочинений. Дирижировали концертом Л. Николаев и молодой дирижер из Молдовы Ю. Ботнарь. На бис была дана I часть из «Симфонических танцев» Рахманинова, после которой неимоверно богатое акустикой помещение концертного зала «Атенеум» огласила буря аплодисментов. Начало румынских гастролей состоялось.

(далее…)

№ 1, ноябрь 1998

В университетском храме святой мученицы Татьяны работает замечательный музыкант – Глеб Печенкин, руководящий певческой церковной  школой  для  мальчиков. Окончив Московскую Консерваторию по классу композиции, он занялся благородным творчеством, еще в годы учебы увлекавшим его – возрождением традиции пения по крюкам.

Искусство крюкового пения на Руси уходит корнями в глубь веков, и поэтому практика требует необходимую теоретическую подготовку – знание крюковой нотации, традиции ее бытования, певческих школ. Перед молодым музыкантом стояла проблема коллектива – кто будет исполнителем? И он ее решает – приходит работать в певческую школу для мальчиков.

Раньше певчих на Руси обучали специально, в монастырях, где они учились искусству распева не один год, пока не становились профессиональными певчими. В настоящее время отрадно наблюдать, как бережно, с любовью возрождаются прерванные традиции, в том числе и церковное пение. Мальчики приходят в школу, в основном, в раннем возрасте, с пяти лет, но есть ребята и постарше; соответственно формируются группы мальчиков. Сейчас существует три состава, отличающиеся уровнем подготовки – начальная стадия обучения, средняя группа и старшая.

(далее…)

№ 1, ноябрь 1998

Маэстро Николай Толоконников возник передо мной как всегда неожиданно, в одном из консерваторских коридоров. Приветливо блеснув своим горящим взглядом, он достал из портфеля кипу бумаги: «Возьми, почитай». Я спросил: «Зачем?»

Он: Просто так. Я: Ничего не понимаю. Он: Дома, в спокойной обстановке, ознакомься, а денька через два расскажешь, на какие мысли тебя это навело. Я: Ты что-то задумал! Он: Позже поговорим. Я: Я заинтригован, объясни. Он: Пока рано. Я: Но теперь мне трудно будет заснуть. Он: Потерпи чуть-чуть. Я: Сейчас или никогда. Он: Я хочу это поставить. Солдатом будешь? Я: Да. Он: Хорошо. Тогда скажи, что ты делаешь в пятницу вечером?..

В пятницу вечером из-за закрытой двери комнаты № ***, что находится в общежитии Московской консерватории, чей-то голос авторитетно заявил: «Эта книга стоит миллионы! ее достаточно только открыть, и оттуда посыплются биржевые акции, банковские билеты, дорогие ассигнации, золотые монеты, золото!». «Я хочу быть чертом, – извиваясь, шептал Артемий Милков (студент МФТИ), – я прирожденный чёрт». Сказав это, он прогнулся назад и снизу вверх выразительно посмотрел на маэстро Николая Толоконникова. «И что же ты теперь будешь делать», – с расстановкой произнес Александр Цыплихин (студент МФТИ), стоящий в позе «торговца скотом» перед входной дверью. «Да, приятель, ты пропал».

(далее…)

№ 1, ноябрь 1998

Ур-ра! Свершилось! 29 октября в Рахманиновском зале Московской консерватории была исполнена «Сказка о солдате» И. Ф. Стравинского, «читаемая, играемая и танцуемая». Наконец-то наши показали, на что они на самом деле способны!

Почему – наши? Да потому что они тоже учатся в Консерватории (а кто-то и не в Консерватории — даже в техническом вузе), они тоже молоды, тоже любят музыку. Но кроме того могут представить ее так, чтобы полюбили другие. Превратить то, что мы привыкли слышать в сопровождении треска фонотечного динамика в музыкально-сценическую феерию.

Произошло действительно значительное событие в столичной музыкальной жизни. Ведь после постановки в Большом театре в 1964 году музыка «Сказки» исполнялась лишь в концертах. И вновь произведение ставит не какая-нибудь знаменитость с мировым именем, а наш Коля Толоконников (он учится в Консерватории на IV курсе как теоретического и на II как симфонический дирижер). Он и «продюсер» – сам нашел всех исполнителей (музыкантов, актеров, балерину) – и режиссер, и дирижер. Собранный им инструментальный септет сыграл далеко не простое для исполнения сочинение Стравинского на высоком профессиональном уровне. Заметим, что за исключением скрипачки Елены Листратовой из Петрозаводска, все музыканты – наши, консерваторские: Алексей Богорад (кларнет, III курс МГК), Андрей Рудометкин (фагот, IV курс), Алексей Корнильев (корнет-а-пистон, I курс), Анатолий Федотов (тромбон, I курс), Николай Гаврилов (ударные, IV курс), Дмитрий Рогов (контрабас, II курс). Браво, молодые исполнители! Честь и хвала и дирижеру – ведь это его первое выступление.

(далее…)